Розовый ему к лицу

Ване новый папин парень не то что не нравится — он его страшно бесит. Раньше, когда он жил у себя дома, а Ваня видел его две минуты в неделю, было ещё терпимо, но теперь они с папой съехались, и Ваня злится каждый день. Сеня, или, как он требует себя называть, Арсений — это громкий ужас. Странный, манерный, разговаривающий какими-то выдуманными словами, проводящий перед зеркалом в неделю больше времени, чем папа за всю свою жизнь, таскающий папину одежду без спроса и обращающийся к Ване с таким искусственным теплом и якобы пониманием, что каждый раз Ваня закатывает глаза, не скрываясь. Папа в такие моменты смотрит укоризненно, и Ваня чувствует капельку стыда, но папа просто не понимает, что всё это он делает совсем не из-за собственного отношения к Арсению. И дело не в том, что он хочет, чтобы родители снова сошлись — мама давно вышла замуж, а Ваня ещё раньше понял, что по отдельности им лучше, чем вместе. И не ревнует он почти, не нужно этих поспешных выводов о переходном возрасте и делёжке папиного сердца. Просто он точно знает, что Арсений с папой только ради денег. Иначе быть не может. Нет, его папа объективно классный, симпатичный и смешной, но такие, как Арсений, не ведутся на доброту и смех, а вот на зарплату владельца звукозаписывающей компании — вполне. Да и не называют любимых людей козлами, хотя бы, ну, козлятами, хотя и это звучит стрёмно. А его самый лучший на свете папа терпит все придирки и обзывательства и только поплывше улыбается в ответ. Ване за него грустно и обидно. Ваня мстит как может: перекладывает вещи Арсения в неожиданные места и со злорадством наблюдает, как тот мечется по квартире в их поисках. Насыпает соль в сахарницу и с удовольствием смотрит, как тот плюётся испорченным кофе. Закидывает в стиралку к его светлым вещам свой красный носок и ехидно рассматривает порозовевшие рубашки на сушилке. Арсений ничего не говорит, хотя, судя по его взглядам, прекрасно понимает, кто ему пакостит, и это бесит тоже. Вот взял бы и наорал на Ваню, тогда папа бы понял, что скрывается за его красивым лицом. Хотя он не думает, что папа бы сразу Арсения бросил — слишком заметными сердечками вместо глаз он на него смотрит. И не то чтобы Ваня сомневался в его безусловной любви к себе — тут ему повезло, он точно знает. Сталкивать эти две силы Ваня не хочет, поэтому ультиматумы не ставит — это было бы некрасиво по отношению к папе и слишком по-детски, а ему, на секундочку, уже шестнадцать. Поэтому свою войну он ведёт втихаря. Сегодня папа с Арсением собираются в ресторан, что для Вани означает целый вечер за компом — он уже несколько месяцев переписывается с одной крутой девчонкой и всё ещё набирается смелости позвать её погулять, но даже разговаривать с ней похоже на возвращение в сказочный дом. Поэтому настроение у Вани предвкушающе-окрылённое, но, выйдя в прихожую проводить папу, он видит, как Арсений крутится перед зеркалом, поправляя блестящую разноцветную рубашку. Выглядит эффектно, с сожалением и неожиданной злостью на себя признаёт Ваня, и когда тот, поймав в зеркале его взгляд, мягко спрашивает, как он выглядит, Ваня отвечает грубее, чем обычно: — На павлина похож. Арсений против обыкновения не смотрит на него так, словно знает все его тайны. Ваня видит в зеркале, как он кривит лицо в какой-то гримасе, и внутри включается режим ожидания. Давай, думает он, ну ты же хочешь, накричи на меня, сейчас я, наверное, даже заслужил. Но через секунду Арсений снова улыбается, и Ваня решает, что ему показалось. Из спальни как раз возвращается папа — Ваня надеется, что он его комментарий услышать не успел, потому что мелкие пакости — это одно, а грубости папа не потерпит. Надеждам сбыться не суждено: следующим вечером тот стучится к нему в комнату и, получив разрешение войти, заходит без привычной улыбки. Ваня сразу же всё понимает. — Вань, надо поговорить. Про Арсения. — Я ничего такого не сказал! — дурацкое оправдание вырывается раньше, чем Ваня успевает подумать. Папа хмурится и садится на диван, похлопывая по сиденью рядом. Ваня устраивается и смотрит на него во все глаза. Этот разговор обещает быть