Тёмная сторона города

— Что, блять, произошло?! — злобно рявкнувшего босса словно никто не замечал, бегая по особому отделу в своих делах. Браслет на его руке сходил с ума, разбудив через час надрывного пищания посреди ночи, и на звонок Алуне та только выдала абсолютно сухое «не сейчас», заставив того прикатить посреди ночи наплевав на все сигналы светофора. — Да вы охере… — и он увидел Афелия. Точнее то невразумительное нечто, что осталось — обгоревшие волосы, изорванная одежда и кожа, прижаренные к плоти ремни и крепежи и остатки правой руки, словно лежащие отдельно от тела. Головорез отшатнулся от ехавшей каталки, что везла пациента на операционный стол. Он не мог поверить в увиденное. Словно жуткий сон оно сковало разум, не давая осмыслить произошедшее. К нему подошла бледная тень — на лице девушки не было и намëка на какой либо цвет кроме белого, даже искусанные губы оставались бесцветны. Голос подвëл полукровку, и он шëпотом обратился к живому призраку. — Что случилось? — Он… Попал под обвал. От взрывов. Склад загорелся. Мы с трудом нашли его по сигналу. А ты зачем?.. — То есть зачем?! — крик бойца эхом отражался от стен, но глава больницы даже не шелохнулась. — Мои часы начали сигналить и заткнулись, так я и понял, что что-то случилось. Но не это же черт побери? Это что? Нападение? — Нет, он… Сам туда пришëл… — Что?! — голос походил на звериный рык. Да и сам Сеттрих больше напоминал сейчас одичавшего зверя, что срывался на невинной девушке. — Хочешь сказать, он попëрся куда-то под взрывчатку, а ты его не остановила?! — Я не знала, — холодно ответила Алуна, попытавшись пройти по коридору. — То есть нахрен не знала? Он же каждый шаг тебе докладывает, как верный пëс. Ты хоть знаешь зачем?! — Да… Освободить заложника. Мы нашли… Еë рядом. Относительно целую. — Что за заложник? — Одна из твоих чëртовых шлюх! — на повышенных тонах ответила беловолосая, разворачиваясь и идя в свой кабинет. Головорез замер, не поняв последних слов. А после вспыхнул ещë сильнее, без разбору толкая всех мешающих на пути. Стоило зайти внутрь и открыть рот, как в оконной раме возник силуэт незнакомца. Он без труда смог забраться в единственное окно, в которое ещё не установили защитные решётки. — Мисс Алуна. Прошу простить за способ моего появления перед вами. Но если я верно понял шум, ситуация у нас безотлагательная. — А ты, сука, кто такой? — вместо девушки рявкнул полукровка, подойдя вплотную к мужчине. Его лицо было целиком закрыто, костюм в знакомом деловом стиле был в схожей стилистике и возможно по функционалу, давая неизвестному без труда забраться по стене больницы. Но мужчина в маске прошёл вглубь комнаты, проходя мимо главы арены к хозяйке больницы. — У меня много имëн: кто-то зовëт Посредником, кто-то Скальпелем. Но это не важно. Я друг Афелия, и ваш, госпожа Алуна, соответственно, — директриса упала в кресло, смотря в белые глазницы на непроницаемой тканевой маске, что закрывала целиком голову и уходила в облегающий костюм. — И ты же гость без лица? — уточнила девушка, вспоминая один из странных паролей, что говорил ей брат. — Второй из гостей, если быть точнее. Серый, а не белый. Каково его состояние? — Сердце бьëтся с прерываниями, каждый раз реанимируем. Большая потеря крови. Мы можем уже не успеть ему помочь… И он… Умрëт на операционном столе. Не говорю сейчас даже за сохранность руки, — от услышанного красноволосый вновь застыл, пытаясь переварить услышанное. Неизвестный же господин не менялся в безучастности маски вместо лица и ровном голосе. — Я могу помочь. У меня есть запас очищенной крови, что он сдавал перед дозой ноктума, — незнакомец достал телефон, — это Скальпель. Кровь Ангела в его