Цель

Шэнь Цинцю задумчиво поглаживает свою чистую кожу между пальцами. Там, где у его Бинхэ был шрам. Там, где у Ло Бинхэ теперешнего его нет. Он хотел бы радоваться: сколько раз он просил свести и его, и тот, что на груди, чтобы не напоминали Бинхэ о горьком прошлом. Он боялся, что когда-нибудь Бинхэ, в очередной раз поворошив в своей памяти дни Собрания Союза Бессмертных или Цзиньланя, справедливо решит, что Шэнь Цинцю не стоит его любви. Что, может быть, все-таки стоило его четвертовать. Бинхэ и впрямь покинул его. И в то же время он здесь, совсем рядом. Шэнь Цинцю крупно вздрагивает, когда такие знакомые руки обхватывают его талию со спины. Ло Бинхэ шепчет низким, бархатистым голосом прямо в его ухо, перемежая «баобэй», «муж» и «шицзунь» с грязными словечками и целомудренной похвалой. От него пышет жаром здорового человека и демона с горячей кровью. Шэнь Цинцю отстраненно замечает, что его руки, сплетенные с чужими, холодные так, как не были холодными даже в период его отчаянного хикканства и в одинокие дни Бездны, когда он «потерял душу от горя». Вот уж действительно он теперь «вдовушка» — а вроде, и нет, и не судачит никто без повода. Казалось бы, его организм бесится с жиру, выдавая реакции стресса с легкой руки, потому что его муж вдруг улыбнулся не так широко, как обычно и уж тем более как раньше. Он ест трижды в день, еще чаще — перекусывает с чаем, и спит столько, сколько требуется, а под чутким надзором Ло Бинхэ ни один кошмар не подступает к нему. …Его реальность — один большой кошмар. Во снах он находит забытье. Там его Бинхэ, там всегда ласково светит солнце над бамбуковой хижиной и шумят дети. Там Самолет-бро и разговоры за чаркой ядреного вина, когда нет никакого завтра и только сейчас; там Лю-шиди, Му-шиди, Чжанмэнь-шисюн; там рыжие ленточки в волосах Ин-эр и еще юный Мин Фань. Ло Бинхэ ловко подворачивается под рукой и ставит перед ним на стол с тихим стуком поднос. От тарелок валит пар, и пахнет, как всегда, восхитительно. Шэнь Цинцю ненавидит то, насколько Ло Бинхэ хорош во всем, что ненавидеть то, что он делает, не выходит. Протагонист и впрямь идеален во всем, за что бы ни взялся: таков закон жанра. И в готовке, и в уборке, и в постели. У Шэнь Цинцю больше никогда не болит поясница и задница, он теряется в удовольствии и выдерживает марафоны — и, честно говоря, о чем еще желать? Их интимная жизнь с Бинхэ была, мягко говоря, весьма неудачной, пусть постепенно улучшающейся, но по-прежнему несравнимой с той, что может обеспечить жеребец с опытом гарема из сотен красавиц. Кто знает, что с этим гаремом стало. Что стало с тем миром, откуда пришел этот Ло Бинхэ, оригинал. Нет пределов тому, на что он способен. Руки Ло Бинхэ свободно бродят по его телу, оглаживают бока, переплетают пальцы. Шэнь Цинцю в попытке отвлечься мимоходом хвалит обед, и, разумеется, Ло Бинхэ отвлекается, чтобы рассказать, сколько стараний вложил, чтобы учителю понравилось. К тому моменту, как Шэнь Цинцю съедает половину, он замечает, что что-то с мясом не так. Это не дает ему покоя. Ло Бинхэ с невинным видом утверждает, что ничего не добавлял, конечно же. Шэнь Цинцю об этом не забывает. Несколько дней спустя он впервые за луну выходит из дома, чтобы прогуляться по пику. На Цинцзине с недавних пор странно пустынно и тихо. Дети больше не бросаются ему в объятия и не галдят, завидев за его плечом грозного Ло Бинхэ. В бамбуковой роще не резвится пара короткошерстных