Третья Луна Тамриэля (часть вторая).

Держась за руки, я и Винсент шли по каменному айлейдскому коридору, в стенах которого кое-где мерцали голубые кристаллы, они ничего не освещали, но давали возможность заранее увидеть поворот или тупик. Издали мерцание кристаллов в темноте напоминало звёздное небо, словно мы шли прямо по небосводу, впереди темнота, сзади темнота, и только дальние звёзды насмешливо поблёскивают, не облегчая нам задачу. Мне было не по себе от незнакомого и непонятного места. «Как Винсент остаётся таким спокойным, — думала я, косясь на спутника, — как ледник в буран. Он меня ведёт, сам ориентируется… А я что-то растерялась. Надо себя в руки взять, ничего же не происходит. Почему у меня тогда такое чувство, что сейчас что-то должно случиться?» — Всё в порядке, — спросил вдруг Винсент, вырывая меня из моих мыслей, — тебя что-то тревожит? — А? С чего ты взял? — У тебя участилось сердцебиение, ты сильнее сжимаешь мою руку, а на поворотах хватаешься за меня и второй рукой. — Он остановился и посмотрел на меня. — Что тебя так беспокоит? — В общем-то, есть кое-что. — Я осторожно оглянулась и вздохнула. — Странное чувство, будто за углом нас ожидает какая-нибудь нечисть. И вообще мне тут как-то неспокойно… Не могу объяснить. Винсент оглянулся также как и я, затем снова посмотрел вперёд, сведя брови, стал как будто принюхиваться. — Из живых тут только мы, — сказал он утвердительно, — и здесь вообще очень много лет не было никого живого. А нежити я тут не чувствую. Тут вполне безопасно, уверяю тебя. — Я тебе верю, Винни, но моего беспокойства это, к сожалению, не отменяет. Я озиралась по сторонам, вглядываясь в темноту и углы, но не видела ничего, кроме мраморных стен и кристаллов. Глянув на Винсента, увидела его серьёзный озадаченный взгляд. Он задумчиво спросил: — Хочешь сказать, это предчувствие? — Наверное. — Я неуверенно пожала плечами. — Я иногда испытываю что-то похожее. Но это место, с ним как будто что-то не так. Мне кажется, я его уже видела, и вид этот доверия не внушает. — Могу понять. Главное, будь рядом, что бы не произошло, не отходи. И… — Он недолго посмотрел на меня, настороженно. — на всякий случай, ничего не трогай, ладно? Чего бы ты не увидела. Ни к чему не прикасайся. — Как скажешь. — Я кивнула. — Просто пошли дальше, ладно? Не обращай внимания. Винсент кивнул и повёл меня дальше по коридору. Идя с ним рядом, чувствуя его ладонь, я понимала, что бояться мне пока нечего. Но это был очень странный страх, не тот, который сковывает, и даже не тот страх, что заставляет бежать. Это чувство настораживало, и мысли мои на данный момент сошлись с советом Винсента: «Лишний раз и правда лучше ничего не трогать тут… Да и не хочется. Нажму ещё на какую-нибудь плиту-ловушку.» Вдруг я услышала, как Винсент окликает меня: «Мира, что с тобой?» — но отдалённо, словно он не рядом. Я, буквально мгновение назад чувствующая его руку, касающаяся ткани его одежды, обернулась к нему и его не увидела. Я оказалась посреди тоннеля совершенно одна. Озираясь по сторонам, я ощутила, как паника меня охватывает. Позвав Винсента, ответа не получила, будто он испарился. Вокруг меня были лишь стены, кристаллы, и свет от фибулы, за которую я схватилась, сжав её в ладони, приглушая и без того неяркое свечение. «Что происходит, — встревоженно бормотала я, озираясь по сторонам, — где Винсент, почему исчез, куда? Что не так с этим местом? — Паника нарастала, но я не могла позволить себе сходить с ума. — Так, успокойся, вдох-выдох… Не стоять же на месте. — Я глянула на ладонь, которая ещё пару секунд назад ощущала прохладную руку вампира. — Куда бы Винсент не пропал, надо идти дальше. Я должна найти его. Должна понять, что тут происходит. Чёрт… Почему ничего и никогда не может пройти гладко? — Словно разозлившись на ситуацию, прогоняя страх и панику, я пошла вперёд. — Как там он говорил, всё время налево… Даже если тупик, оборачивайся через левое плечо и иди дальше. Так и сделаю.» Какое-то время я ещё так прошла. Коридоры никак не менялись, повороты были прямые, развилки не частые. Я волновалась за Винсента, думая о том, где он сейчас, но изо всех сил старалась