Великий Огонь

3-й месяц 1184-го года. Провинция Рикудзё, поместье Курихара.

      Охико смотрела в своё отражение в маленьком зеркальце. Позади неё возились служанки, расчёсывая её волосы. Девушка опустила взгляд на низкий столик, где стояли маленькие деревянные баночки с белой пудрой, красной жидкостью для губ и чёрной тушью для подводки глаз. Служанки позади неё тихо шушукались, аккуратно расчёсывая длинные волосы их госпожи гребнем.       — Госпожа, ваше фурисодэ готово, — Кико склонила голову, становясь позади Курихара.       Девушка лишь мелко моргнула, сбрасывая наваждение. Она взглянула в отражение на служанку, что не поднимала головы, ибо было запрещено смотреть в глаза своей госпоже.       — Оставьте нас, — хриплый голос из-за долгого молчания заставил всех слуг, кроме Кико, удалиться из покоев.       Охико поднялась с дзабутона, подходя к слуге.       — Ты поедешь со мной, — тихо проговорила Курихара, буравя взглядом макушку склонившей Кико.       — Моя госпожа, куда же? — девушка стушевалась под взглядом наследницы клана.       — К Такаяма. Я уверена в том, что это произойдёт очень скоро, — Охико вздохнула, устало прикрывая глаза и продолжила уже более мягким голосом: — Мне нужен там свой человек. Я не смогу довериться кому-то ещё кроме тебя, моя дорогая.       На этих словах, Кико посмела себе дерзость поднять голову и взглянуть в глаза своей Госпоже преданным взглядом. Охико слабо улыбнулась.       — Я не подведу вас, — она снова склонила голову пред Охико.       У Курихара оставался ещё час до приезда в их поместье Такаяма. Оставшись одна в своих покоях, она лениво размышляла о своей дальнейшей судьбе, смотря в маленькое зеркальце немигающим взглядом. На неё в ответ смотрела красивая девушка с напудренным лицом, алыми губами и подведёнными тушью глазами. Длинные волосы чёрной рекой струились по спине, падая на пол. Охико пренебрегла наказом тётушки и предпочла светлому фурисодэ, тёмное, цвета каштана. Подол был ярко украшен белыми соцветиями, а рукава пестрили золотой тесьмой.       Призрачные надежды на то, что это сон, рассыпались под солнечными лучами, что принес сегодняшний день. Бушующие чувства внутри утихли, оставляя место глухой апатии и подавленности. Девушка понимала — выбора нет, всё решится совсем скоро.       Курихара практически не ходила сюда. Разве что на праздник о-бон вместе с тётушкой. Девушка взглянула на каменную плиту, освещая себе путь подсвечником с горящей в нём свечой. «Курихара Томэй», Охико перевела взгляд на плиту, что стояла рядом — «Курихара Рёидэнши».       — Будь вы живы, сложилась бы моя жизнь иначе?       Девушка недолго стояла напротив каменных плит, сложив руки в молитве об усопших, и, в последний раз обведя взглядом родовую усыпальницу, вышла наружу.       Весенний ветер всё ещё был холоден, несмотря на полуденное солнце, от которого хотелось прикрыть глаза, но остаться купаться в его тёплых лучах. Снег потихоньку превратился в быстрые ручейки, что сейчас текли под небольшим мостиком в их саду. Девушка остановилась, взглянув вниз на весеннюю воду. Воздух был пропитан свежестью, исходящей от ручья, а запах сырой земли вещал о скорых весенних днях, когда будет ещё теплее. Через какие-то два месяца в их саду зацветёт сакура. Жаль, что на сие прекрасное событие она скорее всего не попадёт, ибо её жизнь продолжится уже за пределами этого дома.       Девушка отвела грустный взгляд от ручья к голубому небу, по которому плыли пушистые облака сероватого цвета. Удивительно, но сегодняшний день был ясен, вот только кто знает, когда снова может пойти снегопад.       — Простудишься, — с этими словами на плечи девушки легло тёплое хаори. И в правду, на улице всё ещё было прохладно, чтобы выходить без верхней одежды.       Тайёта бережно расправляла ткань по плечам девушки, стараясь как можно теплее укрыть её. Охико кивнула в знак благодарности и отвела взгляд в сторону пруда. Она не видела женщину, но ощущала, что та стоит всё ещё рядом.       — Прости меня за то, что всё вышло так, — она слышала в словах Тайёты горечь и сожаление.       — Я не злюсь на вас, — и она действительно не злилась. — Что было, то прошло.       Охико не спеша двинулась в сторону сада, через который лежал путь к поместью.       Тайёта с сожалением смотрела вслед удаляющейся племяннице. Она понимала, что поступила эгоистично по отношению к Охико. Женщина действительно хотела лучшего для семьи, но… Не спросила мнения той, ради которой старалась.       Она приложила ладонь к сердцу, сжимая ткань хаори.       — Нет, я думала только о себе, — со всхлипом пробормотала Курихара, вглядываясь в удаляющуюся спину племянницы сквозь пелену слёз.

