Её муж

Лишь утратив всё до конца,

мы обретаем свободу.

К/ф «Бойцовский клуб»

Lovely - Ellie Bennett & Alex Lenard

Killer - Wrongonyou

Кладбище дышало смертью. Каждый камень, каждый кривой крест, каждый обломок мрамора — всё это было зубами чудовища, перемалывающего остатки его рассудка. Амен стоял над зияющей ямой, куда вскоре должны будут опустить гроб, и чувствовал, как дождь впивается в кожу тысячами ледяных игл. Вода стекала за воротник, смешивалась с потом на спине, но он не шевелился. Двигаться — значило признать, что это реально. Что она там, в этой дубовой коробке, обитой тканью цвета сгнившей вишни. Эва… Её имя расплескалось в мозгу брызгами воспоминаний: пальцы, вплетённые в его волосы утром; смех, разбавляющий тишину в палате; шёпот «Я боюсь темноты» в ту ночь, когда они сплелись в поцелуе… Теперь темноты не стоит бояться, она теперь в ней… Навечно. — Прощальные слова? — голос священника прозвучал равнодушно. Так нельзя говорить, когда вокруг рушится мир. Амен покачал головой. Какие слова могли выразить рваную рану в груди, гнойную, полную вины, пульсирующую все сильнее с каждым ударом сердца? — Опускаем? Раскат грома резал небо, сверкающее яркими всполохами. Но даже он звучал тише этого вопроса, раздавливающего мозг в кашу. Эхом в ушах звучало «Опускаем?», на которое Амен не мог дать ответ. Он должен был подойти, обнять и прошептать последние слова. Те, что не успел сказать родителям, те, что комом в горле застряли, заставляя задыхаться. Он должен был признаться ей… И хотя бы попросить прощения… Вот только терялся в том, за что? За то, что не договаривал? За то, что причинял боль? За то, что позволил сблизиться и влюбиться в себя? Или же за то, что в ту ночь не проехал мимо, а решил познакомиться? Дождь не прекращался, превращаясь в фоновый шум, мелкой дробью аккомпанирующий голосу священника. Амен все так же стоял, глядя на кляксу грязи на туфле. Вокруг воздух становился все тяжелее, будто лишенный кислорода, он давил на грудную клетку, не давая вздохнуть. По зелёной траве тянулись сизые щупальца тумана, закрывая бледной пеленой землю. Амен прикрыл глаза на мгновение, чтобы решиться сделать последний шаг, рывок перед тем, как его жизнь окончательно понесется лавиной вниз, снося на своем пути любое препятствие. Время тягучей смолой связало стрелки часов, превращая миг в вечность пыток. — Видимо, ад, если он есть, выглядит именно так, — беззвучно произнес он. — Ну что ты, не стоит устраивать драму! — резкий громкий голос разорвал гнетущее молчание. — Ты же мужчина семьи Россо, а не какой-нибудь нытик? Кулаки сжались, натягивая кожу на костяшках добела, Амен открыл веки и посмотрел в сторону звука. Из-за раскидистого кипариса, почти растворившегося в тумане, ровным шагом выходил Аш. Он вертел в руках нож, тот самый, что лежал на полу в мотеле, и ехидно ухмылялся. — А где все? Неужели малышку Пальма никто не захотел проводить в последний путь? — Раз, — громко начал Амен, — два, — Продолжал перекрикивать усилившийся ливень. — На счёт три я воткну этот нож тебе в глотку. Съебись быстро. Гнев вспыхнул бензиновым пожаром, поднимаясь выше, обжигая гортань. Он не давал сказать ни слова, плавя слизистую горла ядовитыми языками. То ли рев, то ли рык разразился одновременно с громом. Амен в мгновение оказался рядом с Ашем, сбивая того с ног и выбивая из рук нож. Он схватил его за грудки, начал трясти, ударяя затылком о землю, размазывая по красным волосам грязь. Руки двигались автоматически, мозг не успевал сообразить, как те наносили мощные удары по все ещё усмехающемуся лицу. Дикий истеричный смех резал пространство, резонируя в черепе лающим скрипом, чем ещё больше вызывал ослепляющую ярость. Он бил в лицо, шею, грудь мокро, тяжело, будто