О плохих шутках и нескладных песнях

      Ночь. Солнце лишь недавно зашло за горизонт, а ночные жители уже спешно выбираются из своих укрытий. Бесцельно летают светлячки, в траве шуршат мыши, ища что-то съестное, пока тех внимательно высматривают ночные хищники, не привлекая к себе внимания ни единым шорохом.        Копуша просыпается в тёплом коконе из совиных перьев. Для него это не впервые, так что он даже не теряется, а просто ползёт вперёд, пока его клюв не оказывается на свежем воздухе, а потом и весь он. — Сумрак, — тихо зовёт Копуша, толкая своей совиной лапой тепло свернувшегося друга. — Ещё пять минуточек, — бубнит тот и, кажется, тут же опять проваливается в сон.        Гиблое дело будить того дальше, если он не поднялся с первого раза. Наверное опять сочинял свои песни всё утро, хотя Копуша всегда был уверен, что тот придумывает их на лету, потому что его они всегда звучали слишком плохо для подготовленных заранее.        Пещерная сова лишь зябко отряхивается, пушится. Сегодня всё равно его очередь отправляться на поиски пропитания. Хотя он не помнил, чтобы они вообще составляли какой-то график ловли еды. Они просто начали делать это по очереди, тогда как второй мог наводить порядок в дупле, (пусть и понятия о порядке у них были слегка разные: тогда как Сумрак наводил чистоту, Копуша устраивал полный хаос, в котором мог разобраться только он сам), или досыпать после бессонного утра, как сейчас. Иногда они и вместе выбирались на охоту. Так на много быстрее, да и чтобы прокормить большую тушу Сумрака еды нужно много, а для одной небольшой пещерной совы поймать так много — трудно.        У выхода из дупла Копуша вновь отряхивается и пушит свои пёрышки. Холодное дыхание осени уже близко и особенно хорошо оно ощущается в тёмное время суток. В голове совы мелькает желание юркнуть обратно в глубь дупла, нырнуть под тёплого Сумрака обратно и по хорошему не просыпаться до самой весны как медведи. Однако кушать ему хочется немного больше чем греться и, наверное, только на этом одном желании крылья поднимают его в воздух. Несмотря на свистящий ветер, в полёте Копуша немного отогревается, разминая расслабленные от сна крылья. А приземляясь на землю, он разогревает ещё и лапки. Голова тоже наконец просыпается и вот уже в сознании маленькой птички мелькают мысли, быстро сменяя друг друга. Одна из них о том, что было бы здорово поразить Сумрака какой-нибудь лаской или если повезёт горностаем на завтрак. Можно было бы даже подумать о белке, однако после одного инцидента, где пушистохвостая его чуть не загрызла своими большими зубищами из которых ему чудом удалось вырваться, Копуша даже не смотрел в их сторону, пусть и мысленно пообещал однажды отомстить. Сумрак тогда очень беспокоился из-за его потрёпанного вида, но, кажется, тому даже понравилось слушать историю, где Копуша героически держался до последнего, в противостоянии с «монстром». В честь этого «подвига», его друг даже сочинил одну из своих ужасных песен специально для него. И, пожалуй, эта песня единственная, которая пещерной сове понравилась, в чём он конечно никогда в жизни не признается.        От мыслей и воспоминаний у маленькой птички потеплело в груди. Он даже почти потерял внимание и чуть не умудрился пропустить довольно сочную гусеницу! Та ползла куда-то, видимо ища где можно переночевать. Конечно, Копуша не мог любезно не предоставить ей свой желудок.       Увы, эта гусеница оказалась всем, что ему удалось найти. Однако он всё ещё надеялся найти хотя бы мышку для Сумрака. Так что маленькая птичка вспорхнула на дерево и стала высматривать какую-нибудь живность в высокой траве. Сидеть неподвижно на одном месте Копуше не очень нравилось, но ради друга он мог постараться. В конце концов, последний нередко возвращался в берлогу с каким-либо сытным обедом для них. А чем он хуже? Пещерная сова тоже может поймать какого-нибудь вкусного зверька, и в этот раз Сумрак будет восхищаться его мастерством ночного охотника.        Благо долго ждать не понадобилось и Копуша даже не успевает заскучать, как замечает шевеление в траве. Он присматривается и ему удаётся разглядеть небольшую крадущуюся мышку. Хочется тут же ринуться вниз за ней, и пока маленькая птичка примеряется как лучше на неё напасть, в поле зрения попадается ещё один охотник, желающий поймать мышь. Ласка бесшумно крадётся к своей добыче, так же намереваясь перекусить грызуном.        