Сладости для (не)приторно любящих и любимых

— Тебе не холодно? — доносится прямо у уха, и Илья поворачивает голову на Руслана, который кладёт подбородок прямо на его плечо, мягко, по-свойски обнимая за торс обеими руками, и не даёт нормально затянуться вейпом, который Коряков спрятал от капель воды под рукав своего чёрного свитера. Та падает с неба такой тёплой, но на коже отдаёт слабой прохладой, на что тело отзывается ощутимой дрожью. Парни стоят под дождём без зонта, такие живые и уязвимые перед ним, друг другом и окружающим их миром. Знают, что обниматься так на набережной — небезопасно, и стоит скорее бежать отсюда, дабы не обрести лишних проблем, но ноги совсем не слушаются и не хотят уходить, оставляя их стоять на месте. — Неа, — отзывается Коряков коротко, чмокая брюнета в мокрый от дождя кончик носа, на что тот умилительно морщится. Руслан неотрывно смотрит на Илью, такого нежного и сладко хихикающего в попытке произнести что-то вроде: «С тобой все попытки спокойно дышать — тщетны» –, и встречается взглядом с его замечательными чистыми радужками, всматриваясь в которые, можно понять, что те отражают цвет пасмурного неба, раскинутого над ними сероватой дымкой. Тушенцов совсем не хочет выпускать его из крепкой хватки своих рук, пусть и знает, что Коряков никуда не денется и точно от него не убежит. Парень показательно пытается сопротивляться, но буквально через несколько мгновений обмякает в Руслановых руках и умудряется вдохнуть дым всеми лёгкими даже так, отчего тут же начинает жутко кашлять. — Эй, прекращай себя травить этой сладкой отравой! — возмущается Руслан насмешливо, но Илья прекрасно понимает, что тот беспокоится за него чистосердечно. — Ладно-ладно, — откликается парень, продолжая кашлять во влажный шерстяной рукав своего свитера. Убирает «под» в карман кожанки Тушенцова и застёгивает его, дабы ничего не промокло, а затем настойчиво тянет парня в сторону их любимой лавочки прямо у морского порта. Руслан, очарованный видом Ильи перед собой, упускает тот момент, когда тот оказывается сидящим на его коленях, мигом снимает с себя влажный свитер, оставаясь в тонкой хлопковой футболке, и принимается его целовать-целовать-целовать, не намеренный отлипать от Тушенцова ни на секунду. Парень касается его так чутко и пылко, что кажется, будто контакт между ними электризуется и посылает нервные импульсы по всему телу. Кожа от взаимодействий с Коряковым кажется такой бешено чувствительной, что Руслан млеет оттого, как превращается в лужу под его наплывом и не может ничего с собой поделать (да и совсем не хочет, если быть с собой честным). Жаль только очень, что всему хорошему свойственно быстро заканчиваться: Тушенцов помнит, как ласки Ильи прекратились в момент, когда они услышали гневный крик случайного мужчины недалеко от себя. Зеленоглазый в миг встрепенулся, поднялся со скамейки, взял парня за руку и рывком потянул его, намереваясь побежать, что есть мочи, туда, куда глаза глядят. — Нельзя было этого делать, мы здесь совсем беззащитны! — кричит он отчаянно, когда погоня за ними не прекращается, а количество парней за ними лишь увеличивается, как и темп их общего движения. Илью окутывает страх, и Руслан явно чувствует это всем своим нутром. Панике нельзя сейчас всё загубить, и Тушенцов жутко злится, что сейчас они вынуждены давать дёру просто потому что позволили себе любить не в том месте и не в то время. Однако всё, что он сейчас может сделать, дабы остаться в целости — просто бежать со всех ног и делать ровно столько рывков, сколько требуется, чтобы Коряков ни в коем случае не останавливался ни на секунду, потому Руслан вдыхает концентрированную ярость всей грудью и тянет Илью за собой с новой силой.