пытался молотом раздробить камень. Костяшки трещали, разбивая кожу, кровь смешивалась с дождем, стекая в лужи, где отражались мертвые глаза статуй. Аш уже перестал смеяться, попытался прикрыться руками, но Амен вывернул их, пригвоздив коленом к земле. Лицо превращалось в кровавое месиво — расплющенный нос, выбитые зубы, разорванная губа. Каждый удар сопровождал хриплый стон, глухой, как эхо из склепа. Дождь стал лить сильнее, смывая следы борьбы, но не боль. Амен встал, дыхание рвалось из груди, пальцы дрожали. Аш лежал неподвижно и, кажется, уже не дышал… Вокруг вдруг резко пропали все люди, священник и даже гроб… Амен зажмуривается, после открывает глаза, моргает несколько раз, вглядываясь во тьму больничного коридора. Сколько он здесь стоит, что смог уснуть вот так, прислонившись плечом к шершавой светло-серой стене? Тусклый свет синеватых ламп мерцающий, как в фильме ужасов, лижет полосы мокрой после уборки плитки. Американо в кофейном аппарате, забытый Аменом, давно остыл, превратившись в отвратительного вкуса жижу. Тени больничного коридора сжимались, как холодные пальцы на шее, готовые задушить последний проблеск надежды, гнетущая атмосфера давила на виски, заставляя возвращаться к обрывкам кошмара, где Эва была мертва. Это был сон или предостережение, что невинная девушка может поплатиться жизнью за его эгоизм и желание чувствовать? Амен покачал головой, сдавив пальцами глаза до мерцающих звездочек. Разлепив веки, он увидел, что у палаты Эвы мелькнул силуэт, изогнутый и бесшумный, как тень от недавнего кошмара. Ноги понесли его сами, стук каблуков глухо отдавался в тишине, словно стучали не снаружи, а внутри черепной коробки. Он распахнул дверь в палату и увидел на кровати пустые смятые простыни. Воздух застыл, пропитанный запахом антисептика и чего-то металлического… Страха? Крови? Смерти? — Эва? — его голос разбился о стены, вернувшись насмешливым эхом. Он обернулся, чтобы бежать, звать на помощь, кричать… и врезался в нее. Эва стояла в холодных лучах света, но свет этот был неправильным — мертвецким, выбеливающим кожу до фарфоровой хрупкости. Ее волосы, всегда мягкие и теплые, теперь висели безжизненными прядями. Она улыбалась. Именно это ударило сильнее всего: уголки губ дрожали, изгибаясь в неестественной гримасе, будто кто-то дергал за нитки, пришитые к ее лицу. В руках она держала нож, тот самый, что лежал посреди комнаты в мотеле, тот самый, что держал в кошмаре Аш… Лезвие блеснуло синевой, как те лампы, отражая в себе ее глаза. В них не осталось ничего человеческого. — Ты… — прошептала Эва, и голос ее рассыпался на звуки, знакомые и чужие одновременно. — Это ты убил меня. Нож вошел в живот легко, будто резал не плоть, а воздух. Сначала было осознание, потом — мокрые от горячей крови руки… А после пришла боль, она накрыла волной, огненной и невыносимой. Амен схватился за еë запястье, но пальцы скользнули по холодной коже, словно она уже была трупом. Эва вырвалась, вскрикнув что-то бессвязное, проклятие или молитву, а потом отступила в тень, оставив его на коленях. Кровь растекалась по полу, сливаясь с синевой света в лиловую бездну, пока Амен пытался смириться, что такой исход будет заслуженным, верным. Он пошатнулся и упал вперёд, вгоняя нож ещё глубже… Амен подпрыгнул в кресле, перепугав медсестру, меняющую препараты на стойке с капельницами. — Что за черт? — вырвалось у него, пока руки непроизвольно рыскали по животу в поисках злосчастного оружия. — Вам бы отдохнуть, сэр, — светловолосая миниатюрная женщина с мягкой улыбкой посмотрела на него. — Все равно ничем не поможете, а так только себя изведете. Доля правды в ее словах была. Но разве может он уйти, когда всем своим нутром чувствует вину за произошедшее?