***

      Кико наблюдала за своей госпожой исподтишка. Та была молчалива, как и всегда, когда находилась в глубоких раздумьях над чем-либо. Однако, сегодня слуга беспокоилась за юную наследницу. Ведь с минуту на минуту в их главных воротах должен показаться экипаж с самураями.       — Ты что-то хотела спросить, Кико? — названная вздрогнула от неожиданно поданного голоса в тишине покоев.       Охико сидела как всегда за низким столом, выводя ровные линии иероглифов. Кико потупила взгляд, переминаясь с ноги на ногу.       — Нет, просто вы необычайно молчаливы в этот день, — она думала, что её тихий голос не дойдёт до госпожи, но, Курихара обладала острым слухом.       — Ну что же, — она отложила кисть, просматривая проделанную работу. — Не думаешь ли ты, что не пристало наследнице клана показывать себя в дурном свете путём громких возмущений и яростного разрушения всего на своём пути.       Девушка усмехнулась. В её тоне и в правду можно было расслышать нотки веселья. А вот её слуге не было смешно в такой ситуации, сложившейся вокруг Охико.       — Это ваши истинные чувства?       — Отнюдь, — девушка усмехнулась, вставая с насиженной подушки и становясь перед слугой. — Однако, все полагают, что именно так должна вести себя девушка, с выбором и мнением которой не считались. Которую лишили свободы, и, против её воли, избрали ей путь.       Она затихла на некоторое время, обдумывая что-то в уме, глядя на неизвестную точку в полу. Кико с неким восхищением и ожиданием смотрела на свою госпожу. Охико, будто вспомнив потерянную мысль, улыбнулась и повернулась к слуге. Та сразу же опустила взгляд.              — Но я не так выражаю свои эмоции, — вкрадчиво проговорила она. И настолько её голос был сладок, что Кико невольно заслушалась.

***

      Сначала ему показался длинный каменный забор, примерно в два человеческих роста. По тому, сколько они ехали вдоль этой ограды, можно смело судить, что площадь поместья была около пятнадцати тан. Но вот, его взору показались главные ворота, что были гостеприимно открыты для них.       Отец, да и сам Тецуо, неспешно прошествовали по дорожке к парадному входу в поместье. На полпути их встретила Курихара Тайёта в сопровождении двух слуг. Тецуо показалось, что с их последней встречи на Императорском приёме, она не изменилась.       — Как вы поживаете, Курихара-сан? — Таттобу мягко улыбнулся женщине, после обмена приветствиями в уважительном поклоне.       — Спасибо за ваше беспокойство, поживаю хорошо, а вы, Такаяма-сан?       — Вполне себе, — мужчина кивнул в благодарность и все прошли к деревянным ступенькам крыльца.       Тецуо обвёл местность взглядом, подмечая, что практически со всех сторон, они окружены тёмным лесом. Что же, это было неплохим преимуществом. Когда на твоей стороне особенности ландшафта, это облегчает действия во время внезапных нападений или засад. Но что это он? Снова думает о своём долге. Однако, что ему ещё оставалось делать? Его привезли сюда, дабы он воочию узрел ту, с кем ему предстоит разделить свою оставшуюся жизнь, дом и постель. Какая глупость. Тем не менее, он понимал, что это делается на благо его клана и… Страны.       Его отец и Тайёта шли впереди, перебрасываясь дежурными фразами. Тецуо лишь тихо фыркнул, понимая, что всё это пустое. Никому не нужен этот официоз и никому не интересно знать о здоровье других. Каждый сегодня преследовал свою цель. Таттобу — заполучить наследницу клана Курихара с приданным в виде земель и военных единиц в свои руки. Тайёта же, по своей наивности полагала, что благодаря её стараниям, племянница обретёт счастье, а сама женщина удержит и возвысит честь и гордость их клана новым статусом Охико. Тецуо всё это видел, как ясный день.       Как нелепо.       Они ожидали в просторной зале с низким длинным столиком. Слуги суетливо приносили скромные блюда, состоящие из риса, овощей, рыбы и некоторых простых амэ. Напротив их мест поставили токкури с отёко. Тецуо взглянул на всё это нечитаемым взглядом, но также, как и отец поблагодарил за принесённые угощения.       — Где же Охико-сан? — с ноткой волнения в голосе задал вопрос Таттобу. Тецуо взглянул на пустое место перед собой.       — Она скоро прибудет, — спокойным тоном и лёгкой улыбкой на лице произнесла женщина.       И в правду, за створками послышались неспешные, и, по мнению Тецуо, очень даже аккуратные шаги. Сёдзи с тихим шелестом открылись, впуская его будущую жену. Тёмный взгляд прошёлся по особе, что с гордо поднятым подбородком прошла к столу.       — Рады видеть вас в нашем поместье, — она низко поклонилась, приветствуя обоих Такаяма. Те же, в свою очередь, ответно склонили головы. — Прошу к столу.       