Сборник драбблов с Саймоном Райли

Твой голос был ровным и спокойным, когда ты пыталась успокоить мужчину, обнимающего тебя. Он цеплялся за тебя изо всех сил, держась так, словно ты воздушный шарик, который улетит в бездну, если он отпустит ниточку. - С тобой все в порядке, Саймон. Ты в безопасности, - ты укачивала его, целуя его голову, которая утопала в твоей груди. Он едва слышал тебя. Слова звучали едва громче, чем стук его сердца в ушах. Его кровь бурлила. Все четыре конечности покалывало от адреналина, а сердце болело от активных попыток побороть паническую реакцию. Обычно крепкий мужчина дрожал и совсем рассыпался. Его мышцы то сжимались, то разжимались с такой агрессивностью, что он с трудом мог глотнуть воздуха. Его сильная дрожь и обильное выделение пота были лишь физическим выражением того, что происходило в его голове. Его челюсть была стиснута так сильно, как только он мог. Мышцы лица напряглись и болели, он изо всех сил старался не дать слезам переполнить глаза и пролиться на щеки. Он не хотел, чтобы ты видела, как он плачет. Гоуст не плакал. Он не мог смириться с тем, что ты увидишь его в самом слабом состоянии. Простыни были влажными от его пота, а его сторона кровати была полностью растрепана от его метаний в тревожном сне. Его налитые кровью и влагой глаза устремились к цифровому будильнику на прикроватной тумбочке - цифры на экране горели красным. 3:18 утра. Как бы ему ни было ненавистно то, что ты видишь его в таком состоянии, такое случалось уже не в первый раз. Он мысленно проклинал себя за то, что уже второй раз за неделю разбудил тебя глубокой ночью. - Я в порядке, - Гоуст поморщился, его слова прозвучали слишком резко, как компенсация за то, что он был уязвим. Он не злился на тебя. Отнюдь. Ты была единственной причиной, удерживающей его от того, чтобы полностью развалиться на части и разорваться по швам. Кошмары были постоянным явлением в жизни Гоуста. Они были связаны с его детством и трудностями (это еще мягко сказано) взросления, но со временем они стали больше касаться его взрослой жизни. В частности, выбора профессии. Кошмары то появлялись, то исчезали, повторяясь несколько раз в неделю в течение нескольких недель, а затем пропадали на некоторое время и возвращались, как только он думал, что они наконец-то исчезли навсегда. Это были яркие вспышки и движущиеся образы его столкновений со смертью и близких встреч с коллегами и друзьями. Иногда это были ужасающие сны о том, что произошло, а иногда картины того, что может произойти. Гоуст знал о риске. Все знали. Это был риск, о котором он прекрасно знал каждый раз, когда отправлялся на задание. Это был риск, на который он всегда был готов пойти ради того, что его интересовало и того, что он считал важным. Гоуст старался дать себе слабину, насколько позволяли его гордость и самолюбие. Он понимал, что обычный человек не способен на то, что делает он. Большинство людей не захотят бросаться на линию огня, как он. Он был не единственным, кто страдал. Гоуст лишь раз или два рассказывал Соупу о своей проблеме, которую, как узнал, Соуп разделял с ним. В каком-то смысле Гоуст был бы обеспокоен, если бы увиденное и пережитое не преследовало его в те моменты, когда его разум был спокоен. Со временем Гоуст научился жить с кошмарами. Его первоначальная паника не длилась так долго, как раньше. Пот, тяжелое дыхание, колотящееся сердце и попытки успокоиться обычно проходили в течение 15-20 минут. Впрочем, Гоуста это не слишком утешало. Ведь это означало лишь то, что он привык к ним, а не то, что ему становится лучше. Одно дело - справляться с ними в одиночку. Другое дело, когда к этому добавляется любимая женщина. Гоуст знал, что в какой-то момент ему придется столкнуться с этим препятствием. Он знал, что один из кошмаров приснится ему в самый неподходящий момент и так, что это доставит тебе неудобства. Первый раз это случилось в начале недели, около 2:30 ночи в самую тихую из возможных ночей. Он резко поднялся с матраса с таким глубоким вздохом, что на следующий день у него болели легкие и грудь. Внезапная тревога вырвала тебя из сна, а его реакция страха была настолько непривычной для тебя, что едва не вызвала приступ паники у тебя самой. Инстинкт заставил тебя потянуться к нему и схватить его за бицепс в знак беспокойства. Он вздрогнул, словно прикосновение обожгло его, явно напуганный и охваченный паникой. После этого он не разрешал тебе прикасаться к нему до конца ночи. Смутившись и пристыженный, он убежал в ванную, чтобы успокоиться самостоятельно. Ты осталась растерянной, близкой к сердечному приступу, но еще