Как тебя забыть?!

      Ире кажется, что ей становится лучше. Она меньше думает о Тане. Да, не забыла, но теперь она может улыбаться и даже общаться с людьми без чувства тяжести где-то в районе груди.       Но с каждым днем ее внимание цепляет Жека все больше и больше. И все было бы нормально, если бы не навязчивые мысли, хором гласящие о «быстрой замене».       Ире было тошно от самой себя, когда она ловила себя на мысли, что пялится на Жеку. Она была действительно красивой девушкой. Но не красивее Тани, — мысленно твердила себе Кузнецова каждый раз.       Такое это удивительное дело — любовь. Никогда не знаешь, что оно тебе преподнесет и как ты его ощутишь. Но Ира знала наверняка, что пока попросту не имеет права вновь чувствовать что-то столь же легкое, трепетное и приятное к кому-то, кроме погибшей Фишер.       Думая об этом, Кузнецова ненароком вспоминала их диалог с Женей. Неужели та как раз про это и говорила, когда советовала не зацикливаться на бывшей девушке? Возможно, действительно пора отпустить и продолжить жить дальше, но отчего-то Ира не могла. Ее можно понять, люди переживают гибель близких и любимых порой очень долго, вот и Кузнецова не стала исключением. — Ты какая-то особенно молчаливая сегодня. Я, конечно, привыкла, что ты редко разговариваешь, но со мной-то ты обычно более разговорчива. Случилось что-то? — вкрадчиво поинтересовалась Жека на перерыве, пока ее подменял Фил. — А? Нет-нет, я в норме… — отстраненно отозвалась Ира, сверля взглядом кружку с ароматным кофе. Жека отпустила ее, сказав, что на сегодня та может быть свободна, но Ира предложила выпить кофе с ней перед тем, как она пойдет домой. Может, встретит по пути брата, если тот закончил. — С тобой явно что-то не так, — хмыкнула подруга. — Может, всё же поделишься со мной? Я переживаю, Ир.       У Иры от этих слов в груди защемило. Она переживает… Как это мило, но так больно. И Ира начинает злиться. На себя, потому что она неосознанно считает эту заботу чем-то большим, не дружеским. Злится на Жеку, потому что та слишком прекрасна, а потом снова злится на себя из-за такого неозвученного комплимента.       Как сложно иногда бывает, что хочется просто расплакаться от бессилия. Она запуталась и не знает, как быть. Что сделать. Как будет правильней? — Я просто задумалась о… Кое о ком, — дернула плечами девушка, считая, что не соврала. — О Максиме? — осторожно предположила Жека. Ее особо впечатлила эта недосказанная история, в которую Ира ее посвятила не так давно, вкратце сказав, что с Максимом она стала встречаться не по собственному желанию и тот нанес ей кое-какие травмы. Больше Ира ничего не говорила о нем, пояснив, что еще не готова признаться и вновь погрузиться в неприятные воспоминания прошлого. — Да, — соврала девушка. Пусть Жека будет думать, что Ира думает о каком-то мутном парне, чем о своих чувствах к ней же. — Не расскажешь? — мягко спросила Женя, надеясь на положительный ответ, однако Ира отрицательно качнула головой. — Тогда не буду насаждать. Но не закрывайся от меня, пожалуйста. Не могу видеть тебя такой.       Кузнецова лишь кивнула. В груди разливалось тепло каждый раз, когда Жека проявляла доброту, заботу и ласку по отношению к ней, и от этого становилось тоскливо. Она скучала по Тане, но, кажется, влюбилась в Женю…

***

      Отношения Киры и Андрея удивительным образом продвигаются вперед. Они еще не дошли до секса, однако до жарких поцелуев в крепких объятиях в постели доходило.       Честно говоря, Кира просто была не готова вновь довериться мужчине. После того как ее изнасиловал Миша, бывший одноклассник и одногруппник, ей пришлось делать аборт. Повторной процедуры она не желала.       С другой стороны, можно было найти и плюс в этой ситуации, ведь если бы она не решилась на операцию, то не познакомилась бы со своим врачом поближе, а тот бы не стал ее парнем.       Андрей не выглядел как человек, способный на предательство, но ведь многие маньяки тоже лишь прикидываются хорошими, верно?       Арсению новый партнер Киры не особо нравился, у него не было повода переживать, ибо Андрей показывал себя только с лучших сторон, но чувство тревоги за сводную сестру всё равно присутствовало. Он пару раз разговаривал с Кирой насчет ее выбора, но та утверждала, что она серьезна, как никогда, и даже видит Андрея через лет десять своим мужем. Она утверждает, что они были бы отличной семьей, жаль только, что бездетной. Попов на это лишь поджимал губы, расстроенный тем, что у него никогда не будет племянника или племянницы.       Кира не говорила брату о том, что узнала от Андрея буквально месяц назад, решив, что это останется маленькой тайной, которая должна обрадовать Арса, если гипотеза ее молодого человека всё же подтвердится.       