Под бой курантов

Люди снуют туда-сюда, сливаясь с серостью города. Полностью безликие, похожие друг на друга, теряются в толпе. Теряются в серой дымке, вызванной мелкой раздражающей моросью. Вот вроде уже и декабрь, а снега никто так и не видел. А его ждут. Ещё и поверье здесь ходит, мол, первая любовь с первым снегом приходит. А погода всё свои шутки шутит, издевается: каждый день дождь льёт так, будто на небесах океан целый, дно из облаков которого разорвалось. Сегодняшний день явно не исключение: хоть и моросит пока, но тучи, уныло серые, уже во всю кричат о приближении дождя, и серые люди, чувствуя это, как мыши разбегаются по норкам. На центральной площади пока что людей довольно много. Все сбежались, как к сыру, и окружили со всех сторон молодого паренька, играющего на гитаре. Гитарка та была пошарпанная, исцарапанная, струны у неё тонюсенькие, на грифе трещина. От гитарки этой веяло стариной, будто она даже старше своего обладателя. Будь она человеком, была бы добренькой старушкой. Паренёк, искусно игравший на ней, так умело перебирал её хрупкие струны, воссоздавая мысли старушки в тягучую песню, говорил так правильно, даже не используя ни единого слова, что люди и собирались, наблюдая за его чудной игрой. Очень уж им хотелось узреть это своими глазами. Сам же этот парнишка был такой же пошарпанный, как и его подружка. Старая рубашёнка, разорванная снизу, рукава закатаны, ворот не застёгнут — пуговицы нет. Штаны выглядят уже куда лучше: видно, что поношенные, с чуть отвисающими коленями, но целые, не разодранные. На ногах то ли ботинки, то ли тапки — непонятно. Но одёжка, хоть и испытанная временем, а чистая, стираная. Люди, как околдованные, собирались вокруг паренька, прикрывали глаза, вслушиваясь, кто-то даже бросал ему под ноги деньги, детишки тащили еду. Глядели они на него до тех пор, когда дождь не начал крепчать. Как только крупные капли начали прошивать всё вокруг своими нитями, люди, прикрываясь чем попало, бежали домой, под крышу. Только парнишка остался стоять под ливнем. Он вслушивался в звуки капель, разбивающихся о корпус гитарки, подыгрывал дождю на струнах, будто они выступают дуэтом. На улице холодало. Парнишка, закрыв глаза, поднял голову к небу, наслаждаясь погодой, дождём и слабым морозцем, вызывающим мурашки. Леденящие кожу капли согревали душу. Хотелось впитать эти капли, слиться с этим дождём и в унисон созидать мелодию, кричащую о свободе, о гордости и о светлом будущем.

***

Шум. Беготня. Цокание каблуков. Шорох от подолов, волочащихся по полу. Крики. Приказы, выполняемые в спешке. Золочёные колонны, уходящие под купол потолка, настолько высокого, что задумываешься: а есть ли он вообще? Мраморные ступеньки, гладко отшлифованные, блестящие, словно лаком покрытые. Стены белоснежные, без единой соринки пол, покрытый мраморной плиткой. Люстра под потолком, вся в вензелях, что тоже покрыты позолотой. Длинные просторные коридоры, ведущие из одной залы в другую, из хором в хоромы. Тяжёлые двери, стоящие рядом с ними стражники, просторные помещения, где суетятся несколько дворецких, фрейлины, кругом носится прислуга. Все в спешке готовятся к новогоднему балу. Королевская семья лично работает над организацией. Король раздаёт поручения и следит за их выполнением. Королева составляла меню, и даже сама кое-где помогала. Старший сын был назначен вести надзор за порядком. Младший ему помогал: обходил замок, наблюдая за работой, и искал возможные промахи, пытаясь их исправить. Принц шагает по коридорам, слышит, как его лакированные туфли оставляют звонкие следы. Он смотрит по сторонам, замечает семейную картину, сделанную совсем недавно. Вглядывается в лица родных, и у каждого видит морозную до колкости в сердце улыбку. Не чувствует он теплоты ни в едином их жесте или движении лица. Мурашки пробирают аж, кажется, до самых костей. Чувствует уверенность в их взглядах, неподдельную гордость, у отца и брата — строгость. Мать была помягче. Но дисциплины и организованности придерживалась. Принц резко оборачивается, слыша чужие шаги. Страх за наказание из-за своего безделия уже начал подступать, но вместо отца или брата он различает силуэт дворецкого: пожилого, раздобревшего старичка со скромной улыбкой, которого он иногда называл дедушкой. — Ваше Высочество, — он кланяется, чуть усмехнувшись, — Ваш отец желает Вас видеть. Из-за лёгкого смешка улыбнуться захотелось тут же. — Сию минуту, — отвечает, поклонившись, и спешным шагом направляется в главную залу. Отец стоит посреди помещения, продолжая раздавать указания. Как только замечает сына, поправляет пиджак, тёмно-синий, почти чёрный, воротник которого прошит серебряными нитями, и прокашливается. — Сын мой, — начинает с важностью, — у меня к тебе просьба. Завтра ты должен будешь проследить за организацией бала. Основная ответственность лежит на твоём брате, но сам он за всем уследить не сможет. Самое главное, чтоб все гости остались довольны. Надеюсь на твою помощь. — Хорошо, отец, — принц наклоняет голову в знак уважения, — я выполню твою просьбу. Улыбается, хоть и улыбаться не хочется.

