Как тебя забыть?!

      Усталость. Именно ее ощущала Ира в последнее время. Она устала молчать. Устала винить себя. Устала любить Жеку. Она просто вымоталась. Ей нужно было с кем-то поговорить, но не с кем. Она могла поговорить с Жекой о Тане, но тогда лишь сильнее устанет. Устанет быть так близко, так рядом с человеком, которому не может признаться.       Она себе-то признаваться не хочет. Ира считает, что не имеет права любить кого-то кроме Тани. Знает, что это бред, но продолжает травить свою душу этими мыслями. Как смотреть в глаза Жеке, если хочется ее поцеловать? И как потом смотреть в зеркало, осознавая, что ты опять не справился, опять допустил эти мысли.       Даже сейчас, когда Жека что-то увлеченно рассказывает, Ира не может сконцентрироваться на истории. Она просто наслаждается ее голосом, взглядом, жестикуляцией… — Ира? — родной голос заставил девушку вздрогнуть. Кузнецова тотчас подняла голову. — Ты меня слушала вообще? — Э… Извини, — неловко отозвалась Кузнецова, понурив голову. — Ты себя хорошо чувствуешь? Ты какая-то бледноватая, — обеспокоенно спросила Женя, склонив голову набок, а в следующую секунду приложила ко лбу Иры тыльную сторону ладони. — Температуры вроде нет…       Жека была прекрасным человеком. Идеальной девушкой. И пока она проявляла заботу, Ира таяла. Таяла от ее нежных касаний (вы вообще трогали ее руки? Они прекрасны!), от ее бархатного голоса, обеспокоенных взглядом. И так хотелось поцеловать ее. Хотя бы в щеку. Хотя бы на секундочку… — Со мной всё в порядке! — чересчур громко возразила Ира, дернувшись. Сердце стучало, как бешеное, и совершенно не хотело успокаиваться. Ира смотрела на Жеку взглядом испуганного котенка, которого просто хотелось обнять. Пожалеть. Забрать домой и любить. Но… Но котята надоедают и оказываются на улице под моросящим дождем. — Ты чего? — кажется, Жека сама испугалась такой реакции от подруги. — Я что-то не то сделала? Извини. — Нет-нет-нет. Всё в порядке. Всё хорошо. Просто я. Просто я. Просто… — дышать вдруг стало так сложно. Ира бегала глазами по лицу Жеки и ненавидела себя. Хотелось закричать в голос, но тот пропал. — Тише-тише, — Жека осторожно взяла лицо подруги в ладони, желая взглянуть в испуганные глаза. — Что случилось? Поделись со мной, я же переживаю. — Все уже хорошо, просто мысли… — попыталась отмахнуться Ира, вставая с места, отчего Жека была вынуждена убрать руки. — Какие? О чем ты думаешь? Расскажи мне, — просила Женя, и Ира отчего-то разозлилась. На себя, что такая глупая и неверная, раз влюбилась в нее, на Егора, потому что предложил работать именно здесь, на Фила, потому что просто подбешивает иногда. Только на Жеку не злилась. И это напрягало. — Неважно, — спустя долгую паузу ответила Кузнецова. — Мне просто нужно подышать. Не против, если я уйду раньше? — Да, конечно, иди… — разрешила девушка, растерявшись. Ира тут же вышла из комнаты.       Жека опомнилась лишь через несколько секунд. Тоже вышла из комнаты и, догнав девушку уже у выхода, сказала: — Но я буду ждать объяснений. Не заставляй меня волноваться, хорошо? — Хорошо, — натянуто улыбнулась Ира и вышла из заведения.       Кузнецовой было тяжело на душе. Она не знала, куда ей идти. Домой не хотелось, Егор занят в офисе, ему будет не до нее, а больше идти некуда и не к кому. Остается только бродить по городу и надеяться на то, что ее отпустит.       