не поддаваться этому беспокойству, чтобы иметь силы действовать при необходимости. Хотя, я даже не могла предположить, какая тут может быть необходимость. И всё же, я старалась прислушиваться к окружению, ступая как можно тише и осторожнее, внимательно смотря под ноги. Теперь я была одна, положиться мне не на кого, так что пришлось включать свои навыки приспособления к ситуации самой. Вдруг я услышала странный шум. Мне показалось, как будто где-то рядом была толпа людей, чьи речи сбивались в плотный невнятный звук. Идя на этот звук, я всё чётче это слышала: какие-то разговоры, возгласы, негодования, как будто я приближаюсь к рыночной площади. Одно я поняла — люди говорят на данмерисе. За следующим поворотом я увидела нечто такое, что меня повергло в шок: вкруг и правда была толпа, народ скопился и толкался, желая увидеть что-то впереди. И это были данмеры. Такое количество данмеров последний раз я видела только в Крагенмуре. Они не казались призраками, или нечётким видением, я могла разглядеть их мантии, могла увидеть их лица, слышать их голоса. Я была безмерно озадачена, но одна мысль не покидала мою голову: «Ни к чему не прикасаться. Что бы не случилось, ничего не трогай.» Толпа тёмных эльфов вдруг немного расступилась, давая мне возможность увидеть то, что происходило впереди. Я увидела на площади то, чего очень сильно боялась в юности — эшафот. На деревянном постаменте, вокруг которого столпились глазеющие эльфы, стоял знакомый мне данмер в костяных доспехах и с бритой головой. Он возвышался над стоящим перед ним на коленях мужчиной в кандалах, который был слишком спокойным, даже смирившимся. На широкие плечи преступника падали жидкие белые волосы, лицо было опущено, но мне было известно, кем он являлся. Видя эти образы, я ощутила, как больно и резко кольнуло в груди, от этого чувства я в голос ахнула. Но вдруг увидела, как стражники в костяной броне ведут на эшафот девушку, даже девчушку, совсем ещё юную. Это была я сама. Я видела себя в возрасте около лет шестнадцати. Напуганное дитя вели в кандалах и подвели к стоящему на коленях преступнику. Данмер поднял голову и, увидев девушку, вдруг сменил смирение на беспокойство. — Как же так, Шэнд, — воскликнул он, — и её тоже?! Она ведь дитя! — Это дитя нагрешило достаточно, — холодно ответил Авус Шэнд, — и ни чем от тебя не отличается, вор. Поэтому она достойна смерти отнюдь не меньше. Гиельс Седарис и Мира Сарети будут казнены сейчас на глазах честного народа! — Но это я виноват, — взмолился преступник, — я привил ей такой образ жизни! — Голос его был жалостлив и отчаян. — От меня она научилась воровать, я не мог бы научить её чему-то иному! Голоса звучали слегка расплывчато, я понимала, что это неправда, ведь в жизни не было того, что показывало мне это видение. Однако, это не отменяло того факта, что сердце моё бешено колотилось, пальцы заледенели и сбилось дыхание. Образ Капитана Шэнда подошёл к образу меня, юной и испуганной: — А что ей мешало стать иной после твоей смерти? Она могла и свой головой подумать, начать заниматься честной работой, а не продолжать дёргать кошельки у прохожих. — Тон голоса Шэнда был издевательским и надменным. — Она из тех самых людей, кому судьба дала шанс исправиться, искупить вину подвигами, а по итогу, она всё равно вернулась к злодеяниям, даже смогла наделать новых, куда более страшных. За воровством последовали убийства. Этому ты её не учил. Шэнд взглянул уже в мою сторону, толпа данмеров оглянулась ко мне, капитан стал приближаться, смотря мне в глаза этим холодным и призирающим взглядом. Я сделала шаг назад, когда он подошёл слишком близко. — Что ты скажешь в своё оправдание, — произнёс он, сквозь зубы, — или твои поступки уже за тебя всё сказали? — Скажу, что сожалею о своих преступлениях, — ответила я несмело, — и признаю их. Также, как дети не ответственны за ошибки отцов, отцы не несут ответственности за то, что их дети творят во взрослой жизни. Всё, что я делала в своей жизни — только мой выбор и только моя ответственность. И я делала то, что считала правильным. Судить меня за это никто права не имеет. — Даже за убийство невинного стражника в