***

Тело пробирает колючей дрожью. Капли дождя уже казались жгучими кристалликами льда. Ступни начали онемевать от холода. Парнишка, покрепче обнимая свою гитарку, мелким, но быстрым шагом несётся прочь с площади. Плечи подрагивают, зубы постукивают друг о друга, пальцы на ногах поджимаются... Стоило уйти раньше... Но как тут уйдёшь? Когда природа будто поёт в унисон с тобой, когда в гармонии плещет каждый звук, когда красота раскрывается в полной мере... Как тут уйдёшь? Парнишка поднимает взгляд выше. Сумеречное небо. Серо-сиреневое. Едва видно. Большая его часть затянута серыми, грязно-серыми тучами. Хочется разгрести их руками, чтоб любоваться небом с только открывающими глаза звёздами. Но вместо звёзд всё перешито водными нитями. Они прошивают воздух, но врезаются в листья, пока ещё оставшиеся на деревьях. Паренёк заинтересованно наклоняет голову и следит, как дождинки стекают с листков, разбиваясь потом о землю. Тучи постепенно темнеют, становятся тёмно-синими, почти чёрными, закрывая обзор на расцветающее закатом небо. Но это всё равно завораживает. — Как красиво... — срывается с губ шёпот, тут же превращаясь в пар. И вправду похолодало. Он даже не замечает, как подходит к своему дому. Ну, как дому. Это лишь домишко. Старенькое, просевшее, пахнущее уже ставшей родной плесневелой сыростью. На пороге уже стоит матушка с полотенцем в руках. Сейчас бить будет, думается пареньку, но та лишь, охая и что-то бормоча, подбегает к нему, укутывая сухой тканью. — Джисок-а, сынок, я так волновалась, — щебечет она, — где ты пропадал, родной? Смотри, какая погода ужасная, — усталый вздох, — не хватало ещё, чтоб ты, как папаня твой... — Ну, мама! — перебивает он её, не желая слушать. — Что, «мама»? Вспомни, как он, бедный, мучался от зимней лихорадки. Ох, Господи... Не хватало, чтоб и ты... — Мама! — Джисок повышает тон, чтоб хоть как-то прекратить это. — Со мной всё будет в порядке. — Он тоже так говорил. «Милая, всё будет хорошо, не волнуйся. Всё обязательно пройдёт. Ничего со мной не сделается». А в итоге что? — она качает головой, опять вздыхая. — Всё, сейчас будешь отогреваться. Совсем околел под дождём. — Мам... — Идём, идём. Забота матери всегда после гибели отца стала чересчур... заботливой. Да. Джисок не мог иначе подобрать слов. Она старалась его оберегать, как зеницу ока. Иначе не скажешь. Единственный сын, больше никого нет. Они в буквальном смысле остались друг у друга одни. Поэтому Джисок очень ценил подобное отношение и старался отвечать тем же. Уже ближе к ужину матушка стала причитать о том, что посуды хорошей нет, одежды тоже да и их конурку кое-где подлатать нужно. Вслух рассуждала о том, куда можно устроиться, чтоб заработать побольше. А Джисоку больно это слушать. Парень совсем не желает, чтоб его мама на холоде работала где-то. Поэтому он молча поднимается из-за стола, выворачивая карманы и отдавая матери всё до воны. Та громко с удивлением охает и расцеловывает сынишке лицо. Обнимает крепко и плачет в плечо, чего Джисок совсем не ожидает. Он успокаивает её и обещает ещё заработать, чтоб они могли начать жить, не экономя ни на еде, ни на одежде, для начала. Мысль, что озаряет его, кажется ему до ужаса гениальной: сыграть на гитаре около королевского жилья во время новогоднего бала. Людей там соберётся уйма, что уже ему сыграет на руку. Озвучит он эту идею только завтра, чтоб матушка не успела его отговорить. Помогши матери с домашними делами, Джисок со спокойной душой и лёгкостью в груди ложится на матрасец. Завтра его ожидает насыщенный день и от этого самого ожидания щекочет где-то под сердцем, даже, скорее, чуть ниже. Ощущение чего-то волшебного не покидает его мечтательную голову ни на мгновение. Его подсознание, интуиция шепчет о чём-то. О чём-то таком, что перевернёт его жизнь. И это предвкушение уже зарождает любовь к завтрашнему дню.