***

Оба не помнят момент, когда оторвались от толпы, но, к счастью, в этот раз судьба их действительно уберегла. В квартиру они влетели, давно никем не преследуемые, и Руслан правда благодарен вселенной за то, что место их проживания осталось в секрете от конченых ублюдков. Илья дрожит всем телом, конечности буквально колотит оттого, насколько сильно он напуган и ошарашен ситуацией. Если Тушенцов переживал на собственной шкуре случаи, когда его догоняли, то сам Коряков сталкивается с таким ужасом впервые, и всё ещё не может осознать, что это может быть их реальностью. — Тише-тише, всё обошлось, я рядом, — шепчет брюнет ему на ухо, меняя их насквозь промокшую одежду на сухую в ванной, после того, как они смывают с себя всю эту «грязь» и обиду. В душе всплывает мысль о вязанном свитере, чья каждая нитка была пропитана воспоминаниями, который так и остался киснуть на злосчастной лавочке, некогда былой самой драгоценной и любимой. Руслан понимает, что после такого именно на неё Илья не вернётся даже под дулом пистолета, и жутко злится, ведь считает, что они никак не провинились и ничем не заслужили такого бесчеловечного отношения. По выходу из ванной парень всё так же плачет, сжимая Русланову руку в своей ладони, второй прикрывая рот в попытке заглушить собственные всхлипы. Кареглазый отводит его в спальню, располагается на кровати, и парень усаживается на колени Тушенцова точно так же как там, на скамейке у причала. Обнимает всем телом и лепечет прямо на ухо: — Ты ведь сделаешь всё то, о чём так клялся там, на набережной? Жмётся так, словно отпустит и Руслан исчезнет прямо у него на глазах, как в самом чудовищном сне, и не отрывает взгляд от внимательных зрачков, в которых видит своё зареванное отражение. — Поцелуешь меня и будешь любить, как самый преданный моряк? Кажется, что парень хочет что-то сказать, ответить. Что есть множество слов, которые он мог бы произнести прямо сейчас. Но в голове возникает туман, на фоне которого трепещет лишь одна яркая мысль: «Действуй». Руслан накрывает губы Ильи своими и чувствует, как все те преграды, которые пытается им навязать жизнь, спадают, как увесистая цепь с громким звоном, и отпускают. Руки сами проникают под пижаму Корякова, блуждая по горячей коже свободными касаниями, и тот ластится, придвигаясь ближе, теснее, так, словно желает слиться с Тушенцовым в единое целое и никогда более с ним не разъединяться. Руслан вдыхает всеми лёгкими запах Ильи, прижимаясь носом к его исцелованной вдоль и поперек шее, и закрывает глаза, стараясь запомнить его так, как если бы это была его последняя возможность ощутить аромат любимого. — Моя мать беспокоится о нашей безопасности, — хнычет Илья еле слышно, но его тут же успокаивают до безумия приятным ощущением языка на своих ключицах, которое напрочь выбивает из головы всё лишнее. — Не верю в Бога, но верую в то, что ты мой спаситель, Илья, — произносит Тушенцов так вкрадчиво, что парень теряет всякий дар речи на мгновение. — Очень люблю тебя и уверен в том, что милостивая судьба убережёт нас ото всех бед. Мы уцелеем. Руслан собирает губами дорожки солёных слёз с красных щёк Ильи и не смеет прикрыть глаза даже на мгновение — кажется, что нельзя терять возможность лишний раз наблюдать за этим воплощением чуда на Земле. Он не может оторваться от такого совершенного Корякова на своих коленях. Завороженный Тушенцов замирает на мгновение, осознавая для себя очень важную вещь: их близость — это больше, чем просто физический контакт. Это слияние двух созданных друг для друга душ, сплочение того, что всегда было предназначено для долговечного союза. Прямо сейчас быть рядом с Ильей ощущается, как жизненный долг и ключевая потребность, за невыполнение которой что-то свыше может запросто перерубить доступ к кислороду. Это сумасшествие, но идти на поводу у желаний — так блаженно, что Руслан даже не пытается сопротивляться. Илья накрывает пальцы его левой руки своими губами и смотрит так преданно, что парню