***

Амен

Я натурально охренел от того, что мне сегодня подкидывало воображение… Сон внутри сна. Неплохо, конечно, но мне, чтобы откинуть коньки, нужно что-нибудь посильнее… Совсем рехнулся, раз сижу и уже внутренние монологи провожу. День, ночь слились воедино, превратившись в нескончаемую череду сменяемых капельниц, медсестер и моих кошмаров. Заключение Ливия о коме второй степени конкретно выбило из колеи, но я был уверен, что моя девочка просто так не сдастся, ведь она борец. Такой же, как и я. — И что ты будешь делать? Убьешь его? — Ливий сложил руки на груди, вызывающе глядя мне в глаза. — Я хочу лезвием вырезать каждую его мышцу, сломать каждую кость. Хочу, чтобы этот подонок захлёбывался собственной кровью, но не сдыхал. Хочу, чтобы он молил всевышнего о смерти, которую просто так не получит. Но… — О, есть ещё какие-то «но»? — он прищурился, будто пытался подловить меня на слове, пристыдить. — И дай-ка угадаю. Эти твои «но» намного важнее жизни Эвы? Дальше все снова как в тумане… Я схватил Ливия за ворот халата и пригвоздил к стене. Чувствовал, как руки начинают трястись от гнева и ярости, ведь он тоже не уследил за ней. — Послушай, ты, лекарь всея Нью-Йорка! Если ты забыл, я напомню: ты был настолько туп, что отпустил ее саму к этому ублюдку! Я готов собственными руками содрать с него шкуру, но должен… обязан! действовать осторожнее. Я отошёл, отпустив его ворот и похлопав по щеке. — Если я сейчас дам волю эмоциям, убью этого гаденыша — то все, к чему стремился последние годы, пойдет ко дну. А значит, даже сдохнув, он победит. Я должен сначала прибрать к себе власть, должен с холодной башкой рассчитать все варианты. И уже потом, когда Берберри будет сидеть, расслабив булки, и думать, что ему сошло все с рук, я приду за ним. И можешь быть уверен, у меня не дрогнет ни один мускул, пока я буду рвать его на куски. — Ты ничем не лучше него! — выкрикнул зазнайка, скривившись, будто увидел слизняка. — Думаешь, Эва заслужила, чтобы рядом был такой, — обвел взглядом сверху вниз и обратно, — че-ло-век?! — А я и не говорил никогда, что идеальная пара для нее. Но Эва взрослая девочка и может сама решать, кого выбирать. Расскажу историю, чтобы ты понимал, как не нужно вести дела, когда ты играешь по-крупному. В LA пару лет назад был неплохой картель. Работало все как часики, даже иногда рассуждал, что было бы очень неплохо войти к ним в долю. Но там уже был свой поставщик свежатины, поэтому не стал суетиться, пока не добьюсь главенства в своей семье. Пока я рассказывал, Ливий то и дело закатывал глаза и кривил свои намазанные каким-то блеском губы. Автоматически ловил себя на мысли, что ревновать к нему свою девочку уж точно не нужно было… Явно с ним что-то не то. — Так вот, — прохожу мимо кровати Эвы, цепляя пальцами ее почти ледяную руку, — Все там работало как часы, пока один придурок, Олдмен, не пустил союз в выгребную яму. Потому что захотел себе забрать шлюху из борделя. Какого-то хера он вдруг решил, что соглашения, достигнутые ещё их отцами, можно растоптать в угоду своим хотелкам, своему члену. — Так может наоборот, он показал, что для него важнее его желания? А не обязанности… — Ливий, ты наивнее девочки-подростка. Люди, которые крутятся в наших кругах, в первую очередь, думают о деле и о последствиях, которые можно схлопотать, если не считаться с устоями. Так что Олдмен лишь показал, что он долбоеб. Я буду действовать тоньше. И будь уверен, от этого каждая гнида, что причинила боль Эве, пострадает не меньше. Я уничтожу их… — И себя не забудь, — язвительно закончил он, подходя к двери. — Эва может и с придурью, со своими тараканами, но уж точно не заслуживает, чтобы лживые мрази заставляли ее страдать. Вижу, что побаивался, но храбрился, пытался задеть, ударить словом. Хотя реалии таковы, что его слова для меня просто белый шум. Так сильно, как я сам себя сгрызу — никто не сможет. — Доктор Пеллийский! — вбежавшая рыжая девушка чуть не сбила его с ног. — Вы просили все результаты анализов сразу приносить вам… Не дожидаясь ее лепета, он выхватил распечатки и поднял вверх палец, чтобы та замолчала. Не нужно быть сверх наблюдательным, чтобы понять по багровеющему лицу, что тот в бешенстве. — Что там, — делаю несколько шагов вперёд, но Ливий складывает лист вдвое, поворачивается и ровным голосом говорит: — Это вас не касается, мистер Россо. — его взгляд изменился. — Это анализы другого пациента, к которому вы не имеете никакого отношения. — Что ты тут, блядь, устроил? За идиота меня держишь? — не понимая сам до конца, что делаю, выхватываю листки и припираю его к стенке. Глаза бегают от одной