Еще одна причина, по которой Арсений не особо доверял Андрею, — его возраст. Тот старше Киры на семь лет, и это была весомая разница, по мнению психолога. Но на эту предъяву у Киры был контраргумент. — Да ты смеешься надо мной! — усмехается Арсений, однако в его усмешке нет и толики веселья. — У вас разница семь лет! — И что с того? — вздергивает носик Кира, всерьез не понимая, почему ее брат так негодует. Он должен быть благодарен, что благодаря Андрею она жива и здорова. Как много случаев, когда девушки погибали из-за непрофессиональности врачей. — Действительно, — картинно цокнул Попов. — Семь лет, Кира, семь! Давно на стариков потянуло? — Стариков? Он твой ровесник! — возмутилась сестра. — Да он выглядит даже младше тебя! — эти слова немного задели психолога, хотя обижаться было не на что, если он тоже сбреет щетину, то помолодеет. — И вообще, — вдруг опомнилась Кира, — вспомни о себе. Или ты уже забыл, с кем встречаешься? У вас разница одиннадцать лет! — Блять, — тихо выругался Арсений. У него не было ответа на этот укор.       Кира доверяла Андрею и была в нем уверена, но бывший одногруппник нанес немаленькую травму, и доверить свое тело мужчине она не могла. Но она была благодарна Андрею за понимание. За то, что не торопил, а терпеливо ждал. За то, что не распускал руки.       Но прошло немало времени, и Кира чувствовала, что, кажется, ее отпустило. Страх еще присутствовал, но Андрей показал себя только с лучшей стороны, и Кире уже просто хотелось выдохнуть и отпустить все, что ее гложет.       Кира жила вместе с матерью и отцом в другом городе и приезжала в Москву лишь на время, пока была беременна. Она жила у Арсения, но после операции уехала обратно к приемным родителям. Однако спустя несколько месяцев переехала жить к Андрею, повстречавшись с ним почти полгода.       Андрей работал акушером-гинекологом, но, что удивительно, Кира нисколько не ревновала, полностью доверяя своему мужчине. Сама же девушка нигде не работала, а была в поиске. В свои двадцать два года она имела образование менеджера и надеялась, что сможет с легкостью найти себе работу. А пока ей приходилось вести жизнь обычной девушки-домохозяйки. Впрочем, она не жаловалась, имея рядом любимого человека.       На самом деле Кира плохо чувствовала себя в чужих местах, но к квартире Андрея привыкла быстро, и это не вызывало уже никакого дискомфорта. Ей было не в тягость ждать любимого вечером и встречать его нежными объятиями и поцелуями.       В квартире было довольно тихо, лишь приглушенные голоса из телевизора нарушили этот покой. Кира смотрела какой-то сериал, хотя сама уже давно сбилась с контекста происходящего, пока сидела в телефоне.       Однако тишь нарушил скрежет — ключ вошел в замочную скважину. Кира тут же оторвалась от телефона и повернула голову, словно могла бы видеть сквозь стены. — Кир, я вернулся, — сообщил Андрей достаточно громко, чтобы девушка услышала его.       Кира тут же вышла из своего укрытия и, подойдя к своему парню, юркнула к нему в объятия. Поцеловав того в щеку, она переняла пакеты с продуктами и ушла на кухню, дабы загрузить холодильник продуктами.       С легкой улыбкой на лице Кира вынимала продукты из пакета и откладывала их на стол, чтобы потом разложить те по местам.       Через несколько секунд она почувствовала теплые руки на талии и нежный поцелуй за ушком. Кира повернула голову в сторону Андрея и расплылась в улыбке, которую тот тут же запечатлел очередным поцелуем. — Скучала? — спросил он, нежно поглаживая руками её бока, осторожно поддевая футболку, желая коснуться обнажённой кожи. — Ты даже не можешь себе представить насколько, — прошептала она, развернувшись в его руках, чтобы стоять лицом к лицу. — Я принес тебе подарок, — улыбнулся Андрей, достав руки из-под Кириной футболки и сунув одну к себе в карман. — Надеюсь, он не связан с твоей работой, — пошутила девушка, заставив мужчину тепло улыбнуться. Андрей скрыл руку за Кириной головой, чтобы она не видела, что у него в ладони. — Ну покажи уже, — нетерпеливо потребовала девушка, в шутку стукнув своего парня в грудь.       Андрей положил левую, пустую руку Кире на плечо, чтобы переложить подарок из другой. — Ты такая у меня красивая, — вслух подмечает Андрей, правой рукой убирая выбившуюся прядь волос за ухо. — А что это у тебя за ушком? — вскинул бровь он, ловко перехватив подарок, который в ту же секунду оказался перед глазами девушки. — Киндер? Серьезно? — усмехнулась девушка, перенимая шоколадное яйцо с игрушкой. — Это мило… У нас конфетно-букетный период? — Сегодня без букетов, но когда прошлые начнут портиться, то вновь будет с ними, — заверил ее Андрей, бросив короткий взгляд на три вазы с цветами. Причем три только на кухне.       