Сборник драбблов с Саймоном Райли

Рождество в этом году будет непростым. Ты знаешь это с того момента, как открываешь ему дверь в канун Рождества. Прошло время, его не было дома несколько месяцев, и ты уже начала убеждать себя, что пройдут годы, прежде чем ты снова его увидишь. Когда ты разговаривала по телефону, где-то в середине ноября, он сказал, что не собирается возвращаться домой, пока не убедится, что ему доставит удовольствие объявить, что враг, убивший его лучшего друга, официально ушел навсегда. Хотя твоя грудь сжалась от его слов, ты кивнула и заверила его, что в конечном итоге они поймают Макарова. Существует так много мест, где может скрываться человек, пока он не вернется на привычную почву. В тот момент ты боялась того же самого за Саймона. На самом деле, даже когда он вернулся домой в целости и сохранности, ты все еще боишься. Естественно, в лицо ему ты этого никогда не скажешь. Однако, несмотря на его боевые качества, ты часто засыпаешь по ночам, задаваясь вопросом, насколько он способен справиться с потерей. Сделав то, что, как ты полагаешь, он уже сделал, вероятнее всего, он убежал бы от этого, вместо того чтобы решать проблему. Проблемы будут накапливаться и накапливаться, пока не обрушатся вниз. Это простая мысль, которую ты строишь во время поздних ночей, которые проводишь в одиночестве с тех пор, как до тебя дошли новости о том, что случилось с Джонни. Как только такая мысль приходит в голову, к ней быстрее приходит другая: где будет Саймон, когда здание, которое он строил годами, развалится на куски? Человек мог спрятаться во многих местах, прежде чем вернуться на привычную почву. Даже если эта земля рушится вокруг него. Может быть, в своих страданиях он найдет утешение в том, что падает навзничь с кусками раздробленной земли вокруг себя. Если эта версия неверна, это не имеет значения: твой мозг принял решение еще до того, как сердце успело высказаться. У тебя почти нет информации о том, как он справляется с потерей. Случайного упоминания о его маме достаточно, чтобы понять, что он не из тех, кто полностью забывает о близком человеке. Он туманен в отношении своего прошлого. Чем меньше о нем говорится, тем лучше. - Ты продолжаешь лезть в мой мозг, как проклятый щенок, - сказал он, проводя руками по твоим волосам. Ты была виновата, несомненно. Любопытство, конечно же, могло погубить тебя в этом отношении. Временами он упускал мелкие факты, хотя ты знала, что его случайные промахи, скорее всего, были намеренными. Конечно, Саймон Райли не был дураком. - Просто расскажи мне что-нибудь, - умоляла ты, - Например... не знаю, какое блюдо ты больше всего любил есть на Рождество, когда был моложе? Ооо, держу пари, это было что-то вроде лакрицы. Ты бы так разозлил свою маму, если бы утащил все хорошее дерьмо из жестянки со сладостями, - ты рассмеялась, представив себе крошечного Саймона Райли, забравшегося на стул, с высунутым из уголка рта языком, пытающегося стащить сладкое лакричное лакомство. - Ты что, издеваешься? - насмехался он, - Ведешь себя так, будто я старая кукла, - фыркнул он, - Прекрати приставать ко мне с воспоминаниями, которые тебе незачем слушать. - А разве любопытство теперь запрещено? - спросила ты с игривой улыбкой. На мгновение воцарилась тишина, и ты подняла голову, пытаясь отыскать в темноте его глаза. - Да, запрещено, - сказал он, - Ты не хочешь знать меня прошлого, любимая, - хмыкнул он, - Сейчас это не имеет значения. - Ты даже не скажешь мне, какое твое любимое блюдо было на Рождество? - Нет, - он снова стал тем же Саймоном, которого ты видела, когда Джонни болтал с ним без умолку во время редких ночей, которые ты проводила вместе с 141, - А теперь спи, я устану к утру, если ты будешь продолжать болтать. У меня уши горят от тебя, куколка, - поддразнил он, обхватывая тебя за талию и крепко прижимая к своей груди. Несмотря на то что все вокруг говорило тебе, что нужно отстраниться от него, ты продолжала оставаться рядом - его тепло было слишком аппетитным, чтобы от него отказаться. Глубоко вздохнув, ты прислонилась головой к подушке, уставившись прямо в стену перед собой. Сердце защемило от одной мысли, что его так мало волнует его прошлое, что он старается скрыть от тебя все из своей прежней жизни. Даже самые незначительные вещи. Конечно, ты никогда не стала бы его допрашивать, ограничившись лишь несколькими мимолетными замечаниями в надежде, что он оступится, как уже бывало несколько раз. Ты тяжело вздохнула, закрыв глаза. Он переместился к тебе, прислонившись головой к твоему плечу. Ты не обратила внимания на его резкое движение это было не редкостью, когда он делал это в вашей совместной постели. Только он повернул голову, и его дыхание коснулось твоего уха. Вдохнув, он тяжело сглотнул, - Мама готовила нам жаркое на ужин, - прошептал он, - И всегда отталкивала мою руку, когда готовила, потому что я