Третья Луна Тамриэля (часть вторая).

Я спустилась на первый этаж, чтобы подбросить дров в камин. В тусклом полумраке видно было лишь четверть комнаты. Вдруг комната озарилась странным светом из окон, будто от огня. Обернувшись, я увидела, что снаружи разливается какое-то алое зарево, не задумавшись, вышла на улицу, неожиданно оказавшись на Вварденфэлле. Чейдинхол пропал, а вокруг были постройки, напоминавшие мне мою родную деревню. Вокруг не было ни души, город словно вымер, и тут с неба посыпались чёрные хлопья — это был пепел. Я взглянула в сторону Красной горы, увидев то, что повергло меня в ужас: на город надвигалась гигантская лавина из огня и туч чёрного дыма, создавая оглушительный гул из грома и ветра. Испугавшись, я попыталась вернуться в дом, но не увидела его, на том месте была пустота. Закричать от ужаса у меня тоже не вышло, голос пропал, и ноги сковало неведомой силой, не давшей мне убежать. Но волна огня до меня не дошла, а стала развеиваться. Медленно пропав, точно туман, он открыл перед моими глазами гору, но не Красную. Какую-то другую, которую я никогда не видела, и намного больше, чем Красная. Та гора была вся в снегу и оттуда, с похожим гулом, раздался страшный рёв неведомого мне чудовища, оглушив меня так, что я закрыла глаза. Зажмурившись, стала сильно вертеть головой, ведь отчасти начала догадываться, что это просто морок и мне нужно проснуться. Гул стих, а глаза мои открылись. Я оказалась в своей спальне. Одна. Винсента рядом не нашла, постель была пуста. Чтобы найти его, я стала обыскивать весь дом, но не обнаружила никого. В конце концов спустилась в подвал, это было последнее место, где он мог бы быть. Но в подвале находился вовсе не Винсент. Худое, бледное, длинное чудовище было вместо него. Глаза горели, как огни; из раскрытого, растянутого до груди, рта торчали клыки. Посмотрев в мою сторону, чудовище бросилось на меня, мгновенно оказавшись рядом и схватив меня за плечи. И снова я не могла кричать, даже отбиваться не могла, только смотрела в его горящие глаза, чувствуя, как дикий страх заполняет моё тело. Но вдруг, где-то отдалённо, прозвучал голос, мой собственный, который сказал: «Часы!»… Это заставило меня моментально проснуться. Открыв глаза, я увидела, что часы досыпали последний час, вдруг я перевела взгляд на кровать, Винсент был на месте. Он лежал с закрытыми глазами, не подавая признаков жизни, без дыхания, белый, как покрытый мелом, даже губы и веки побелели. В ужасе я кинулась к нему, проверяя, жив ли он. Конечно, пульса я не смогла нащупать и уже стала в панике трясти его за плечи. И тут он вдохнул. Слабо, мало, но дыхание появилось. Винсент открыл глаза и глянул на меня, очень обессиленно. — Луна, — тихо произнёс он, — кажется я уснул? Мне даже что-то снилось… Как давно такого не было. — Винни, — сказала я обеспокоенно, — я так испугалась… Скажи мне, как ты чувствуешь себя? — Не пугайся, милая. — Винсент немного улыбнулся уголками губ. — Я живой. Всё в порядке. На сколько это возможно. — Что-то болит? Голова, руки, ноги? — От ужаса у меня тряслись и холодели пальцы и дрожал голос, я чуть не разрыдалась. — Ты такой белый… — Вдруг я вспомнила про часы. — Время! Оно закончилось. — Значит, нужно выпить остатки зелья. Я знала, что он должен это сделать, нельзя было не выпить, но и снова наблюдать за его муками мне было страшно. За окном всё ещё сгущалась темень, хотя я понимала, что по времени сейчас должно быть уже раннее утро. Ничего не оставалось делать, как подать ему бутыль с остатками лекарства. Руки Винсента так ослабли, что он с трудом