Научи любить

Часть вторая. Кто ты?

Вы с ним встретились так давно, что иногда казалось, будто знакомство — сон. Это был холодный зимний день. Мороз жжёг и без того румяные щёки твои. Бежала с остановки автобусной в больницу на практику. Понимала ты, что, возможно, заставят полы драить или ещё чего похуже придумают. А так хотелось самой истории болезни заполнять, да лечить тех, кто в помощи нуждается. Как итог: назначили в помощники какой-то старенькой медсестре, которой не могли найти замену. Она вечно отсиживалась в своём кабинете: возраст не тот, состояние тела тоже, вот и не могла женщина быстро передвигаться. А ты девочка молодая, хорошенькая, вот и управишься раза в два быстрее. Для Тодороки тот период был адом. Он стал заключенным, хотя решёток в его палате не было. Тем не менее, мужчина все равно ощущал себя в клетке. Неважно, из чего она сделана. Нет свободы – нет жизни. Особенно, когда все окружающие постоянно капают тебе на мозг. Он чуть не сжёг пару человек, когда его только привезли. И то! Тойа ранен был, искалечен так сильно, что мысль при взгляде на него возникала одна: мёртв. Вот только мужчина так легко сдаваться не собирался. Когда постарались на руки нацепить наручники, Тодороки сплавил метал и тот отвратительные шрамы оставил на запястье. Не только его, но и врачей, что пытались это сделать. Он узоров на коже не боялся, не презирал. Скорее наоборот, считал, что чем их больше, тем он сильнее. По крайне мере, хотел так думать. А потом в дверях палаты как-то появилась молодая медсестра. Притащила этот надоедливый поднос с кучей препаратов, которые мысли притупляли, вводили в ступор и делали из тебя нечто, кто на человека более не походил. Тодороки всегда только вид делал, что пьёт, однако ты сразу чувствовала ложь, стоило кому-то хотя бы попытаться. — Пей. — Настояла ты, руки сложив на груди. Тойа только цокнул в ответ недовольно и за тобой повторил. Что ему стоит сейчас прямо тебя убить? Ничего, конечно, вот только ещё больше торчать в этом безумии он не мог. Не хотел. Дёргал нервно ногой до тех пор, пока ты его не заставила пополам от боли согнуться. Хитростью взяла, а он и не понял сразу. Ты взглянула на него с укором, а он на постель рухнул, схватился за рёбра и кашлять стал сухо и страшно. Вид сделав, что испугалась, подбежала ближе, приложила ладонь свою хрупкую к мужскому плечу, легонько сжала. — Что такое? Вам плохо? — Щебетала, как школьница испуганная. А он вдруг взбесился, дернулся. Тойа тогда только понял, кто ты. Эмпатик. Люди, чья способность — контроль эмоций и чувств. И чужих, и своих. Через зрительный и физический контакт могут что угодно заставить испытывать. Ты контролировать тогда ещё причуду не умела, перегнула. Хотя считала, что только обязанность выполняешь. Когда же Тодороки боль отпустила, он с кровати вскочил резко, схватил тебя за плечи и к стене прижал с такой силой, что едва лопатки не поломал. Глаза его пылали ненавистью и злостью неконтролируемыми. Ты в тот момент действительно испугалась, но виду не подала. Всегда такой была: резкой и порой болтала, не думая. — Чего ты прицепилась? Хочешь овоща из меня сделать, или что? — Говорил Тодороки жутко. Хрипловато так, неспешно, что в жилах закипала от ужаса кровь, а по телу бежали мурашки. — Пусти, — ты дернулась, вырваться попыталась, однако тщетно. Мужчина только сильнее тебя в стену вжал. А потом ты, испугавшись, в ребро его пихнула, а Тойа отлетел, согнувшись от боли снова. Вылетела из палаты в панике, спряталась в туалете, дрожащие ладони ко рту прижимая. А Тодороки вдруг, задумавшись, посчитал тебя про себя сумасшедшей. Вы не виделись пару дней. Подработка, которую ты посещала помимо практики, поджимала, потому основную деятельность стала пропускать. Он в палате сидел, чертил что-то на бумажном листке. Ты с опаской оставила дверь приоткрытой слегка. Тодороки усмехнулся, выводя кривую линию. Полоску за полоской Тойа рисовал карандашом, а в конечном итоге комок вышел какой-то. Неясный, путанный, грязный. Прямо как мысли, как душа его. Ты положила на тумбочку несколько таблеток и поставила рядом стакан воды. Не подняв даже на мужчину глаза — неясно, почему: из-за опаски или чувства стыда, которое одолевало —, а он подавил улыбку горькую