строчки к другой, выхватывая судорожно выделенные звёздочкой показатели. Таких много: одни выше, другие ниже средних значений, а значит — состояние её все ещё остаётся критическим? — Что все это значит? — трясу у него перед лицом анализами, хотя понимаю, что не он должен быть целью моего гнева, но по-другому вести себя не могу. Не сейчас… Ливий отталкивает меня, говорит перепуганной медсестричке, чтобы та успокоилась и вышла за дверь, а сам, поправляя ворот халата, начинает пересекать палату, сложив руки за спиной. Его молчание вытягивает поочередно нервы, натягивая их до предела. — Что значат эти анализы?! — сдерживаться становится все сложнее, да и, кажется, ему понравилось, как в прошлый раз получил в нос. — Согласно уровню ХГЧ, Эва беременна. — Что? — я даже не сразу узнал свой голос. Во рту резко пересохло, пока я в голове пытался собрать пазл из слов Ливия. Эва. Беременна. — Как такое может быть… — О чем ты вообще думал, когда занимался сексом без презерватива? Его язвительный тон был очень к месту. Действительно, чем я вообще думал? Членом, видимо. Других адекватных объяснений у меня нет. Но ругаться с ним у меня не было ни малейшего желания, мозг судорожно пытался сообразить, что теперь будет. — Но ведь она в коме, что будет с ребенком? — Ничего. Плод не выживет, — равнодушный голос человека, которому должно быть не наплевать на нее, сейчас, подобно пиле, резал на части. — Что значит «не выживет»? Ливий, ты вообще соображаешь, что говоришь?! Я перехожу на крик, снова хватая его за халат, но он сквозь зубы процеживает: — Ещё раз ты так сделаешь, и охрана тебя выведет и больше не пропустит в отделение. Подумай своей головой! Эва напичкана хер пойми чем, она в себе пол-аптеки содержит! Она в коме, срок маленький! Плод попросту не сможет выжить. Но даже если и произойдет чудо, и не случится выкидыш, мы должны будем сделать аборт, так как очень вряд ли после такого сможет родиться здоровый ребенок без патологий. — Не вздумай прикоснуться к ней. Не вздумай делать это! — А вот здесь уже я рад, что закон на моей стороне. Решать это не тебе, а ее матери, как единственному близкому человеку. — Возможно, ты слепой, но за все время единственный близкий человек, — я выплюнул слова, подчёркивая их абсурдность, — здесь появился один раз. И то, на пятнадцать минут. — Это не имеет значения. Ты виноват во всем, что с ней происходит. Поэтому хотя бы сейчас хорошо, что не тебе решать, что с ней делать. Ливий прошел мимо, забирая бумаги из уже ослабевшей хватки. Перед тем как выйти, он снова повернулся, добивая: — Она искренне любила тебя, и куда привело ее это чувство? Он не стал дожидаться, пока я рявкну что-то в ответ, тихо вышел, оставляя меня наедине со сжирающими мыслями. Я буквально чувствовал, как в грудной клетке образуется разъедающая внутренности ядовитая дыра. Я бы мог стать счастливым отцом, мог бы быть не самым плохим мужем, если бы только отступил от своей цели и желания доказать, что достоин заменить отца. Больничная кровать качнулась от моего веса, приборы на секунду сбились, а после продолжили все так же монотонно глухо пикать, став обратным отсчетом. Теперь я был в ещё большей растерянности. Как заставить ублюдка страдать, чтобы это хотя бы на сотую часть приблизилось к тому, что он натворил? Какая бы ярость не одолевала мое сознание, я реально понимал, что Ливий прав. Я отодвинул одеяло в сторону и аккуратно положил руку Эве на живот чуть ниже пупка. Мысленно представил, как растет ее живот, как она хмурится, втискивая его в любимые джинсы или гладит, глядя на себя в зеркало, как я подходил бы сзади и обнимал, положив свои ладони поверх ее… Но это зеркало пошло трещинами. Эва действительно могла бы все это иметь, но жизнь пошла под откос в тот самый момент, когда она познакомилась со мной. Телефон издал пронзительный короткий звук, выдернув из очередной тирады самобичевания. Сообщение от моего цепного пса натурально заставляло кровь закипать: Тиз «Эта шваль последний раз наследила по пути из Атлантик-Сити в Нью-Йорк. Судя по всему, или он не доехал, или знает, как правильно скрываться» Амен «Продолжай искать. Не трогать его, как только найдешь — всю информацию мне на стол. И по Джону Льюису всю инфу дай, пока ищешь его» Я последний раз провел по волосам Эвы, переходя на скулу, цепляя пальцами торчащие трубки, практически сливающиеся с ее синюшно-белой кожей. Такой же, как в моих кошмарах. Встав с койки, я пошел к выходу. Мне нужно было поговорить с Лоуренс и Саамоном, выяснить, что они знают. И, конечно, найти возможность перехватить Джона Льюиса. Старый хрен, как неуловимый