Ира достала пачку сигарет из маленького кармана рюкзака, с которым всегда приходила работать. Покрутив картонную коробочку, она вздохнула и убрала ее обратно в карман. Курить не хотелось.       Ей вообще мало чего хотелось. В основном хотелось отдохнуть, отпустить Таню, позволить себе любить Жеку. Но нет уверенности, что это вообще взаимно. Вроде Жека и проявляет заботу по отношению к ней, но это же дружеское. Жека тоже теряла любимую девушку, как и Ира, поэтому она и переживает так сильно, ведь знает, что ощущает Кузнецова, но Ире от этого только больнее. Ей хочется любви, причем именно от Жеки. Жени. Евгении…       Но если Жека влюблена, то это не значит, что в Иру. Она же может быть влюблена вообще в кого угодно, а Ира так, просто подруга. От этих мыслей голова шла кругом, а потому девушка сунула в уши наушники и врубила музыку на полную.       Гулять с музыкой в голове намного легче, чем с мыслями. Переживать насчет машин не стоит, ведь Ира собиралась пройтись по дворам, где должно быть более безопасно на этот счет. Она так и сделала.       В ее голове был план, которому она придерживалась. Ей нужно было погулять пару часиков, а потом вернуться на нужную улицу, к офису брата, чтобы вместе с Егором вернуться домой.       Когда на улице уже стало холодать, девушка решила вернуться. Телефон Егора, работающего за компьютером, гуднул. Ира сообщила, что через десять минут будет ждать его у входа.       Остановившись, девушка осмотрелась. Вот кофейня, а вот офис. Рядом много магазинов. Автобусная остановка. Парковка, на которой почти нет машин. Только Егора и еще несколько неизвестных.       Дверь в кофейню открылась, и из нее вышла Жека с Филом. Ира встретилась взглядом с подругой, но зачем-то отвернулась. Поняв, что это выглядело глупо, девушка вновь повернула голову. — Егора ждешь? — вопросила Жека. Она не выглядела так, будто злилась на Кузнецову за недосказанность. А Ира уже успела знатно себя накрутить. — Ага, — вздохнула Кузнецова, метнув взгляд на дверь офиса. — А чего домой одна не шла? — подал голос Фил. Парнем он был неплохим, если не включал эту чрезмерную лесть. — Захотела с Егором, — пожала плечами Ира. — Как знаешь, — пожал плечами парень. — Ладно, бывайте, девчонки. Я ушел.       Фил помахал девушкам на прощание. Жека ответила тем же, а Ира лишь кивнула. Теперь она осталась наедине с любимым человеком… — А ты кого ждешь? — решила спросить Кузнецова. Ей было страшно услышать чье-то имя. — Брата? — У меня нет братьев, — пожала плечами Жека, а потом глянула на часы в телефоне. — Я жду Сашу. — Сашу, — под нос себе повторила Ира.       Но ведь Саша — это может быть сестра, раз братьев нет, да? Саша может быть всего лишь подругой или другом. Прям как Ира…       На полупустую парковку ловко въехала быстрая машина. Из нее вышел молодой парень с блондинистыми волосами и обаятельной внешностью. Он улыбался. — А вот и он, — констатировала Жека. — Пока, Ир. — Пока, — ответила Ира, наблюдая, как Женя подходит к Саше, целует его в губы, а тот открывает для нее пассажирскую дверь. Поцелуй их не был каким-то серьезным. Так, быстрый чмок в губы. Но почему так больно?       Дверь рядом открылась, и из нее вышел Егор. Саша плавно выехал с парковки под приятное рычание автомобиля. Ловко оказавшись на проезжей части, он вдавил педаль и быстро умчался. — Ну что? Поехали? — спросил брат, подходя к сестре. — Мг, — кивнула Ира, первая направившись к машине Егора.