больницу доставь. Который Птенец. Под моë честное слово. Срочно. У вас секунды. Вас пустят через все КПП по коду «пустая кровь». Миссис… — Просто Алуна. Я поняла, — девушка нажала на кнопку в телефоне, звоня прямиком в охрану. — Пропускать без досмотра тех, кто придëт со словами «пустая кровь». Кровь из их доставки привести в готовность и переливать Афелию. У нас нет времени на тесты. Выполнять. Откуда? — Он долго работал на нашу организацию, и иногда ему нужно было также восстановить потерю крови. Когда мы узнали, что другая ему из-за особенностей не подходит, мы с ним договорились о сдаче крови в банк до нужного момента. Думаю это тот самый момент востребования. — Откуда ты, херня в маске, всë знаешь? — золотое пламя заволокло глаза, и боец без предупреждения развернул незнакомца и врезал по лицу, на что тот пошатнулся от мощного удара, довольно быстро вернув равновесие и выпрямившись, но оставаясь стоять точно там же и точно так же. — Сетт?! Ты что творишь? Я прикажу тебя выставить с территории. — Это территория моя ровно настолько же! — не унимался хозяин арены. — А этот мудак пришëл в момент с нужной кровью. Что за чертовщина? — Я знаю про взрывы и скорую сюда. Логично предположить, что столь важный пациент тут только один. Я надеялся его спросить, кто устроил это, но… — А хули в ответ не врежешь? Или не мужик? — Не имею права более, чем все остальные. Я обещал десяток раз, что волос не упадëт с вашей головы, и никакой удар не помешает мне исполнить десятикратную клятву. Мне надо знать подробности, являются ли взрывы нарушениями наших внутренних законов. — Пусти меня к нему! — боец обернулся к девушке, вонзив когти в стол. — Нет! Ты не в себе Сетт. Мои спецы собирают его по частям. Ты им только помешаешь спасти его жизнь. Я не могу подпустить тебя сейчас даже близко к операционной, разнеси ты всю больницу. — И если вы попробуете реализовать свою ярость на ней, я буду еë защищать, пока вы не придëте в себя, потому что я это тоже ему обещал. Можете и дальше бить меня. Ваш удар силëн, но ярость затмевает глаза, вынуждая промахиваться по смертельно опасным точкам. — А что за шлюха, что ты упомянула? Где она? Мне надо с ней поговорить! — Сетт, — самообладание девушки совсем закончилось, и она уронила голову на сложенные в замок руки, не имея сил даже посмотреть на яростного зверя. — Если тебе не всë равно на Афелия хоть каплю, хоть на его жизнь — то прошу, уходи сам, не мешай использовать последний шанс спасти ему жизнь… — тяжёлый вздох скрывал всхлипы и та, чему-то глупо улыбнулась и подняла глаза на взбесившегося. — Или я могу отвести тебя в подходящую комнату ожидания. Нам всем надо взять себя в руки, а не драться друг с другом. Ты сейчас только усугубишь всё, а я не знаю, справимся ли мы с этой… — холодный, но знакомо-печальный взгляд прямо в душу остудил распалëнную кровь, словно к раскалённому сердцу приложили кусок нетающего льда. — Заложница тоже в шоке и плохо реагирует на окружающее. Она вряд ли адекватно ответит. Это кто-то из твоего бара. Как умалишëнная повторяла раз за разом его имя. — Чëрт, в руки говоришь? — хозяин арены стукнул стол, отчего бумаги разлетелись в стороны, а стакан с письменными инструментами свалился на пол, разбивая возникшую тишину. — Прикидный — ты точно еë не тронешь, ты же и это должен был обещать? — Я один из тех, кто будет исполнять данное обещание до конца своей жизни, — ответил Скальпель, делая знакомый поклон. — Хрен с вами, — ярость в глазах поутихла, когда боец посмотрел на разжимающийся кулак. — Куда ты там меня отвести хотела от греха подальше? — В тренировочную комнату. Я… Думаю, тебе действительно стоит выпустить пар перед тем, как увидеться с