Перед Копушей встаёт выбор между мышкой и лаской, и он выбирает последнее, ведь та являлась его изначальным планом. Он переступает с лапы на лапу, опускает свой клюв ниже уровня ветки, в сторону ласки и, расправив крылья, отталкивается от ветки, молнией слетая вниз, целясь острыми когтями в маленького хищника. Мышка кажется успевает заметить сову, тут же быстро убегая в укрытие, а вот ласке везёт меньше. Острые когти резко впиваются ровно в шею и тельце зверька и крепко держат. Тот пищит и пытается вывернуться из мёртвой хватки, укусить. И пусть ласка немного крупнее самого Копуши, но он схватил её достаточно удачно, и движениями она делает себе только хуже, отчего кровь из ран существа проливается в разы быстрее. Он не отпускает зверька из хватки до тех пор, пока тот не перестаёт дёргаться. Кажется, Копуша даже не дышал, пока душил ласку и лишь сейчас он лихорадочно выдыхает. Это оказалось волнительно, ему никогда не удавалось поймать кого-то столь крупного.— Получилось! — ликует птичка, радостно прыгая вокруг добычи.        Радуется он недолго, потому что вдруг, испугавшись зашуршавшей высокой травы, он хватает зверька, пока не отобрали, да и не съели его самого, и взмывает в воздух, направляясь в сторону берлоги.        Там ещё спавший Сумрак просыпается и почти подскакивает от возгласа радостного друга: — Поймал, поймал! Смотри, кого я поймал, Сумрак!        Перед большой совой плюхается звериная тушка, а над ней мелькают довольные зелёные глаза Копуши. Тому требуется некоторое время, чтобы вникнуть в происходящее. Он смотрит сначала на взбудораженную маленькую птичку, а после на добычу, а после снова на птичку.   — Ты это сам?        И этого вопроса вполне достаточно, чтобы тот взорвался неиссякаемым потоком слов, в который тот вкладывает подробный рассказ, как он искал и ловил завтрак для Сумрака. Рассказывая, Копуша резво скачет и жестикулирует крыльями, добавляя в свой рассказ ещё и театральности. Большая сова волнуется, что пока он не до конца проснулся, он не сможет уловить всех тонкостей этой истории, так что прерывает друга одним словом: — Спасибо, — тепло говорит он.        Маленькая птичка затихает так же внезапно, как начала говорить. Он некоторое время просто смотрит на Сумрака, а потом будто бы смущённо кивает.  — А знаешь, как зовётся ласка без хвоста? — Как? — со сна тот даже не понял что это очередная шутка Копуши.  — Лас!  — Это ужасно… — Не хуже твоих песен!         Совы улыбаются друг другу, после чего наступает тишина. И пока Сумрак неспешно поедает свой завтрак, пещерная сова удивительно тихо наблюдает за ним. Как тот, придерживая добычу когтистой лапой, осторожно клювом надрывает шкурку зверька, сворачивает шею, с хрустом ломая шейные позвонки, и приступает к вкусным внутренностям. Сам Копуша ещё не переварил ту сытную гусеницу, так что ему есть совсем не хочется, да и насекомые ему всё ещё чуть более предпочтительнее. Однако маленькой птичке просто нравится наблюдать за Сумраком. Как тот сосредоточен на каких-то своих мыслях и немного с прищуром смотрит вдаль, на круглую луну из дыры дупла, так будто смог рассмотреть на ней что-то интересное, и как тот завораживающе аккуратно отрывает мясо по небольшому кусочку.         Копуша уже не помнит насколько давно они с Сумраком знакомы, однако прекрасно помнит день их первой встречи. Тот спас его от ястреба, который так и норовил им полакомиться. Маленькая птичка тогда готова была прощаться с жизнью, как вдруг на его обидчика налетела большая сова! Схватка Сумрака с ястребом была жестока. Пусть последний и уступал в размерах, однако пыла ему точно было не занимать. Копуша помнит как яростно они клевались и впивались когтями друг в друга, но по итогу большая сова одержала победу и ястреб сбежал, трусливо поджав ободранный хвост. Он не знает где был бы сейчас, не помоги ему Сумрак тогда, но точно уж не жильцом.  — Ты в порядке?       Копуша моргает, понимая, что всё это время любовался другом и тот уже успел расправиться с завтраком. В ответ он лишь склоняет голову, интересуясь: — Что мы сегодня будем делать?  — Раз ты спросил, то я тут хотел исполнить тебе мою новую песню… — Сумрак достаёт свою лютню, которая всегда с ним с тех пор, как он стал не только воином, но ещё и поэтом. — Полагаю, у меня нет выбора? — спрашивает Копуша, устало закатывая свои большие глаза.  — Ты сам спросил у меня, — игриво отвечает тот.       Бородатая неясыть, вооружившись верной лютней, важно вытискивается из берлоги наружу и второму действительно не остаётся ничего более, как скакать вслед за ним.       