монстров, подаренных Лю Цингэ. Шэнь Цинцю спрашивает Ло Бинхэ, знает ли тот что-то об этом, в конце концов теперь все дела, просьбы и сплетни проходят через него, прежде чем попасть в руки самого Пикового Лорда, как ни иронично, и то не всегда. Ло Бинхэ все с тем же тошнотворно невинным видом интересуется, понравился ли ему обед несколько дней назад. …Шэнь Цинцю, великого бессмертного мастера, рвет в ближайшие кусты, и надежные руки мужа аккуратно поддерживают его и собирают волосы, и от этого становится только хуже. Ло Бинхэ с тех пор считает, что у него аллергия или что-то вроде того. Пусть считает. Шэнь Цинцю не находит в себе сил ничего сказать. Шэнь Цинцю не находит в себе сил ничего сказать и на собраниях, и в разговоре с Шан-дадой. Он чувствует тяжелое присутствие, взгляд Ло Бинхэ спиной, он знает, что тот совсем рядом, даже если никак не выдает себя. Может быть, это паранойя. Шэнь Цинцю слишком нервничает в последнее время, а это нехорошо сказывается на старческом здоровье, знаете ли. Шэнь Цинцю знает, что ходит по тонкому льду. Это игра без правил, где можно проиграть, но не выиграть. Если сказать, то что? Начнется война? Сколько жертв она принесет? Ради чего? Да и сможет ли мир объединиться? Сможет ли победить того, кто полностью овладел Синьмо? Кого не остановит ничто и никто? Кому нечего терять и нет границ, за которые он еще не ступил? Если не сказать, то хрупкое равновесие сохранится. Все продолжат делать вид, что ничего не происходит, задыхаясь от напряжения в воздухе. Если не сказать, то все продолжится так, как есть. Все продолжится. Это одновременно и хорошо, и хуже всего на свете. Шэнь Цинцю не знает, сколько сможет терпеть, сможет ли он выждать столько, что просто-напросто смирится, и сколько сможет терпеть Ло Бинхэ. Когда ему наскучит, что он сделает с ними, с очередным своим учителем? Шэнь Цинцю передергивает плечами, будто от холода, и улыбается, принимая заботу мужа, когда тот заворачивает его в черные меха, расшитые золотом. Шэнь Цинцю перестает походить на себя. Он перестает чувствовать себя собой. Он перестает чувствовать, что живет, что хочет жить, если все так. Да, сбежать снова было бы проще всего. Он всегда был трусом. Но, чтобы вырастить растительные тела, нужно сказать кому-то, а Ло Бинхэ слышит все; нужно в первую очередь решиться на побег, а Шэнь Цинцю никогда не умел сначала принимать решения и ответственность за их последствия, а потом сбегать. Он еще не готов умирать совсем. …Сны перестают быть безопасным местом, когда Ло Бинхэ решает, что половину дня проводить по отдельности, даже лежа в обнимку в одной кровати, — слишком большая роскошь для него. Шэнь Цинцю старается спать тогда, когда тот слишком занят, и перехватывать время подремать между делом. Ах, к тому же он так мил, когда засыпает за книгой, нежась в солнечных лучах, его так приятно заботливо накрывать пледом и переносить в кровать, нежа свое самолюбие, правда. Это всего пару шичэней в день, но это лучше, чем ничего. Его стандарты, кажется, пробивают дно. И в то же время он все тот же Шэнь Юань, ленивый миллениал, согласный только на самые удобные одежды, самую мягкую перину и самые вкусные яства. А кто может их обеспечить, если не главный герой? Да и разве не был он его главным фанатом, разве не читал ради него миллионы слов самолетовского ширпотреба? Все правда не так плохо. Но почему-то немного прохладно и мурашки ползут по спине. Наверное, ныне властвуют северные ветра.