всегда крал сосисок в тесте, пока она готовила ужин. На твоих губах промелькнул смешок, когда ты повернулась в его объятиях и с наглой ухмылкой приложила руку к его щеке. Он смотрел на тебя в ответ, голубой взгляд пронизывал тьму, разрезая твою душу на части, - А теперь, может, ты перестанешь дуться и пыхтеть и просто ляжешь спать? - спросил он, положив свою руку на твою. - Хорошо, лейтенант. Даже за маской ты чувствовала грусть, потерю. Когда ты впервые видишь его после всего случившегося, на тебя обрушивается шквал эмоций. Что ты можешь ему сказать? Любые слова, кроме "мне жаль", кажутся оскорблением для него и для памяти об этом человеке, которая наверняка будет преследовать его. Маска скрывает его лицо, но она никогда не скрывала его глаза, усталые и изможденные войной глаза. Жестоко видеть, как человек, вселивший в тебя страх Божий при первой встрече, превратился в эту раздавленную душу. - Саймон, - говоришь ты через некоторое время после того, как ты просто стоишь и смотришь друг на друга. На краткий миг тебе показалось, что ты открыла дверь не своему парню, а незнакомцу. Он поднимает голову, и его яблоко Адама колышется под балаклавой, когда он делает шаг вперед. Ты делаешь шаг назад, отпуская край двери. Он молчит, только стоит и наблюдает за тобой, - Я думала, ты сказал, что не вернешься домой, пока... - Не хочу об этом говорить, - отвечает он, закрывая за собой дверь. Его одежда пропахла вонью войны, и ты обращаешь внимание на его налитые кровью глаза. Он плакал? Ты думала, что это невозможно, он бы так не поступил. Но когда он с трудом вдохнул, схватившись за край балаклавы, у тебя свело живот. - Место выглядит неплохо, - говорит он, хотя его глаза не отрываются от тебя, срывая маску с лица и запихивая ее в брюки-карго. Его слова дрожали, несмотря на стоическое выражение лица, - Ты в порядке? Ты смотришь на него широко раскрытыми глазами, - Я... э-э... да, да, просто улаживаю последние дела к Рождеству, - отвечаешь ты, - Как насчет того, чтобы пойти в душ и переодеться в свежую одежду? Я приготовлю тебе что-нибудь поесть... - Не голоден, - честно отвечает он, - Спасибо за предложение, куколка, но я, пожалуй, сразу лягу спать, - вся влага у тебя во рту исчезает, и ты вынуждена глотать сухой воздух, глядя на него. - Хорошо, - киваешь ты, - Я... я собираюсь лечь сразу после тебя, только выключу все здесь, - говоришь ты. Он не отвечает тебе, бросает сумку на землю у входной двери и поднимается по деревянным ступеням вашего дома. Гирлянда, обвивающая перила, подмигивает тебе, когда ты смотришь, как Саймон поднимается по лестнице, почти насмехаясь над тобой за то, что тебе пришла в голову хорошая идея украсить дом. Весь твой дом завернут, как рождественский подарок: красные, зеленые, разноцветные огоньки - все. Правильно ли ты поступила, украсив дом, или нет, но ты решила не заострять на этом внимание, спеша по дому, выключая украшения и свет, оставляя стирку на стойке в кухне. Все это может подождать. Но он не может. Поэтому с такой мыслью ты занимаешься своим планом. Что включить в этот план, можно решить, пока ты идешь по дому, возвращаясь к лестнице, по которой только что поднимался твой бедный парень. Пробегая по каждой ступеньке, ты решаешь, что, в конце концов, все, что произошло за последние несколько месяцев, он не захочет обсуждать с тобой: он ясно дал это понять, когда вошел в дверь. Не стоит давить на него. Когда твоя нога ступает на последнюю ступеньку, ты киваешь себе, размышляя о том, что ты будешь делать, если он все-таки захочет поговорить с тобой об этом. Если он хочет поговорить с тобой об этом, то ты рада его открытости. Но ему вовсе не обязательно иметь твою безграничную поддержку. Что бы он ни решил, в конечном счете твое сердце никогда не подведет его. Перед тем как отправиться в спальню, ты замираешь, почувствовав, как в кармане зажужжал телефон. Вытащив его из кармана, ты просматриваешь сообщение, и с твоих губ срывается неглубокий выдох. "Мама" <3: Не могу дождаться завтрашней встречи с тобой. Не забудь захватить побольше сосисок в тесте на случай, если Саймон решит как-нибудь появиться. Люблю тебя xx. Нехотя ты опускаешь глаза на сообщение, а затем смотришь на дверь спальни. Из нее слышен шум воды в душе, и все, о чем ты можешь думать - это он. Поэтому, глубоко вздохнув, ты снова опускаешь взгляд на телефон и начинаешь печатать. От "ты": Планы немного изменились, но я не думаю, что мы сможем приехать туда завтра. Саймон только что вернулся домой, и ему нехорошо. Не думаю, что общение - это то, что ему сейчас нужно. Прости, люблю тебя. Выбор никогда не был легким, но когда ты распахиваешь дверь спальни и видишь его одежду на общей кровати, ты решаешь, что этот выбор был самым легким из всех, которые ты когда-либо делала в своей жизни. Это не жертва, когда она необходима. По крайней мере, когда речь идет о Саймоне.

