Раскрашенная душа

Солнце лениво выползало из-за туч, ранее осеннее утро дышало прохладой. Птицы, сидевшие на ветвях среди зеленой еще не успевшей пожелтеть листвы, надрывно пели, будто прощались. Но улетать не собирались. Праздновали, наверное, новое свежее утро и зазывали солнце. На часах было только пять часов, когда ко мне к комнату пришла мама. - Мао, вставай. - она толкнула меня в бок. - Вставай, кому говорят. Ты где друзей таких находишь? В пять часов заявилась. Ни стыда, ни совести! Она ещё немного попричитала и пошла в свою спальню досыпать свой выходной. А я, одевшись, побежала на кухню. За столом сидела наглющая Наока. Меня пробила злость. Какого черта она припёрлась так рано! Но тут же я была остужена мыслью, которая пришла мне в голову. Вдруг что-то случилось и ей нужна помощь, поддержка? - Наока, что-то случилось? Ты так рано - Не ничего не случилось. Мне просто так нетерпелось тебе рассказать, что я узнала. - Она вальяжно растягивала слова и задорно поглядывала на меня. - Какой леший тебя в затылок цапнул, чтобы ты притащилась ко мне в пять утра? - я почти крикнула это и, схватив Наоку за рукава красной кофты, потащила к выходу. Миндо округлила глаза, явно не ожидая от меня такой реакции, и стала упираться, хватаясь за все руками. Наока была выше и сильнее, поэтому она удержалась на кухне и начала хихикать. - Топай отсюда, чертяка. Договорились в шесть вечера, значит в шесть вечера. Я за неё переживаю, а ей скучно. - Ну-ну, большая Мао*, не кричи, я рассказать хотела. Ты меня совсем не любишь? А со своим Учихой постоянно таскаешься. - Наока промычала это наигранно-обиженным тоном и улыбнулась, когда я бросила её рукава. Миндо, чуть ли не в припрыжку поскакала к своему прежнему месту за столом и, усевшись, шепча затараторила: - Кароче, Мао, всех достал Хирузен, взрослые, которые были на войне, собираются свергнуть его и поставить свое командование. Тутошняя элита, какая дома сидела, на войне не была, против переворота, им хорошо и так, они сидят, с места не двигаются. Вот батька мой пришёл, собирается участвовать в революции. А их всех, ну... заговорщиков, сажают в тюрьму. Проверять сейчас будут всех, кто с поля боя пришёл. Вот так. Я понимала, что Наока собирается мне об этом рассказать, поэтому ещё вчера решила, что не буду говорить о том, что тоже знаю, притворясь нейтралитетом. - Наока, знаешь, - сказала я, присаживаясь на мягкий стул, - я боюсь этого, прибьют же, как щенка, и не заметят. А я жить хочу. Я ещё мелкая, чтобы что-то решать. Поэтому буду рядом с родителями. - и про себя добавила: "с отцом". - Мао, ты чего? Никого не убивают, их сажают и все, тем более их потом отпустят. Ты не надумывай себе глупостей. Нужно держать в голове, что Наока все ещё ребёнок, она не понимает, насколько серьёзна ситуация. Шисуи понимает, Шикаку понимает, отец понимает, а Наока - нет. Для неё это просто такая интересная история, игра, грубо говоря. - То есть ты не со мной? - нахмурив тоненькие брови, спросила Наока. - Не с тобой. Извини. - Как знаешь, подруга. - последнее слово она особенно выделила. Миндо встала, вся неладная, потускневшая, даже ярко красная кофта и переливы десятка браслетов стали темнее. Она постояла ещё немного и вышла из кухни, после я услышала как хлопнула входная дверь. Я развернулась к выходу. В дверном проёме, опираясь на притолку, стоял отец. Он глядел на меня тяжёлым непроницаемым взглядом, от которого хотелось залезть под стол и свернуться там в клубочек. - Ты не будешь ни где участвовать. Ты мала. Я бы сказал, что ещё и глупа, но мне кажется, что это не так. Но сил тебе не хватит. Держись за мать. Он сказал это, улыбнулся и, развернувшись, зашагал к спальне. Я присела на корточки. В голове набатом били слова отца и слова Шисуи. Ну и жизнь. С одной стороны, до чёртиков хотелось знать обо всём, учатсвовать в восстании, стоять рядом с людьми, которые за правду. С другой, было страшно, жутко за жизнь. Я сомневалась бы ещё долго, если бы не убеждение о том, что Шисуи гений, что он меня не оставит, и что, если