***

Подготовка к балу подходит к концу. Всё на своих местах, ничего лишнего. Всё точно, как по часам. Принц устало плетётся к себе в покои. Не от нагрузки он устал. От скуки и однотипной жизни. Как же он благодарен старшему брату за то, что тот родился первым и стал законным наследником. Как же он этому рад, да и брат тоже. Судя по всему, ему нравится вся эта строгая королевская рутина. — Брат! — а вот и он. — Хёнджун, подожди! — он бежит через коридор следом за младшим братишкой. Нагоняет и останавливается, запыхавшись. — Слушай. Пусть отец и сказал тебе следить за всем, помогать мне, но... Прошу, не переусердствуй. Я очень хочу провести организацию как можно более самостоятельно. Пожалуйста, брат. Ответственность за это я возьму на себя, поэтому если отец подойдёт с претензиями, то направляй его ко мне, хорошо? Замечательно. — Конечно, брат. Я сделаю то, что в моих силах. — Я тебя обожаю! Кхм.. ну.. то есть... Спасибо тебе большое. Мягкой постели тебе и доброй ночи, — он кланяется. — Чёрных снов, — Хёнджун кланяется в ответ. Он заходит в свои покои и, приподняв голову, облегчённо вздыхает. Спасибо, братец. Вроде на проблему стало меньше, а всё равно не спится почему-то. Хёнджун закутывается в пуховое одеяло, ворочается, но сон всё не приходит. Перина будто бы топит своим холодом, не даёт должного комфорта. Принц приоткрывает веки, заглядывая в окно. Звёзды в небе, казалось, блестят улыбками. Яркими, искренними. Хотелось бы и ему почаще видеть что-то подобное. Вся эта знать, так называемая элита, была такой лживой, что тянуло к тошноте. Противные лестные слова для своей выгоды. Дорогие подарки дабы показаться хорошими, задобрить и обеспечить хорошее отношение к себе. Мерзость. Как же Хёнджун устал. Он вновь устало вздохнул, поворочавшись, но уснуть ему удалось лишь ближе к рассвету.

***

Поздний подъём. Из-за этого Хёнджун сначала ждал какой-нибудь выговор, но ничего не последовало. Видимо, все уж слишком заняты. Да и этим поздним подъёмом он сократил себе очередной монотонный день. Сразу одевшись в вечерний наряд, чтоб потом не тратить на это время, принц совершил обход замка, чтоб показать вид, что он хоть что-то делает. Какая-то длинная серебряная побрякушка в чёрных длинных волосах часто путалась, но выделялась своим блеском и необычностью. Чёрный костюм должен был помочь Хёнджуну не выделяться, но из-за светлых нарядов других членов семьи вышло совершенно иначе. Но его это особо не волновало: он планировал затеряться в толпе с приходом гостей. Хотелось скорее пережить этот день из-за большого количества людей и множества новых правил, но в то же время хотелось, чтоб он тянулся чуть дольше, ведь хоть чем-то отличался от каждодневной рутины. Эта неопределённость начинала раздражать.