потерпевшей. «Палата Афелия», как её в шутку называли в больнице — было большой издёвкой: из всего похожего на больницу тут осталась только характерная кровать. Обитые звукоизоляцией стены, перекладины, шесты и другие акробатические станки стояли по всей комнате вызывая ощущение тесноты. Отдельно был небольшой ринг с грушей в углу, заметно потрёпанной от частого использования. — Он восстанавливался здесь после ранений. Так мышцы быстрее приходили в норму и он мог работать дальше, — с тяжёлым вздохом ответила девушка, уводя глаза от комнаты, словно не желая видеть ни комнату, ни босса. — И… Часто он тут восстанавливался? — сорванный в крике голос неприятно шипел в горле, продолжая напоминать звериный хрип. — Каждый раз, когда не отвечал тебе сразу. С появлением Ургота это становилось ещё чаще. Приходил — из него вытаскивали шальной осколок или бинтовали, а на следующий день он снова уходил по делам. — Простите, мисс Алуна, за мою навязчивость, но мне нужно обсудить характер ранений и место преступления, — незнакомец не хотел лезть в чужие дела, но каждая минута в расследовании была слишком дорога. — Валите. Я скоро вернусь и тоже всё расспрошу, — рыкнул полукровка, слыша закрывание тяжёлой железной двери. Всё заполнила тишина — только бешеный стук сердца играл в ушах, не давая связно мыслить. Его злила каждая мысль, сама тишина, больничный запах, неприятная прохлада не очень большой комнаты и чёртова туча разных гимнастических приблуд. Он ненавидел и Афелия, что снова подставился и теперь залит кровью и гарью, и Алуну, что ведëт себя с боссом как с бешеным, и этого скрытного чёрта, что пошатнувшись от удара так и не ответил ему. От сестры зависит жизнь Афелия. От человека, что забрался в окно. Но не от него. Он мог только помешать Афелию выжить. И на это он злился и ненавидел себя больше всего остального. Сначала удар в боксёрскую грушу был со всего размаха — та была жёстче спортивной, ответив привычной и даже приятной болью. Не заметив, Сетт уже со всей дури лупил ненавистную грушу абсолютно хаотичными несдержанными движениями, всё больше крича с каждым взмахом. Вспотев и охрипнув, тот устало отшатнулся, упав, словно побеждённый, на ринг и начав выть, задыхаясь от досели неизвестной боли. Она разрывала грудь сильнее ножей и пуль, не давая её успокоить даже попытками выдрать болезненное место, сжимая футболку до треска ниток. Вой становился тише от ослабевшего голоса, и зверь арены вновь немного пришёл в себя, смотря на окровавленные руки. Всплывающая в памяти скромная безмолвная улыбка сменялась окровавленным и обожённым лицом, вновь и вновь откликаясь в груди агонией. Он мог убить кого угодно, перевернуть весь город в поисках необходимого и залить весь город кровью, чтобы достичь своей цели — но тут он ничего не мог, лишь истеря как последний слабак и срываясь на окружающих. С тяжёлым вздохом он вышел из комнаты, пошатываясь на ослабших ногах, возвращаясь в реанимационное крыло. Даже там стало тихо, люди перешёптывались, боясь поднять голос, а около операционной стояла Сорака, нервно перебирая руками волосы и кусая ногти. Та обернулась, услышав громкие шаги и вздрогнула, увидев разбитые в кровь руки. — Сетт, а ты? — Перестарался с грушей, мелочи. Как он? — Я не знаю… Это просто чудо, что ему нашли донорскую кровь. Но даже так надо вытащить осколки до засовывания в инкубатор. Там множественные переломы, некоторые кости в ужасном состоянии. Внутренние органы сильно повреждены, несмотря на бронежилет. Правда сердце вроде как цело, и это даст возможность восстановить остальное. Но обычный человек давно бы был после этого мёртв. — Обычный? — Да. Он устроил себе передозировку ноктума и оно раз за разом