только. — Уже уходишь? — Хрипотца в его голосе снова вызвала по телу мурашки. Но в этот раз не от страха. Тембр был приятным, щекотливым. Ты настойчиво промолчала, зашагала в сторону двери. — И заставлять не станешь? — Тодороки поднял на тебя глаза. Ты меж лопаток ощутила его колкий взор. Разомкнула было губы, чтобы ответить, но промолчала в итоге и закрыла за собой дверь. Тойа, почему-то, выводил тебя из себя постоянно. Ты не понимала, из-за чего, но пальцы тряслись при виде него. На улицу выскочила, чтобы перекурить. Зажимаешь сигарету тоненькую меж губ, поджигаешь, чиркая зажигалкой. Холодно, а ты в одном халатике. Замёрзнешь, заболеешь. Скуриваешь табачный свёрток быстро, не наслаждаясь, а скорее отвлекаясь. А к ногам вдруг подлетает самолётик, пачкаясь в слякоти. Выгинаешь ты бровь изумлённо, поднимаешь фигурку, разворачиваешь тут же. Комок из ломанных линий и какие-то записи перечеркнутые так сильно, что не разобрать. Голову поднимаешь на окна, прикидывая, откуда могло бумажное чудо прилететь. А в окне замечаешь только макушку знакомую. Хмыкаешь, а через некоторое время снова приносишь горстку лекарств в нужную комнату. Замечаешь, что Тойа возле кровати стоит на коленях и сжимает сильно простынь. Дышит рванно и хрипло. Позабыв о таблетках, бросаешься к нему, к себе разворачиваешь. А у него на лице жевалки играют от напряжения. Сразу понимаешь, чувствуешь: ему больно. — Пусти. — Он дёрнуться пытается, а ты только плечи мужские сжимаешь крепче. Руки твои холодные и при том нежные дарят ему мимолётное облегчение. Он боится, что ты сейчас только мучений ему добавишь. А потому пытается тебя отвадить, напугать, чтобы сама ушла. А ты смотреть не можешь, как мучается. Есть в тебе что-то человеческое, что с корнем сколько не вырывай - заново вырастет. Может, виной тому ты сама, может причуда - это неважно. — Где болит? Покажи. — Ты суетливо глазами водишь по телу мужскому, а Тодороки шипит, пытается назад отползти. От нарастающей боли он хватается за рёбра и корчится. Прикладываешь ладонь уже тёплую к тому же месту, прямо поверх мужской. Тодороки в ужасе. Никогда никто не смел вот так к нему прикасаться. Он везде ищет подвох, тревожится, что кто-то больно сделает. Мужчина и от тебя ждёт чего-то подобного, но какого же его удивление было, когда боль постепенно стала отступать. Теперь тебе больно. Ногтями впиваешься в костяшки его ладони, на глазах выступают слёзы. Боль искоренить не можешь, только притупить. — Легче? — Ответом служит неуверенный кивок. Тодороки ком, вставший в горле, сглатывает. Ты на дрожащих ногах поднимаешься, следом протягиваешь ладонь свою, но он не принимает помощи, самостоятельно поднимается. Силуэт твой провожает глазами, пребывая в непонимании полном. Тодороки падает на кровать, пялится в потолок. Ладонь, к которой ты мгновенье назад прикасалась, перед собой поднимает, рассматривает. Отметины, что оставила, вызывают усмешку. И откуда взялась ты такая. Чудная. Вы не встратились ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц... Прийдя в больницу, ты застала просто сумасшедший переполох в коридоре. Медсестры носились там-сям, не удосужившись и парой слов поделиться. Но вскоре тебе это стало не нужно. Решив заняться обыкновенной рутиной, ты вошла в каморку, в которой обычно проводила почти все время. Стала шарить по ящикам, в которых хранилась история болезни человека, который свалился к тебе в руки, как снег на голову. Не нашла. В помещение вошла женщина, которая уже не казалась такой чужой. — Зря шаришься. Нет тут ничего уже пару дней как. — Ты недоуменно глазами хлопала, обернувшись. — Чего молчишь, будто воды в рот набрала? Сбежал твой ненаглядный. — Старушка криво усмехнулась, а после сделала пару глотков обычной воды из потрепанной временем жестяной кружки. Приняв неизбежность ситуации, ты только плечами пожала. Ну сбежал и сбежал. Так и утекали дни, за ними недели. Таким образом пролетело полгода. О конфузе в больнице ты забыла почти спустя неделю, стала совершенствоваться в практической части своей профессии, совершенно не возвращаясь к мыслям о Тойе. Хотя этот странный порой умудрялся проникать в твою голову по ночам. После сновидений с мужским участием ты чувствовала себя чертовски вымотанной и уставшей.