***

      Антон доверился Арсению, поверил, что тот его любит, и жил счастливо. Ему просто хотелось верить, что все эти трудности, которые они преодолевали, были не зря.       Они слишком много мучились. Причем оба. Было бы глупо все эти мучения прожить зря и просто разбежаться кто куда.       Антон постепенно начал переезжать к Арсению. Уже половина его вещей хранилась у психолога на квартире, чему сам Попов был несказанно рад, ведь это значило, что Антон действительно поверил ему, он решился на такой важный шаг в отношениях. Это было важно для Арсения.       Однажды они сидели на диване, вернее, сидел только Антон, а Арсений лежал на его коленках, наслаждаясь ласками своего парня. Мальчишка перебирал темные прядки, зарываясь в арсеньевские волосы.       Попов вообще стал таким нежным, что Антон невольно умилялся ему. Неужели это он так повлиял на поведение психолога? Ведь еще полгода назад Попов был холодным и защищался пошлыми шутками, обезоруживая ими Шастуна. Он попросту не позволял никому проявлять к нему любовь в действиях.       А теперь стал позволять лишь Антону. Только он мог гладить его, целовать и любить. И эта мысль заставляла глупо улыбаться и радоваться, едва ли не прыгая в глубине души.       Арсений становился таким мягким каждый раз, когда Антон его касался. Не в порыве страсти, а просто, как сейчас. Когда гладил по голове, перебирал волосы, целовал в щеку и просто обнимал. Попов сразу расслаблялся в руках этого мальчишки и показывал этим, что он, Арсений, принадлежит Тоше, который в свою очередь принадлежит ему. И обоим это нравилось, но Антон все равно порой думал о Денисе. Его эта ситуация не могла отпустить. Он боялся потерять Арсения. — Ты скучаешь по нему? — внезапно спросил парень. Мышцы Арсения тут же напряглись от такого вопроса. Врать нельзя, но и правда ранит. — А почему интересуешься? — вопросом ответил Попов. — Ответь мне. Скучаешь? — мальчишка даже прекратил перебирать мягкие волосы брюнета. — Да.       Да. Ужасно болезненное «да» резануло прямо по сердцу, заставив Антона замереть, он даже дышать прекратил. — Почему? — вполголоса поинтересовался подросток. Арсений молчал. Антон больше не гладил его, он ожидал ответа, боясь, что тот его ранит, а вместе с ним и их отношения. А Арсений просто не знал, что ответить. — Почему ты по нему скучаешь? Он был лучше меня? — Антон не кричал. Спрашивал спокойным, тихим голосом. Будто даже и не спрашивал, а просто интересовался. Будто это были не вопросы жизни и смерти, а просто любопытство насчет погоды за пределами квартиры. — Что мне нужно сделать, чтобы ты забыл о нем? — Мальчишка убрал кисть из волос психолога. Арсений вздохнул. Антон был еще таким ребенком. Он еще ничего не понимал и вряд ли поймет. Его первая настоящая любовь сейчас лежит у него на коленях, а не живет где-то своей жизнью, возможно, даже с женой и детьми. — Не молчи, — попросил Шастун. Снова спокойным ровным тоном. Словно устал уже кричать, понял, что это бесполезно. Арсений взял парня за руку и вернул ее в свои волосы. — Тоша, Тоша, Тоша. Наивный Тоша, — заговорил Попов, лениво перебирая языком. — Первую любовь забыть нельзя, малыш. Но это не означает, что я тебя люблю меньше или ты хуже, чем Денис. Я люблю тебя так, как люблю. Прошло больше десяти лет, я уже и не помню, что чувствовал к Денису. Просто помню, что любил его. И по словам знакомым любил сильно. Но ведь я и тебя люблю сильно, понимаешь? — Если честно, нет, — неуверенно отозвался парень, продолжая перебирать волосы Арсения. — Сколько раз за восемнадцать лет ты говорил фразу «это был лучший день в моей жизни»? — спросил Арсений. Антон задумался. Таких случаев было несколько. — Явно не один раз. — Ну да, — согласился Шастун, пытаясь понять, к чему это вообще. — Ну вот. И мои отношения с Денисом можно охарактеризовать этой фразой. «Лучший день в жизни». Но и отношения с тобой для меня «лучший день в жизни». Но с Денисом я расстался. У него наверняка есть своя семья. Возможно даже обычная, с женой и детьми. А с тобой я здесь и сейчас. И я люблю тебя, просто Дениса забыть не получится. Я всегда буду помнить о нем и о его существовании, но люблю я тебя. — Ладно. Поверю тебе, — хмыкнул Антон и, наклонившись, оставил невесомый поцелуй на арсеньевских губах. Арсений улыбнулся и, привстав, поцеловал Антона в ответ, но не так быстро, как это сделал парень, а долго, трепетно и нежно.