восстанавливает повреждённые ткани, одновременно сохраняя жизнь и мешая вытащить инородные тела. Может… — девушка не могла отвести взгляд от крови на руках и сжимала зубы. — Пойдём, я тебе руки обработаю? Мне нельзя работать в таком состоянии, но эту мелочь я сделать смогу. — А… Ладно. Сколько ему ещё там? — Я не знаю. Я… Ничего не знаю, Сетт. Они зашли в отдельную небольшую каморку персонала, и девушка с рогом достала аптечку, рассматривая залитые кровью руки. — Зачем? — Лучше так, чем меня будет разрывать изнутри от этого. Эта боль хотя-бы понятна. — А тебе… Больно? — её голос дрожал и она опустила глаза, убирая ваткой кровь с костяшек. — Да хрен его поймёшь. Сначала была бесконечная ярость, словно я попал на арену, а потом… Пустота. Словно та самая дыра, что у него на груди. — И не закрывается, — Сорака попыталась улыбнуться, но уголки губ лишь нервно дёрнулись, оставляя лицо лекарши болезненно-печальным. — Я не понимаю Афелия. Ему было так часто больно, но он всё равно оберегал от боли всех остальных. — Я слышал историю про тёрки с дядей и диплом, но он?.. — Диплом? А… Это, так сказать, легенда. На самом деле меня заперли в подвале… И он выпустил меня. Он мог спастись сам или даже освободить сестру — но Афелий открыл дверь мне. Так и написал при новой встрече, что «не имел права давать им меня удерживать». И после страдал дальше, пытаясь найти ещё один шанс для себя и Алуны. Тогда без света его было не видно, и я не знала спасителя ни в лицо, ни в голос. И узнала его только потом, по тому блеску в глазах, с которым он смотрел на тебя. — Поэтому согласилась помочь перед налётом на больницу? — Да. И теперь, зная сколько он приносит себя в жертву, становится жутко за Алуну. — А за меня совсем нет? — Тебе честно? — Да, давай, — руку немного щипало, но стоило хоть как-то сказать о своих переживаниях и они перестали разрывать грудь, оставаясь болезненной открытой раной. — Ты эгоист, что даже не заметил, как я исчезла из твоей жизни. Я думала, что когда тебе надоест — ты его выкинешь, повесив все проблемы на него. Не ожидала, что это тебя хоть как-то тронет. Я больше переживала за Афелия — ведь он не моргнув и глазом умер за тебя, а ты мог бы даже этого не знать. — Я не, — Сетт осёкся на полуслове. Он действительно мог бы и не думать о его исчезновении, пока через неделю не узнал бы о кладбище, где похоронили Афелия. Он бы и не думал искать его после того, как тот опять не ответит. Ему на самом деле было нечего противопоставить словам, что кололи в обнажённое шоком сердце. — Я знаю, что ты никогда не проведывал его в больнице, как бы он ни был ранен. Я даже знаю, — она тяжело вздохнула, начиная как можно аккуратнее перебинтовывать руку, — что он сам просил не говорить тебе где он, чтобы ты не думал об этом. Я знаю, что он боялся быть выброшенным и ненужным. Он настолько сильно этого боялся, что не знал, как отвечать на твой звонок, когда он не мог приехать по первому требованию. Я знаю, как сложно тебя любить. Полукровка опешил. Он не мог подобрать слова под то, что так спокойно ему сказала его бывшая девушка. Та подняла глаза, видя полное растерянности лицо с опущенными ушами и продолжила медленно перебинтовывать. — Да, знаю. Надеешься, что среди твоих слов есть хоть капля взаимности, но тебе плевать, кто рядом с тобой, пока этот кто-то удобен. А он привык быть удобным. Я не смогла по итогу выдержать этой невзаимности. А он терпел. Среди бесконечной агонии он терпел ещë и это. — Агонии? — А ты?.. — она посмотрела на непонимающий взгляд и кивнула. — Ноктум очень ядовит. И жутко болезненнен. Он прожигает сосуды, нервы, всë, с чем реагирует. Но его регенеративные свойства позволяют восстанавливать