призрак, умудряется избегать меня, но зачем тогда было говорить, что у него будет информация для меня? Через несколько часов я уже выслушивал от Саамона лютые бредни и предположения о том, кто мог бы быть настолько дерзким, чтобы попытаться сорвать церемонию таким образом. И, естественно, о сыне Митча не было ни слова. Лоуренс то и дело закатывала глаза, цинично изображая обеспокоенную мать. Весь этот цирк меня напрягал не меньше, чем отсутствие какой-либо информации от Тизиана. Не верю, что Аш мог исчезнуть сам. Пока обсуждали открытие нового закрытого элитного клуба в Гринвиче и сроки поставки новенькой живности, я написал Ливию просьбу сообщать о любых изменениях в состоянии Эвы. Мозги пухли от обилия информации и стратегических расчетов. Саамон выдавал стандартные примитивные схемы, с которыми я был в корне не согласен: завозим шлюх и танцовщиц, наполняем бар элитным пойлом и коксом, открываемся и считаем прибыль. Но по такому сценарию работает большая часть подобных заведений, в чем выгода Вип-клиентам идти к нам? В разговор вмешалась Лоуренс, сообщая, что у нее есть свои люди, которые приведут толстосумов именно к нам. Но я слишком хорошо понимал, что уговорить прийти один раз и привлечь для постоянного посещения — разные вещи. Было стойкое липкое ощущение, что дядюшка предлагал это только для того, чтобы потом всё исправить, когда я обосрусь. Но он не учел, что племянник вырос и подтирать задницу давно научился сам. Ровно как и научился сам решать, как вести бизнес. Пока парочка в унисон пела о том, как бы самим начать вести дела и обойти Митча, я рисовал в голове варианты развития сотрудничества с последним. Спустя несколько чашек кофе и пару выкуренных сигарет, смс отвлекло меня от общего обсуждения нашей монополизации рынка элитных борделей. Тиз «Джон Льюис в Гринфилде. Координаты нужны?» Амен «Да. Поеду один» Ну что ж, не зря он получает свое жалование. Я встал, хлопнув ладонями по деревянной столешнице, привлекая внимание. — Дядя, когда поставка ближайшая? — Через два дня. А ты куда собрался? — Лора, приглашать всех к открытию не нужно, — проигнорировав вопрос Саамона, продолжил. — Пусть придут человек пять. Самых влиятельных. Остальное я сделаю сам. — Амен, ты не ответил на вопрос. И что за самодеятельность? Ты должен четко действовать по инструкции… — Не-е-ет, я должен сделать так, чтобы эти засранцы сами захотели к нам попасть. И я сделаю. Как и обещал, разовью влияние нашей семьи. Саамон перехватил меня за руку, когда проходил мимо него. Черные глаза горели яростью, в них читалась смесь гнева и страха потери контроля надо мной. Тем забавнее будет наблюдать, как он в итоге утонет, захлебнется в своем собственном говне. — Ты опять к Эве? Не надоело ошиваться в палате? Тебя там скоро примут за сиделку! — Лоуренс язвила, будто ее действительно задевало происходящее. — Если бы у нее был хоть кто-то, кому не плевать, то может я бы и не стал. Церемония доведена до конца, прости, малыш, что не было первой брачной ночи, но, как я уже говорил, не горю желанием быть там, где побывал мой дядюшка. Я на встречу с Митчем, нужно обсудить нюансы по остальной недвижке. Лоуренс с Саамоном хотели поехать со мной, но я прервал, напоминая, что брак развязывает мне руки и возможность действовать от лица их двоих. К этому ведь мы шли?

***

Выйдя из офиса, вдыхаю полной грудью, и в ноздри впивается запах мокрого асфальта, бензина и чего-то кислого, словно город давно пропитан ядом. Дождь хлещет мне в лицо, выбивая из головы всё лишнее. Зонт не нужен, пусть вода течёт по шее под воротник, напоминая, что я ещё жив. Ехать на своем авто — дерьмовая затея, уверен, что за мной захотят проследить. Окидываю взглядом парковку: чёрные внедорожники, белые седаны - все как близнецы, все с тонировкой до упора. Слишком идеально, чтобы быть случайностью. Попутка. Старый, как мой дед, и проверенный способ. Ненадёжно, зато без следов. Машу рукой первому ржавому «Форду», вынырнувшему из дождевой завесы. Водитель в кепке и капюшоне приоткрывает окно: — Куда? — ухмыляется, почесывая бороду. — Гринфилд, — швыряю на пассажирское сиденье две мокрые сотки. — И выруби навигатор. Машина дергается, брызги захлестывают лобовое стекло, а водитель поправляет зеркало дальнего вида, глядя на меня. Закрываю глаза и откидываю голову назад, сгребая мокрые волосы к затылку. Упорядочить мысли сложно, они устраивают реальный бой, а вместо ринга используют мой череп. Прислоняюсь к холодному стеклу, пока город за окном расплывается в серой мути. В памяти вспыхивют слова отца: «Ты станешь главой семьи. Я вижу, как ты стараешься, вижу, что стремишься к