Лейавине? Данмер дёрнул бровями и усмехнулся. Это упоминание вызвало у меня тяжёлое ощущение стыда, которое легло камнем мне на душу. Но я не отводила взгляда от образа Капитана Шенда. — Ну что, — сказал он, — будешь говорить как эти убийцы? Помнишь, что сказала Очива? Это всего лишь сопутствующий ущерб. Они были столь циничны, что смерть человека, который погиб случайно от твоей глупости — какой-то сопутствующий ущерб. Или скажешь, что он виноват сам, в том, что выполнял свою работу? А может прикроешься какой-то своей высшей целью? — Я себя не оправдываю, — ответила я, вздохнув и собравшись с духом, — знаю, что убила невиновного и не должна была этого делать. В тех обстоятельствах я поступила именно так, а не иначе. — Тем не менее. Ты лишила жизни того, кто умереть был не должен. — Лицо Шэнда стало гневным и злым. — И никак не ответила за это преступление. — Я готова за него ответить, — сказала я спокойно, — хоть сейчас. — Ты взойдёшь на эшафот? Взойдёшь вместо вора? — Да. Авус Шэнд ухмыльнулся и отошёл в сторону. Народ, стража в костяной броне, даже образы меня и Гиельса отошли в стороны. Передо мной был постамент, где стояла плаха, испачканная в крови. Моя голова вдруг мгновенно лишилась всех мыслей, а вокруг воцарилась мёртвая тишина. Я ощущала твёрдую решимость ответить за свои деяния, словно впав в транс, забыла все свои цели. Передо мной была только плаха. Как только нога моя ступила на эшафот, я вдруг услышала отдалённый, еле слышимый голос: «Мира, прийди в себя!» Голос ещё несколько раз позвал меня по имени, он казался мне знакомым, но я никак не могла понять, кому он принадлежит. И, наконец, вновь вспомнила мысль о том, что всё это видение, всё это не по-настоящему. Я обернулась к Гиельсу, который смотрел на меня печальным взглядом. «Ты умер ночью, — сказала я ему тихо, — в своей постели. Вечером накануне тебе было очень плохо. Ты даже не мог наколоть дров, чтобы печь затопить. Я пыталась облегчить твоё состояние, заварив болотного тростника. Ты тогда ещё сказал, что не знаешь, как бы жил без меня. Ещё ты обещал, что следующим днём тебе станет легче обязательно. Утром я обнаружила, что ты не дышишь и сердце твоё не бьётся… — Говоря всё это ему, смотря в его глаза, я чувствовала, как сердце давит и как слёзы наворачиваются на глаза. — Ты всегда был для меня примером, но я не всегда следовала этому примеру. В какой-то момент мои поступки перешли грань того, что ты мог назвать «вынужденной мерой», но твоей вины тут нет. Это всегда был только мой выбор. Гиельс, я не жалела ни об одном дне, проведённом с тобой. Ты меня научил жить. Как мог. Ты первый и единственный тогда, кто посмотрел на меня взглядом настоящего родителя. Ты всегда был и будешь моим папой. Может, я мало говорила тебе об этом, когда могла. Но я об этом помню. Я тебя очень люблю и никогда не забуду.» Сказанное мною от всего сердца позволило мне ощутить какое-то отдалённое облегчение, которого мне очень долго не доставало. Я видела спокойное лицо приёмного отца, он смотрел на меня без капли осуждения, даже начал улыбаться, что показалось мне очень приятным. Увидеть его вновь, столько лет спустя, пускай и так, как видение, мне было важно. Поняв, что я сказала всё как есть и всё правильно, я посмотрела и на саму себя. Распахнутые глаза девочки смотрели на меня прямо из моего беспокойного прошлого. По бледным щекам текли слёзы, она всё ещё была напугана, но, казалось, она боится вовсе не эшафота, она боится меня. Я вздохнула и обратилась к ней: «Есть поступки, за которые ни один человек себя простить не сможет. Есть обстоятельства, которые заставят даже праведника совершить злодеяние, к которому, возможно, тот не был готов. Важно понимать, в чём была ошибка, как и понимать, что она была. Тебе предстоит много ошибаться. Но ничего не бойся. Твой выбор всегда за тобой, ты решаешь, как поступить. Может быть и такое, что от твоего решения будет зависеть судьба мира. Здесь нужно ступать осторожно и обдумывать каждый шаг. У тебя хватит духу биться против зла, даже несмотря на то, что в какой-то момент придётся самой стать злом. Этот мир не делится на чёрное и белое. Помни об ошибках, но не