***

— Арс, мне скучно, — канючит подросток последние десять минут. Арсений, работающий за ноутбуком, просто не знал, что предпринять, чтобы этот мальчишка наконец заткнулся. — Я занят, Тош, — мягко сказал Попов, надеясь, что на тридцатый раз Антон его услышит. — Но мне скучно! — нет, не услышит.       Арсений сдался. Захлопнул крышку ноутбука и рывком поднялся с места. Антон, сидящий на кровати, встрепенулся, заметив, что психолог идет прямиком на него, и подскочил с кровати. — Чего ты от меня хочешь, чучело? — остановившись перед подростком, задал вопрос Арсений.       Антон молчал, интригующе улыбаясь. Подцепил кончиками пальцев футболку брюнета и потянул ту наверх, намереваясь раздеть Попова. Арсений подчинился, покорно помогая снять с себя предмет одежды. За последние пару дней у них не было никакого интима. Того и гляди, июль закончится, а за ним и август.       Арсений соскучился по любым касаниям. От работы его никто не освобождал, а потому приходилось сидеть за компьютером. Он старался чаще целовать и обнимать Шастуна, но не всегда была такая возможность. И сейчас он действительно рад, что тот все-таки сумел отвлечь его от нудной работы. — Неужели я перестаю тебе нравиться? — парень игриво ведет пальчиком по голой груди Попова, выбивая из того вздох. — С чего такие мысли, ты мне очень нравишься, — прикрыв глаза, отозвался психолог. — Прям очень? — Антон прищурил глаза, пусть Арсений этого и не увидел. — До безумия, — прошептал брюнет и перехватил руку Шастуна, сильно сжав запястье. Антон даже пискнуть не успел, лишь выпустил воздух из легких и испуганно взглянул на своего парня. — Ты свел меня с ума. Не боишься встречаться с безумцем? — Зависит от того, что этот безумец может со мной сделать, — страх в глазах сменился похотью. — Всё, что пожелаешь. — Я желаю тебя.       Антон соблазнял Арсения. Это было понятно, а еще было понятно, что Арсений соблазнялся. Антон видел это и ощущал. Обычно это Попов секс-символ, от одного вида которого парень едва не кончал. Но теперь пришла пора поменяться. И Антону безумно нравилось, что он может влиять на Арсения так же, как и тот на Антона.       Разве это не прекрасно — видеть в глазах любимого человека восхищение, любовь и желание? Арсений точно любит, хочет и даже не скрывает. А у Антона от этого взгляда коленки подкашиваются и самооценка до небес. Арсений любит его.       И эта мысль приятным теплом отзывается в груди, обволакивая трепещущее сердечко. Лю-ю-юбит.       Пусть будет думать о Денисе. Пусть сравнивает. Пусть видит, что, как бы с Денисом ему ни было хорошо, сейчас он с Антоном, а значит, этот мальчишка всё-таки лучше. Шастуна эти мысли окрыляли. — Поцелуй меня, — требует Антон, желая почувствовать себя главным. Пусть Арсений делает всё, что он скажет.       И Арсений делает. Подается вперед, накрывает мягкие губы своими и целует, как было велено. И Антон кайфует. Хочет забрать главенство себе, углубляя поцелуй. А Попов ухмыляется, чувствуя, что мальчик осмелел. Подросток даже решается коснуться обнаженного тела психолога.       Кожа Арсения горячая, приятная на ощупь. Касаться такую — одно удовольствие. Но Арсений не отстает, заводит руки за спину мальчишки, а следом просовывает те под резинку штанов. Антон даже опешил на секунду.       Но всю идиллию рушит телефонный звонок. Классика. Арсений предположил, что это Стас, ведь только он может так точно подгадать время для звонка, но это оказывается Кира. — Алло? — встрепенулся психолог, качнув погрустневшему Антону головой, мол, подожди секунду.       