даже сложнее того, что был у них на тему ориентации и папиных отношений после мамы. — Вань, я знаю, что Арс тебе не нравится. Не понимаю, почему, но не собираюсь заставлять тебя проводить с ним время или разыгрывать радушие. Твои чувства — это твой выбор, он меня расстраивает, но я его принимаю. — Он с тобой только ради денег! Папа смотрит с таким искренним недоумением, что Ваня внутренне подбирается: по-любому будет всё отрицать, но это ведь очевидно всем, кто не ведётся на смазливую мордашку. И длинные ноги. И дурацкую улыбку. — Вань, у него собственный популярный бренд одежды и успешная театральная карьера. Я ведь рассказывал тебе обо всём этом, но ты, видимо, предпочёл не услышать. Об этом Ваня и правда слышит впервые. Он знал, что Арсений работает в театре, но думал, что он там если не уборщик, то играет максимум косое дерево на заднем плане, а уж про бренд одежды даже не догадывался. Впрочем, так быстро сдаваться он не собирается. — Но ты даришь ему дорогие подарки! — Потому что люблю и хочу его радовать? Как и он меня, кстати. Я же показывал тебе то кольцо с изумрудом, которое он мне купил. Кольцо Ваня помнит, очень красивое, но информация о том, что это подарок от Арсения, от него ускользнула. Складный прежде образ бестолкового нахлебника и содержанца начинает трещать по швам, и Ваня с обидой бросает: — Всё равно он… неискренний. Папа вздыхает. — Вань, я понимаю, какое Арс может производить впечатление. И я бы не полез в ваши взаимоотношения, потому что ты уже взрослый, чтобы понимать, что и кому говоришь. Однако то, что ты сказал вчера… — Это ведь даже не обзывательство было. Папа смотрит на него серьёзно, в глазах — что-то непонятное. — Вань, я тебе сейчас расскажу одну историю. Она не моя, а Арса, и он наверняка разозлится, когда узнает об этом разговоре, потому что посчитает его нечестным приёмом. Но я думаю, что этот кусочек правды тебе поможет. Не в том, чтобы полюбить Арса, хотя, видит Вселенная, он достоин любви как никто другой, а по отношению к тебе в нём нет ни капли неискренности, но чтобы ты хотя бы взглянул на ситуацию с другой стороны. — Хорошо. — Хорошо. — Папа собирается с мыслями и продолжает: — Когда Арсений был примерно в твоём возрасте, его родители узнали о том, что ему совсем не нравятся девушки. Он и до этого был не то чтобы любимым ребёнком: от него вечно требовали успехов в учёбе, побед на соревнованиях, участия во всех олимпиадах, а за неудачи наказывали и били, и, хотя он рассказывает об этом так, словно это обычная история, ничего нормального в этом нет. Надеюсь, ты это понимаешь. Ваня понимает. Папа никогда на него даже голос не повышал, несмотря на то, что ему и двадцати не было, когда Ваня родился, однако он не в пещере живёт и слышал разговоры о том, как это бывает, не только в Сети, но и среди своих одноклассников. — Когда отец узнал о том, что Арсению нравится мальчик из школы, он выгнал его из дома. Семнадцать лет, середина учебного года, ночь на дворе, а он остаётся на улице один, без денег и даже вещей — как был в тапочках и штанах с футболкой, так и вышел. Слёзы застилают глаза, в ушах гремят обзывательства, а он идёт в минус три и ничего не понимает. — Папа замолкает, и боль на его лице Ваня ощущает собственным сердцем. — Ночь он провёл на вокзале, и когда я думаю о том, что с ним там могло произойти… Повезло, что у него был друг Серёжа, который заметил его на следующий день в парке, а у того — адекватные родители, которые приютили Арса и позволили пожить у них до конца выпускного класса, а его мать хоть и молча, но притащила документы и одежду. Как только он выпустился, то уехал в Питер и больше в родной город не возвращался. Но до этого были долгие месяцы, когда его отец приходил к школе после уроков и, видя Арса, кричал в его адрес всякие гадости. Ваня пытается представить, как это могло ощущаться — если бы папа его выгнал, но у него не получается. Дом был безопасным местом даже тогда, когда родители уже не любили друг друга, а с папой наедине он и вовсе всегда чувствует себя защищённым. Воображение отказывается рисовать по-настоящему плохие картинки, но с эмпатией у него