***

- Завтра я не пойду домой, - говоришь ты ему, когда он выходит из ванной. Ты чувствуешь себя неловко из-за того, что набросилась на него, как только он вышел, но подтверждающее сообщение от мамы заставляет твое сердце разгореться, и когда ты снова видишь его, оно разрывается. Его волосы влажные, и он с удивленным видом вытаскивает лицо из полотенца. Его щеки, покрытые шрамами, окрасились в едва заметный красный оттенок от жара, исходящего из ванной. Тепло хорошо помогает ему расплавить черты лица настолько, что они превращаются в недовольную усмешку, - Я не хочу с тобой спорить, Си. - Ты не можешь отказаться от своей семьи, - говорит он, подходя к комоду, - Это неправильно. Я не хочу, чтобы ты так поступала из-за меня, - продолжает он, беря футболку и натягивая ее через голову, - Иди и проведи время с ними, мне и здесь хорошо. - Я уже сказала маме, - говоришь ты, - она не против, - быстро успокаиваешь ты, прекрасно понимая, что он вполне может оказаться бомбой замедленного действия. Странно, но твоя просьба не спорить с ним, похоже, срабатывает, когда он смотрит на тебя через плечо. В Саймоне Райли больше не осталось борьбы, ты поняла это по тому, как он сжался, выдохнув, и подошел к кровати. Словно он покинул дом, как граната покидает руки солдата. Когда он вернулся, все то, что делало его им: опасность, решительность и сила, - было утрачено, и ты обнаружила, что он превратился в штырь, выдернутый из гранаты. Посмотрев на него, ты понимаешь, что от тебя зависит, выбросить его или оставить на память. Потянув за край одеяла, ты похлопываешь по краю матраса, - Давай, - мягко говоришь ты. Он, не дожидаясь, забирается в постель рядом с тобой и упирается усталой головой в подушку. Словно кто-то давит ему на грудь, и он издает звук, подобного которому ты никогда не слышала. Изнеможение было очевидным, но горе было легче определить в его глазах. Наклонившись, ты выключаешь лампу, стоящую рядом, и обращаешь свое внимание на него, лежащего на боку. Сказать нечего. Ни ему, ни себе. Ты просто лежишь и смотришь на него, надеясь, что до тебя что-то дойдет. Любые слова будут лишь горько-сладкой колыбельной, убеждена ты. Ничто не поможет ему уснуть, - Твои мысли бегут быстрее моих, милая, - говорит он. Его глаза закрыты, когда ты смотришь на его лицо, - Не хочу, чтобы ты делала глупости из-за меня. - Когда речь идет о тебе, Си, ничто не кажется глупым, - слабо произносишь ты. В этот момент твое сердце бешено колотится, а язык заплетается, когда ты обдумываешь каждое слово на краю языка, - Мама сказала, что завтра принесет нам ужин, - говоришь ты со слабой улыбкой, раздумывая, стоит ли портить сюрприз, - Мы можем съесть его и посмотреть что-нибудь... если ты хочешь. - Что она принесет, - спрашивает он. - Жаркое, - отвечаешь ты, - в конце концов, это же Рождество. Он молчит некоторое время, как будто не хочет даже думать о том, какой сегодня день. 24 декабря. Канун Рождества. Ты не знаешь, как именно проходят праздники в 141, и лишь отмечаешь, что он несколько раз уезжал на Рождество. Странно, но это одно из первых, когда он дома с тобой. Это его второе Рождество после знакомства с Джонни, когда он не с ним. Твое сердце слабеет от осознания этого, а мозг проклинает тебя, осознавая нечто столь мучительное. Они провели Рождество вместе. А теперь нет и никогда не будет, и дело не только в расстоянии между Манчестером и Шотландией. Скорее, это из-за расстояния между этой и следующей жизнью. На глаза наворачиваются слезы, и ты закрываешь их. Сердце болит за человека, лежащего перед тобой, и когда ты слышишь, как он прочищает горло, тебе становится трудно сдержать собственную печаль, - Не похоже на Рождество, - говорит он, и голос его дрожит, - С тех пор я совсем не сплю, потому что не могу перестать думать о нем, просто... лежащем там, - его горло сжимается, а тон становится все более