Её голос был по нежному тихим и мягким. Их взгляды невольно встретились. Она была на две головы ниже него. Её иссиня-чёрные волосы были убраны в низкий хвост, оставляя лишь две короткие пряди, что обрамляли напудренное личико. Тецуо показалось, что даже если бы на её лицо не были нанесены белила, она бы всё равно гордо выдержала его взгляд, не прячась в смущении, как это сделали бы другие. Её глаза цвета тёмного каштана смотрели на него с неким… оцениванием? Несколько тысяч острых клинков, пронзающих его в одно мгновение. Вот каким был этот взгляд. Её легкая улыбка застыла на лице и со стороны, возможно, это выглядело бы как кокетство или флирт. Но её холодная радужка таила в себе не меньшую тьму, чем была у него самого. Он это видел. Он это чувствовал.              В её глазах ясно читалось раздражение и упрёк. Она точно не была как другие девицы, что он встречал на своём пути. Что же, она может доставить немало хлопот.       Уголки его губ дрогнули в подобие ухмылки. Это был такой призрачный жест, но она его заметила. Ему казалось, что от его жёсткого взгляда она должна сжаться, вспомнить, где её место, что не гоже женщине так нагло и вызывающе смотреть мужчине в глаза. Но колкая насмешка её темных глаз окатила его холодной водой и вот, теперь она смотрит на него даже с теплом, за которым скрывался огонь, и, скорее всего, её звонкий смех над ним.       Она отводит взгляд, более не находя его персону интересной и отдаёт всё внимание гобелену на стене, что так удобно висел в поле её зрения. Их переглядывания продолжались не более нескольких секунд, за которые они успели присесть за стол.

***

      Она сразу почувствовала его взгляд, как только вошла в залу. Но это не заставило её даже бровью повести, а уж тем более взглянуть на него. Она прошествовала к столу, сложив руки перед собой.       — Рады видеть вас в нашем поместье, — Охико мягко улыбнулась, поклонившись. — Прошу к столу.       Чёрное кимоно без излишеств и узоров. Лишь камон клана украшал рукава. Катана за поясом была перевязана ремешками в знак мирных намерений. Девушка подняла взгляд выше, встречаясь с его глазами.       Тайёта и Такаяма старший вели непринуждённую беседу про дела клановые. Охико про себя хмыкнула, изредка притрагиваясь к керамической кружке с чаем. Какая бессмыслица. Неужто им действительно интересно то, сколько урожая было собрано в прошлом году или все ли поживают в здравии? Курихара сомневалась. Она видела это двуличие в глазах Таттобу. «И он был верным товарищем моего отца? В жизни не поверю». Чутьё подсказывало ей держаться подальше от этого человека. Он представлялся ей змеёй, такой же мерзкой и ядовитой, готовой в любой момент раскрыть свою пасть и заглотить добычу.       Она сидела напротив Тецуо, но её взгляд был направлен в кружку с чаем. Её мысли крутились вокруг леденящей душу личности Такаяма старшего. Охико пыталась понять подоплёку всего этого фарса.       — Вижу, вы находитесь в думах, Охико-сан, — лицо девушки было спокойным, несмотря на то, что Таттобу к ней обратился.       — Ох, прошу прощения, — она перевела на него взгляд, мягко улыбнувшись.       — Не стоит, расскажите же, что так завлекло вас в размышления?       Курихара уловила эту снисходительность в тоне мужчины. Но она нисколько не растерялась его вопроса, потому, без запинки ответила, смотря ему в глаза:       — О, ничего такого, о чём можно беспокоиться, Такаяма-сан, — лёгкая тень залегла в её глазах и тут же исчезла, оставаясь никем незамеченной.       Мужчина ответил ей лёгкой улыбкой с минуту разглядывая девушку.       — Ну что же, Курихара-сан, — он обратил взор на Тайёту. — Как вы смотрите на то, чтобы сыграть свадьбу несколько раньше задуманного?       Пальцы Охико дёрнулись, сильнее сжимая чашку в руках. Она не подала вида, продолжая смотреть в своё спокойное отражение в чае. «Несколько раньше? Немыслимо».       — Насколько раньше? — кажется, её слух уловил нотку волнения в голосе тётушки.       — Думаю, мы могли бы забрать Охико-сан в ближайшие дни и к концу месяца провести обряд бракосочетания, — ровный тон Тецуо заставил девушку поднять на него ошеломлённый взгляд.       Он смотрел прямо ей в глаза. Его лицо излучало спокойствие и отчуждённость. Словно он просто отчитывался перед командиром без единой лишней эмоции. Таттобу ободряюще кивнул в сторону сына и перевёл выжидающий взгляд на женщину.       — Но… К чему такая спешка? — тихо спросила Тайёта.       — Понимаете, в нашем клане есть некоторые дела, нетребуемые отлагательств. Они могут помешать свадьбе. Мы хотели бы их незамедлительно решить по нашему возращению. Но есть вероятность, что это может затянуться на неопределённый срок, чего нам не хотелось бы, — Охико слушала Таттобу и ей становилось дурно. — Тем более, не хочется заставлять ждать мою дорогую невестку.       Последнее было обращено к девушке с напущено нежным тоном, отчего у Охико к горлу подступила тошнота. Но девушка подавила её, сохраняя видимость спокойствия.       — Что же, я понимаю вас, — тихим тоном проговорила Тайёта, опуская взгляд.       — Тогда, Курихара-сан, давайте незамедлительно обсудим все детали.