всё в порядке — он понимает, что это было бы страшно и больно. Как минимум. — Как он его называл? — уточняет Ваня, хотя уже догадывается, каким будет ответ. — Каких там слов только не было. Ну, ты можешь представить. Но в числе прочих он очень любил слово «павлин». Ване стыдно. Он не знал, конечно, но ведь он действительно хотел как минимум высмеять Арсения ни за что, а хорошие люди так не поступают. Он думает о том, каково было тому, юному Арсению, и как он вернул другого, взрослого и радостного, в то жуткое время. А тот ему даже ничего не ответил. Он прячет повлажневшие глаза, отворачиваясь, но папа ласково зовёт: «Иди сюда, малыш» — и Ваня, который каждый раз кривится на это обращение, ведь он уже не ребёнок, но тайно его очень любит, влетает в его заботливые объятия. От папы пахнет жевательными конфетами — пристрастился к ним, когда бросил курить, — кстати, с подачи Арсения, и кондиционером для белья, что стоит у них в ванной. Для Вани это запах дома, а прямо сейчас его тёплый и любящий дом обнимает его так крепко, что щёки всё же предательски мокнут, особенно когда он думает о том, что Арсения так наверняка никогда дома не обнимали. — Всё хорошо, малыш. Я знаю, что ты не со зла, что ты таким образом заботишься обо мне, но я люблю Арсения, а он любит меня. Здесь не с кем бороться. Арсений не нуждается в жалости, и я прошу тебя лишь об одном: дай ему шанс. Он очень старается. После того разговора они не становятся с Арсением лучшими друзьями, конечно. Но Ваня, обдумав и отрефлексировав всё, что узнал, теперь внимательно наблюдает и, отбрасывая первый видимый слой, замечает гораздо больше. Оказывается, за каждым его ворчанием скрывается забота о папе. «Куда без шапки, там минус двадцать, хочешь голову отморозить?». «Тут рис в пирожках, ты точно не успел съесть, дурачина, а то я звоню в скорую». «Я приготовил ему полезный салат, а он бургерами желудок садит». Каждое «козёл» сопровождается улыбкой, поцелуем или объятиями. Раньше Ваня отворачивался, замечая, что они собираются нежничать, но, увидев, как Арсений, привстав на носочки, целует папу в нос, или обнимает со спины, прижавшись лицом к лопаткам, или переплетает их пальцы, повторяя: «Козёл», он неожиданно понимает, что иногда за привычной оболочкой может скрываться совсем другой смысл. Когда папа заболевает и типично для себя превращается в невыносимого ребёнка, долгого общения с которым даже бабушка Майя порой не выдерживает и уходит подышать, Арсений непоколебим. Ваня не видит на его лице ничего, кроме волнения и заботы, и утром, с синяками под глазами после бессонной ночи, он выглядит таким беззащитным, что Ваня делает ему чай. И сам пугается и жеста, и той искренней благодарности, которую озвучивает в ответ Арсений. Когда же Ваня набирается смелости и зовёт на свидание ту самую девчонку, а вместо неё приходит парень и признаётся, что Ваня ему понравился сразу, но он боялся сказать правду, именно на Арсения он вываливает все переживания. Он бы мог дождаться папу, но Арсений выглядывает из кухни как раз в тот момент, когда он драматично топает к своей комнате, и с улыбкой спрашивает: — Я заказал пиццу, будешь? И Ваня неожиданно для себя рассказывает ему всё. Даже то, что понял буквально секунду назад: он не в таком ужасе от перспективы отношений с парнем, как думал ещё час назад. Арсений слушает внимательно, аккуратно уточняет детали и осторожно раскладывает по местам всё, что перепуталось у Вани в голове. И в моменте это так комфортно, что он задаёт ещё и глупый, но всерьёз волнующий его вопрос: — Папа же не расстроится из-за этого? — Конечно, нет. И дело не в том, что он на личном примере знает о том, что ориентацию не выбирают, а потому, что любит тебя и примет любым. Арсений улыбается ему уверенно и бескомпромиссно, а до Вани с опозданием доходит: его тепло и понимание, которые он считал фальшивыми, всегда были искренними. Помявшись, он протягивает Арсению руку и, когда тот её жмёт, говорит: — Прости. За соль, носок и всё остальное. — Всё хорошо, Вань. Мне всегда был к лицу розовый. На премьере следующего арсеньевского спектакля Ваня вручает ему букет розовых роз.