***

Время близится к позднему вечеру, и Джисок решает, что пора выдвигаться. Матушка долгое время его отговаривала от такой идеи, но он был непреклонен. Собрать как можно больше денег для матери было для него гораздо важнее, чем возможность быть опозоренным где-то у королевских ворот. Схватив свою гитарку, он быстро шагает к нужному месту. В груди плещется чувство предвкушения, какого-то азарта и предчувствие чего-то нового и необычного. Джисок явно ощущает нутром, что сегодня произойдёт что-то, что оставит след в его памяти, а может и очень повлияет на его жизнь. Находясь уже у королевских врат, он начинает играть незамысловатую мелодию, чтоб привлечь внимание людей, проходящих мимо. Но почему-то его обращают лишь единицы из многих десятков, что совершенно не вяжется с ожидаемым поведением. Обычные люди на площади, такие же как и он сам, были более заинтересованы, даже если у них самих не было денег, то они оставляли хоть что-то, чтоб поблагодарить за старания и чудесную музыку. А эти люди.. богачи! но не оставляют ни воны. Джисок с неким разочарованием присаживается на землю, начиная настраивать инструмент. Может, проблема в искажённости звучания? В этот момент к нему подходит пожилой мужчина, чего Джисок совсем не ожидает и чуть вздрагивает от внезапного голоса. — Молодой человек, — мужчина чуть кашляет, — у Вас такая чудесная музыка. — Правда? — Джисок улыбается, а потом меркнет. — Но, видимо, эти люди так не считают. Может, я не так уж и хорош, как Вам кажется... — Они просто не способны ценить такую музыку. Но я знаю, кто точно может, — мягкий тон и искренность в глазах мужчины позволяет довериться. — Знаете... Я, конечно, могу ошибаться, но я думаю, Вам точно стоит пройти на бал. — Что? Не-ет, что Вы! — музыкант нервно смеётся, размахивая руками. — Мне явно не будут рады. — Один человек точно будет. Как минимум я. Прошу Вас. Морщинки на лице, совершенно безобидный вид и доброта в голосе заставляют поверить в правдивость этих слов. Джисок ещё немного колеблется, но в итоге соглашается на такое заманчивое предложение.

***

— Ваше Высочество, — слышится голос дворецкого. — Что-то случилось, дедушка Остин? — отзывается Хёнджун. — Я просто хотел поинтересоваться, как проходит Ваш вечер. — А.. пф-ф, ну всё как всегда, — он закатывает глаза. — Нудная атмосфера, ненужные лживые разговоры, постановочная вежливость, льстивое уважение и много чего ещё, что Вы знаете сами. — Пробовали найти собеседника? — Как же. Но ведь всем нужно совершенно не то, что мне. — Но я более чем уверен, что Вы не видели ещё юношу у входа. Он сидит так одиноко, будто тоже не нашёл общего языка с другими. — Вы о том парне с гитарой? — Всё верно, — Остин медленно кивает. — Возможно... стоит попробовать. Я его раньше здесь не видел. Хотя одежда выглядит весьма знакомо... — Но я же выгляжу, как последний оборванец! Нет, всё же мне стоит уйти. Прошу прощения. — Обождите. Я одолжу Вам костюм своего сына. Ему он уже мал, но Вам будет в самый раз. ...Хёнджун с неким подозрением глядит на незнакомого юношу, но он уверен, что дедушка не стал бы советовать ему чего-то плохого. Юноша напротив настраивает гитару, водит пальцами по тонким струнам. Инструмент выглядит донельзя старым и ломким, таким исцарапанным, что на месте владельца Хёнджун уже давно приобрёл бы новый. Но в этом колорите был какой-то свой шарм, юноша будто цеплялся за не просто что-то древнее, а за что-то ценное и дорогое. И такое, обычно не свойственное окружению принца, отношение казалось необычным и притягательным. Оно отличало этого парня от остальных присутствующих. И Хёнджун понял, что дворецкий был абсолютно прав. Это подходящий собеседник. — Добрый вечер. Я Вас здесь раньше не видел. — Здравствуйте. Я здесь впервые. — Тогда давайте знакомиться. Я Хан Хёнджун, принц. Не наследный, — он протягивает руку новому знакомому, и тот её пожимает. — Я Квак Джисок. Просто... музыкант. — Приятно познакомиться. Могу ли я узнать откуда у Вас такая гитара? Она выглядит очень... потрёпанной временем. Но тем не менее Вы пришли с ней на такое масштабное мероприятие. Поэтому я уверенно могу предположить, что она многое для вас значит. — Ох... эта гитара досталась мне от отца, который не выдержал зимней лихорадки. Возможно, с моей стороны неразумно рассказывать подобное, но это не такой уж и секрет, который я стал бы скрывать. Джисок пожимает плечами, возвращаясь взглядом к инструменту. — Оу... — Хёнджун растерянно бегает глазами, мысленно ругая себя за то, что его вопрос вызвал не самые добрые воспоминания, а потом присаживается рядом с Джисоком. — Вы... я искренне прошу прощения, что Вам пришлось это вспомнить. Мне следовало быть осмотрительнее. — Да что Вы, не стоит, — юноша мнётся. — Вы так обходительны, что мне даже как-то непривычно, — у него вырывается нервный смешок. — Вы про излишнюю вежливость? Если честно, я и сам всего этого не понимаю. Вся эта вежливость, лживость в эмоциях, никому не нужная потребность показаться лучше в глазах других так бесит. Да если б я мог, давно бы сбежал отсюда. Это так выматывает... Каждый день одно по одному, будто бы в мире нет ничего интересного. Я устаю ужасно. — Я понимаю... Вернее... я чувствую то, что Вы имеете в виду, но мне не доводилось испытывать что-то подобное прям-таки часто... — А Вы можете рассказать более подробно о Вашей жизни? Я мало что знаю о музыкантах, — с нескрываемым интересом спрашивает Хёнджун, получая в ответ скромную улыбку. — Ну если вам интересно... И так слово за словом, вопрос за вопросом, и они оба не заметили как провели за разговором чуть ли не несколько часов. Время уже близилось к полуночи, а бал шёл в самом разгаре. Повсюду кружатся пары, танцующие под размеренные звуки оркестра. Хёнджун долгое время смотрит на Джисока, и ему кажется, будто от него веет чем-то ему непостижимым. Его мысли и взгляды полностью противоречат тому, к чему принца с детства приучали, но при этом очень схожи с его. Но всё равно чувствуется некая разница, словно Джисок знает что-то такое, чего Хёнджун никогда не знал. И, возможно, не узнал бы никогда, если б не появился Джисок. Тот не говорил об этом прямо, но принц нутром чувствует, что начинает познавать вкус чего-то непостижимого. — Джисок, — обращается Хёнджун с некой осторожностью, поглядывая на часы, где скоро пробьёт полночь, — я бы очень хотел пригласить тебя на... на танец. Если ты, конечно, позволишь мне это сделать и сам хочешь этого, — тараторит он, отводя взгляд в сторону. — Для меня это честь!.. Я.. я согласен. Давай потанцуем. Хёнджун и представить себе не мог лицо своего отца, увидевшего эту картину. Благо, что старший брат, тоже всё заметивший, тут же решил отвлечь родителя. Танец с этим юношей ощущался, как что-то совершенно новое. Хёнджуна будто перестали сцеплять оковами, он почувствовал большое облегчение и то, что именно сейчас, именно в этот момент он может быть собой, не боясь никаких наказаний, не подчиняясь правилам и запретам. Теперь он не «Его Высочество», он обычный парнишка, со своими мечтами и взглядами, которому просто хочется избавиться от навязываемых мнений, теперь он просто «Джун». Куранты. Удар за ударом. Но не курантов, а сердца. Кажется, Хёнджун сейчас не слышит ничего кроме своего сердца. Будто бы что-то переменилось за этот вечер. Он видит перед собой мягкую улыбку и тёплый взгляд. Этот Джисок действительно знает что-то непостижимое и селит это что-то прямо в глубинах души Хёнджуна. Что-то, что заставляет жить дальше и хотеть бороться. Но им приходится остановить свой танец из-за восторженных криков. Они смотрят в сторону обеспокоенной толпы и замечают совершенно невероятное явление. Снег. Пошёл первый снег.