***

      Охико прожигала взглядом пламя свечи, что стояла перед ней на низком столике. Казалось, что огонь потухнет от её холодного и пристального взгляда. Но нет.       — Чёртовы Такаяма, — сквозь зубы прошипела девушка, отводя взгляд.       С этой встречи вся её жизнь с большой скоростью катилась в Дзигоку. Курихара поймала себя на мысли, что ей впервые хочется кого-то высечь или срезать одним движением катаны голову.       События разворачивались слишком быстро и это непомерно злило. Она понимала, что это произошло бы когда-нибудь, но чтобы настолько быстро… Девушка глубоко вздохнула и шумно выдохнула, прикрывая глаза. У неё практически не осталось времени, чтобы как-то остановить это, предпринять что-нибудь.       Она резка поднялась с дзабутона. Её тёмные глаза в блёклом пламени свечи сверкали яростью. Хотелось что-нибудь сломать, например, шею этого мальчишки, что соизволил явиться в её дом и выдвинуть свои требования. От одного его образа в голове её ладони сжимались в кулаки, а ноготки впивались в кожу. Его безразличие доводило до исступления, а пронзительный взгляд заставлял скрежетать зубы.       Но что ещё больше раздражало и клокотало яростью в груди, так это безоговорочное соглашение её тётушки на эти условия. Кроме того, Курихара как приданное отдают часть своих земель и не просто маленькую часть, а действительно половину! Девушка искренне не понимала, как Тайёта могла согласиться на такое. А как же люди, что проживали на этих землях? Обычные крестьяне, благодаря усилиям которых её клану было чем питаться. Крестьяне, которые по доброй воле шли в ряды их воинов, вставая на стражу. Как Тайёта могла позволить продать всё это и прикрыть словом «приданное»? Неужели она не видела очевидной западни во всём этом?       — Госпожа, у вас всё хорошо? — приглушённый перегородкой голос вывел Охико из потока яростных мыслей.       — Кико, — мрачный голос девушки прозвучал в ночной тишине.       Курихара ещё раз выдохнула, пытаясь вернуть былое хладнокровие и рассудительность. Не получалось. Сама мысль, что она не понимает, что теперь ей делать в сложившейся ситуации, витала грозовой тучей над ней и давила. Девушка не любила, когда что-то ускользало от её понимания, когда она в буквальном смысле не знала, что ей делать. Это выбивало из неё воздух. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Курихара всегда выбирала контролировать ситуацию насколько это возможно в её силах. А не становиться подконтрольной сложившимися обстоятельствами. «Нужно успокоиться».       Курихара подняла усталый взгляд к потолку. Она редко испытывает сильные эмоции, выводящие её из жизненного равновесия. Особенно такие негативные. Это очень утомляло и высасывало много энергии. Рассудительность и холодный расчёт — вот к чему она стремится долгие годы. И казалось ей, что она пришла к этому. Пока не случилось это всё.       Слабость. Теперь Охико поняла, что она слабее, чем думала. Событие, на которое не может повлиять, вывело её из жизненного равновесия, заставляя выйти наружу внутренним страхам и самому мерзкому, по её мнению, греху — гневу. Девушка всегда считала, что неконтролируемая ярость не сулит что-то хорошее. Под влиянием этой эмоции ты теряешь рассудительность, что приводит к ошибкам, необдуманным словам, сказанным в порыве. А ведь они могут кого-то ранить или обратиться во зло против тебя. Даже если ты и не мог подумать о таком. Кроме того, показывать другим гнев, как считала Охико, значит показать свою слабость, прореху, уязвимое место. И не важно, противник пред тобой или союзник. Что та, что другая сторона, одинаково могли воспользоваться твоими слабостями против тебя. Просто одни делают это открыто, а другие, словно вонючие, мерзкие крысы, поджидают удобного для них момента.              Сумерки окутали додзё, когда Охико ступила в него. Она повернула голову вправо встречая взглядом внутренний сад. Близилась ночь и в помещении чувствовался холод. Девушка выдохнула клубы пара изо рта и твердой походкой направилась к другому концу зала. Додзё в их поместье было очень большим, что позволяло нескольким десяткам человек свободно заниматься здесь.       Шаг.       Ещё один.       Охико срывается на бег, и, достигая цели, наносит яростный удар ногой точно в корпус тканевого муляжа, набитого рисом. Разворот — удар другой ногой в область головы. Муляж лишь беспомощно шатался на деревянном штативе, принимая яростные атаки соперницы.       — Чёртов щенок, — прошипела девушка, нанося удар локтем в район солнечного сплетения. А в голове мерно рисовался образ самурая, что сегодня тихо сидел напротив неё.       