резким, когда он глубоко вдыхает и тяжело сглатывает, - Я должен был что-то сделать, я должен был быть рядом с ним. В этот момент он плачет, но не всхлипывает. На самом деле, ты знаешь, что он плачет, только когда прикладываешь руку к его щеке и подушечкой большого пальца стираешь слезинку, скатившуюся с его глаза, - Ты был рядом, - задыхаешься ты, - даже в смерти ты был верен ему, Си, не смей проклинать свое имя за то, в чем ты не виноват, - требуешь ты, - Ты его догонишь. - Мы разваливаемся без него, - фыркает Саймон, - наверняка он сидит там и мочится, видя меня в таком состоянии, - ты смеешься над этой мыслью и придвигаешься к нему, - Я просто... Я говорил себе, что после всего, что случилось с мамой и Томми, я не буду ничего чувствовать, потому что это меня заебало, но потом я встретил Джонни и встретил тебя. Ты задерживаешь дыхание. - Саймон... - А что, если я не смогу уберечь тебя? Я столько раз терпел неудачу, а этот гребаный придурок заставил меня сомневаться в себе... - Заткнись, - твердо говоришь ты, - я не хочу этого слышать, Си, - произносишь ты, - и Джонни тоже. Ты прижимаешь большой палец к его щеке, - Сомнения убивают, и не меня, а себя ты не сможешь защитить, если будешь продолжать думать так, как сейчас, - продолжаешь ты, облизывая пересохшие губы, - и... и если ты умрешь, то кто украдет сосисок в тесте на Рождество? Пришло ли время для юмора или нет, ты не знаешь. Но, задумавшись на мгновение, ты вспоминаешь истории, рассказанные тебе Саймоном за время его отъезда, в частности о его пребывании с Тенями. Две золотые рыбки в аквариуме... - Ты все еще помнишь это? - спрашивает он в конце концов. Ты чувствуешь, как на его лице напрягаются мускулы, когда он улыбается тебе. - Помню всегда, - отвечаешь ты, - мама взяла их с завтрашним ужином, потому что я ее попросила... сказала, что взяла побольше на случай, если ты надумаешь их украсть, - тебе неловко сообщать ему такую информацию, зная, что ты решила отменить праздник. Если уж на то пошло, тебя беспокоит чувство вины, которое ты вызываешь у него, рассказывая о дурацких сосиськах в тесте, - Я хочу сказать, Си, - ты делаешь глубокий вдох, - что ты нужен мне здесь, со мной, чтобы ты мог исполнить свой долг. Он сдвигается с места и притягивает тебя ближе, обхватывая рукой за талию и прижимаясь лицом к твоему затылку. Ты проводишь рукой по его волосам и таешь в его объятиях, когда его горячее дыхание обдает твою шею, - Хочу увидеть твою семью завтра, - говорит он, - я пойду с тобой. - Ты уверен... - Я уже почти два месяца не выхожу из себя, - признается он, отстраняясь от твоей шеи, - Боролся с собой из-за всего, почти не разговаривал с Прайсом и Газом, - говорит он. Ты поджимаешь губы, мысль о том, что он одинок, вызывает тошноту, - Было бы пустой тратой денег, если бы я не попробовал побаловать себя едой, которую приготовила твоя мама, не так ли? Ты чувствуешь, как он улыбается, снова прижимаясь лицом к твоей шее, и его хватка становится такой крепкой, что почти болезненной. Но ты уступаешь, позволяя ему получить комфорт, которого он так заслуживает. Положив голову поверх его головы, ты закрываешь глаза. Все, что ждет тебя в будущем, может подождать - заключаешь ты. - Я горжусь тобой, - шепчешь ты, прижимаясь поцелуем к его голове, - Никогда больше не позволю тебе сомневаться в себе, только не при мне, - продолжаешь ты, - а теперь спи. Мы сможем поговорить еще, когда ты будешь готов. Он снова улыбается. - Я знаю, что теперь могу спать спокойно, - произносит он, прижимаясь к твоей коже, - ведь рядом со мной есть ты. После этого ты погружаешься в тишину. Ты не спишь, пока не почувствуешь его ровное дыхание на твоей коже, едва заметное вздымание его груди, когда он обнимает тебя. Ты продолжаешь водить пальцами по его волосам, пока в конце концов не обнаруживаешь, что твои глаза становятся тяжелыми, и ты проваливаешься в сон.