***

Когда Джисок ушёл, Хёнджун понял, что именно тот знал. Он знал свободу и любовь. Знал то непостижимое, чему принца никогда не учили. Ему давали ложную свободу. Ту, которую может обеспечить власть и богатство. Но не ту свободу, которую можно ощутить, гуляя ночью под дождём или глядя на звёзды, развалившись на поле. Вот именно это Джисок знал и помог ощутить. Когда же он ушёл, Хёнджун понял и ещё кое-что: вместе с Джисоком ушла и его свобода. Он не знал вернётся ли Джисок хоть когда-нибудь, но ему хотелось верить, что да, он вернётся, хотя бы раз. Следующим днём он заметил, как Остин вышел за королевские ворота. Ничего об этом не говоря. Хёнджун не привык следить за кем-то, но сейчас само сердце рвалось туда же. Что-то внутри кричало о том, чтоб он немедленно пошёл к этим вратам. И, как оказалось, не зря. Там стоял Джисок. Он выглядел совершенно не так, как вчера. Но он сам был тем же. Таким же тёплым и пахнущим свободой. Только одного его взгляда Хёнджуну хватило, чтоб всё понять. Понять и ощутить вновь вчерашние, тогда ещё не совсем понятные чувства. — Ты же ещё вернёшься? — тихо сорвалось с губ. — Обязательно, — и тёплая улыбка, подтверждающая слова. Дворецкий лишь стоял рядом, наблюдая. Он сделал всё правильно.