Кико подглядывала за своей госпожой в небольшую щель перегородки. При очередном сильном ударе ногой её госпожи, от которого чуть не сломался штатив муляжа, служанка тяжело вздыхала, отводя взгляд. Тоска на душе давила, словно камень. Она волновалась за госпожу, ведь не могла ей помочь. Ещё очень юной девочкой, Охико делилась всем, что у неё на душе со своей помощницей. Но спустя время, за которое девочка выросла в девушку, её взгляды, мышление поменялись. Больше она не делилась сокровенным с Кико, утверждая, что это её проблемы, которые ей стоит решать самой, не прибегая ни к чьей помощи.       Служанка вспоминала эти слова и переводила взгляд на госпожу, что вымещала злость на несчастном мешке риса. Кико понимала, что девушка не поделится теми мыслями и эмоциями, что одолевали её сейчас и вводили в ярость. Она не поведает о своих страхах и переживаниях, а будет держать в себе и пытаться найти решение сама. Однако сейчас Кико видела свою госпожу впервые в таком отчаянии.       Её удары были слегка резкими, но сильными. Движения точны и ровны. Служанка помнила, как Курихара практически каждый день, с раннего возраста оттачивала свою технику боя. Охико считала, что каждая девушка должна уметь постоять за себя, потому и тренировалась с утра до ночи без отдыху.       — Почему… — тоска, сквозившая в шёпоте Кико, осталась при ней. Никто не услышал её вопроса. Никто не увидел боль и тревогу в её глазах. И её госпожа тоже.       Кико всегда была верна своей госпоже. Изначально было так от того, что девушку с самого раннего детства родители приучали к подчинению, к службе у вышестоящих лиц, которые были значительнее, влиятельнее неё. Их семья была бедной и Курихара, на свой страх и риск, как считали родители Кико, подобрали, приютили и пригрели их, голодных оборванцев. Благодаря этому клану они живы, сыты, одеты и имеют свою крышу над головой. Родители Кико были очень благодарны Томэй и Рёидэнши, что решили отправить свою единственную дочь на служение ребёнку их спасителей. И тогда то Кико поняла, что даже без наставлений и нравоучений родителей всё равно была бы очень верна наследнице клана спасителей.       Потому что госпожа была умна, красива, по-своему ласкова и добра. Она никогда не гневалась на Кико, а спокойно, с лёгкой нежностью в голосе объясняла, как нужно и как не нужно. Не было ни единого дня, когда бы Кико пожалела о том, что оказалась здесь, рядом с Охико.       Курихара не была как другие девушки, ни аристократки, ни обычные крестьяне. С самого детства в ней сквозил интерес ко всему неизведанному. Ей были интересны явления, такие обычные, происходящие каждый день, например, гроза или дождь. Но Охико не верила в то, что на всё воля Ками. Она старалась всегда найти логическое объяснение всему. Это было удивительно для Кико. И хоть у них разница была в десять лет, Кико не была такой любознательной в три с половиной годика. Ведь именно тогда Охико начала познавать мир со свойственной только ей внимательностью и осторожностью.       Когда Курихара стала постарше, она сама изволила учиться всему умному. Её интересовали естественные науки. И хотя девушкам их времени такое знать считалось не обязательным, Охико шла против общепринятых правил. Конечно, каллиграфия, хокку и прочие увеселительные занятия ей тоже были интересны, но всё же… Кико видела в ней желание исследовать, понимать, людей, природные явления, животных. Девушка жаждала увидеть закономерности этого бренного мира.       Не раз Кико благодарила Ками за то, что в близком их кругу, Охико никто не считал странной. Её любили такой, какой она была. Но слуга чувствовала, что никто из родственников не пытался до глубины понять девушку. И Охико это ясно видела. Поэтому высокие разговоры о вечном, необъятном и неизведанном оставила себе. Себе и Кико.       Но как заметила девушка, даже их разговоры о сокровенном стали редки. Что было тому виной — осталось загадкой для Кико и по сей день. Однако, она не таила обиду на госпожу. Она лишь тоскливо вздыхала. Её госпожа была упряма и строптива. Стремилась всегда добиваться своего любыми способами. Но редко полагалась на чью-то помощь. Потому то Кико вдохновлялась ею. Ибо сама хотела быть такой же. Она видела в госпоже стержень, которого у самой не было. Видела решимость. В конце концов, для неё Охико была тем, за кем хотелось идти не страшась будущего. Если бы представился такой случай, Кико без раздумий закрыла бы свою госпожу от стрел, меча, огня или прыгнула в пропасть вместо неё. Наверное, это и есть верность. Возможно, это и есть любовь к ближнему.