этому, но не торопись. Я передам все дела, когда будешь точно готов». Отец произносил это как молитву. А я… Я провалился по всем фронтам. В бизнесе, как маленький плаксивый мальчонка, вместо того, чтобы показать железную хватку, гонялся за призраками. С Эвой все пошло ещё хуже. Но я не дам промашку опять. Получу власть. И тогда уже буду мстить… Ты только живи, маленькая. Снова опускаю веки и слышу её смех. Тот самый, что теперь приходит только в кошмарах. Её глаза горят болью… или разочарованием? Не понимаю. Не успеваю понять. Ведь снова приходит Аш и убивает еë у меня на глазах. — Эй, чувак, ты как… живой там? — водитель тыкает зубочисткой в зубы, цепляясь взглядом за меня через зеркало. — Просто вези, — бурчу, всматриваясь в темнеющий пейзаж за окном. Мне нужно успокоиться. Какого хрена руки трясутся, а сердце выламывает в рёбрах дыру? Да, Эва важна, тут уже даже спорить нет смысла. Но твою мать! Она не может взять и сломать все, что я так долго строил! Не может сломать все, к чему я шел… Она не может сломать меня… Так, как я сломал ее… Гринфилд встречает кривыми фонарями и запахом гниющей листвы. Тучи закрывают Луну, туман сжирает очертания задний, превращая город в Сайлент-Хилл. Белый дом на окраине чистый, с идеальным газоном вокруг, будто выдранный из детской сказки, нелепо красивый среди грязи и ржавых дорожных знаков. Тягучая тишина отдает звоном в ушах после того, как старый форд скрывается за поворотом. В окне мелькают тени, из открытой створки слышна детская музыка. Подхожу к двери и все ещë не решаюсь постучать. Чем я думал, когда ехал в эту глушь сам? Конечно, думал о том, что доверять никому нельзя, а Тиз занят слишком важным делом, чтобы отвлекать его на это. Сука. Слишком важное дело связано с ней… Пора бы признаться, что Эва уже основательно перетянула мой ориентир в свою сторону. Наивная девчонка, влюбившаяся в совсем неподходящего мужчину. И в фильмах обычно он исправляется, становясь хорошим, и все живут долго и счастливо. Но мы не в кино, а я не исправлюсь. И самым лучшим моим поступком будет оставить Эву, убедиться, что она выживет. А потом оставить. Тянусь к телефону, чтобы проверить координаты, и слышу, как за дверью разносится мужской голос: — … Да милая, только выброшу это… Отхожу в сторону, прислоняясь спиной к шершавой поверхности у двери и жду, кто же выйдет. Ладонью нащупываю рукоять Глока, охлаждая пальцы металлом, и готовлюсь к самому непредвиденному. Скрипнув, дверь открывается, разрезая темноту тёплыми лучами света. Секунда. Ещё одна. И ещё. Большая тень появляется на деревянных полах, постепенно увеличиваясь в размерах. Мужчина, держа в руках какой-то мешок, закрывает дверь, позволяя темноте вновь принять нас. Щелчок затвора расходится в тишине на многие метры. Не как угроза, скорее как предупреждение. — Подними медленно руки, — спокойно говорю, держа глок в вытянутой руке, — и повернись. — Неожиданная встреча, мистер Россо. Джон кажется слишком спокойным: не поднимает руки, просто медленно поворачивается, не отпуская чертов пакет. — Не ожидал тебя увидеть здесь, Амен, — его лицо, исполосованное морщинами страха, било резким контрастом с холодным ровным голосом. — Я пойду выкину мусор. Джон медленно спускается по ступеням, то и дело оглядываясь назад, пока я тихо иду за ним. — Убери это, — он машет в сторону пистолета, когда пакет с мусором гулко ударяется о дно пустого бака. Крупные капли дождя срываются с неба, ветер качает деревья и воет, поднимая сломанные пласты крыши соседского дома. Я не решаюсь убрать оружие за пояс, все ещё ожидая подвоха. — Любопытно, что ты… вы прячьтесь здесь. — Мы, то есть я, нигде не прячусь. Кто-нибудь знает, куда ты поехал? — добродушный голос мужичка, с которым я разговаривал на церемонии, давно улетучился, открывая истинное лицо серьезного человека. — Нет, я приехал один. — Кто-то знает? Саамон? Митч? Лора? — Из них никто. Мне нужны ответы, — Я киваю в сторону дома. — Зайдём или так и будем стоять мокнуть? Между нами отчетливо ощущается напряжение, каждое слово осязаемо пропитывается тяжестью гнетущих событий. Я все ещё не до конца понимаю, что Джон здесь делает, но вопросы задавать не спешу. Пальцы крепче сжимают пистолет, а я прислушиваюсь к каждому звуку вокруг, сквозь барабанную дробь усилившегося дождя. — В дом не пущу, — он указывает рукой в сторону металлической двери гаража. Я, пропуская Джона вперёд, смотрю в окна, где беспечно ходят фигуры, и пытаюсь понять, кто эти люди и что он здесь делает. Судя по досье от Тиза, мистер Льюис одинок чуть больше десяти лет. Жена его скончалась в больнице от рака за неделю до смерти