шевелился, но зелье из моих рук принял и допил его сам, приподнявшись с подушки. Смотреть на это было тяжко. Кожа Винсента всё ещё холодела, руки окостенели, он был точно деревянный. Опустошённую до капли бутыль я поскорее убрала подальше. Выпив это, Винсент скривился, но потом вздохнул и глянул на меня. — Знала бы ты, какая это дрянь, — сказал он недовольно, — хуже только желчь беса, которую мне когда-то пришлось съесть… — Винсент сморщил нос и высунул язык. — Зачем ты ел желчь, — удивилась я, — неужто просто пробовал? — Ну, как тебе сказать… — Он слабо ухмыльнулся. — Алхимики же так и проверяют качество сырья. Должен быть определённый вкус или эффект, чтобы понять, что ингредиент пригоден. Но это было давно. Позже я научился различать по консистенции и цвету. Отчасти я немного обрадовалась, что Винсент, даже в таком состоянии не теряет своего сдержанного чувства юмора, и улыбнулась, глядя на него. Но вдруг он скорчился, и уже не от вкуса зелья, а от возобновившейся боли. Я заметила, как кожа его снова покрылась яркими выступающими венами, и подумала о том, что на этот раз примочки использовать категорически нельзя. Тогда поспешила подальше убрать котелок с уже холодным варевом, дабы даже не думать о том, что он тут есть. Снова ставить часы смысла не было, как раз из-за неизвестности, какое время займёт последний этап. Я продолжала контролировать состояние Винсента. Какое-то время он просто терпел головную боль и боль в суставах. Она накатывала волнами: то стихала, то нарастала. Но в целом Винсент ещё мог терпеть. Даже разговаривал со мной, давая мне понять, что всё ещё в сознании и в своём уме. Но спокойная стадия длилась не долго. Винсент вдруг широко раскрыл глаза, смотря куда-то в темноту комнаты, поднимаясь на подушке. Я испугалась, но никого не увидев там, куда он смотрел, поняла, что это снова видения, и попыталась уложить его на подушку, но он сопротивлялся. — Н-нет, — вскрикнул он, — не надо! Я виноват! Я не хотел! Тебе просто не нужно было ко мне подходить! Зачем ты ко мне пришла? Не надо! — Винни, — говорила я, пытаясь обратить его внимание на себя, — там никого нет. — Там она… эта девушка… Я её убил. Я никогда раньше не убивал. А её убил. Я хотел её убить. Жаждал этого! Меня манил запах её крови! Глаза его загорелись, прямо как в моём сне. Я увидела, как начинают кровоточить его дёсны, кровь пошла и из носа, кровью заплыли и белки глаз. Он тяжело дышал, это была почти истерика, но без крика, его просто трясло. Я старалась держать его за плечи, дабы Винсент не попытался встать. Сил сопротивляться у него не было. Он лишь продолжал повторять: «Я не хотел убивать… Убивать не хотел…» Вдруг Винсент перестал дергаться, на секунду мне привиделось, будто кровь пошла у него из глаз, но то были только слёзы. Винсент расслабился, даже, скорее, ослаб окончательно, и я смогла уложить его на подушку, схватив полотенце и начав вытирать кровь с его лица. — Я бы, наверное, никогда бы не взял ножа в руки, — тихо проговорил Винсент, — не стань я вампиром… Я бы не лишил жизни такое количество людей. Но я лишил. И радовался этому. Я этому радовался… Меня это наполняло, вдохновляло, я считал, что всё делаю правильно. Распределяя контракты, я тешил себя, приятным, как мне казалось, чувством того, что своей рукой решаю судьбы, как убиенных, так и убийц… Две сотни лет я был этим монстром… в подвале… — Ты не монстр, Винни — сказала я дрожащим голосом, — это не так… — Только ты так думаешь, — усмехнулся он, — но, я совру, если скажу, что это ничего не меняет… Меняет. Абсолютно всё. Только твоё