Кира привстала на носочки и прижалась губами к губам парня, чувственно и нежно целуя.       Подобные ласки были чем-то обыденным и считались вполне себе нормальными, хотя из такого возраста уже оба выросли. Та романтика, о которой все так мечтают в подростковом возрасте, становится уже необязательной, однако любая девушка в глубине души не против подобного внимания. А Андрей был воспитан в семье, где дарить незначительные подарки было важным показателем любви, и это Кире нравилось.       Возвращаясь к больной для Киры теме, стоит сказать, что она доверяла Андрею, и мысли зайти куда-то дальше простых поцелуев становились всё заманчивее и заманчивее.       В очередной раз они сидели на кровати в обнимку и смотрели какой-то сериал по телевизору (как раз тот, что смотрела Кира, но сюжета она не запомнила), однако оба думали о чем-то своем. Кира прижималась ближе к Андрею, а тот в свою очередь нежно гладил ту по плечу.       Вполне себе обычный и даже немного милый момент, что бы могло его изменить? Наверное, внезапно вспыхнувшее желание Киры. Она все-таки человек и тоже нуждается в ласках и удовлетворении. — Киря-я-яш, — протянул Андрей, когда рука девушки, секунду назад выводящая пальчиком круги на груди Андрея, поползла куда-то вниз.       Честно признаться, Кире не особо нравилась такая форма имени. Даже Арсений не смел идти против сестры, хотя та часто называла того Сеней. Возможно, действительно забывала о нелюбви брата к этой форме, а возможно, просто хотела чуток побесить. Но только Андрею она разрешала себя так называть. — М? — Кира взглянула на того из-под ресниц таким взглядом, будто это не она сейчас чего-то добивалась подобными ласками. — Что ты делаешь, Кирь? — Андрей коверкал имя, как только хотел, а она и не была особо-то и против.       Кира не стала ничего объяснять, надеясь, что Андрюша — умный мальчик и сможет сложить два плюс два. — Так, а ну иди сюда, — с наигранным вздохом сказал парень, перехватив запястье девушки, чтобы в следующую секунду прижать их к постели, а самому нависнуть над ней. — Чего ты хочешь, м? Признавайся, — он сощурил глаза. — А ты сам не понимаешь, Дрюш? — усмехнулась Кира, глядя на того снизу вверх. Неплохой ракурс. — Ты хочешь? Без шуток? — уточнил Андрей, прекрасно зная, что Кира вот ни разу не амбассадор секса, и это настоящее чудо, если она согласится… Но девушка лишь кивнула головой, развеивая все возможные сомнения.       А Андрею повторять дважды не нужно. Он сразу прижимается губами к Кириным, мягко сминая. А губы у нее такие нежные-нежные, мягкие-мягкие, и привкус какой-то вишневый, что хочется невольно прикусить те, но тут же зализать след от зубов, чтобы не было больно.       И Кира отвечает. Трепетно так, осторожно, словно сама еще не уверена, что решилась на это, но точно знает, что хочет и готова довериться. Касается Андрей аккуратно, бережно. Оглаживает талию через футболку, а после сует руку под ткань. Кожа у Киры почти бархатная, приятная на ощупь.       Губы целовали мягко и нежно. Поцелуи переходили с губ на скулы, подбородок, спускались вниз к шее, пока руки шли всё ниже и ниже…       Андрей знал, что нужно быть внимательным к Кире. Нужно следить за гранью. Быть осторожным с ней. Нельзя быть резким, надо проявить заботу, быть чутким…       И Андрей действительно был таким. Нежным, внимательным, осторожным и заботливым. Если Кира скажет, что Андрей не идеальный парень, то точно соврет.       Пожалуй, Андрей, по ее мнению, самый-самый. В ее голове нет представления парня, который был бы лучше него. Тот подходит по всем критериям и полностью соответствует ее типажу.       Наверное, это тот человек, который никогда не обидит, никогда не оставит одну, никогда не сделает больно… — Ай, — зашипела Кира. — Остановись… Больно, — поморщилась она. Андрей тут же отпрянул. — Что такое? — обеспокоенно спросил он. — Я не знаю… Просто больно, когда ты… — Кира покраснела, смутившись ситуации. Однако Андрею не было ни стыдно, ни забавно, он был действительно взволнован. — Так, одевайся. Поедем, — серьезно сказал он, вставая с постели. — Куда? — изумилась Кира, привстав на локтях. Андрея в комнате уже не было, а когда он вернулся в спальню, то был уже в куртке. — Ко мне на работу, — коротко сказал он. Кира таким ответом явно была недовольна, ей нужно было знать всё и сразу. — Зачем? — насупившись, спросила она. — Киряш, я работаю гинекологом уже немало лет, и если девушка испытывает боли во время секса, то это явно моя сфера деятельности, — объяснил он. — Вдобавок ко всему, это может оказаться чем-то серьезным, поэтому мы должны немедленно всё проверить.       Кира возражать не стала. Удовлетворившись таким ответом, она быстро собралась, и уже через десять минут они сидели в машине, направляясь в больницу, где и работал Андрей.