повреждëнные ткани, буквально заживляя после себя химические ожоги. Поэтому даже лечение им болезненно, а постоянный приëм… — И он не мог отказаться? — Нет. Алуна попыталась снизить дозу, но итог ты помнишь — он попробовал заменить ноктум люциферием, но из-за болезненности и чувствительности он сработал немного иначе. Ты сам видел. — Видел. Я всю ночь не понимал, что он под дурью. Только на утро, когда она перестала действовать. А обезболивающее нельзя? — Нет. Они в таком случае просто не работают. Максимум — можно заставить пациента забыть о лечении, что видимо сделали и с твоей мамой. Но у него с памятью и так… — Памятью?.. А с ней что? — Я… Прости. Я не могу сказать. Это их тайна. — Сорака! — полукровка стукнул окровавленной рукой по столу, оставляя следы, а после рыкнул, закрыв лицо той же ладонью. — Я не хотел напугать, — он виновато отвëл глаза, чем удивил целительницу лишь больше. — Просто хочу узнать всë, о чëм они умолчали. — Я правда не могу… — Тогда я пристану к Алуне, пока она не расскажет. А она не может юлить — сама слово давала. — Это звучит как угроза. — А если пожалуйста? — девушка тихо рассмеялась, понимая, что не смотря на всю свою эгоистичную суть Сетт был всë так же харизматичен. — Прости, но нет, — даже не смотря на странное для неё поведения мужчины она не хотела говорить без желания самих близнецов. — Могу только сказать, что он на всегда так, — её перебил телефон, и она с дрожащими руками приняла звонок не смотря на взгляд холодных глаз. — О, Ричи. Как проходит? Простите, что я не смогла помочь, у меня правда нервы зашалили. « Ничего страшного, волшебница. Тебе такое в первый раз, а мы частенько собираем ребят по кускам. Из-за его передоза пришлось поднапрячься, скобы не поставить, но как по учебнику — все электроды на месте, как и надрезы оставили пока. Пришлось самим меняться чаще — нервы у всех не вечные. Сейчас убираем всё уже омертвелое и закрываем времянкой ещё живое» — Всë хорошо. Спасибо вам. Я надеюсь, он выберется. « Да ладно, ты ещё не знаешь сколько его перешивали. Он пережил двух директоров, а те бы были только рады его угробить, почти без руки прикатывает не в первый раз. Самые старые из нас уже почти галюны от его рисунков не ловят. Выберется, если захочет. Тем болле Алуна не оставит его.» — Что по ранам? «Ох… Рука переломана по всем костям в нескольких местах. Но это мелочи. Вот лопатку и ключицу придётся тоже из кусков восстанавливать дальше, собрали как могли, будем потом перебирать. Нижние рёбра. Кишечник порвало знатно. Про лёгкие молчу. Что уберегло сердце от ребра насквозь и моментальной смерти я не знаю, но я бы хотел себе такую удачу. Или неудачу. Он в камере на этот раз надолго застрянет с такими костями. А потом и внутрянку дособрать надо. Надолго он у нас разобранный пролежит. Я надеюсь от такого у него кукуха не скатится. В крайнем случае придётся ему постоянно на подавителях сидеть.» — Это потом обсудим, — Сорака быстро выключила телефон до того, как в трубку заорал бы боец, рука которого уже скрипела сжатыми бинтами. Но тот наоборот задержал дыхание, выдохнув и после этого уже заговорив хриплым шёпотом всё, что прекрасно слышал из чужой трубки. — Пояснишь? — Чтобы всё заросло хорошо, по телу идёт ток очень слабого напряжения, активируя ноктум в нужном месте. Но для этого рану надо держать почти открытой. — То есть, чтобы его вылечить — нельзя сделать гипс, а наоборот разрезать и бить кости током? — Почти, — рогатая вздохнула, беря вторую руку и уже увереннее смывая с неё кровь. — Если бы была просто рука — гипсом бы всё решилось. Но ты слышал. Части костей надо будет отрастить с нуля. И внутренние органы. Если мышцы будут заживать одновременно