думается, его сердце разорвётся от любви. Зелёные глаза всё ещё слабо блестят от слёз, но в них больше нет той смеси тревоги и страха. Коряков словно отдаёт все свои силы на то, чтобы развеяться и раствориться в том, что чувствует. И сделать из Руслана ведомого ему тоже ничего не стоит, чем он откровенно пользуется. Одежда спадает на пол так легко, как будто там и было её место, и давно стоило избавиться от этого явно лишнего груза. Вещь за вещью перестаёт сковывать тело, и парни предстают перед друг другом абсолютно нагими, такими открытыми и уязвимыми, что сиё единение становится актом по-истине самой тесной душевной близости. Желание быть ближе, слиться в единое целое погружает в себя с головой, и никто не норовит ему противиться. Становится так голодно до телесных ощущений, что терпеть искушение более не представляется возможным. Руслан всё так же наслаждается видом своих пальцев в мягких влажных от слюны губах и бредет второй ладонью по пояснице парня ниже, оглаживая левое бедро в надежде получить большее. Лицо Корякова приобретает хитрый вид, и он ведёт языком по подушечкам пальцев в своём рту до того дурманяще хорошо, что Тушенцов стонет лишь от этого. Илья безоговорочно ведает о том, что и как ему делать, дабы раскалить Русланову кровь в жилах до предела, и того от этого ведёт неописуемо. Разве может нечто столь благодатное и изумительное являться чем-то порочным и неправильным, а эта душевная близость приравниваться к чему-то запретному и достойному наказания? Руслан теряется в этих вопросах, на которые так и не сможет найти справедливого ответа, но сейчас они спешат покинуть сознание, и Илья этому очищению умело содействует. Если бы Коряков не был человеком, он наверняка бы являлся материей, такой тягучей, пластичной, персикового цвета, и был подобен северному сиянию — ярким, чарующим и очень редким. Настолько, что любоваться им было бы сродни неслыханному чуду, постичь которое доводится лишь избранным. Руслан же являлся бы слепящей красной кометой, которая при столкновении с астероидом озаряет безграничный космос огненно-рыжим светом, оставляя за собой след, видимый жителям всех планет данной галактики. Они не противоположности, потому не контрастируют, а идеально сочетаются друг с другом, и их дуэт создаёт совершенную гармонию. Оба восхищены друг другом, но не возводят это в покровительство, ведь быть вместе — так просто. Что-то усложнять совсем не хочется. Хочется наслаждаться моментом. Моментом, в котором Руслан и Илья берутся за руки, мягко переплетая пальцы меж собой, и сливаются в медленном, плавном поцелуе. Таком мажущем и очень чувственном, словно не виделись очень долго, и впервые появилась возможность воссоединиться. Свободная рука Тушенцова тянется ниже, обхватывая плоть Ильи влажными от его языка пальцами, и он чувствует растущее желание своей любви. Ведёт ладонью размеренно, бережно и ощущает, как Коряков тихо стонет прямо в поцелуй. Руслан постепенно отлипает, и парень видит в карих глазах напротив столько верности, что, кажется, тот копил её в себе всю свою жизнь. — Ты мне нужен, — произносит Тушенцов, оглаживая большим пальцем руку в своей. — Я с тобой, — выдыхает Илья, прикрывая веки от движения на своей чувствительно отзывающейся плоти. В голове так пусто, всё внимание заостряется на ощущениях. И эмоциях. Кажется, будто вулканы внутри них обоих начинают разгораться, ибо иначе он не знает, почему касания кажутся такими горячими, едва не обжигающими, а воздух вокруг становится таким жарким, будто парни очутились в знойной пустыне посреди лета. Дыхание сбивается, а тактильные ощущения обостряются, как если бы нервные окончания по всему телу в миг стали вдвое чувствительнее обычного. Может, на Корякова так действует тот яд, что Руслан, по мнению отвергающей семьи и религии, впрыскивает в него этим взаимодействием, своим присутствием рядом? Конечно же нет, да простит его Боже, коль создал его таковым, каковым он является. Просто принимать кого-то