мнение мне важно. Только твоё слово мне нужно. — Его светящиеся глаза посмотрели на меня, но взгляд был измождённым и печальным. — Я исцеляюсь не от вампиризма… Не только от него. Я исцеляюсь от скверны, которую накапливал все эти годы. Это не просто боль. Это не боль. По сравнению с тем, какую боль в своей жизни я причинял другим. Этого, боюсь, не достанет, чтобы искупить это. Но хватит, чтобы стать другим. Прости Луна… Я не успела ничего сказать, как вдруг Винсент закричал, задрав голову. Его тело скрутило, суставы начало натурально выворачивать. У самой сердце разрывалось на части, в груди всё сковало металлом от ужаса и паники. Я не знала, что мне с этим делать, лишь следила, чтобы он не повредил себе, стараясь не причинять ему дополнительной боли. Скручивало его достаточно долго, также волнами, то сильнее, то слабее, временами отпуская на минутку, но снова возобновляясь. Наконец это прекратилось, и Винсент стал постепенно успокаиваться. Он уже не переставал дышать, дыхание стало похоже на обычное, человеческое, непрерывное, без перепадов, только чуть более частое, пока что. Так какое-то время он успокаивался, боль отходила, я наблюдала, как его белёсая кожа приобретает цвет, а вены приходят в норму. Глаза Винсента были закрыты, я видела только зубы в крови, от чего было не по себе. Страх, паника, ужас — всё это комком скаталось и застряло где-о в груди, не давая ни на секунду расслабиться. Руки мои тряслись и холодели, по цвету уже тоже напоминая мел. — Винни, — шепнула я, — ты меня слышишь? Скажи хоть что-то. — Слышу, — отозвался он также шёпотом, — спасибо, Луна… что ты со мной… Больше Винсент ничего не сказал, как будто потеряв сознание. Губы сомкнулись, лицо расслабилось и только еле заметное дыхание его не давало мне поддаться панике. Я стала успокаиваться, надеясь, что скоро он придёт в себя. Но этого не произошло ни через четверть часа, ни через час. Однако, дыхание было ровным и непрерывным. От всего этого у меня самой разболелась голова. Я стала осознавать, как устала и как хочу спать. Держаться и дальше, наблюдая за состоянием Винсента, уже просто не было сил, как бы не хотелось. Я решила, что не пропущу его приступы, если прилягу с ним. Устроившись рядом, коснулась его руки. Она была далеко не так холодна, как до этого, даже прощупывался пульс, и это меня успокоило. Я ещё раз его осторожно окликнула, но реакции не было. «Похоже он всё-таки не в сознании, — подумала я, — надеюсь, он просто уснул и проснётся, как только зелье перестанет на него действовать… Интересно, что будет утром? Боюсь даже представить. Шторы задёрнуты, на всякий случай, мало ли… Винни… ты знаешь, я рядом.» С этими мыслями я опустилась на подушку, упорно смотря на него. Не желала засыпать, надеясь, что лишь полежу рядом, но сон всё же взял своё. Во сне ко мне явился единорог. Один. И он уже приходил ко мне раньше. Я узнала это благородное животное, с жемчужной шерстью, смотрящее на меня снисходительно и учтиво. — Ты многое ещё увидишь во снах, дитя, — прозвучал его приятный голос, — тебе со своим даром придётся жить дальше. Многое из того, что ты увидишь, предотвратить ты не можешь. Но будешь знать. И этого знания тебе будет достаточно, чтобы со временем начать понимать, почему всё это случается. Ты не должна пугаться видений. Думай о том, что сейчас происходит с тобой. О зловещем будущем подумаешь тогда, когда оно наступит. — Ты говоришь о Винсенте? — Я встревоженно подошла ближе. — Он останется жив?! — Тобою сделано всё возможное. И даже невозможное. Дальше всё зависит от него. От его желания