***

Пасмурное небо прибавляло ситуации траура: возле могилки чужой стоя, ты затягиваешься. Горький привкус от сигарет играется на кончике языка. Ветхие листочки белоснежной лилии без капли сожаления трепал ветер. Ты уже который раз подряд пробегалась взглядом по стертым немного буквам и цифрам на надгробной плите. Старушка из больницы стала чем-то большим, чем просто наставником. Но и кем-то безумно близким тоже. Однако после её смерти внутри что-то хрустнуло. Что-то сломалось. Руки не слушались. А на хирургическом столе вдруг умер случайный незнакомец, которому ты пыталась спасти жизнь. Ты не понимала, зачем из раза в раз посещала чужую могилу, однако от этого ритуала, который постепенно перерастал в традицию становилось легче. Медицину бросила после первого же провала. Ненависть к самой себе рвала на части изнутри. И как себе помочь, ты не знала. Первое время вообще казалось, что каждый второй осуждает тебя за неудачу. Вот только коллеги успокаивали, мол не спасти было парня, а ты не виновата. Мол, попыталась. Значит плохо пыталась. Пролетело где-то на подкорке и без того измотанного сознания. Солнце постепенно опускалось за горизонт, небо окрасилось в приятные глазу оттенки. Как бы сильно не хотелось, но нужно было возвращаться в место, которое привычно звать домом. В нужном районе ты оказалась, когда совсем стемнело. Луна ярко горела в небе в полном своём обличии. Вокруг мерцали маленькие звёздочки, гипнотизируя своим сиянием. Однотипные многоэтажки уже стали надоедать. В моменте начало казаться, что дорога никогда не закончится, а ты так и продолжиль блуждать в неизвестности с надеждой на лучшее. Хотя, по факту, так и случалось. Всегда. Ты потерла ладони друг об друга, чтобы разогнать кровь и согреться. Погода совсем испортилась: с неба постепенно стали срываться капельки дождя, а яркое мерцающее ранее небо затянулось густыми тучами. Остановишвись, подняла голову, подставляя каплям лицом. Может хотя бы так получится смыть с себя всю невидимую грязь, которая уже который раз давила на плечи, втаптывая в землю. Откуда-то сзади вдруг послышался шум. Ты дёрнулась, принимая привычную для себя позу, испугавшись, что кто-то заметит и сочтёт ненормальной. Однако никто не появился. Вот только звук стал громче. Грохот был пугающим, позвякивал металл. Кажется, кто-то только что стукнулся об крышку мусорного бака. Ноги повели в тёмный переулок, хотя разум вопил о том, что бежать нужно прочь, не разбирая дороги. Ты выглянула из-за угла, осторожно сделала шаг вперёд. Страх сковал тело, а в глазах застал дикий ужас. То, что увидела повергло в шок. Подкосились ноги, к горлу подкатила тошнота, но упасть ты себе не позволила. Слёзы покатились по щекам. Зажмурившись, ты постаралась отогнать ужасную картину прочь, однако не вышло совсем. В голове навсегда остался страшный образ: труп с изувеченым до невозможности лицом. И куча крови, которой было испачкано всё вокруг. Ты вдруг ощутила неистовое желание жить, хотя пару минут назад была совсем не против распрощаться со своей пусть и нелёгкой, но жизнью. А теперь страшно было до невозможности. Настолько, что адреналин ударил в голову, вынуждая хотеть существовать. Теперь на ватных ногах ты попыталась сделать шаг, за ним ещё. В голове уже нарисовалась картина того, как быстро перебираешь ногами