с этим — будет очень плохо. Не знаю, ты видел, что бывает с людьми после люциферия, когда у них травмы… Поэтому наркоманов люциферия зовут «шалтай-болтаями» — у них из-за неправильного подхода всё срастается в общую массу. — И это всё звучит достаточно больно. — И нельзя никакое обезболивающее, даже снотворное — иначе и мозг в ту же кашу свернëтся. Единственно возможное — вызвать препаратную амнезию посл леченияе, чтобы мозги не зажарились от этой боли в памяти. — И значит? — Будет ли он жить или нет — теперь зависит только от него. Даже мы дальше особо не поможем. Благодаря дополнительной крови у нас может и будет шанс на небольшую ошибку. Но главное — будет ли он хотеть жить или ему действительно… Проще умереть, — от тихого шёпота подруги внутри полукровки всё заледенело. Будь его воля — он бы просто запретил Афелию умирать вообще, желательно наконец найдя ответы на то множество вопросов, что он не смог задать. Сетт оставлял их сотрудничество на самотёк, не обращая внимание на то, чем оно было даже для него самого. Полезным, приятным. Приноси оно боссу столько боли — он бы отказался иметь что-либо общее, но Афелий каждый раз возвращался. После всех криков. Оскорблений. После использования как личной шлюхи и личного убийцы. Собирался в больнице по частям и возвращался. Понимание этого разъедало грудь не хуже того же проклятого ноктума. — Можно будет его хотя бы увидеть? — Алуна не захочет тебя подпускать, не зная, что ты натворишь. Если только у дверей палаты… — Я не, — полукровка вздохнул, холодно улыбаясь одним уголком губ и смотря как бинты краснеют на костяшках, — натворю. Просто оставишь одного там. На минуту. Хоть на несколько секунд. — Но они будут смотреть по камерам, ты же понимаешь? Только так же резко дёрнешься — тебя даже на порог больше не пустят. — У камер есть звук? — Не должно быть. Только внутри инкубатора записывается продолжительность каждого вдоха и выдоха. — Спроси Алуну. Минуту. Один. Сестра согласилась только тогда, когда стоящий сзади незнакомец не уверил еë, что хозяин арены не нарушит слово чести, которое взял с него. Персонал разъехался из больницы, и опустошëнный Сетт встал перед стеклянной дверью. За ней в прозрачном герметичном куполе лежал тот, что доверил в его лапы свою жизнь и свою же смерть. Кровь текла по трубкам, открытые раны были развёрнуты зажимами по всему телу, на месте снятой обгорелой кожи через странную материю проглядывались голые мышцы. От такой картины мутило даже крепких желудком врачей, но победитель арены и сам доводил людей до состояния не менее мерзкого. Однако понимание того, что это не очередной неудачник, а его неудачник... Что только вчера татуировки на почти белой коже были так близко, что он мог беспрепятственно коснуться руками. Губами. Что лежащий в глубокой коме с малыми шансами выжить раньше был в его руках, а теперь так бесмысленно недоступен. Босс взглянул на перебинтованные ладони — Сорака делала всегда на совесть, научив наконец полукровку, как правильно защищать кисти рук от травм. Афелий тоже иногда помогал, беря специальные обмотки и со своей идеальной точностью оборачивая руки от ненужных повреждений. Руку неприятно кололо при сжатии в кулак и в голове играл шум арены, требуя наконец разбить преграды, встряхнуть уснувшего и наконец проснуться из этого жуткого сна. Но рука бессильно стукнула в стекло, вновь рассправляясь и кладя ладонь на ледяную безжизненную поверхность. — О чëм ты мне ещë молчал? Ты знал, что я не, — боец говорил почти беззвучно, лишь двигая губами и наивно надеясь, что лежащий услышит его. — Выживи, хорошо? Я… Буду ждать. Просто вернись. Опять, — на место слов приходил только жалкий скулëж и протяжный