***

      Лёша чувствовал себя потерянным. Таблетки буквально высасывали из него все признаки жизни, точно дементоры. Все жизненные силы он тратил на натянутую улыбку, когда он созванивался с Серёжей по видеозвонку.       Однако с каждым днем скрывать свое состояние было сложнее и сложнее. Ему хотелось скорее уже отказаться от таблеток. Скорее бы почувствовать хоть какие-то положительные эмоции.       Серёжа любит Лёшу, а потому переживает. Он видит плачевное состояние его парня, но искренне надеется, что всё наладится. Иногда он думает, что Дима прав, но старается быстро отогнать эту мысль. Не прав. Лёша же не псих какой-то.       Матвиенко живет мыслью, что благодаря ему Щербаков еще стоит на ногах. И это даже в какой-то мере действительно так. Лёше легче жить выживать, зная, что его любят, что его не бросили такого проблемного на произвол судьбы.       Вот только мы живем не в сказке, в которой любовь побеждает все болезни и врагов. В жизни не всегда должен быть хэппи-энд. Лёша это знает. Дима это понимает. Только вот Серёжа никак догнать не может. Вроде и осознает, но верить не хочет. Хочет все романтизировать, считать, что поможет Лёше одной лишь своей любовью. Но все же понимают, что от депрессии невозможно избавиться таким способом.       Но разве возможно поверить в это? Поверить, что твой любимый обречен и без психушки ему не жить? Вряд ли кто-то действительно смог бы это принять в полной мере. Серёжа не готов. Просто не может отпустить любимого человека. Держится за него, как за спасательный круг. И не может даже думать о плохом исходе.       А Лёше даже думать не нужно. Он живет в плохом исходе и только и может, что натянуто улыбаться для своего самого-самого, который сейчас так далеко. Улыбается, а сам кричит в глубине души, пытаясь найти помощь. Докричаться хотя бы до кого-нибудь. Только вот не слышит никто.       И Лёша продолжает жить, подавляя все свои эмоции горстями таблеток. Пьет успокоительные, лишь бы не повышать дозировку антидепрессантов. Только вот сложно без тех. От этого страшно становится. От одной мысли, что в августе он останется без спасительного блистера, по коже бегут неприятные мурашки, заставляя ежиться, как от мороза.       А ведь июнь уже подошел к концу. Лето в самом разгаре. А Щербаков не видит этого. Для него весь мир окрасился в серые, блеклые, холодные цвета. И нет уже той реальности, в которой он жил еще год назад. Ушла вместе со всеми. С родителями. С дедушкой. С желанием жить…       Иногда эти мрачные крыши многоэтажек так манят, что есть вероятность моргнуть разок. Прикрыть глаза. Всего на секундочку. Потом сразу же открыть… Только перед глазами уже не загруженные улицы Москвы, а край крыши. Какой-нибудь дряблый, раскрошенный… Крыши какой-нибудь старой заброшки. Можно даже не очень высокой.       Признаться честно, Лёша бывал на таких. Даже не один раз. Просто иногда не хватает отрезвляющего ветра, который пробирает до костей только там, наверху. Поближе к небу. Чтобы посмотреть вниз. Увидеть беззаботных людей, которые даже не подозревают, что над их головами решается чья-то жизнь.       Хочется сравнить их с собой. Лёша же тоже был таким когда-то. Старался не думать о смерти. Почти не вспоминал родителей. Заботился о дедушке. А он взял и… умер.       И резко всё оборвалось.       Как будто громадный текст испарился.       Только крик о помощи.       Попытки достучаться до соседей.       Попытки не разгромить квартиру.       Попытки не сойти с ума.       И все они не увенчались успехом.       Даже смешно.       Вот Лёша и смотрит на всех людей, похожих на него только молодого. Еще совсем ребенка, который не знает, что его ждет. И все они такие радостные. Такие обыденные. Словно вся жизнь — лишь шутка. Нелепая такая. Даже не смешная, если быть честным. Но все равно шутка.       И ты начинаешь метаться между «смешно» и «несмешно». Потому что это грустно. Печально, что люди начинают осознавать всю серьезность своего бытия только после того, как лишатся чего-то действительно ценного. Чего-то важного. Стоящего их жизни. И вот тогда ты делаешь шаг вперед и падаешь в бездну.       И уже неважно, смешно или несмешно. Всё теряет смысл. Но у Лёши же смысл еще есть, да?       Есть же Серёжа. Его парень. Он у него самый лучший. Самый дорогой и любимый. И не хочется даже о грустном говорить. Хочется снова смеяться и быть счастливым. Ведь счастье — это любимый человек рядом. Лёша хочет в это верить. И ведь верит.       Пока это плохо понимает его травмированный подростковый мозг. Но сердце же понимает. Сердце твердит, что всё будет хорошо, пока рядом есть Матвиенко. Только вот неизвестно, что случится, если того рядом не окажется. Что тогда случится со всеми? Что случится с Лёшей?..       Вряд ли кто-то знает ответы на эти вопросы. Наверное, они навечно останутся под замком неизвестности. Но Лёша и узнавать-то не хочет. Готов жить в неведении, лишь бы жил полноценной жизнью. Хочет жить с Серёжей. Хочет просто жить, а не выживать.       Он просто устал. Просто запутался. Просто пропитался блядскими таблетками, которые заставляют его чувствовать себя овощем.       От успокоительных тянет в сон. От антидепрессантов пропадают эмоции. От этой жизни пропадает желание жить. — Привет, Серёж, — улыбается Щербаков в камеру телефона. — Привет, любимый, — машет рукой парень по ту сторону экрана. — Как ты там? Я безумно скучаю. Надеюсь, что всё хорошо.       И всё резко становится хорошо. Это ненадолго, Лёша знает об этом. Но на некоторое время он абстрагируется от этого мира. Вдыхает воздух полной грудью, прекрасно зная, что позже осознает, что это был не воздух, а песок. И тот смешается с кровью, потому что острые песчинки больно царапают легкие. Но это же будет потом. Сейчас всё хорошо…