таким, какой он есть — по-истине непростая задача, и не все готовы что-то делать для этого, справляться с трудностями, как-то делает Тушенцов, что никогда не оставит в одиночестве тогда, когда бывает необходим, как те, кто выступает против «порочности», «совершения греха» и «содомии». Сейчас Илья напрочь забывается и вовсе не думает о том, что они «какие-то не такие» и занимаются чем-то «запретным». В моменте лишь секундно пробегает мысль о том, что зря он тратил годы на попытки быть не собой и попытки проникнуться чувствами к тем, кому его сердце не может принадлежать. Легче стало лишь тогда, Коряков перестал от себя бежать. Легче стало лишь тогда, когда он позволил себе любить того, кого душа взаправду желала. Мысль проходит мимо вскользь, и парень на ней не фокусируется, вновь возвращаясь в реальность, где его любимый мужчина делает ему очень хорошо, и это так правильно. Илья укладывает свой лоб к нему на плечо и еле слышно скулит, ведь, думается, нельзя чувствовать так много одномоментно. Он касается совсем твёрдого и влажного Руслана, ведь хочет доставить ему то же удовольствие. Тушенцов, неожидав, замирает, размыкая пухлые губы, рвано выдыхает прямо на ухо Корякова и льнёт ближе, так, что расстояние между ними практически сокращается в ноль. Илья никуда не спешит, и от этого темпа ведёт невероятно. Он сжимает ладонь парня в своей крепче и подаётся бёдрами вперёд, насколько это позволяет вес сидящего на них. Мысли в голове путаются, и рука Руслана застывает, переставая двигаться на возбуждении Корякова, но всего один толчок в кулак возвращает его обратно. — Нам бы сменить положение, — прерывисто произносит Тушенцов, закатывая глаза. — Ноги затекли… Очень. Илья открывает глаза и послушно перелезает на кровать, морщась от того, какая неприятная дрожь покрыла всё тело. Разминает тело и охает, когда Руслан оказывается позади него, прижимаясь всем телом и своим ощутимым желанием к бедрам, обнимает крепкими ладонями талию и нежно шепчет на ухо: — Сведи ноги, пожалуйста. Коряков безоговорочно слушается и плотно сдвигает колени, так, что между бёдрами становится очень узко, ведь не подчиняться беспрекословно тогда, когда слышишь этот чуткий бархатный голос — попросту невозможно. Илья упускает момент, когда Тушенцов чудным образом где-то находит смазку и распределяет её по своему жаждущему возбуждению, но всего спустя несколько мгновений ощущает, как между сведенных бедёр становится очень тепло и влажно, а Руслан плавно скользит между ними, целиком прислоняясь туловищем к его спине. Всё кажется таким близким, интимным, чувственным и откровенным, словно акт любви между ними происходит впервые. Возможно, так и есть — парни думают, что сегодняшний день особенно укрепил их связь. Будто отныне они сплочены сильнее и представляют друг для друга более устойчивую опору. Руслан обнимает Илью всей рукой, плотно притягивая его к себе, как бы ложится на него сверху, а второй накрывает его изнывающую плоть, сам не переставая двигаться. В пространстве вокруг них витает вихрь из энергии и эмоций, который погружает в свою дымку, не позволяя спокойно дышать. Коряков скулит от переизбытка чувств и осязаемых ощущений, а Тушенцов над ним низко стонет, всё ближе оказываясь у пика наслаждения. Так громко, тесно и блаженно, что терпеть это более не представляется выносимым. Всего несколько синхронных толчков и оба чувствуют, как благое освобождение наконец накрывает парней с головой, сплочая их в единое целое. Семя пачкает кожу и постель, а Илья и Руслан стонут в унисон, замирая хрустальной статуей вдвоём. Тела кажутся такими грузными и ватными, что они не выдерживают долго и валятся на кровать. Лежат в обнимку грязные, в поту и обессиленные, но такие счастливые, довольные и удовлетворённые, что это теряет какое-либо значение. Их союз — про уют, ласку и единение двух гармонирующих душ, который однозначно переборет все трудности, неприятие и отвержение. Они любят. Всё остальное не имеет и малейшего смысла.