жить. Ведь одного лекарства недостаточно. Не только проклятье терзало его душу. Огромный багаж вины тянется шлейфом и кровавым следом. Отпустить этот шлейф он сможет только если будет знать, для чего живёт. — Ему есть ради чего жить! Он сам говорил, что жизнь ценна, какой бы не была! — Говорил. Сначала он думал так, по убеждению. Потом из принципа. Со временем принцип стал привычкой. А привычка перестала иметь вес. Только тебе удалось вернуть вес этой привычке и превратить её снова в убеждение. Но на сколько это убеждение теперь сильно в его сердце — решит только он сам. — И ты не можешь сказать, выживет он или нет? — Не пытайся спрашивать о том, что сама узнаешь совсем скоро. Как и не пытайся задумываться о будущем, не своём. Как я сказал, не живи грядущем. Это главная ошибка всех провидцев. Живи настоящим. Вам двоим теперь самим нужно писать свою судьбу. У вас для этого теперь все возможности. — Кажется, я поняла. Единорог одобрительно кивнул и стал постепенно растворяться в ярчайшем свете. Я проснулась, наблюдая, как солнечный луч пытается пробиться в комнату сквозь шторы. Вдруг резко поднялась с подушки, взглянув на Винсента. Он лежал неподвижно, всё также, как и когда я заснула. От тревожности, возобновившейся в груди, мною не сразу было замечено дыхание, но увидев, как грудь его еле шевелится, я выдохнула: «Кажется, всё в порядке…» Кожа его приобрела цвет куда менее бледный, чем был раньше, однако всё ещё слегка болезненный. Я не стала его трогать и решила немного подышать воздухом. Мне очень хотелось пить и живот немного ныл от голода. Спустившись со второго этажа, я нашла у себя что-то съестное, выпила воды, затем вышла на улицу. Время было утреннее. Слегка прохладный воздух и покрывшиеся ледяной корочкой лужицы говорили о том, что ночь была холодная. Мимо проходил кто-то, похоже данмер. Он дошёл до конца улицы и столкнулся с какой-то знакомой. Невольно я подслушала чужой разговор. — Что же, соседушка, — добродушно говорил мужчина, — впору поздравиться с новой эрой? — Ой, и не говорите, сударь, — захихикала женщина, — так непривычно, пришлось все записи на год вперёд переписывать, рас уж нам объявили третий год четвёртой эры. С другой стороны, кто из нас вообще думал о том, что окажется в новой эре? — Тут она удручённо вздохнула. — И думал ли кто, каким образом мы в ней окажемся? — Не стоит сейчас грустить, — подбодрил её данмер, — всё проходит, хорошее, плохое, жизнь-то продолжается. И жить надо, пока Боги жизнь дают. Не стоит лишний раз вспоминать беды, моя дорогая. — И то верно, — кивнула та, — надо радоваться тому, что мы можем сейчас проводить старую жизнь и поздравить друг друга с новой. Соседи радостно обнялись пожелали друг другу доброго дня и разошлись. А я задумалась: «Проводить старую жизнь… и получить новую. Именно это я и сделала. Именно это сделал Винсент. Так оно и есть.» С этими мыслями я вернулась в дом, так как от утреннего морозного ветерка я ощутила, что по плечам пробегают мурашки. В доме я подкинула в камин дров и только собралась налить из кувшина ещё воды, взяв его в руки, как услышала наверху грохот, перепугавший меня невероятно. Как есть, с кувшином в руках, я помчалась наверх, чуть не спотыкаясь о ступени, не слыша из спальни более никаких звуков, одбежав к проёму комнаты, остановилась. Увиденное меня немного озадачило: посреди комнаты стоял Винсент с зеркалом в руках, которое он достал из тумбы, куда я его спрятала. Он стоял ко мне почти спиной, его лица я не видела, но понимала, что в зеркало он смотрит неспроста. Он немного ошарашено дышал, казалось