почву. Мчишься, не оглядываясь, не разбирая куда. Это сейчас не важно, главное - убраться отсюда поскорее. Однако планы твои горят, как одуванчики распустившиеся. Судя по всему тот, кто несколько минут расправился с несчастным, который теперь не вернётся домой живым, теперь прижимал твоё хлипкое тело к бетонной стене. Казалось, сожми он хоть немного сильнее твоё горло и послышится хруст сломанной гортани и позвоночника. Воздуха не хватало, а ты отчаянно хваталась за чужую ладонь, пытаясь отогнать от себя убийцу. Сама не поняла, от страха или от чего, но ты вдруг что было сил сжала чужую ладонь. Послала иллюзию электрического тока на чужое тело и почти сразу рухнула на влажную землю. Жадно хватала ты ртом воздух, кашляла не по-человечески, постепенно уползая прочь. Однако иллюзия твоя не бесконечна, испарилась она, и ты ощутила цепкую ладонь у себя на затылке. А через мгновенье замерла, не в силах даже моргнуть. С опаской на тебя смотрели глаза яркие, почти блестящие в темноте. Голубые. Кожа его была изранена шрамами. Сердце пропустило удар, потому что он тебя тоже узнал. Слегка сомневался сначала, потому что изменилась. Подросла, повзрослела, но в неприятности всё-таки впутываешься до сих пор. Теперь ты уже не боялась, злилась больше. И злость твоя передалась собеседнику. Ты ударила по ногам его, что было сил и услышала ужасающий хруст, за ним последовал громкий крик. Теперь сил, чтобы встать на ноги хватало. Едва ли, но тем не менее. Ты бежала до тех пор, пока не поняла, что не гонится за тобой никто. Обернулась, дыша тяжело и обнаружила его. Обесиленного, едва живого. Изредка вздымалась грудная клетка Тойи. Бросить бы его здесь, оставить и вид делать потом, что не видела ничего, что не в курсе совсем. А когда по новостям крутить будут с утра события, пытаться чувство вины заглушить. Понимаешь, что не выйдет. Не получится вот так его оставить. Здравый смысл борется с сочувствием и проигрывает, сгорая дотла в огне сострадания твоего. Не помнишь, как дотащила Тойу до дома. В воспоминаниях картинки друг друга меняют, вспышка за вспышкой яркими, не разрешая себя запомнить. Колкие фразы до сих пор горечью внутри жгут, но не деться от них никуда, как бы не старалась. Осознание и чёткость мысли к тебе возвращается только тогда, когда порог квартиры переступаешь. Мужское тело по стене сползает, пока ладонь дрожащая пытается за стену плоскую ухватиться. Не получается. Тодороки оседает на холодную поверхность, пачкая алыми пятнами ковёр. Придётся выбросить. Сигарету закуриваешь прямо в прихожей, придерживая за фильтр свёрток тонкий. Пальцы дрожат. Мысленно проклинаешь себя, а сама на изувеченного полуживого смотришь. И стыд, и горечь, и страх. Всё изнутри пожирает, как червь. Медленно, каждый кусочек смакуя. Гадость. Никотиновый дым впитывается в ткань твоего пальто, висящих в прихожей курток. Всё им пропитывается. Мерзость. Тодороки не шевелится. Глаза прикрыл, к смерти сладкой, долгожданной такой приготовился. Надеется, что кошмар его наконец-то закончится. Но жизнь противная опять ему пакостит, опять мешает. Чувствует запястья твои тонкие, пальцы хрупкие. Чувствует, как волочишь его в другую комнату. Сопротивляться нет ни сил, ни смысла. И зачем только вся эта клоунада сдалась тебе? Он не знал, да и знать не хотел, если честно.