***

      Как Арсений и предупреждал, Антона ждал страстный вечер. Причем это еще мягко сказано. Психолог накинулся на юношу с поцелуями, прижимая к стене, едва тот сумел стянуть с ног кроссовки, когда он перешагнул порог квартиры.       Кожу обжигали касания, Попов сжимал бока, гладил и пробегал пальцами. Целовал в губы до искр из глаз, а Антон только и мог, что гладить мужчину по широким плечам и обвивать руками шею, прижимаясь ближе.       Всё происходило чересчур быстро, пылко и сексуально, что мальчишка даже не успевал осознать в полной мере, что именно сейчас будет. Он слишком соскучился по Арсу, чтобы забивать голову чем-то другим. В его мыслях было место лишь для касаний, поцелуев и полной отдачи.       Арсений рывком подхватил парня под бедра, заставив схватиться ногами и руками за себя. Не разрывая поцелуя, Попов понес Шастуна в спальню, кинул на кровать, нависнув над ним, и снова начал целовать.       Антон плавился. Буквально выгибался навстречу горячим поцелуям и ласкам и стонал в губы психолога, пусть это и было немного неловко.       Руки мужчины пробрались под тонкую ткань футболки и, совершенно ничего не стесняясь, гладили впалый живот, рёбра и грудь. Целовал шею и ключицы, невольно прихватывая зубами футболку.       Парень, конечно, старался особо громко не стонать, но под таким напором страсти от Арсения это было просто невозможно. Он кусал губу, ребро ладони и просто утыкался в подушку, повернув голову, прижимая одну из ее мягких сторон к лицу.       Арсения это забавляло и заводило лишь сильнее. Ему всегда нравилось смущать своего мальчика, а сейчас это выглядело даже сексуально, ведь на щеках был румянец не только смущения, но и возбуждения.       Попов сумел стянуть с худого тела футболку и принялся целовать уже полностью обнажённую кожу. Оставлял засосы на шее, кусал ключицы. Антону только и оставалось прикрывать глаза от кайфа. Даже слова были не нужны. Достаточно было сладких вздохов и стонов, дрожащих ресниц на прикрытых веках и по-блядски закусанной губы, все еще влажной и немного припухшей от порывов страсти Арсения.       Только всё ещё было страшно. В голове судорожно начали мелькать отговорки: «домой надо», «сегодня полнолуние, нельзя», «я устал, давай завтра?», но ничего из этого не подходило под данную ситуацию. — Стой, стой, стой, — тихо шептал Антон, так тихо, что почти и не слышно, но Арсений услышал и остановился. — Что на этот раз? — с нескрываемым скепсисом спросил Арсений. А Шаст даже придумать еще не успел. А потому пришлось импровизировать. — Домой, устал, нельзя? — нелепо проговорил парень еще и с вопросительной интонацией. — Антон, — вздохнул брюнет. — Ты можешь объяснить наконец, в чем проблема? Если ты не хочешь, то так и скажи, а не переноси. — Да хочу я, — хмыкнул парень и, оперевшись на руки, принял сидячее положение. Попову пришлось отстраниться, выпрямившись. — Просто… Я боюсь, Арс. Это же наверняка больно. Да и… Не хочу, чтобы из меня кишка выпала.       Попов лишь мягко улыбнулся. До чего же это забавно слышать. Хотя, если Антон узнает, что его предосторожность показалась Арсу забавной, то точно устроит скандал. — Тош, ну что за глупости ты говоришь. Конечно, в первый раз всегда неприятно, но ты же знаешь, я не хочу делать тебе больно, — пусть Попов и считал, что фразой «всегда неприятно» может спугнуть подростка, но врать не хотелось. — Я знаю, но всё равно боюсь, — парень встает с кровати и поворачивается к Арсению спиной, глядя в стену, словно ему кто-то подскажет верный ответ. — Ты же мне доверяешь, да? — бархатным шепотом спросил Попов, вставая с кровати следом за парнем. — Вот и доверься. Я обещаю, что с тобой ничего не случится, а я буду максимально нежен, — он обнимает парня со спины, сцепляя руки на оголенном впалом животе. Антон судорожно выдыхает. — Ты мне веришь? — обжигая дыханием, шепчет в самое ушко Арсений, отчего всё тело мальчишки покрывается мурашками, а ноги превращаются в ватные. Антону кажется, что еще чуть-чуть, и он упадет в обморок от идеальности Попова. Тот даже шепчет сексуально! — Верю, — вздохнул юноша. Страх никуда не уходил, но всё-таки на душе стало легче. — Тогда позволь мне сделать тебе только хорошо, — томным голосом предложил Арс, мягко потянув обратно на кровать.       