Стоит Сумраку занять ветку поудобнее, как вдруг Копуша неожиданно осаливает друга и весело кричит ему в полёте: — Я буду слушать тебя, только если поймаешь!        Большая сова смотрит тому вслед с улыбкой. Он принимает игру, но даёт Копуше небольшую фору, после чего отталкивается от ветки, расправляя свои крупные крылья, и взмывает в воздух вслед за другом, конечно не забыв прихватить свой музыкальный инструмент.  — Тебе придётся слушать весь репертуар, мой друг! — так же весело выкрикивает ему  вслед Сумрак.        Они летят сквозь тёмный лес, прекрасно в нём ориентируясь. Копуша часто машет крыльями, ныряет под ветки, резво пролетает через места по уже, чтобы другу было труднее его догнать. Он смеётся и ухукает, и слышит ответный смех позади. Сумрак не отстаёт. Лютня ему никак не мешает и он без проблем огибает все препятствия, подготовленные маленькой птичкой.        Пещерная сова пикирует глубже в лес, летит над землёй и, пролетев мимо лесной реки, приземляется, быстро шмыгнув в небольшую пустующую кроличью нору, пока Сумрак не спустился. Прятки Копуше нравятся немного больше догонялок.        Большая сова в свою очередь действительно теряет того из виду и спустившись на землю любопытно вертит головой. Он точно видел, как друг приземлился и, оставив инструмент, он тихо шагает по земле, прислушиваясь к шуму. Сумрак подскакивает, когда его неожиданно щипают за бок, а потом он видит как хихикающий Копуша взмывает вверх из своего укрытия. Однако далеко тот улететь не успевает. Его ловят цепкие лапы и прижимают к земле брюхом кверху.  — Мне кажется, будто ты намерено попался, однако мне льстит, что ты с таким рвением хочешь послушать мои песни, — торжествующе-игриво говорит нависший Сумрак под хохот попавшегося друга.  — Не-е-ет, это не так! — С придыханием отвечает тот, пытаясь вырваться из лап, что держат не больно, но достаточно крепко.        Под этот звонкий смех большой сове тоже хочется смеяться и он в ответ негромко ухукает, смотря за нелепыми попытками Копуши вывернуться из его лап.  — Сдавайся, маленькая сова, ты был повержен грозным воином-поэтом!        В ответ по клюву Сумрака хлопают чужие крылья, от чего он щурится. Копуша явно отрицает своё поражение, но скоро успокаивается, пытаясь отдышаться. Он перестаёт елозить и лишь улыбается приоткрытым клювом, смотря на друга и кажется совсем не против что его держат. Тот так же не спускает с него взгляд. Рядом тихо шумит лесная река, так словно не хочет помешать моменту. Пронзительно стрекочет ночной сверчок, и робко квакают не спящие лягушки, однако для обеих птиц они звучат совсем глухо.          Мягкий свет луны пробивается через кроны деревьев, красиво подсвечивая большие зелёные глаза Копуши. Сумраку они всегда нравились. Они светлеют, приобретая сероватый оттенок от луны и желтеют, становятся почти золотыми, когда их освещает восходящее солнце и всё это выглядит невероятно. Его заворожённая поэтическая натура хочет воспевать их вечно!        Чувствуя как под лапой быстро стучит маленькое сердечко, большая сова осознает, что момент затянулся. Прочистив горло, он ослабляет хватку, отступая от друга в сторону.  — Я хотел… — начинает тот, ища взглядом свою лютню.        Пока Копуша поднимается с земли, отряхиваясь от пыли, Сумрак подбирает брошенную лютню и вновь оказывается рядом с другом. Он начинает мягко перебирать струны и маленькая птичка заинтересованно наблюдает. Пусть ему и не по вкусу пение друга, но, не разбираясь в музыке, Копуше казалось, что играл тот действительно неплохо.  — Я хотел бы выразить в песне то, что мне трудно сказать тебе словами… — продолжил Сумрак.        Его немного смущал пристальный взгляд на против. Тот очевидно готов был слушать, но большая птица боялась начинать из-за него. Но не мог же он попросить, чтобы тот отвернулся, это будет глупо! “Эй, я написал тебе песню, но ты не должен будешь смотреть на меня, потому что я стесняюсь или даже боюсь что в твоих красивых глазах появится разочарование!” А ещё это было действительно глупостью, потому что он сова сцены, его не должно пугать чужое внимание. Сумрак прекрасно знал, что тот недолюбливает его пение, но это его не так беспокоило, ведь творца не дано понять каждому!       Копуша тихо ухукнул, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, в ожидании.  — Не обещаю, что буду хлопать,  — честно признался он.       Привычное поведение друга заставило большую сову немного расслабиться. Всё это время он не прекращал перебирать струнами, настраиваясь, и прокашлявшись, всё же начал петь: 