***

      Сумерки маревом окутали поместье, растекаясь по стенам словно патока. Казалось, в их чернильных образах скрывается сама сущность ночи или существа Преисподней. Но стоило пламени свечи осветить, наступить своим теплым светом им на пятки, как сумеречные посланцы расступались пред светом, не то поклоняясь ему, не то действительно пугаясь.       Тецуо следил за немым поклонением и трусливым отступлением могущественной тьмы перед хрупким, но не менее опасным пламенем свечи. Почему же так получалось, что тьма подчинялась свету? Почему одинокая звезда светила намного ярче за счёт всепоглощающей тьмы? Это симбиоз, или же паразитизм? А может, и то, и другое? Или же напротив, две несовместимости, противоположности притягивались, чтобы подарить миру нечто прекрасное?       Такаяма лишь усмехнулся. Чушь. Противоположности могут притягиваться, но будет ли их союз вечным и стабильным? Будут ли они гармонировать между собой, создавая это нечто удивительное? Будет лишь хаос. То, что нельзя остановить, предупредить или полюбить. Случится то, что непременно разрушит одну из сторон, если не обе.       Так почему же до сих пор, тьма так и не поглотила свет? Отчего до сих пор преклоняет колени пред хрупким источником тепла и жизни?       Эти размышления лениво перекатывались в голове. Тецуо пробовал их на вкус и пришёл к выводу, что на кончике языка чувствуется лишь горечь, смешанная с приторной сладостью. Как иронично.       — Ты меня слушал? — отец устало вздохнул, прикладывая руку ко лбу.       — Да, отец.       Его сын не был открытым. Тецуо был умным, внимательным, скрытным, слегка отчуждённым. К своему сожалению, Таттобу не чувствовал в нём искры, жизни, интереса. И хотя самураю не положено вести праздный образ жизни, Такаяма считал своего сына слишком идеальным для воина. И слишком нелюдимым для обычной жизни. Но что касалось их отношений, то Таттобу давно перестал пытаться повлиять на него. К своему стыду, ему было отчасти всё равно на то, что творится в душе у Тецуо. От него требовалось чёткое исполнение приказов, безоговорочные победы и верность их клану. Таттобу считал, что так будет лучше для самого Тецуо, для клана, страны, что так будет лучше ему самому. Мужчина и не думал, что что-то могло поменяться в их жизни. Что что-то могло нарушить выстроенные устои в их системе.       — Отец, почему они?       — Ты имеешь ввиду, почему Курихара Охико?       Молчание, повисшее между ними было громче слов, как казалось Таттобу. Он с прищуром всматривался в лицо сына. Но видел лишь холодное безразличие, помноженное на скукоту.       — Это история, уходящая в давние времена, — медленно начал Таттобу, отводя взгляд в темноту. — Но я сомневаюсь, что сейчас это важно. Просто прими это и смирись. Не думаю, что это будет сложно для тебя.       Таттобу редко мог похвастаться правильными словами в сторону сына. Считал, что тот в них не нуждался.       — Она доставит нам немало проблем, я это чувствую, — тихий голос Тецуо, казалось, смешивался со тьмой.       — Тогда твоя задача не дать ей того сотворить, — с лёгкостью в голосе парировал мужчина. — Как никак, она твоя будущая жена. Тебе и придётся с ней возиться.