И Шастун позволил. Снова лёг на мягкую постель, позволив целовать себя. Сначала нежно и трепетно в губы, даже не углубляя поцелуй, словно Арсений осторожничал, боялся спугнуть милого мальчика своими действиями. Следом в ход пошёл язык. Вместе с ним поцелуй стал страстным и жарким. Антон плавился. Смесь страха, возбуждения и невинности смешались. Хотелось получать больше поцелуев, больше касаний. Чтобы Арсений был нежным, но решительным.       А Попов чувствовал, чего хочет его мальчик. Поэтому вновь вернулся к шее, стал оставлять дорожку поцелуев ниже, к ключицам. Кусал и облизывал, выбивая из груди юноши тихие стоны.       У парня кололо в кончиках пальцев от возбуждения и желания. Он изгибался, а когда Арсений осторожно прикусил левый сосок, не сдержался и застонал, но тут же закусил губу, стесняясь собственных вскриков.       Мужчина продолжал целовать, другой рукой оттягивал второй сосок, заставляя Шастуна давиться собственным дыханием. Воздух распирал легкие, а парень все равно пытался вдыхать воздух ртом. Губы то и дело замирали в немом стоне, а Арсений лишь чувственнее кусал, добиваясь звуков.       Антон не отставал. Забирался руками под арсеньевскую футболку, пытался снять ту, но не получалось. Тогда Попов отстранился, чтобы стянуть ненужную ткань, и снова припал к нежной коже губами.       У Антона сердце затрепетало, когда психолог стянул с него штаны. Неужели это не сон? Это реальность! Неужели Арсений действительно настроен серьезно? Следом за штанами брюнет ухватился за резинку белых боксеров, и те тоже были сняты с парня, который так сильно засмущался, что стал пытаться прикрыть набухающий член ладонями. Арсений на это лишь беззвучно рассмеялся.       А мальчик у меня не такой уж и скромный, — подмечает про себя Арсений, смотря на выбритый лобок.       Психолог действовать не спешил. Вглядывался в полностью обнаженное тело под собой, закусив губу, но ничего не делал. Лишь в открытую пялился. — Ну что ты смотришь? — обиженным тоном спросил парень, которого этот взгляд смущал лишь больше. — Любуюсь, — усмехнулся Арсений, наклонился и оставил на губах короткий поцелуй. — Перевернись на живот, — уже другим тоном потребовал мужчина, и у Антона мурашки пробежали по обнаженной коже. Вот это папочка…       Подросток кое-как перевернулся, смущаясь буквально всего. Он пожалел, что свет в комнате, пусть и тусклый, но есть, ибо в темноте он смущался бы значительно меньше.       Однако Арсению было не особо-то и важно, смущен парень или нет. Сегодня он точно его трахнет.       Попов приподнял зад Шастуна, заставив изменить позу на коленно-локтевую. Антон от смущения уткнулся лицом в подушку, а Арсений нежно огладил его задницу, заставив смутиться лишь сильнее.       Антон был без одежды, и в квартире было довольно прохладно, но сейчас парень просто горел. От смущения, желания, возбуждения, страха, предвкушения. От горячих рук психолога и… Господи.       Арсений наклонился и коснулся кончиком языка напрягающееся колечко мышц. Парень взвизгнул в подушку от неожиданности. Сейчас ему хотелось просто сгореть от стыда. Провалиться уже куда-нибудь, лишь бы подальше от этого искусителя, незнающего слова «стыд».       Язык обжигал, просачиваясь внутрь, а парень лишь сильнее сжимался и напрягался от неловкости происходящего. Стоны тонули в пуховой подушке, тогда Арсений ухватился за вставший орган юноши, начав плавно водить вниз-вверх. Шастун застонал громче, так, что даже подушка не скрывала стонов, слетающих с искусанных губ.       Попов отстранился, но руку с члена не убрал. Свободной рукой достал смазку вместе с презервативом, который он отложил в сторону, а смазку выдавил себе на пальцы, нисколько не жалея лубрикант.       Брюнет подставил один палец к покрасневшему входу и осторожно вставил сначала одну фалангу, а затем и весь палец.       Подросток вскрикнул в подушку, сжавшись, но всё-таки расслабился по просьбе психолога. К первому Антон привык быстро, а вот второй палец вошёл с трудом, под всхлип юноши.       Арсений соврет, если скажет, что ему не нравится слышать эти жалобные звуки Шастуна. Он соврет, если скажет, что не хотел бы сделать ему больнее, чтобы получить новую порцию всхлипов и вскриков. Но Попов понимает, что Антон еще попросту не готов к такому. С ним придется нежно, ласково, осторожно…       Арсений наклонился, поцеловал парня в лопатки, затем оставил дорожки поцелуев на позвоночнике, успокаивающе шепча. Психолог двигал пальцами, будто ножницами, растягивая тугие стенки, пока парень тихо постанывал, закусывая подушку.       Третий палец оказался для Антона самым сложным. Юноша стонал, выгибаясь в спине, невольно насаживаясь лишь сильнее, но вскоре привык к этому чувству заполненности, и болезненные стоны перетекли в стоны удовольствия.       Попов вынул пальцы и перевернул юношу на спину, чтобы отчетливее слышать стоны, слетающие с его рта. Стянул с себя домашние штаны вместе с бельем, зубами разорвал упаковку от презерватива и раскатал по члену.       