Моё сердце громко стучит, когда я смотрю в твои глаза-а-а,

Они такие красивые, когда в их отражении мигает луна-а-а.

И ми я точно пленё-о-он,

И всё это похоже на со-о-он.

А твой смех похож на колокольчиков зво-о-он.

И это всё необычно, потому что-о-о,

Потому что я точно в тебя всего влюблё-о-он…

      Почти все окончания строчек Сумрак тянул в своей манере, осипшим, хриповатым голосом, которым в действительности отдавать только команды. Однако последняя строчка не удостоилась его привычным громким протягиванием гласных, тот наоборот спел её немного тише остальных. Он даже не размахивал крыльями, как драматично делал это обычно при пении. А ещё в песне почти присутствовала рифма, что тоже было необычным.       И это всё определённо не первое на что приоткрывший клюв Копуша обратил внимание. Не то чтобы он вообще думал о чём-то, пока исполнялась эта песня, что было немного непривычным для него, ведь за секунду в его маленькой голове часто проскакивало их около сотни. Но после  песни Сумрака он подумал не “вау, это как всегда плохо”, а “вау, Сумрак пропел это и я чувствую то же самое, теперь главное ничего не испортить”. Хотя эти мысли были чуть более кричащими и хаотичными, и не законченными, но общая суть была именно такой.        Однако Сумрак всё ждал вердикта и Копуша видел, как в глазах того загорается волнение, хотя ему самому хотелось зарыться под землю от растерянности.  — Я никогда не произносил это вслух, но я всегда смеюсь благодаря тебе… — Неожиданно для себя выдала маленькая птичка, на удивление смело смотрящая в глаза Сумраку, хотя внутри он горел ярким пожаром, и его маленькое сердечко стучало быстрее обычного.        Копуша подошёл к большой птице на лапах, которые ощущались ватными и вымотано ткнулся макушкой в его мягкое перьевое брюшко. После этого признания он ощущал себя облегчённо, будто сбросил груз, который всё время носил на своих крыльях, но всё равно невероятно устало.        Почувствовав как его накрывает крыло, он немного расслабился, облокачиваясь всей тушкой на Сумрака. Они так и просидели в тишине, нарушаемой лишь звуками природы, до самого восхода, когда начали уже петь ранние жаворонки. Однако всё это время на земле их никто не беспокоил и Копуша думал, что это потому что Сумрак такой большой и его сами все бояться. Но только не он. С ним маленькая птичка чувствовала себя вполне защищённо.  — Нам пора возвращаться в нашу берлогу, — Тихо сказал Сумрак, выуживания сознание Копуши из лёгкой дремоты, который ответом согласно ухукнул, нехотя отлипая от нагретого местечка.        Всю дорогу домой они продолжали молчать. И обе совы не понимали неловкое ли это молчание, или им просто пока нечего было друг другу сказать. Так что они были погружены в свои мысли и даже не заметили как долетели до родного дупла.        Лютня заняла свой угол, а её хозяин уселся внутри гнезда, устраиваясь по удобнее. Копуша привычно устраивается рядом под мягким боком. Он недолго думает, прежде чем вытянуть голову поближе к Сумраку и тихо его позвать. И смотря в глаза большой сове, он некоторое время решается, чтобы после, нервно сглотнув и зажмурившись, неловко тюкнуться своим клювом в чужой. Ощутив как тот нахохлился, маленькая сова приоткрывает один глаз, наблюдая как забавно округлились яркие глаза напротив.       