Арсений говорил по телефону несколько минут, а потом даже вышел из комнаты, озадачив Шастуна, который, проявив тактичность, не пошел за ним и не стал подслушивать разговор, а остался в спальне, усевшись на кровать.       Когда в комнате оказался Попов, Антон запутался окончательно, ведь Арсений улыбался. — Что такое? — спросил Антон, вздернув бровь. — Собирай вещи, Тош, завтра мы едем в гости, — хлопнув в ладоши, заявил брюнет. — К кому? — нахмурился Шастун. Он совершенно ничего не понимал, и его дико бесило, что Арсений всё понимает. — Ко мне! — Не понял, — мотнул головой парень. Арсений вздохнул, сдерживая смешок. — Я и Кира едем к родителям, ну и мама приглашает тебя, — сообщает Арсений ужасную новость для Шастуна. — Я не поеду, — тут же отказался подросток. На этот раз озадачился Попов. — Это еще почему? — Сам подумай, что мне там делать? Твой папа меня вообще выгонит сразу, — пояснил свой отказ юноша. — Папа уехал на рыбалку на несколько дней. Ты встретишься с ним только в последний день. Никому промыть мозги он не успеет, мы сразу уедем, понимаешь? А мама не против моих отношений с тобой. Давай, тем более там будет Кира, а с ней ты уже знаком, — выдвинул свои аргументы Арсений. — Ну ладно… — неуверенно кивнул мальчишка. Арсений так сильно обрадовался, что, будто ребенок, крикнул «ура» и быстро чмокнул подростка в кончик носа. — Собирайся, чучело.

***

      Серёжа переживал за Лёшу очень сильно. В звонке тот всегда старался улыбаться, но Серёжа в это не верил. Он читал ту боль в глазах, которая наполнила их отношения. Лёша уже не был тем парнем, которого Серёжа так сильно любил. Но бросать его в таком состоянии он не намерен. Он хочет помочь ему, чтобы всё было как раньше. Хотя чего он пытается добиться? Не было у них здоровых отношений. Всё время Лёша страдал, а Серёжа терпел и помогал. Всё время он врал ему, пользовался им, его телом. И ведь Лёша тоже, пусть Серёжа об этом и не знает.       Они так не хотели врать, что в итоге погрязли во лжи с головы до ног. Кто знает, может, не соври они тогда, их отношения были бы другими. Может, если бы после их первого секса они признались бы в чувствах, Лёше было бы легче, а Серёжу не терзало чувство вины.       Но они оба врали. Оба от этого и страдали. Их отношения с самого начала были построены на лжи и мучениях. На недосказанности. Как починить разваливающийся дом, если проблема в фундаменте? Но опускать руки нельзя. Оба это понимают, и Лёша старается ради их отношений.       Старается, но это не всегда получается.       На самом деле Лёша устал. Устал. Он устал, устал, устал. Тысячи раз устал. В голове только это и крутится. Набатом бьет по черепу. Устал. Он вымотан таблетками. Он устал. Ничего не чувствует. Он устал. Не может помочь себе самостоятельно. Он устал. УсталУсталУсталУсталУсталУстал.       Где же его Серёжа, который хоть как-то может сгладить его мрачные дни? Дни, которые состоят из темных вечеров, ведь именно так ощущаются все двадцать четыре часа. Как один сплошной вечер, который цепями сковывает руки и ноги. Не позволяют выбраться и спастись.       Лёша сидел у себя в квартире, когда голова внезапно сильно закружилась и заболела в висках.       Наверное, побочка от таблеток, — предположил Щербаков.       Еще одной версией была мысль о том, что он что-то забыл. С самого утра он о чем-то подумал, но забыл. Хотел что-то сделать. Что-то исправить или починить. Он не помнит и не знает что именно. Это «что-то» его не покидает очень и очень долго. Возможно, от чрезмерной нагрузки на подсознание голова и разболелась.       Но голова продолжала болеть и болеть. Вряд ли от обычных мыслей была бы такая сильная боль. Встав с кровати, парень пошатнулся и едва ли не свалился на пол, но вовремя схватился за рядом стоящий стол.       