Он не стал комментировать взгляд Антона, прикованный к своему телу, а лишь молча продолжил свое дело. Подлив еще смазки, чтобы избавить парня от дискомфорта, взял того за ноги, закидывая те себе на талию, пристраивая головку к пульсирующей звёздочке. — Переживаешь? — шепотом спросил Арсений. Антон не ответил, зажмурился и кивнул. Но Попов знал, что Антону следует расслабиться, если он не хочет, чтобы было больно. — Расслабься, малыш, — мягко попросил Попов, наблюдая за лишь сильнее напрягшимся подростком. — Войди уже, — не раскрывая глаз, раздражительно потребовал парень, сжав пальцами покрывало. Это любезное «малыш» сейчас вовсе не казалось Антону чем-то трепетным и милым. Сейчас им овладел страх, и он просто не мог ни на что отвлечься. — Неправильно просишь, — покачал головой брюнет, думая, как заставить юношу расслабиться. Антон тоже пытался. Старался ровно дышать и думать о том, что Арсению можно доверять. Что тот не сделает плохо. — А как надо? Трахни меня, папочка, скорее? — фыркнул подросток, так и не сумев расслабиться. — Курить бросишь? — спросил Попов, и Антон ожидаемо удивился, раскрыв глаза. — Чего? — озадаченно спросил парень, на секунду забыв о своем положении. Но этой секунды хватило Арсению, чтобы войти в парня. Антон бы закричал, да не смог — Арсений тут же накрыл его губы своими, не начиная движение, давая привыкнуть.       Из одного глаза выкатилась слезинка, которую психолог тут же слизал. Шастун всхлипывал, вцепившись в голую спину Попова короткими ногтями, царапая. — Тише, маленький. Сейчас будет легче, — прошептал на ухо парня брюнет и поцеловал в мочку.       Как бы Попов не хотел сейчас плюнуть на всё и просто трахнуть мальчишку, он держался. С Тошей нужно было нежно, первый раз всегда проходит нервно и не очень приятно. Арсений хочет, чтобы Антону было максимально приятно и безболезненно.       Однако Антону было больно. Он чувствовал неприятные ощущения и от этого прижимался к Арсению лишь ближе. Царапал его спину ногтями и всхлипывал едва ли не в самое ухо. Попов лишь тихо шептал о том, что сейчас всё пройдёт, нужно немного подождать и вот-вот станет полегче. Так и произошло.       Антон потихоньку начал привыкать к странному чувству заполненности, которое значительно отличалось от чувства пальцев внутри. Всхлипы стали тише, а руки мальчишки перестали цепляться за спину, царапая кожу.       Стоило подростку немного выровнять дыхание, как Попов тут же начал медленно и осторожно двигаться. Сначала парень шипел и болезненно стонал, но уже через минуту подросток стал стонать громче, наслаждаясь. Шастун выгибался, а с губ то и дело срывались стоны и просьбы ускориться и углубиться. — Арс, — в самое ухо стонал парень. — Арс, Арс, Арс… Быстрее, пожалуйста. Глубже!       Психолог же, в свою очередь, входил на всю длину, максимально быстро, прижимаясь к горячему телу юноши.       У парня закатывались глаза, а от каждого попадания по простате подросток едва не подскакивал.       Теперь он снова стал царапаться, прося большего, но Арсений даже не думал на это жаловаться. Ему нравилось всё, что с ним делает его мальчик. Каждый крик, стон и всхлип. Каждая царапина на спине, засос на шее и каждое слово, произнесенное на ухо. Всё это нравилось Арсению, потому что было посвящено ему. Он знал, что только он доводит Антона до блаженного кайфа.       Шастун ощущал горячее дыхание психолога на своем ухе и от этого плавился лишь сильнее. Арсений шептал, какой Тоша ахуенный, красивый и нежный. Что он самый лучший и самый любимый. — Я люблю тебя, малыш, — слышал Шастун отдаленно, будто был вовсе не в этой комнате. Будто это не его стоны заполнили помещение. — Ты самый-самый.       Антон слышал еще много всего, но значения слов понимал не сразу. В голове сейчас занимало место другое. Сейчас его всего трясло от кайфа и удовольствия, что он просто не мог думать. Думал только об Арсении и о том, насколько ему сейчас с ним хорошо.       Арсений бы хотел еще долго наслаждаться его мальчиком. Делать ему только хорошо. А Антону сейчас именно так. Ему хорошо до дрожи в коленках, до головокружительных стонов, пылких слов и сбившегося дыхания. Но Арсений чувствовал, приближалась разрядка Шастуна. Психолог это понимал, а потому немного приподнялся, нависнув над парнем. Тот продолжал крепко держаться за широкие и уже знатно исцарапанные плечи Попова.       Психолог взял сочащийся предэякулятом член Шастуна в руку. Антону показалось, что еще секунда, и он кончит, но Арсений зажал ствол у основания. Мальчишка простонал до того жалобно, отчего Попову показалось, что он готов уже и сам кончить.       В уголках глаз подростка появились слезы. Эмоций было слишком много. Ему хотелось просто избавиться от них и уснуть. Вокруг стало невыносимо жарко, голова кружилась, было чувство опьяненности.       Арсений всё-таки сжалился над подростком и принялся двигать рукой в такт своим толчкам.       Антон кончил почти сразу, припав зубами к шее психолога, оставляя на той засос. Арсений сделал еще несколько толчков и тоже излился, но уже в презерватив.       Шастун не помнил, как Арсений протер его влажными салфетками. Как укрыл одеялом, а следом лег рядом. Не помнил, как заснул. Ничего не помнил.       Казалось, что всё, что произошло сегодня, было лишь сном. И из этого сна Антон запомнил только громкие шлепки кожи о кожу, размеренный скрип кровати, запах секса и смазки, кажется, клубничной, и громкие стоны, заполнившие всю квартиру.