бы, не веря в то, что сам видит. Я осторожно приблизилась к нему, стараясь не напугать, но не близко, отражения в зеркале, мне видно не было, и тихо его окликнула: — Винни. — Они злёные… — произнёс он изумлённо и повернулся, — я забыл… смотри, Мира… Зелёные. Обернувшись, Винсент показал мне своё лицо, на котором появился небывалый живой румянец и глаза, которые оказались и вправду зелёными. Взгляд был немного шокированным, но таким воодушевлённым, и тут он улыбнулся, показав ровные, белые зубы, без клыков. Щёки тоже стали чуть другими, но прямые и слегка угловатые, черты лица, хоть и сгладились, остались такими же строгими и утончёнными. Винсент увидел у меня в руках кувшин, похоже подумав о питье. — Попьёшь? — Спросила я. — Да, — ответил он, — сейчас. — Он повесил зеркало туда, где оно висело раньше. — Тут ему место, — утвердительно сказал Винсент, отходя и видя отражения нас обоих, — как будто так и было… Ты такая красивая, Луна моя. — Винни… Милый мой Винни. — Я повернулась к нему, протягивая кувшин. — Как ты себя чествуешь? — В целом, — задумался он, беря в руки питьё, — необычно. — Он ещё задумался и выпил немного воды, пока пытался осмыслить свои ощущения. — Холодная, — произнёс он, — как давно я воды не пил… Как будто после знойной засушливой пустыни окунулся в озеро… — Его зелёные глаза растеряно смотрели на меня. — Это прекрасно. — Милый, как ты себя находишь? Он всё ещё также задумчиво, поставил кувшин на тумбу и стал себя осматривать. Его распущенные каштановые волосы, падали с плеч и казались мне чуть более яркими, чем были. Винсент Вздохнул и усмехнулся. — Чувствую себя каким-то слабым… но… Здоровым… Как будто я выспался. Как будто я не мог отдохнуть триста лет. А теперь я отдохнул. Ощущаю в себе что-то чего ещё не чувствовал… нет… о чём забыл. Давно забыл. Жизнь. — Он глянул на меня с улыбкой. — Теперь уже нужно дышать постоянно и это… получается само собой. А сердце… стучит… Но я его не чувствую, как раньше, не управляю им, не задаю темп… Не владею телом, как прежде. И даже ты воспринимаешься иначе. Я больше не ощущаю твой запах так, как раньше… И не слышу, как кровь движется по твоим венам… Это всё удивляет, немного пугает, но так радует! — Это ведь чудесно, Винни, — улыбнулась я, — значит, ты чувствуешь себя хорошо? — Да я так хорошо никогда себя не чувствовал. Тут он обернулся к окну, через занавески, достаточно плотные, всё же виднелся свет дня. Винсент медленно подошёл к шторам, неуверенно взялся за их края. Отдалённо я ощутила укол тревоги, но быстро прогнала его, веря в то, что вампиризм исцелён и проклятья больше нет. Занавески раскрылись, и яркий утренний свет прямых солнечных лучей озарил комнату, освещая самого Винсента целиком. Он стоял в свете этих лучей и смотрел за окно, не веря в то, что это происходит. Когда мой милый обернулся, он счастливо улыбался. — Солнце. Оно не жжёт… Я живой… Я живой! — Да, милый, ты живой. Я с улыбкой смотрела на него и не могла сдержать слёз, хлынувших так резко и неожиданно, что самой стало неловко и я отвернула взгляд. Винсент подошёл ко мне и тихо сказал: — Я очень хочу к тебе прикоснуться, Луна моя. Можно? — Зачем ты спрашиваешь, — недоумевала я, поднимая на него глаза, — конечно можно… Он улыбнулся, подходя ещё ближе, очень нежно и аккуратно беря меня за руку. Какой же тёплой оказалась его ладонь, такой она не была никогда, и всё же это была его рука, никакая другая — рука моего Винни. Он молча притянул меня к себе и мягко обнял, безотрывно смотря мне в глаза. Это был тот же взгляд, любящий, трепетный, такой родной