вой, словно его звериная часть утеряла всю свою злобу, смотря на поверженного союзника? Друга? Любовника? Мужа? Он теперь мог даже не узнать, что на самом деле думал безмолвный, мастерски пряча все свои мысли под пеленой похоти, которая пробуждалась при взгляде на него. Сорака была права — ему первый раз в жизни было действительно настолько «не всë ровно». Настолько, что кипящая злоба смешивалась с леденящим непониманием. Но он пообещал его сестре, что он уйдëт. И вновь сжав руку в кулак, Сетт коснулся холодного стекла лбом, — А с остальным разберёмся. Я правда буду ждать. Алуна внимательно смотрела через камеры, как подставной муж еë брата с опущенными плечами пошëл от двери, с трудом делая каждый шаг от неë. Она не ожидала от разьярившегося несколько часов назад головореза такой покорности, но с кивка Сораки и незнакомца, разрешила увидеть то, во что теперь превратился еë брат, жертвуя ради этого зверя своей жизнью. И Сетт медленно делал шаг за шагом от палаты Афелия, оборачиваясь вновь и вновь. Девушке было даже странно, что тот очередной раз не свëл всë в больную шутку или не начал со всей своей силы бить стены, пытаясь исправить всё грубой силой или властью. Она видела совсем другое, нежели еë брат и полагалась лишь на веру безмолвного, немного опасаясь такого неуправляемого союзника. — Он… Правда ушëл? — тихий шëпот главы больницы разошëлся по почти пустой каморке — они выгнали охранников на позиции, ожидая любого исхода. Та нажала несколько кнопок на панели, поднеся рот к микрофону. — Отставить повышенную готовность. Я перебдела немного. Дайте ему спокойно уйти, — она выключила связь и откинулась на кресле. — Если позволите, я оставлю дополнительную охрану на территории больницы. Афелий имеет достаточно врагов, что будут пользоваться уязвимостью. И обследую склад. Я найду того, кто это сделал, жив он или мëртв, — неизвестный встал по стойке смирно, словно ожидая приказа. — Почему вы это делаете? Это из-за его расследований и дозоров? — Вы многое знаете, Алуна. Он слишком часто помогал нам с самыми сложными проблемами, и моë чувство долга не даëт мне быть в стороне. Поверьте — ваш брат один из самых верных людей во всëм мраке города. И мне будет честью нести его клятвы, защищать вас и ваш дом, пока он не придëт в норму. — Хорошо, — беловолосая отвела глаза и дождалась, когда страж выйдет из комнаты. — Я думала мой брат просто зависим… Почему Сетт так зол? Ему же всегда было плевать. — Алуна. У каждого есть сердце. И у под железной кожей твоего брата. И под звериной шкурой Сетта. — Он использовал брата, как ему хотелось, а теперь, когда он практически мëртв — сначала нападает на тех, что спасают ему жизнь, а потом опускает плечи, как подбитый пёс, как будто завтра о нём вспомнит. — Аль… Такое обычно и бывает, верно? Мы все поняли молчание Афелия слишком поздно. — Я знаю. И о молчании знала. Просто… Брат действительно теперь умрëт, решая его пустяковые проблемы? За случайную девушку, единственная ценность которой — это очередная подстилка Сетта. — А может Афелию было всë ровно? Может он спас девушку, которую ночью выкрали из постели и связали на складе, окружив взрывчаткой? — И всё равно мой брат слишком добрый. И опять платит за это слишком высокую цену. Я так не хочу его терять из-за какой-либо глупости, что в этом городе случаются снова и снова. Мне так страшно, Сорака… — Ничего. Это нормально. Мы справимся. Кто бы не делал твоему братцу больно — ты же вылечишь его, верно? — Возможно. Спасибо, что приехала посреди ночи, волшебница. — Ой ладно вам так меня называть. Давай выпьешь успокоительное и поспишь. Завтра проверим все данные и начнëм работу. Его жизнь в наших руках как-никак.