***

      Ещё мальчишкой Таттобу попал в подразделение личной императорской охраны. Связи его отца, что и сказать. Там, среди таких же как он, наделённых роскошью, властью и гордыней он встретил мальчишку, что был полной противоположностью его самого.       Рёидэнши Курихара был нелепым пятном среди них. Слишком энергичный, слишком эмоциональный, слишком живой. Он не был жаден до власти, успеха в службе и продвижения в ней. Он не был обременён долгом пред семьёй, не был закован в кандалы ожиданий других. Он был свободным.       Таттобу даже завидовал его лёгкости и безалаберности. Но не понимал, как тот смог подняться по лестнице до звания младшего военачальника. Такаяма смотрел на мальчишку с презрением и некой брезгливостью. В душе же, он мечтал оказаться на месте этого глупца. Он видел, что несмотря на свой простецкий характер и жизненную лёгкость, Рёидэнши гордились в его семье. Его не пороли за мелочную оплошность, его не морили голодом за промахи в службе. Ему не вдалбливали в его ветряную голову важность статуса и выслуживания перед другими. На него не возлагали чужие надежды и стремления. Рёдэнши был свободен в своих мыслях и решениях. И Таттобу завидовал ему, ибо сам хотел такой жизни.       Их первый разговор был нелепым и глупым по мнению Такаяма. В тот момент, Таттобу с горем по полам и усилиями своего отца добился повышения в службе и получил пятый ранг. А потом встретил этого простака.       — Ты новенький, да? Как там тебя… Та... Таки… Такизаши? — Рёидэнши силился вспомнить имя клана Таттобу, пытаясь не смотреть ему в глаза. И Такаяма хотелось скривиться лицом, а затем пойти смыть с себя это липкое наваждение беспечности.       — Такаяма, — холодно отчеканил Таттобу.       — А имя? — его весёлый тон вызывал отвращение. Хотелось выплюнуть этот вкус праздности, что оставался на языке от одного вида этой черни.       — Тебе не обязательно его знать, — Таттобу прошёл мимо, словно бы пытаясь отойти подальше от мальчишки.       Судьба свела их в одном из сражении, где, по воле случая, Таттобу окружили противники. Он не собирался рисковать и идти на рожон, но по своей неопытности угодил в западню. Такаяма уже хотел ринуться в последний бой своей жизни, представляя недовольное лицо отца, что даже после смерти сына будет бранить его.       Но стоило его руке занести меч для удара, как в сквозь окруживших его врагов, нанося смертоносные и яростные удары ворвался Рёидэнши с присущей ему живостью. Таттобу злостно сжал рукоять меча. Как этот недоносок смог вмешаться? Решиться помочь ему, Такаяма, и этим же унизить.       Таттобу ненавидел принимать чью-то помощь. Ему никогда не помогали и в его голове выработалась привычка справляться со всеми трудностями жизни самому. Было в этом нечто трагичное и суровое.       Рёидэнши подскочил к Таттобу, жёстко хватая того за плечо.       — Не стой столбом, используй свой меч! — Таттобу с неким ужасом взглянул на залитое чужой кровью лицо Курихара. Его начало воротить. И было непонятно, то ли то было от вражеской крови, то ли от самого естества Рёидэнши.       Однако, против своей логики, убеждений, Таттобу встал плечом к плечу юнцу. После того, Такаяма смутно и расплывчато помнил бой. Но знал, что они остались целы, и их сторона победила. Такаяма рассуждал, что не было иного пути, как объединиться с Курихара. Он верил в это.       После той бойни, Рёидэнши следовал за Такаяма везде, куда бы тот не пошёл. Уж невдомёк было Таттобу, отчего тот считал его своим товарищем. Неужто одно общее сражение могло что-то значит для такого пустоголового сорванца как Рёидэнши? По крайней мере Такаяма игнорировал все попытки заговорить с собой и вёл себя непринуждённо, словно и нет никого рядом. Но долго это не могло продолжаться и раздражение наполняло нутро Таттобу, грозясь вылиться.       — Послушай, оставь меня в покое, — резко выплюнул Такаяма в лицо несносного мальчишки, — я не желаю обзаводиться товарищами.       — Не будь занудой, связи нужны всем. Я же вижу, как ты скучаешь по обществу. Тебе одиноко, — его тон был веселым, но глаза вполне серьёзны. Это напугало Таттобу. Ещё никто не смог прочитать его как книгу. А этот глупец увидел его суть.       — Просто не лезь ко мне со своими глупостями, мне нет дела до тебя, — Такаяма хотел отправиться восвояси по своим делам.       — Снова убегаешь? Не можешь признать, что я прав? — Таттобу замер на месте. Ярость заходила в сжатой челюсти.       