***

Всего через пару часов Илья и Руслан чаёвничают на кухне в тёплом ламповом освещении и беззаботно болтают о том, о чём сами не смыслят. На столе гармонично стоят кусок сметанника Корякова, который тот запивает чёрным чаем с молоком, самым простым, пакетированным, и горячий, обжигающий глинтвейн Тушенцова, налитый с пылу-жару, в роскошной металлической кружке, которую тот себе купил во время отпуска. — Ладно, дай попробовать, заинтриговал, — ухмыляется Руслан, забирая чайную ложку Ильи, которой отламывает пирог. С задумчивым видом смакует его на языке и говорит: — Вкусно! Он со сгущёнкой, говоришь, да? — спрашивает он и бёрет в рот ещё кусочек. Зеленоглазый, наблюдая за этим, мягко посмеивается и отвечает, отпивая чай из своей расписной чашки: — Да, со сгущёнкой. Но не приторный же, скажи? Я за это его обожаю, после него не приходится заливать в себя канистру кипятка. — Не приторный, но со своим глинтвейном я его есть всё равно не смогу, — произносит Тушенцов, повторяя за парнем жест со своей кружкой. Делает это так спокойно, что Коряков искренне удивляется тому, как тот не прожигает себе глотку насквозь. — Так о чём мы говорили? — Мы говорили о том, что меня всё это тревожит, — в моменте тускнеет Илья, опуская взгляд на содержимое своей чашки. — «Всё это» — это что? — Наши отношения, — произносит Коряков, но тут же исправляется, замечая, как Руслан меняется в лице. — Нет-нет, в отношениях всё более, чем хорошо. Я говорю про семью. То, как они отвергают нас. Все, кроме мамы, — тянет он уныло, и ладонь на столе тут же оказывается накрытой рукой Тушенцова, который не перебивает, но хочет поддержать без слов. — И сегодняшняя ситуация оказалась солью на ранах. Не нравится мне такое отношение, мы ведь ничего им всем не сделали… — Илья, — зовёт Руслан мягко и ловит его взгляд, когда тот поднимает голову. — Мы в России. Здесь нельзя надеяться на то, что что-то изменится в ближайшее время, — он осекается, когда видит, как Илья стискивает зубы на данной фразе. — Извини, наверное, это звучит резко. Просто пойми, мы вдвоём не можем поменять эти вековые уклады при нынешних… обстоятельствах, — власть в контексте не хочется упоминать от слова «совсем». — Нас отвергают не все. Тебя очень любит твоя мама. И я, — Коряков на это признание тепло улыбается, и Тушенцов улыбается ему в ответ. — Поэтому я выбираю тебя, а не свою семью, ведь выступая против моей любви, они выступают против меня самого, — произносит Илья так искренне, что даже глухой, пожалуй, это услышит. Он тянется через стол, дабы поцеловать Руслана, но тот слишком широкий — не получается — и парень хохочет, собираясь встать из-за стола, но Тушенцов придвигается к нему сам и целует. Сливается с ним губами всё так же нежно, как и весь сегодняшний день — настроение сегодня такое, чуткое и бережливое. Переводить свои чувства в яркую страсть совсем не хочется. — Меня ещё так вымораживает, как они строят из себя верующих, хотя не способны перебороть своё осуждение и готовы отказаться от брата и сына, просто за то, что я в отношениях с мужчиной, — устало вздыхает Коряков, когда они разрывают поцелуй. Настроение у него правда ощутимо упало — последние полгода состояние и мысли на этот счёт стабилизировались, но порой «рецидивы» всё же случаются. Так бывает. — Илья, мы не так долго вместе. Рано или поздно они свыкнутся с этим фактом, просто нужно время, и всё наладится, — Руслан подпирает голову свободной рукой, наблюдая за тем, как парень совсем поник, даже не прикасаясь к своему сметаннику, который всего десять минут назад ел с большим энтузиазмом. — Не так долго? Почти три года, Руслан. Это не малый срок. Тушенцов нервно выдыхает. — К сожалению, такого срока тоже бывает недостаточно. Очень сочувствую, что тебе приходится выбирать, правда. Я понимаю, как ты скучаешь, — из-за настенного освещения слёзы в уголках глаз Ильи особенно заметны, и парню на это смотреть по правде больно. — Может, они передумают и годовщину мы отпразднуем все вместе, — озвучивает он надежду, пусть и знает, что это маловероятно. — Навряд ли. — А если нет, то проведём её с моей семьей и твоей мамой, — улыбается Руслан уголками рта, и Коряков делает то же в ответ. — И чудно, — хмыкает тот, поднимаясь из-за стола, дабы прибраться, и вытирает рукавом пижамы влагу со своего лица. — Ладно, хватит раскисать, давай займёмся чем-нибудь позитивным. — Например, пойдём