Тёмная сторона города

      Афелий часто оставался после закрытия клуба и танцевал в одиночестве - что-то репетировал, ставил очередной номер или просто расслаблялся под любимую музыку, пока официанты убирались и расходились по домам. Когда не оставалось никого - или он думал, что никого, то включал одну и ту же протяжную мелодию, словно уходя в гитарные проигрыши целиком. Даже движения его становились намного проще. Привычные три шага вальса: шаг вперëд, почти решительный, шаг в влево, уклончивый, ведя тень в пирует и словно испугавшись - подшаг назад, вставая в ту же позу, но в другой части бесконечного круговорота. С протянутой в сторону левой рукой и убранной за спину правой, виднелось как он кого-то незримо держал под руку, не смея при этом положить вторую на пояс и прижать ближе к себе. Всё чаще и чаще Сеттрих из вип-ложа замечал одни и те же движения, словно внизу немой до остервенения пытался вызубрить бесхитростный танец, который почему-то ускользал из его рук. Как после уходила его воображаемая партнëрша, оставляя того ещё некоторое время стоять в пустом зале, прежде чем он решался наконец уйти или подняться в номер наверху. Боец был уверен, что это не Алуна - та не прочь потанцевать с братом, но обычно он придерживал её сзади и тенью вёл в медленном вальсе, помогая двигаться свободно. А сам Сетт предпочитал совсем другие танцы - его никто и не звал на подобное.       Но в этот раз было что-то совсем не так. Глаза безмолвного были закрыты, губы двигались, словно пытаясь произнести слова, а кисть за спиной переминалась в кулаке. Босс разглядел резковатые движения, проходя по второму этажу к личному лифту на подземную парковку, и сменил направление. Спустившись вниз, в общий зал, он слышал как музыка заполняет всё, словно окрашивая тëмное помещение в алый, как и убийцу в его центре. Афелий продолжал двигаться, не слыша ни звука шагов с лестницы, ни открытой двери из фое в зал. Только когда на его ладонь легла кисть красноволосого, безмолвный открыл глаза и моргнул несколько раз, словно не веря в того, кто перед ним. Сетт же не смог не улыбнуться на такую странную реакцию, положив руку на пояс мужчине и без труда подстроившись под слишком знакомый ритм. Танцор ещё некоторое время держал руку за спиной, но потом неуверенно положил её на плечо полукровке, словно боялся, что партнёр от этого просто исчезнет. Но большая ладонь прошлась по напряжённой спине, продолжая молча двигаться, и киллер начал вновь размыкать губы, пытаясь делать вид, что подпевает. Сам головорез начал петь в припев, что состоял из одной строчки - как неизвестное ему заклинание. Covered in red, Covered in red, Covered in red… На последних строчках глава бойцовской ямы даже не пытался расслышать слова, полностью отдавшись непередаваемой волне, что унесла его куда-то далеко. Словно только сейчас он почувствовал себя с мужем не двумя отдельными светилами, что лишь изредка пересекались в яркой вспышке взаимной страсти, а чем-то единым. Он наконец-то слился с его ангелом в гитарных проигрышах, раз за разом повторяя синхронно одни и те же шаги. Музыка утихла, но он продолжал танец, положив и вторую руку на пояс танцору, прижав его ближе и слушая чужое сердцебиение. То, что он считал глупостью ещё полчаса назад - сейчас его делало безмерно счастливым. Его муж действительно был ангелом танца - и если в их бурных ночах он отдавал всю власть над собой в окровавленные руки босса, то сейчас головорез чувствовал себя словно невинно-влюблённый, дыша с Афелием в одном ритме. Но тут, как на зло, среди всепоглощающей и уютной тишины раздался треск вибрации - Сетт выбросил бы чужой телефон куда подальше, не будь он приделан у черноволосого на руке. Тот посмотрел на сообщение, а потом на бойца, что приоткрыл рот: не то сказать очередную колкость, не то попросить не уходить. Лицо с полумесяцем почти напугало преступного зверя - обычно загадочное или немного ехидное, сейчас он выглядел потерянным и даже… Несчастным? Вдруг лёгкая печальная улыбка коснулась беззвучных губ и он поцеловал своего мужа - совсем неосязаемо, соприкоснувшись улыбками прежде чем исчезнуть в темноте. Оставшись один во всём клубе, у его хозяина не мог исчезнуть из головы вопрос - неужели на пустом танцполе так… Одиноко? *** На место ожидаемого в тишине Афелия       пришла Эвелинн, совсем не радуя бойца своим присутствием. Та была заметно пьяна, насколько это вообще может быть понятно на хитром лице чертовки. Подхватив бокал мартини, она села на диван рядом с пьющим боссом, в упор смотря куда-то сквозь него. – Тебе что-то надо? – Мне? Ничего. Я так, задумалась. – Ты и думать? Вот это новости. Ну давай. Расскажи, что ты придумала. – Да так, глупость, пожалуй. Знаешь сказочку про паука и бабочку? – Чëт ты издалека начала. Ты про то, что паук поймал бабочку, а после отпустил и в итоге сам помер? – Удивительно неплохо помнишь. Только вот тут хищник побольше - наглый котяра. И сумасшедший птенец. Знаешь, из тех, что выпал из гнезда и запечатлел самым первым в своей жизни свою же смерть. – И к чему твоя сказочка? – Может и к чему... Представь, что такой птенец будет лезть в глотку коту даже если тот будет отплëвываться. Как думаешь, съест ли его кот? – Конечно сожрёт, в чëм вопросы? Тут еда сама на стол просится. – Хм… А если эта "еда" просто доверяет всего себя. Может даже зная, что его больше ничего не ждëт, кроме пожирания? Изменится ли настроение хищника, если добыча не сбежит? – Ну, в крайнем - оставит на потом, до голодного времени. Но ты это к чему? – Да так. Завидую. Такие как мы привыкли быть хищниками и всë получать силой. Но иногда ты видишь вот такую бабочку, ради которой готова умереть с голоду. А этот мотылëк сам летит на огонь, зная, как горят крылья… – Знаешь, – красноволосый откинулся на спинку дивана, допивая виски со льдом. – Звучит так, словно ты несëшь высокопарную чушь. А ещë, что ты втрескалась в кого-то по уши. – Хах. Неплохие выводы для бессердечного босса. Могу только пожелать не повторять моих ошибок. Тебе точно не стоит так ошибаться, - Сетт хотел спросить, о чëм поп-дива вела свой пьяный разговор, как диван рядом оказался пуст - она растворилась так же внезапно, как и появилась. Хозяин бара так и не понимал, что ещë, кроме схожей хитрой улыбки, связывало еë и Афелия. И почему от еë слов и без того беспокойное нутро начало выворачивать наизнанку, требуя ещë больше градуса в крови, надеясь на слепое беспамятство.