От этого очаровательного действия Сумрак чувствует себя немного смущённо. Однако ему определённо понравилось и мурашки по коже были определённо приятными. Он, опустившись ближе к ожидающему Копуше, осторожно и ласково прикусывает его за клюв несколько раз, и тот негромко ухукает, когда его мягко чешут по щеке, раздвигая пушистые пёрышки. Он любовно трётся о клюв большой совы своим и расстраивается, когда тот отстраняется, чтобы заглянуть ему в глаза, но всё равно остаётся достаточно близко. Так что Копуша вновь тянется своим клювом к клюву Сумрака. Оба прикрывают глаза от нежности и удовольствия. Они неспешно почёсывают друг друга, осторожно касаются клювами и чувствуют себя хорошо в обществе друг друга. Оба так и засыпают.       Копуша просыпается от прохлады, когда солнце только заходит за горизонт. Сумрака рядом нет, и он невольно бросает взгляд на угол с лютней. Та на своём законном месте и маленькая птичка мысленно выдыхает. Не то чтобы тот мог бы вдруг сбежать, но ему просто захотелось проверить, чтобы удостовериться. По-хорошему доспать бы ещё немного, но без тёплого Сумрака сон больше не идёт, да и какое-то шуршание снаружи его настораживает. Так что Копуша выползает и осматриваясь встречает рыжую белку. Ту самую белку, с которой он дрался пару лун назад и сейчас она совершенно наглым образом подбирается к их с Сумраком берлоге, шкрябая маленькими коготочками по дереву.        Маленькая сова вылезает из дупла и, сев на ветку, нахохливается и грозно расправляет крылья. Белка замечает его и поднимается по стволу стремительнее, так же узнав своего врага. Копуша защищает дупло, чтобы пушистая не проникла, гонит её на край ветки, но та злобно шкварча по беличьи далеко отступать не собирается, грозно машет лапами, пытаясь задеть, но не нападать на сову, ведь она также всё ещё помнит, как ей досталось в прошлый раз, потому просто старается напугать. Однако Копуша готов начать клеваться, если та продолжит наступать дальше, пока он только грозно открывает клюв, предупреждающе издавая змеиное шипение. Рыжую это совсем не пугает, и она поднимается на задние лапки уже готовая к атаке, как вдруг замирает в страхе, смотря на тихо подлетевшую фигуру, вставшую позади маленькой совы. От грозных жёлтых глаз белка резко срывается с места, бросаясь прочь со всех лап.  — Правильно, давай убегай! В следующий раз мало тебе не покажется! — Кричит ей вслед Копуша.  — Я думаю, ты напугал её достаточно, чтобы следующего раза не было, — прокомментировав, большая сова косо смотрит в сторону удирающей белки.        Пещерная сова радостно оборачивается к вернувшемуся Сумраку и интересуется действительно ли тот так думает и, получив утвердительный ответ, становится очень горд собой. Ещё больше его радует что тот принёс ему несколько сытных гусениц. Копуша благодарен и быстро уплетает их прямо на той ветке, прижавшись боком к большой сове. После чего они оба смотрят на заходящее за горизонт солнце, и он интересен им ровно до тех пор, пока маленькая сова не просит сову побольше наклониться к нему.        И дальше в их дружбе мало чего изменится. Копуше всё так же будут не нравится песни Сумрака, о чём он будет открыто говорить, а тот в свою очередь будет плеваться от его плохих шуток. Но теперь они не только друзья, но и пара, которую они образовали осознанно, потому что они смирились с этими увлечениями друг друга, полюбили и приняли со всем багажом не малых странностей. И пусть это новое отношение им ещё предстоит исследовать и исследовать, но им уже по душе переплетаться клювами и заботливо покусывать друг друга, проявляя свою нежность.