моих родителей. После ни разу замечен с женщинами не был. Встречу выбить с ним очень сложно, если только ему самому это не нужно, всегда занят, часто в разъездах. Раз в месяц на несколько дней уезжает из города, чтобы почтить память жены, которую, по словам окружающих, слишком сильно любил. Уезжает в разные места, туда, где они хотели побывать… И тут я конкретно охреневаю, пока догадки червями въедаются в мозг. Дверь гаража скрипнув открывается, в нос резко ударяет запах пыли и машинного масла. Щелчок, и тусклый свет подвесной лампы, покачиваясь, выхватывает из темноты на удивление чистый стол с несколькими стульями рядом. — Садись, разговор, так полагаю, будет долгим, — я показываю рукой со все ещё сжатым в ладони глотком на мебель, а после убираю его за пояс. Джон проходит мимо стеллажей и, звякнув, берет гаечный ключ, чем вызывает во мне искренний смех. — И что ты сделаешь? Вскроешь мне им глотку? Не дури, я намного больше тебя, да и оружие поинтересней имеется. Он стоит молча, будто решается на какой-то отчаянный шаг. Вдруг дверь снова скрипит, я машинально хватаюсь за пистолет, выставляя руку вперёд. В проёме в ярком жёлтом дождевике стоит маленькая темнокожая девочка, лет восьми-девяти. — Папа? — ее звонкий голос с нотой страха резанул по ушам. «Папа». И тут мои догадки окончательно подтвердились. Он все десять лет скрывал семью. Вот только что за совпадение? Его жены «не стало» за неделю до происшествия с моими родителями… — Лиз, милая, иди в дом, мы сейчас быстро с дядей поговорим, и я вернусь. — Пап, а зачем ему пистолет? Мы в опасности? Нам снова переезжать нужно? Ты же обещал… Тихие всхлипы и горькие слезы заполняют и без того мрачное пространство. Джон провожает дочь к дому, но не заходит внутрь. Возвращается, уже совсем потеряв маску самообладания. — Ты пришел ко мне в дом, угрожая оружием! Ты вообще соображаешь, что творишь? — Ты знал, что моих родителей и отца Эвы собираются убить? — Что? — мой вопрос прерывает его гневную тираду, отразившись на лице искренним удивлением. — С чего ты взял? — Не трудно догадаться, если рассмотреть картину целиком. За неделю до смерти моих родителей твоя жена стремительно умирает от рака, а похороны проходят за закрытыми дверьми, только с самыми близкими. После ты открещиваешься от любых отношений, исправно раз в месяц на несколько дней уезжаешь из города. И все это время ездишь к своей семье. Ты подстроил смерть жены, то есть что-то знал, чего-то боялся. И продолжаешь бояться. Вот только не пойму, почему я смог это выяснить за несколько дней, а Митч и остальные за столько лет не догадались? — Потому что я действовал осторожнее, — он опустил руки на стол, ключ гулко стукнул металлом о деревянную поверхность. — А потом все они расслабились на насиженных местах. Они не переходят черту, я их не трогаю. Все работало как часы, пока… — Пока не приехал я? — Изначально, пока Лора не стала слишком пронырливый крысой. Продолжала бы дальше бухать, да сдохла от цирроза. Но нет, ей захотелось власти. Но здесь, эх, — он проводит рукой по мокрым волосам, прищуривая черные глаза, — тут я сам виноват. Все смотрел на Эву, хотелось, чтобы эта девочка, наконец, стала счастливой. Чтобы мать перестала ей съедать мозги и пытаться подложить под кого-то. — Так это ты надоумил ее мать ввязаться в дела мужа? — А ты думаешь, она сама смекнула? Ну, умом она, не обделена, конечно, только вот дура. Я ей дал нужные контакты, а она уже дальше пошла развиваться. Ход с вашей женитьбой был для меня неожиданностью. Она захотела слишком много власти. Здесь так не получится. Или твои руки будут по локоть в крови, или у тебя должно быть что-то, что реально склонит чашу весов. Чаще это информация. Иногда эксклюзивный товар. Но по опыту могу сказать, любой товар можно скопировать, подделать. Видел, как азиаты «Джорданы» шьют? Не отличить от оригинала, — Джон усмехается, присаживаясь на стул. Он заметно расслабляется, кожа на лице слегка разглаживается, и только оставленные морщинами заломы говорят о том, что несколькими минутами ранее он был сильно напряжен. — Так зачем ты приехал? — тяжёлое дыхание прерывается хриплым кашлем в кулак. — Джон, у тебя есть информация. Я хочу знать, кто убил моих родителей. И самое главное: почему ты не предупредил своего друга и отца Эвы о том, что его собираются убить? — Не все так просто. Я не могу вмешиваться… — Чушь! — я резко встал, ударив по столу ладонями, вместе с пистолетом. — Я не маленький мальчик, который поверит в сказки о том, что ты лишь сторонний наблюдатель! Почему ты не вмешался тогда?! Перед глазами проносятся образы улыбающегося