и знакомый, лишь цвет этих глаз уже не был красным. Эти глаза уже никогда не засветятся в темноте ярким алым светом, они будут такими — изумрудно-зелёными. Я не могла налюбоваться этими глазами, словно открыв для себя заново этот взгляд. Коснувшись его щёк, я невольно заулыбалась, любуясь этим. Он тоже улыбнулся. Но даже эта идиллия не позволяла мне забыть ночного страха, который не отпускал ещё моё сердце. — Я так боялась, ты так кричал в последний раз. — В глазах появилось режущее чувство, слёзы размыли взгляд. — Я очень боялась, что ты не проснёшься. Но ты проснулся. И я счастлива. — И я счастлив, — сказал Винсент, прижимая меня к себе, — лучшего не мог бы себе и представить. — Милый… Винни. — По щекам прокатились крупные слёзы, упавшие на мою рубашку, я кожей ощутила их через ткань. — Опять я реву… Извини за это… — Нет, не думай даже извиняться. — Винсент вытер мои слёзы и, поцеловав мня в лоб, уложил мою голову к себе на грудь. — Эти слёзы понятны мне. Ты так за меня беспокоилась. Я не смогу представить того ужаса, что ты пережила этой ночью. — Мы оба этой ночью пережили ужас. Каждый свой. Мы оба попрощались со старой жизнью. — Вот как, — усмехнулся Винсент, — точно, сегодня ведь последний день Вечерней Звезды. А завтра в День Новой Жизни, в тавернах бесплатный эль и мёд. — Чего? — Я удивлённо подняла взгляд на него и не удержала растерянного смеха. — Это то, что тебя сейчас интересует? — Нет, — сказал он, улыбаясь, — меня сейчас интересуешь только ты… Луна моя… Мира, хочу тебя поцеловать. — Поцелуй. Винсент вдруг стал очень серьёзным и начал тянуться ко мне. Он мягко коснулся моих губ, от чего я ощутила, как пожаром всполохнули мои щёки и мои уши. Его губы были тёплыми. По-настоящему тёплыми. Такими, какими не были никогда. Как будто первый наш поцелуй состоялся снова. Я ощутила, как его горячие объятия становятся крепче, а пылкий поцелуй более страстным. Мне хотелось поддаться этому, раствориться в этом, довериться Винсенту и его чувствам. Не хотелось останавливать его, но внезапно посетившая мою голову мысль заставила меня прервать столь приятный для нас обоих поцелуй. — Ты себя хорошо чувствуешь, — спросила я неловко, — то есть, тебе ночью было так плохо… Неужели сейчас иначе? — Сейчас мне хорошо, — сказал Винсент, улыбаясь, — и я хочу узнать, на сколько я теперь другой. — Он крепче прижал меня, рука его спустилась на самый низ моей талии. — Хочу знать, как ты это воспримешь. — Ты хочешь… — Заняться любовью… Эта лукавая улыбка выглядела всё также, что с клыками, что без них, а завораживающий взгляд не давал даже повода задуматься об отказе. Я тоже этого хотела, чувствуя, как беспощадно сгорают щёки и уши, обхватывая его шею, поцеловала его вновь. Винсент усадил меня на край тумбы, смело высвобождая мою рубаху из-под штанов. К моему телу прикасались тёплые, даже горячие ладони, поцелуями меня покрывали тёплые губы, заставляющие, как и раньше, мурашки бегать по моей коже, но ощущения были ярче. И сам Винсент был словно более разгорячённым. Дышал совсем иначе. Не так, как раньше: размеренно, слишком спокойно, тихо, незаметно. Наоборот, дыхание учащалоссь сильнее с каждой минутой. Я ощутила его вовлечённость, которой мне, как не крути, раньше не доставало. И реакции… Они были бесподобны. Впервые за всё это время мною было почувствовано то, как Винсенту хорошо со мной. Мы быстро перебрались на кровать, где страсть и эмоции накрыли нас обоих. Я ещё не видела его лицо таким… живым. Именно сейчас с его губ впервые сорвался стон, который означал, что для него тоже всё по-другому.