прячься от них, признавай пороки, но не гони их, принимай себя такую, какая ты есть и делай выводы. Помни о своих заслугах, и о тех, ради кого ты готова измениться.» Юная я смотрела на меня с пониманием и кивнула. По её лицу я видела, что она осознаёт всё, что я говорю. К сожалению, в жизни мне никто не объяснил этого, пришлось понимать всё это самой. Но я знала, что моя жизнь всё же сложилась не так плохо, как могла. Я повернулась к образу Авуса Шэнда, который стоял за несколько шагов от меня и смотрел мне в глаза всё тем же холодным и призирающим взглядом. «Пускай меня хоть весь Тамриэль возненавидит, — сказала я громко и уверенно, — а я себя ненавидеть устала! Судить меня Боги будут, если я с ними встречусь когда-нибудь. А до тех пор все мои поступки лишь я сама судить буду! Во мне нет больше столько эгоизма и страха, сколько было раньше. И нет больше такого болезненного максимализма, который не давал мне простить саму себя. Меня есть за что осудить, но, пока живу, только я могу решать, что плохо, а что нет.» Лицо Авуса Шенда вдруг стало безразличным, он опустил взгляд, более не обращая на меня внимания. Вдруг вся толпа эльфов, эшафот, стражники, осуждённые, все они, кто окружал меня, стали исчезать. Я вдруг оказалась снова в лабиринте, в одном из тёмных его коридоров. Путь мне также освещала фибула с луной и скромно мерцающие кристаллы в стенах. Вдруг я увидела далеко в тоннеле неяркое свечение, возникло чувство, что я должна пойти туда. Оттуда снова меня кто-то позвал по имени. Лишь начав идти по зову я стала вспоминать этот голос, он принадлежал Винсенту, отчаянно взывавшему ко мне откуда-то из самого света. Я ускорила шаг, перешла на бег, но свет не приближался. Лишь голос Винсента продолжал звать меня, уговаривая очнуться. «Почему я не могу никак достигнуть света, — с досадой сказала я сама себе, — почему мне никак не дотянуться? Я стараюсь, но не могу… Винсент… Винни… Дай знать, что ты рядом, подай мне знак, возьми меня за руку…» В это самое мгновение я ощутила, словно холодные пальцы касаются моей ладони. Взглянув на свою руку, я ничего не увидела, но ощущение не проходило. Тогда я, почувствовав радость, пустила все свои силы на бег и свет, наконец-то начал приближаться. По мере приближения он становился всё ярче и ярче, пока совсем не заполнил пространство вкруг меня. Открывая глаза, первое, что я увидела — обеспокоенный Винсент, который был рядом со мной и держал меня за руку. В глазах слегка плыло, но я быстро пришла в себя. Оглядевшись, увидела, что мы уже точно не в лабиринте. Было гораздо светлее и стены вокруг целиком покрывали кристаллы. — Мира, ну наконец-то, — произнёс с облегчением Винсент, касаясь моего лба, — как ты, Луна моя? — Винни, что произошло? — Я непонимающе оглядывалась вокруг, в теле ощущалась неприятная слабость. — Куда ты пропал? Что со мной случилось? — Похоже, это место имеет очень сильное влияние на разум, — ответил он, приподнимая меня, — ты потеряла сознание и была в таком состоянии довольно долго. Честно сказать, даже не знаю сколько. — У меня были видения… Я села и поняла, что сижу на меховом спальнике, который мы брали с собой. Вкруг лежали наши вещи, Винсент, похоже, сделал что-то вроде временного лагеря, устроив привал. Рядом не было никакого источника освещения, светились только кристаллы, которых вокруг была тьма. Каждый из них переливался разными цветами. Фибула с луной уже не светилась, но красиво поблёскивала, отражая цветные кристаллы. Винсент сел со мной рядом, встревоженно на меня смотря, всё ещё сжимая мою руку. — Ты не могла очнуться, — произнёс он мягко, — просила подать знак, что я рядом, взять тебя за руку. — Спасибо, Винни. А давно мы вышли из лабиринта? — Давненько… но далеко не отошли. — Винсент указал рукой на дальний коридор. — Плутали мы там довольно долго. В какой-то момент ты замолчала и ничего не говорила. Я подумал, что тебе страшно, старался приободрить, но ты не отвечала мне. Наконец мы вышли сюда, но ты никак не отреагировала. Взгляд у тебя был пустой и отрешённый, я сразу понял, что с твоим сознанием что-то не так. — На пару секунд он замолк, словно подбирая слова. — Я