отца, пожимающего руки Грегу и Джону. Я физически чувствую, как закипаю, ведь впервые подобрался так близко к ответу. Я сумел заглушить в себе боль, горечь утраты, чтобы двигаться дальше, но сейчас, когда мое самообладание пошатнулось произошедшим с Эвой, контролировать эмоции становится все сложнее. — Черт, Джон, они же верили тебе! — Они сами виноваты. Решили, что могут создать свою коалицию, что могут обойти всех участников. Грег стал предлагать хорошие идеи, но при этом все остальные остались бы без своей доли. Он стал получать угрозы… — От кого? Я не верю, что ты не знал! — Амен, мы обсуждали с отцом Эвы, что в случае угрозы, в первую очередь, мы обеспечиваем безопасность себе и своим близким. Я должен был позаботиться о своей жене. Грег позаботился со своей стороны так, как мог. Он знал, что спасти свою дочь можно, только лишив семью любой связи с бизнесом. Мы оба знали, что его в живых не оставят. — Почему не предупредили моих родителей?! — детская обида плавит жилы, внутренности варятся в гневном котле, поднимаясь паром в мозг и застилая глаза болью. — Мы их предупреждали. Но твои родители были уверены, что ни у кого из американских партнёров не хватит духу запятнать руки в крови итальянской семьи, потому что будет жестокая месть. Все, что говорит Джон, встречается с моим сопротивлением в принятии, хотя, опуская эмоции, я реально понимаю, что это в духе отца. Быть уверенным, что одно его имя заставляет врагов трепетать… — Он был прав, все его недоброжелатели были слишком трусливы, чтобы даже косо посмотреть в нашу сторону. Значит, это сделали те, кто были ближе всего. — Ты на верном пути… — Может, выиграешь нам часок-другой и сам расскажешь все? К чему шарады? Джон встает и отходит к металлическому стеллажу с пыльными инструментами и идеально чистой бутылкой виски, опустошенной примерно на треть. Два низких граненных стакана цокают о поверхность, после наполняются недурно пахнущим алкоголем. — Я могу сказать тебе имена, которые, кстати, я узнал уже после случившегося. Но для начала мне нужно понимать, что ты намерен делать? Переворот? А вывезешь ли? — Какие ты мне хочешь предложить варианты? — Ну, первое, что я хочу получить за информацию — уверенность, что о семье никто не узнает. Второе, что твоя месть, опять же, не коснется меня. Ты все сделаешь сам, не привлекая меня ни коим образом в свои махинации. И третье — если у тебя получится сделать всё и стать главой итальянской семьи, я останусь вести ваши дела. Хитрый чëрт. Маленькие черные глазки, окружённые морщинами, то и дело быстро перемещаются по предметам. Мы словно играем в покер, где каждый идёт ва-банк. Соглашаться на сотрудничество с ним сейчас для меня самое выгодное, но важно понять и разобраться, не хочет ли он моими руками просто убрать неугодных себе людей. — И да, пока ты будешь разбираться со всем — усмири свою жену. Я уверен, что Митч ничего мне не сделает за то, что я парочку зданий сделал своими. Но отношения портить не хотелось бы. Его условий становится все больше, но жажда знать правду слишком сильно сдавливает шею. Я могу сейчас пойти в дом и угрозами жизни его семьи выбить все детали, но с таким игроком лучше не ссориться. Уж точно не сейчас. — Как я могу быть уверен, что твоя рука укажет не на твоих врагов, а на действительно виновных? — Будь уверен, твои и мои враги носят одни и те же имена. И, конечно, у меня есть доказательства. Это единственное, что держит меня на плаву среди того дерьма. Я обладаю информацией о каждом, кто участвует в наших делах. И если со мной хоть что-то случится — копии улик разойдутся сразу же по разным источникам. Начиная от СМИ и заканчивая Интерполом, — он говорит обо всем с улыбкой, упиваясь своей негласной властью над всеми, кто считает себя сильнейшими этого мира. — Допустим, — киваю головой, продумывая уже наперед, как сделать так, чтобы мое имя не пополнило его портфолио. Телефон пронзительно звинит. — Ты что, не вырубил мобильник? Тебя могут отследить! — Этот не отследят. И доверенное лицо не в курсе, к кому и зачем я поехал, а потому можешь расслабиться. Для всех я сошедший с ума, ищущий того, кто накачал Эву до полусмерти. — Говоришь так, словно это неправда, — ехидно улыбаясь, он продолжает отпивать небольшими глотками виски. Ещё несколько уведомлений настойчиво разбивают воцарившуюся тишину и мнимое спокойствие. Ливий: «Лоуренс дала согласие на аборт» Тиз: «Аш в городе. Он у себя дома» Ливий: «Ты в курсе, что у Эвы есть муж, который наложил запрет на твое приближение к ней?» Тиз: «Аш наложил на тебя запрет на приближение к Эве» — Давай всю информацию. Я согласен на твои условия.