***

За окном виднелось голубое небо, солнечный свет уже вышел из комнаты, зайдя за угол дома, оставив спальню освещённой, но не слишком, в лёгком полумраке. Я лежала на груди Винсента и слышала, как стучит его сердце. Этот стук заставлял меня радоваться. По спине лёгким и нежным касанием проскальзывала его рука, немного вызывая лёгкие и приятные мурашки. Ушки мои ещё были тёплыми, как и всегда, после занятий любовью. Мы молчали, я очень боялась нарушить эту чудесную, умиротворённую, безопасную тишину. И всё же сама её нарушила, задав интересующий меня вопрос: — Что ты чувствуешь сейчас? — Словами передать это я не смогу. — Голос Винсента, мягкий и певучий, отдался в груди вибрацией так, как раньше не отдавался. — Мне хорошо. Это… непривычно… Я устал. — Он усмехнулся. — Представь себе, я запыхался… — О чём я тебе и говорила, — захихикала я, — когда уверяла, что не могу больше. — Теперь я понял. Что ж, это было, хм, иначе. Я думал, что чувствую всё, как и всегда, что вампиризм не влияет на… тактильность. Но я ошибся. Не в первый раз, кстати… Я ощущал всё куда как ярче, сильнее, теплее. Приятно было согревать тебя. Я вспомнил, что вообще такое тепло. Это прекрасно, Луна… И ты прекрасна. Я хочу согревать тебя своим настоящим теплом долгими зимними ночами, милая. Я подняла голову, взгляды наши встретились, эти зелёные глаза смотрели на меня с любовью и нежностью. Вдруг щёки его неожиданным образом порозовели, и непросто, а очень даже заметно. Он впервые краснел, смотря на меня, при этом лицом будучи очень серьёзным, смотрел безотрывно и внимательно. — Я люблю тебя, Луна моя. — А я люблю тебя, Винни. Я так умилилась этому, что расплылась в улыбке, поглаживая его щёку ладонью со слегка похолодевшими пальцами. — Холодные, — шепнул он, не отрывая взгляд, — почему? — Иногда почему-то остывают, — пожала я плечами, — даже не знаю от чего. Всю жизнь так было. — Никогда раньше не замечал. — Он взял мою ладонь и тёплыми губами коснулся холодных пальцев. — Они были одной температуры с твоими. — Я невольно хихикнула и нежно поцеловала его в щёку. — Винсент, какой же ты милый. — Милый? Хм. — Он вскинул брови, заметно смущаясь. — Что ж. Больше я не вампир. Придётся смириться с тем, что я милый. — Глупый, — я засмеялась, — ты был милым для меня всегда! И всегда будешь. Потому, что ты мой любимый. — А ты всегда будешь луной для меня. — Винсент улыбнулся, посмотрев снова прямо в глаза. — Самой яркой и самой прекрасной луной, что светит для меня и днём и ночью, под этим солнцем и небом. И светит куда теплее, чем солнце. И только для меня. Ведь ты для меня ближе всех. Что может быть прекраснее таких слов, услышанных от любимого человека? От того, кто ближе всех. От того, ради кого столько пройдено, с кем вместе столько пережито. От того, рядом с кем сердце успокаивается, а душа поёт. Такие слова не оставляют равнодушным. И даже смущённым. Они теплы и прекрасны как-то, что должно звучать в комнате, где двое влюблённых позабыли весь мир, создав свой личный маленький план, где нет никого, кроме них и любви, что они дарят друг другу. Эти чувства хочется пронести через года. Через века. Через эры. И кажется, будто никто в целом свете так, как мы, никогда не любил. Впервые за долгие годы моя душа успокоилась. Не тянуло думать о пугающем будущем и об ужасном прошлом, хотелось жить прекрасным настоящим. С тем, кто ради меня хочет жить. С тем, ради кого хочу жить я.