Он не вёлся на провокации, потому просто ушёл. Он злился на Рёидэнши, ведь тот был прав. Таттобу был одинок в своём отчаянии и злобе к миру, семье, отцу. Материнской любви он никогда не знал, ведь мать умерла при родах. Может, от того его отец так невзлюбил…       Но со временем, он привык к обществу этого несносного мальчугана, что вечно щебетал об облаках, природе, девчонках или приключениях по белу свету. Таттобу привык, что Дэнши, как тот просил себя звать, увязался за ним, как казалось, уже навсегда. И не было смысла пытаться избегать его, ведь тот всё равно найдёт тебя.       Таттобу не успел заметить, как начал слушать Дэнши. Его мечты, цели и желания. Одной из таких было влюбиться в красавицу и наделать много-много детей, чтоб провести старость в кругу близких, семьи. Таттобу лишь усмехался, открыто, не боясь, что Дэнши обидится, ведь тот лишь толкал Такаяма в плечо и сетовал на него.       Года шли, они росли вместе. Такаяма смирился, что с ним, как в комплекте самурайских доспех, шёл Дэнши. Отец умер, и Таттобу стал главой клана, как того и хотели все. И хоть он смог почувствовать эту свободу, ощутить на кончиках пальцев, уловить запах свежей листвы… снаружи он остался несколько замкнутым и мрачным. Однако он точно мог сказать, что рядом с Дэнши он чувствовал себя собой, настоящим. Ведь именно этот несносный и ветряный малец стал его первым близким другом.       Они вместе шли на поле боя, вынося по тысячи жизней противников плечом к плечу. А после, смеясь и перебрасываясь глупыми шутками, словно дети, брели по весёлому кварталу, думая, куда бы нагрянуть. Вместе с Дэнши в жизнь Таттобу ворвалась свежесть, ясность и смысл. Курихара был словно глоток свежего воздуха, был отдушиной в этом мрачном и сером мире. Он был солнцем, под которым хотелось греться. Таттобу и не заметил, как изменился сам рядом с Дэнши. Казалось, он заразился этой ветреностью, жаждой жизни и лёгкостью в каждом действии, слове, жесте. И думалось ему, что так будет всегда, что их дружбу, их связи, ничто не сможет разрушить. Что жизнь всегда будет ощущаться лёгким дуновением ветерка рядом с этим человеком.       Пока не появилась она.       Томэй была слишком доброй и слишком красивой. Слишком прекрасной, чтобы попытаться задеть её грубым словом. Слишком недостижимой, словно полярная звезда на тёмном небосводе. Она светила ярко, маня своим тёплым светом. И Таттобу сам не заметил, как захотел потянуться за ней. Как хотел достать её с этой холодной тьмы. Он пугался своих желаний.       Дэнши должен был жениться на ней.       И казалось, он должен был радоваться за друга, но словно клинок танто пронзили в его сердце. Он понял, что погряз в омуте её глаз слишком глубоко и выбраться из этого будет непросто. Таттобу не собирался мешать связи, что давно была между Дэнши и Томэй. Ведь с самого их детства всё было решено. Печально, что Такаяма узнал об этом поздно. Когда уже тонул в этой холодной тьме, но дотянуться до полярной звезды так и не смог. Ведь та уже заведомо давно принадлежала другому. И никому иному, как Дэнши.       Таттобу скрывал свои чувства, пока те расцветали глицинией внутри него, жаля, царапая сердце и горло. Такаяма смотрел, как Томэй дарит свою улыбку Дэнши, не ему. Он видел, что она счастлива. Она желает жизни рядом с Дэнши. Такаяма осознавал, что женщина, засевшая в его сердце, никогда не была его и не будет никогда. Что его единственный и близкий друг тоже бросает его, уходя в счастливую жизнь с любимой, как и мечтал. Таттобу хотелось стать частью этого светлого счастья, хотя бы чуть-чуть… Но ему не было там места. Он остался один. Такаяма претило наблюдать, как любимая женщина дарит свои объятия другому, никому иному, как его другу.       Ненависть, зависть, ярость. Он не понимал, почему все лавры доставались не ему. Как бы он не пытался, ни старался, ни добивался. В своё время он отказался от всего, что ему навязывали, лишь бы быть счастливым рядом с близкими. Лишь бы создать связи, которые вдохнули в него жизнь. И сейчас судьба вынула его из этого уголка крохотного счастья, доказывая ему, что связи не вечны и что не стоит их делать смыслом своего существования.       Таттобу упрекал себя и также сильно ненавидел, что смог поддаться этой слабости. Что позволил почувствовать в себе эту свободу, нужность, близость, любовь.       Больше он не видел ни Дэнши, ни Томэй. Но скучал по былым денькам, когда друг беззаботно щебетал под ухом о каких-то глупостях. Скучал за Томэй, за её улыбкой и душевным теплом, что манил и опьянял не хуже отменного сакэ.       Такаяма усмехнулся воспоминаниям, прикрывая уставшие глаза. Тецуо откланялся в свои покои, а потому мужчина невольно предался воспоминаниям о былых днях, находясь в доме бывшего лучшего друга.       Ирония ли, но теперь дочь Дэнши должна выйти замуж за его сына. Она так похожа на Томэй…