Кое-как доковыляв до кухни, парень вцепился в столешницу и тяжело задышал. В ящике он нашел аптечку, а в ней лежали таблетки. Нужно было найти что-то от головной боли.       Однако перед глазами всё плыло. Читать названия препаратов было практически невозможно. Голову пронзила сильнейшая боль, от которой Лёша просто опустился на пол, не в силах держаться на ногах, нечаянно скинув за собой несколько пачек с какими-то таблетками.       Ужасно больно, даже невыносимо. Причем он даже не до конца понимает, где именно. До этой секунды болела голова, а уже сейчас болит всё тело, словно в него вонзилась куча осколков. Хотелось просто закрыть глаза и пропасть отовсюду. Хотелось, чтобы боль прошла, но Лёша всё ещё сидел на этой злосчастной кухне в кругу каких-то лекарств, как бы сильно он не жмурился.       Хотелось просто сдохнуть.       Лёша не заметил, как оказался стоять на ногах, шатаясь и держась за всё подряд. Не заметил, как держал в руках нож. Он будто исчез разумом, и всё, что делало его тело, было внутренним желанием, а не обдуманным действием.       Нож полоснул по ребрам. Сильно, больно и достаточно глубоко. Рука, некогда крепко держащая деревянную ручку кухонного ножа, сама по себе разжалась. Нож выпал из ладони, перекрутившись пару раз, задев кончиком лезвия нежную кожу ладони.       Боль пронзила тело. Лёша забыл о больной голове, словно отрезвел. Кровь хлынула из руки и из пореза на боку, пропитывая футболку, которую Щербаков приподнимал, чтобы нанести порез.       Окровавленная ладонь прижалась к ране на теле, силясь остановить кровь. Порез на руке не был глубоким, но неприятно саднил. Кровь из ладони вытекала медленно, и было ее немного, чего не скажешь о порезе на боку.       Футболка, пропитанная кровью, прилипла, ткань неприятно действовала на рану, еще и Лёша со своей попыткой остановить кровь сильно давил, прижимая футболку сильнее.       Решив, что нужно хотя бы в такой ситуации думать трезво, парень отлепил грязную одежду от тела, приподняв ту. В конце концов он ее просто снял, поняв, что так будет гораздо удобнее. Рваной линии от ножа уже даже видно не было. Крови было настолько много, что та размазалась вокруг. Теперь уже обе ладони были полностью в крови.       Осторожно прикоснувшись к порезу, Лёша, сцепив зубы, зашипел от пронзающей боли. Вновь прижав обе руки к ране, Щербаков зажмурился. Боль была настолько сильна, что у него не было сил оторвать руки от себя. Это вышло на инстинктивном уровне, само собой. Парень даже глаза открыть не мог, потому что было слишком больно. Еще и головная боль усилилась.       Пусть глаза и были закрыты, но Лёша всё равно ощущал, как всё кружится, вертится и плывет рядом с ним. Он бы закричал, да так сильно стиснул зубы, что просто не мог. Попытавшись осторожно убрать руки от пореза и приоткрыть глаза, Лёша снова лишь зашипел, закусив губу, и вернул ладони к себе.       Парень почувствовал во рту металлический привкус. Значит, он все-таки прокусил губу. Вкус и запах крови прибавлял к боли в голове еще и тошноту. Лёша так сильно устал жить, что попытался избавиться от всех мучений, но в итоге стал страдать лишь сильнее. Ноги подкашивались, это было похоже на конец, но он не хотел умирать. Еще минуту назад хотел, но не сейчас. Его держала мысль о Серёже и их отношениях.       Неужели всё может так закончиться? Они прошли слишком долгий путь вместе. Это неправильно. Нечестно. Несправедливо! Алые капли пачкали пол. Кровь текла сквозь пальцы. Дыхание сбилось настолько, что кислорода стало не хватать. Умирать не хочется. Кровь не останавливалась. Продолжала вытекать из раны, брызгая мощным потоком в подставленную ладонь. Неприятный запах остро бил по обонянию. Кружилась голова, коленки подкашивались, пока Лёша не упал на них, согнувшись пополам.       