больше переживала за него. Когда он вернулся через полчаса, то не произнес ни слова. Он молча и чуть трясущимися руками переоделся в свежую футболку и треники, которые не были пропитаны потом. Он проигнорировал твои вопросы о беспокойстве и забрался обратно в постель, не сказав ничего, кроме "Я в порядке". Несмотря на все попытки, тебе не удалось ничего от него добиться. А на следующий день слон в комнате* возник. Гоуст не хотел говорить об этом, а ты не решалась поднять эту тему. Вербально ты об этом не говорила, но твои обычные проявления привязанности удвоились и стали более долгими - это был физический знак того, что ты рядом. Несмотря на то что следующие две ночи прошли без кошмаров, чувство вины Гоуста не покидало его. Он чувствовал себя ужасно из-за того, что оттолкнул тебя, когда ты хотела только помочь. Закрывшись от тебя, он не принес пользы никому из вас. Он был обязан быть честным. Он не стал убегать, когда случился второй кошмар за неделю. Ты отреагировала так же с заботой и понимающим беспокойством. Он сделал единственное, что мог придумать. Он прижался к тебе, как будто ты была единственным человеком в мире, а ты прижалась к нему, как будто от этого зависела его жизнь. - Ты не в порядке, - заметила ты так ласково, как только могла, и так, чтобы не давить, - Я здесь с тобой. Я здесь с тобой. Эти слова прозвучали в его голове и задержались там на несколько лишних секунд. Его поразило (и одновременно обескуражило), как ему могло так повезти. По его мнению, он не совершил ничего особенного. Он не сделал ничего, что заслуживало бы награды и благословения такой невероятной женщины - женщины, которую он ежедневно напоминал себе, что не заслуживает. Женщина, которая снова и снова предлагала ему себя в качестве советчика. Женщина, которая любила его бесконечно и без всякого осуждения. Женщина, которая была рядом с ним на каждом шагу. Женщина, которая, несомненно, заботилась о нем гораздо больше, чем он мог когда-либо понять. Женщина, которая смогла разглядеть его сквозь твердую внешнюю оболочку, защищавшую настоящего Саймона Райли - израненного, избитого человека, который держал свое сердце на полке, чтобы защитить ту частицу чистоты и любви, которая осталась от того, что у него уже было жестоко отнято. - Это прекратится через минуту, - он задрожал, указывая на сильную дрожь во всем теле. Ты начала собирать кусочки воедино. Не надо было быть ученым, чтобы сообразить, что человек с таким прошлым, как у Саймона, и с такой карьерой, как у него, мог потенциально прийти за ним в самые спокойные и беззаботные моменты. По правде говоря, в таком состоянии мало что можно было сказать, чтобы утешить его. Лучшее, что можно было сделать - это посидеть с ним в минуты сильного стресса и эмоционального расстройства. Твоя рука прокладывала нежные дорожки вверх и вниз по его спине, лаская ее через ткань футболки. Поцелуи с сочувствием осыпали его макушку и виски. От каждого из них его грудь вздрагивала - ощущение, к которому он только начал привыкать с тех пор, как узнал тебя. - Хочешь поговорить об этом? - спросила ты, когда его дрожь утихла и стала больше похожа на вялое покачивание. - Нет, - ответил Гоуст слишком резко, как ему показалось, и тут же исправился, - Нет, просто... пока нет. Ты с пониманием кивнула. Это был прогресс, пусть и небольшой. Даже если он не говорил об этом, было приятно осознавать, что он хотя бы открыто показывает тебе свои чувства. Тебе не хотелось, чтобы он боялся. После всех пережитых страхов тебе не хотелось, чтобы он испытывал что-то кроме удовлетворения. Если бы все было по твоему, ты бы забрала у него кошмары, ведь так они хотя бы ничего не будут значить для тебя и не будут иметь под собой никакой личной реальности. - Любимая, если ты хочешь спать, я могу лечь на диване внизу, чтобы... - Нет, нет. Я хочу остаться здесь, - ты ответила, не желая оставлять его одного даже на мгновение. Он почувствовал облегчение, услышав это, но не стал бы винить тебя в обратном. Больше до конца ночи вы не говорили ни о чем. Через час он снова заснул, прижав ухо к твоей груди, где можно было уловить слабый стук твоего сердца. За последние несколько минут твое сердце снова стало биться в обычном ритме. Когда ты поняла, что ему не грозит никакая опасность, твоя изначальная тревога была погашена. Постепенно твое сердцебиение отправило его в сон, погружая обратно в состояние покоя. Постоянный ритм твоего сердца, как ни странно, успокаивал его. Ему казалось, что это привилегия - слушать ту самую часть тебя, которая дала тебе жизнь. Жизнь, за которую он был очень, очень благодарен.