***

      Открыв глаза, подросток не сразу понял, где он, кто он и зачем. Зато почувствовал теплые руки на своем полностью голом теле под одеялом. Сначала он не придал этому значения, но… Стоп. Голом теле?!              Подросток тут же проснулся окончательно и немного приподнялся на локтях. Он решил, что Арсений еще спит, но почувствовал теплый поцелуй на своем плече. — Доброе утро, Тош, — прохрипел психолог, глядя на непонимающего подростка. — У нас был секс? — тут же спросил парень, окинув ухмыляющегося брюнета растерянным взглядом. — А-ага, — протянул первую гласную психолог, наблюдая за эмоциями парня. — О боже, у нас был секс! — изменив интонацию, повторил Шастун. — Был, Тош, — кивнул Арсений, приподнявшись, чтобы быть на одном уровне с Антоном. — И как? — спросил юноша, сам не понимая, что имеет в виду. — Что «как»? — переспросил психолог, хмуря брови. — Как я был? Тебе понравилось?       Антону было страшно услышать отрицательный ответ. Если секс в жизни людей имеет такую значимость, то Шастуну не хотелось всё испортить. Он же совсем без опыта. Ему страшно. — По-моему, это я должен тебя спрашивать. Тебе понравилось? — Я… Я не знаю, — подросток резко перешел на шепот. Казалось, будто он вот-вот заплачет. — Тоша, ты чего? — Арсений даже сам растерялся. Тут же придвинулся ближе и обнял парня. — Всё хорошо. Ты был бесподобен. Правда.       Антон тихо всхлипнул, после чего Арсений лишь сильнее его обнял. Антону стало неловко и смешно одновременно. Неловко за свои эмоции. Взял и расплакался. Вот так с ничего. А смешно оттого, что он это сделал совершенно случайно. Не нарочно. — Я нечаянно, — смеясь, прошептал парень. — Что «нечаянно»? — переспросил брюнет. — Заплакал. — Какое же ты чучело, — и поцеловал в висок.       Антону так хорошо сейчас. Он плачет и смеется в плечо Арсению. Всё так просто и бессмысленно. Он полностью голый, прикрыт лишь одеялом, но ему нисколько не стыдно. Ему хорошо. Даже замечательно. Это такое мимолетное чувство счастья, в которое Шастун научился уже не верить. Он привык, что после него следует что-то плохое, но сейчас так не хочется об этом думать.       Так хочется верить, что это навсегда. Что Арсений никогда не уйдет, ничего и никто не заставит его бросить Шастуна. А сам Антон вечно будет рядом. И не будет никаких проделок жестокой жизни. Не будет бесчеловечных шуток судьбы. Всё будет хорошо. Да?       Арсений немного отстраняется от подростка и внимательно смотрит в его глаза. В такие красивые, ярко-зеленые глаза. Словно пытается что-то в них увидеть, прочесть. Ответить на какие-то свои вопросы. Антон же одна сплошная загадка. На первый взгляд, типичный мальчишка, даже, может быть, хулиган, а на деле чувствительный, эмоциональный и очень ранимый. Тоше бы ласку да заботу, а не эту жестокую жизнь. — А пойдем в душ? — вдруг спрашивает Арсений, вгоняя парня в ступор. — Вместе, — добавляет Попов, внимательно наблюдая за реакцией мальчика. — Вместе? — глупо вторит юноша, сам не замечая, как краснеет. И от этого тоже хочется смеяться. Он сидит полностью голый перед Арсением, но стесняется даже не самого похода в душ вместе со своим, между прочим, парнем, а самой просьбы. Так это всё неловко для него, обычного подростка, который лишился девственности всего несколько часов назад…       Но Антон кивает. Соглашается на эту странную авантюру. Раньше ему казалось, что принимать вдвоем душ — это уже слишком. Это перебор. Но теперь, когда Арсений буквально за ручку ведет его в ванную, он полностью меняет свое мнение. — А что у тебя на спине? — спрашивает мальчишка, глядя на спину психолога, покрытую красными полосками. — Котенок расцарапал, — смеется Попов, понимая, что Антон говорит о своих же следах. — Что за котенок? — хмурит брови подросток, не догоняя смысл слов. — Ты, Тош. — Тебе было больно? — Антон тут же меняется в лице. Он что, все-таки смог все испортить?.. — Мне было идеально, Тош. И, я надеюсь, тебе тоже, — подросток лишь смущенно кивает.       Ему действительно было идеально. Просто прекрасно. Он бы даже повторил. Впрочем, об этом даже говорить не стоит, они обязательно повторят, может, даже этой ночью…