Где-то здесь он оставил телефон. Нужно найти его и позвонить в скорую, пока он не потерял сознание от ужасной боли, нехватки кислорода или потери крови.       Проблема была в том, что Лёша даже встать на ноги не мог. Но выбора у него не было.       Прижав одну руку к боку поплотнее и подняв вверх вторую, парень начал искать телефон на столешнице, где он искал таблетки. Время остановилось, а потому он уже даже не пытался примерно понять, сколько он уже так сидит, истекая кровью, и сколько ему осталось так сидеть.       Телефон найти он все же сумел. Коснулся его кончиками пальцев, тот лежал слишком далеко, но Щербаков все же смог до него добраться, скинув тот на пол, когда зацепился пальцем и рывком дернул.       Телефон упал экраном вниз. На нем появилось несколько трещин, но сейчас это было последнее, что волновало самоубийцу.       Держа в руке телефон, Лёша только сейчас заметил, как же сильно дрожит его рука. Он сам по себе дрожит. Лёша даже не стал тратить время на разблокировку устройства, просто ткнул на «экстренный вызов». Набрав всего две цифры, Лёша нажал на значок звонка.       Послышались гудки. Долгие и мучительные, но всё же ему ответили. Женский голос сообщил, что на связи скорая помощь, и спросил, что произошло. — Я истекаю кровью, — хрипло, потому что долго молчал, отозвался Лёша. — У меня ножевое ранение. Я могу вам всё объяснить поподробнее, когда приедете, просто спасите мне жизнь, пожалуйста, — буквально выталкивая из себя каждое слово, проговорил парень, а затем назвал адрес. Девушка пообещала, что к нему приедут через десять минут, но Лёша не поверил. Положил трубку и откинул телефон в сторону.       Ему стало так плевать на всё вокруг. Он думал о Серёже, который даже не подозревает о случившемся. Его вдруг потянуло в сон. Спустя столько бессонных ночей он наконец захотел поспать.       Парень лег на пол полностью, согнувшись калачиком, прижав колени к груди. Руку с пореза он так и не убрал. Кровь так и продолжала вытекать, но он надеялся, что, прижимая ладонь к порезу, та будет вытекать медленнее.       Его тошнило от запаха и вкуса крови, которой вдруг стало так много. А сейчас, когда он лег на пол, то и вовсе едва не оказался носом в алой лужице, неравномерно размазанной под ним. И откуда вообще столько крови?.. Порез глубокий, но не настолько же. Да и вытекала кровь лишь с одной стороны.       Блять. Лёша вспомнил об осколках, которые остались на полу от разбитой кружки. Он разбил ее сегодня утром, но проигнорировал, ведь был слишком вымотан. Лекарства врубили режим «апатия» на максимум, а потому Лёша решил, что уберет осколки позже. А потом разум сам стер осколки из его больной головы. Настолько сильно ему было плохо, что даже заходя на кухню, он не замечал стекло на полу. Мозг сам стирал его из поля зрения. А сейчас он лежит прямо на тех самых обломках когда-то целой кружки. Теперь понятно, почему так больно. От одного пореза не было бы такой боли. Но у него не один. Сколько осколков сейчас вонзается в его тело? Сколько крови он потерял из-за них? Сколько еще успеет потерять до прибытия скорой? Доживет ли? Лёше уже, если честно, все равно. Он устал и хочет поспать. Ему так хорошо лежать на полу. Даже боли почти не чувствует. Привык, наверное. А глаза сами собой закрываются, а в голове сама собой играет строчка из какой-то песни, которую Щербаков пару раз слышал. Мы все умрём — финал неизбежен…