долго не мог привести тебя в чувства. Меня слегка насторожило это, я хотела понять, меня одну настигли эти видения, или нас обоих, но он не хочет признаваться. Смотря на Винсента настороженно, я спросила: — И что ты всё это время делал? Ты сказал, что это место влияет на разум. Имеешь ввиду, только на мой? — Нет, — ответил он, вздохнув, — не только. Я тоже подвергся этому влиянию и… видения посетили и меня. Но, честно говоря, я хотел бы оставить это при себе. Полагаю, ты тоже. — С чего ты это взял? — Я решила его обнять, притянув за руку, прижала Винсента к себе, даже не думая спрашивать о согласии. — Может, наоборот, я хочу рассказать, что мне привиделось. Тебя я не заставляю. Не хочешь не говори. Но, может, ты захочешь поделиться, если я это сделаю. — Что ж, хорошо. — Винсент усмехнулся и обнял меня. — И что явилось тебе? Я подробно рассказала Винсенту о своём видении, не тая ничего, никаких чувств и слов, стараясь дать ему понять, что готова делиться с ним всем, что есть в моей душе. А обнимая его, обхватывая его стройную талию, прижимаясь к его груди, я также выражала к нему полное доверие и показывала своё облегчение от того, что могу рассказать ему всё это и не держать это в себе. — Я видела то, чего не было никогда, — сказала я, заканчивая рассказ, — но… могло быть. Несмотря на то, что в жизни всё повернулось иначе… — Всё же было больно. Да, — подтвердил Винснет, — понимаю. Я очень сочувствую тебе, милая. Увидеть саму себя на эшафоте… Пожалуй, так и с ума сойти можно. — Вроде бы не сошла, — усмехнулась я, — а ты, можешь всё-таки расскажешь, что ты видел? — Я видел нечто похожее. — Правда? — Я изумлённо на него посмотрела. — Что же? — Своего деда, — сказал он, мягко взглянув на меня, — он словно появился здесь, я сразу понял, что это иллюзия. Но, честно говоря, растерялся. — Как и я. Кто бы не растерялся, видя перед собой покойного родителя? — Это уж точно. — Винсент кивнул и поцеловал меня в щёку. — Не каждому хватит сил сказать что-то, что наболело за много лет. — Да. Но я сказала о том, что иногда самого себя тоже стоит простить. А воспитатель не несёт ответственности за осознанный выбор воспитанника. И я смогла, хотя бы так, сказать названному отцу, что очень его любила. — Знакомо. — А о чём ты говорил со своим дедом? — В моём видении, поначалу он выговаривал мне то, чего никогда в жизни не говорил и близко, но сам я думал об этом. — И что же это? — Что я бастард, что я позор его седин. Говорил, что я ношу его фамилию только для того, чтобы род не позорить. Говорил, что моя мать уже и так род опозорила достаточно. — Он спокойно усмехнулся, не выражая никакого беспокойства, вместо этого было абсолютное умиротворение. — Выслушав его, я ответил: мой дед никогда не сказал бы такого, в этом я уверен. Тут лишь моё собственное самобичевание на почве неуверенности в юные годы, но сейчас это лишь воспоминание. Мой дед многое дал мне, и я благодарен ему за то, что он меня не бросил. А то, что я сам себе накручивал — не более, чем просто недосказанность. — И какова была его реакция на эти слова? — Я ожидал негодования. Отчасти мне было всё равно. Но вдруг он улыбнулся. — Винсент вскинул брови. — Чтобы мой дед улыбался… Редчайшее явление, которое я могу пересчитать по пальцам одной руки. — Это у вас семейное? Винсент глянул изумлённо на меня, я улыбалась. Такой вот шуткой я старалась разрядить атмосферу, уж больно мой вампир показался мне нагруженным. Он понял это и бесшумно посмеялся, целуя меня в лоб — Наверное, — сказал он, — может что-то вроде родовой черты. — Ты что-то ещё смог сказать ему? — Да. Сказал то, что не успел до его смерти. Спасибо. Он многое сделал для меня. Начиная с того, что не оставил на улице и обеспечил, заканчивая образованием, которое вряд ли я получил бы, будучи просто сыном полевого лекаря. Произнеся это, Винсент словно с облегчением вздохнул. Я улыбнулась и погладила его по голове. — А рассказывать-то не хотел. — Не думал, что тебе это будет важно. — Мне важно всё, что с тобой происходит. — Спасибо тебе за это. Поделившись чувствами, рассказав о видениях, мы оба стали ещё ближе друг другу, хотя были и без того ближе всех.