глянем «Бесстыжих»? — хитро приподнимает бровь Тушенцов, и прижимается всем телом к Илье, обнимая его сзади, пока тот моет посуду. Целует в щёку и кладёт подбородок на его плечо, такой довольный, как если бы они не провели весь день вместе. — Я смотрю их, когда мне морально тяжело, и понимаю, что свет в конце туннеля обязательно есть, а выход точно найдётся. — Потому что у них всё настолько паршиво, что свои проблемы начинают казаться детскими? — закатывает глаза Коряков, но делает это по-доброму. Всё же ласки любимого человека правда способны растопить сердце за считанные секунды. — Знаешь, я никогда не могу запомнить, на каком сезоне мы остановились, потому что они в абсолютно каждом трахаются, употребляют и творят отборную дичь. — Зато этот сериал никогда не бывает скучно смотреть, — подмечает Руслан, но ловит на себе такой откровенно насмешливый взгляд Ильи, что пародирует его мимику, ведь лучшая защита — это нападение. Тот тут же смущается и отворачивается, продолжая намывать давно чистую тарелку. — Ну что, тогда не будем? — хмуро произносит он, но из объятий не выпускает. — Будем, конечно, — отвечает Коряков и ставит последнюю чистую кружку из раковины в настенный шкафчик, а затем поворачивается к нему и глядит своими хризолитовыми глазами так влюблённо, словно вместе они первый месяц, а не почти четвёртый год. — Бля, Илюш, когда ты делаешь такой взгляд, мне хочется рыдать от умиления, — озвучивает мысль вслух Тушенцов, но парню такое чистосердечное откровение, судя по всему, совсем не нравится. — Тьфу, блин, всю романтику момента испортил, — раздражается Илья, тут же выпутываясь из руслановых объятий, и спешит в спальню. — Да что не так-то? Я обожаю, когда ты так на меня смотришь, сразу себя таким нужным и любимым ощущаю, как бы слащаво это не звучало! — следует за ним Руслан вдогонку и оказывается в комнате тогда, когда Коряков уже сидит с ноутбуком на коленях и сосредоточенно стучит пальцами по клавиатуре. — Пизди меньше, я тебе второй раз за день давать не собираюсь, — шутит Илья и сам же прыскает со сказанного, всё так же не отрывая глаз от монитора. — Я и первым более, чем удовлетворён, — подыгрывает Тушенцов, плюхаясь рядом на кровать, подползает ближе и залезает под одеяло, обвивая парня всем телом, словно ленивец ветку дерева. Плывёт в довольной улыбке и направляет взгляд на экран, на котором загружается сериал. Когда давно выученная наизусть заставка воспроизводится, Коряков задумывается о том, что является мышью в руслановых руках. Только тот не съедает его свирепо целиком, а заводит себе лучшего друга, за которым будет бегать по всей квартире лишь за тем, чтобы дать кусочек сыра и погладить лапой по голове, а ещё, желательно, облизать целиком с ног до головы и уложить рядом с собой спать под лучами тёплого солнца. Кажется, Руслан не совсем «правильный» кот, но Илье вместе с ним так хорошо и уютно, что он даже не против делиться с ним своим сыром, временем и любовью. Он думает о том, что, несмотря на такой насыщенный день, проведённый вместе, Тушенцов всё равно придёт к нему и во сне, ведь сейчас отчего-то даже девятичасовая разлука с ним кажется долгой. Конечно, такую тягу к своему молодому человеку Коряков чувствует совсем нечасто, но иногда потребность быть рядом накрывает с головой, и он не может ничего с собой поделать (да и не хочет, на самом деле). — Я тебя люблю. Очень, — произносит Илья вполголоса, пока на экране кого-то в очередной раз пытается повязать полиция, а сам он перебирает в пальцах мягкие коричневые прядки волос, в которые можно целиком зарыться ладонью, ведь те здорово отросли. Голова парня лежит на его коленях, но это отнюдь не порочно. — И я тебя очень люблю, — признаётся Руслан в ответ, сдерживая в себе порыв закрыть к чертям ноутбук и целоваться с Ильёй весь вечер, потому что любви по венам течёт правда чересчур много, и выражать её хочется несказанно открыто. В общем-то, он решает себе ни в чём не отказывать, и в момент, когда серия завершается, Тушенцов отставляет ноутбук в сторону, сам поудобнее усаживаясь на кровати, и накрывает губы Корякова своими, которыми сегодня по какой-то причине никак не может насытиться. Вот только нет в этом никакой страсти. Лишь выражение чувств, таких светлых и закрепившихся годами, которые хочется продолжать растить и теплить их в себе всю жизнь, как их совместное маленькое деревце. Недалеко от моря.