что-то случится, он мне поможет. С такими мыслями я легла досыпать отнятое Наокой время. Во сне я видела как молодого парня, хорошенького, честного Мишку Кошевого били за красных, как он, слабый и жалкий просился переночевать у Астаховых. Снился убитый коммунистами Петро Мелехов и плачущая Дарья. А ещё Подтелков, побелевший и захлебывающийся, что-то с висилицы кричал мне в сон про мой нейтралитет. В месте с этим в голову лез Павка Корчагин, проникновенно и грустно, как Наока, глядевший на меня и на Кошевого. Слепой и беспомощный, но обревший счастье. Слова отца произносил крупный Пьер Безухов, и я на миг обращалась в Николеньку Болконского. Встала я с намерением бороться. Пусть смотрят как на маленькую, я ведь такая и есть. Но я буду неожиданностью. Я умнее, чем моя оболочка. Хотя в груди все ещё трепетал страх за жизнь. День пролетел быстро, в сборах и переживаниях. Отец в обед ушёл к Шикаку. Пришёл под вечер уставший, от него разило крепким табаком. На меня он посмотрел и покачав, головой отдал, лежавший в кармане шарик. Он, пахнущий резиной и сигаретами, фиолетовый и красивый, лежал у меня на столе. Глядя на него у меня искрились глаза, чувство радости, предательски лишая меня взрослых замашек и размышлений, радость растеклась в нетерпеливой неге по всему телу. Это же шар! Шарик! О, как он был бы красив, блестя на солнышке! - Ну, что ж ты, Мао? Надувай. - Я надую, когда все получится. - помявшись, решила я. - Спасибо, папа. - Решила всё-таки? Я помогу чем смогу, только скажи. Раз уж тебя не остановить. Маленькие партизаны. Подрастающее поколение. Тебя же Учиха подбил? - Мы сами, пап. Если что, я тебе расскажу. А пока сами справимся. Отец пожал мне руку, погладил по голове и взяв за руки, сказал: - Пойдем, я покажу тебе парочку приёмов. Будешь отрабатывать. Весь остаток вечера мы провели на полигоне. Пришли домой к ночи. В десять. Перед сном, отец что-то хотел сказать, но промолчал. Я пролежала с открытыми глазами до часу ночи и после, встав, начала готовится к выходу. Ровно в два услышала тихий стук в окно. На карнизе сидел ворон, внизу блеснули кошачьи узкие глаза Шисуи. - Я тут не спускалась. Слишком высоко. Давай на кухне? - Нет, Мао давай здесь, весь дом перебудишь. - Я не знаю, что там внизу. - Я тебе помогу. Чуть ли не на руках меня спустили вниз. Я шутя, сделала своему освободителю реверанс, после чего, он зардевшись, потянул меня к академии. Учиха был взволнован. Как и в прошлый раз его пальцы дрожали, бледные губы непроизвольно дергались, он часто моргал и иногда мотал головой, словно сгоняя наваждение. - Мао, агитки. Я сейчас тебе все объясню. Мы вербуем людей. Агитируем их на революционную деятельность, открываем им глаза. - шептал путанно Шисуи, дергано идя по пустырю - Они прочитают плакаты и поймут, насколько несправедливо правительство. Ряды повстанцев пополнятся и мы сможем победить. Главная проблема для переворота - АНБУ. Они специально научены ловить политическую контру. - Если поймают - убьют? Шисуи, услышав эту фразу, остановился. Мутными тревожными глазами посмотрел на меня, схватил за руки, и, до побеления сжав их, зашептал: - Прости меня пожалуйста. Я так виноват перед тобой. Я знаю, ты не хотела знать о перевороте и участвовать в нем, а я тебя заставил. - Шисуи... - Меня перебили. - Мао, нас не поймают. Мы должны быть умнее, хитрее. Поверь, у нас получится. Шикаку не дурак, и я, и ты тоже. - Умнее и хитрее взрослых людей? Давно ли тебе исполнилось семь? - В ноябре будет! - совсем по-детски воскликнул Шисуи и тут же замялся. - Мао, мы не одни, поверь. - Я верю в то, что ты и гений, и Шикаку тоже. Пойдём. И не смей извиняться передо мной. Дальнейшая дорога была тиха и безмолвна. Шисуи постоянно оглядывался и прислушивался. Рядом с рынком он остановился. - Идём, только тихо. Он огляделся, и тихо выдохнув, шмыгнул под стол торгового ряда. Я поспешила за ним. - Зачем сюда? - На, это твоё. Бери - Он протянул мне небольшую стопку плакатов. На них большими красными буквами было написано агитационное послание: "ОГЛЯНИТЕСЬ, ЛЮДИ! ПРАВИТЕЛЬСТВО НЕ НАШЕ. ОНО ОБОГАЩАЕТСЯ С ВОЙНЫ, НА КОТОРОЙ ЛОЖАТСЯ ЗАМЕРТВО ГЕНИНЫ. " И внизу подпись: "Революционное сообщество". - Их мы будем клеить везде. На рынке три. Потом пойдём в другое место. Людное. Мне на пробу дали десять штук. У тебя и у меня по пять. Пойдём, вот клей. Шисуи прислушался, выполз из под стола и, резво намазал лист клеем и прислонил его к забору, который ограждал рынок. Он махнул рукой, подзывая меня к себе, и отправился на другуб сторону забора. - Клей - сказал он, когда мы добежали. Я так и поступила. Рынок оказался "закрыт", как выразился Шисуи, через пол часа. После мы пошли к академии, там наклеили ещё три штуки и направились к основному парку. - Выходной день, все пойдут гулять, а тут такой плакат висит, многие прочитают. - Шептал Учиха. Он остановился, и прислонился к кирпичу дома, мы шли вплотную к зданиям. Еле-еле был слышен вялый разговор пьяных мужчин. Шисуи, схватив меня за руку, потащил к детской площадке. Мы легли за песочницу и остались незамеченными. После недолгого отдыха для восстановления спокойствия, продолжили движение к парку. В котором через час уже были наклеены четыре агитационные листовки: одна у входа, одна у выхода, у фонтана и детской площадки тоже по одной. - Мы справились, пойдём, я провожу тебя. Шисуи мельком взглянул на часы у фонтана. - Без десяти пять. Давай быстрее. Мы помчались к кварталу нар. Через двадцать минут непрерывного бега остановились у магазина, за которым мы стояли в прошлый раз. Отдохнув, пошли медленнее. - Мы с тобой сегодня все сделали. Но нам нужно научиться скрывать свое присутствие. Любой более-менее сильный шиноби найдёт нас. Шикаку надо попросить. Как твои занятия? - Продвигаются. - Бегаешь хорошо. Это радует. Утром найдут листовки и запустят на ночь отряды для вычисления тех, кто их распространяет. Мы, пока не научимся скрываться, больше не пойдём. Пойдут более старшие. А мы будем учиться и помогать Шикаку рисовать эти штуки. Поняла? - Да. - У нас есть штаб. Я завтра ночью тебя туда свожу. В два будь готова. - А спать мне когда? - Недовольно прохрипела я, от усталости и переживаний голос стал тихим и хриплым. - Ты возмущаешься, значит не так все плохо. Приятно слышать твоё бурчание. - Буду тебя теперь всегда им задалбывать, так и знай. Шисуи на это хмыкнул и вымученно улыбнулся. - Я чертовски устал. Думал, буду меньше нервничать. - Я тоже, но не настолько сильно, как ты. Может отдохнёшь у нас? - Нет, я обязан прийти к Шикаку и доложить ему о том, что мы сделали. Ты остаёшься дома. Завтра с ним поговорите. Не обижайся. Дальше все прошло гладко и быстро. Я аккуратно, но не без труда взобралась в свою комнату, и помахав черноволосому засыпающему мальчишке, легла спать не расстилая кровати и не переодеваясь. Через минуту все же встала, переоделась, умылась и, расстелив кровать, легла. Провалилась в сон с той минуты, когда голова коснулась мягкой подушки. Шисуи же, как только Мао скрылась в комнате, сорвался на быстрый темп и побежал к дому главы клана Нара. За рекордные пять минут он добрался до туда и забежал внутрь здания. На пороге его схватил бледный, как смерть, Шикаку. - Как, Шисуи? - Нормально. Мы все сделали. Никому не попались. Были только трое пьяных, но мы от них спрятались. На рынке три, у академии три и четыре в парке. В разных местах. Мао довёл. Все в порядке. - Вы молодцы. Я очень вам благодарен. Маленькие да удаленькие, да? - Шикаку попытался посмеяться, но его усталая и вымученная улыбка говорила сама за себя. - Пойдём, чаю выпьешь и ляжешь. Домой я тебя не отпущу. Ты слишком устал и не дойдёшь до своего квартала. В эту ночь без предупреждения был проведён полный осмотр домов самых ярых приверженцев революции. В ходе досмотра были изъяты четыре стопки писем, в которых шла переписка между революционерами, ещё две были сожжены ещё до прихода АНБУ. За ночь арестовали восьмерых, в их числе и Учиха Цушима - чьего племянника не нашли в родительском доме в три часа ночи. Цушима клялся, что мальчишка заигрался с другом Нарой и остался у них на ночь.