среди разбитых зеркал — пусто

       в современном мире телефон человека может рассказать о нём практически всё; с кем он общается, в какие места ходит, о чём говорит с близкими, и, что более важно, о чём он с ними не говорит. поверхностное изучение галереи, пара переписок в мессенджерах и список поисковых запросов в браузере практически гарантированно ответят почти на каждый из этих вопросов. у сакова была потрёпанная кнопочная нокия. несовременно, почти что смешно. он практически никогда не делал фотографий, — фотодокументация с целью фиксации вещественных доказательств — не в счёт, — редко совершал звонки, не касавшиеся работы, и пользовался интернетом в основном тогда, когда ему требовалось забить сооп или отправить письмо кому-то на почту. лиза говорит, всё это от того, что он слишком не хочет жить настоящим, саше хочется ответить, что если кому и говорить о «настоящем», то явно не женщине, которая последний раз брала выходной, чтобы сходить на причастие, но он тут же заталкивает эту мысль глубже внутрь себя, проглатывает, как проглатывают горькие таблетки горстью, чтобы только поскорее вылечиться. у лизы в фотоплёнке фотографии красивых цветов, повстречавшихся ей на улице, вперемешку со снимками документов, которые она вечно забывает удалить, а в сообщениях переписка с бывшим мужем, которую она практически никогда не открывала, несмотря на то, что они, конечно же, остались друзьями. да, телефон определённо может рассказать о человеке многое, и именно поэтому саков не мог поверить в то, что у погибшей семнадцатилетней девушки его с собой не было. обстоятельство это нервировало, давило прямо на виски. всё в этом было неправильно, неестественно. труп есть, а телефона — нет. при том, ни поблизости, ни в доме, ни даже у близких. совпадение, получается? саков перестал в них верить примерно тогда же, когда перестал нормально спать.

***

— значит, о смерти николь кузнецовой вы узнали от чернышова? — уточняет лиза, положив свои, на удивление ухоженные, бледные ладони на стол и слегка наклоняя голову. они с артёмом говорили в душном кабинете уже около получаса и всё без толку. с каждой минутой лишь всё больше вызывали в друг-друге неприязнь; лиза у артёма — своими вопросами, а краснов — ответами на эти вопросы. — выходит, что так. — а откуда он о ней знал? вопрос артёму не нравится. странный, наводящий, подразумевающий под собой подозрения, которым не было места, сама его формулировка провоцировала в краснове какой-то протест, желание ответить чуть грубее, чем на самом деле нужно или не отвечать вовсе. он хмурится, откидываясь на спинку стула, внимательно смотрит на сидящую перед ним петрову, и, вспоминая о том, что в таких ситуациях отсутствие ответа — почти что ответ, тут же уточняет: — мне нужно высказать свои предположения? лиза, сидя за столом напротив артёма, окидывает его оценивающим взглядом с ног до головы, затем вздыхает и с улыбкой отвечает: — нет, ваши предположения нам не нужны, — артём едва ли воздухом не давится от возмущения, пока петрова, не моргнув глазом, продолжает совершенно равнодушно крутить в руках шариковую ручку, — говорите только о том, что знаете наверняка. — ну, в таком случае, мне нечего сказать. я ничего не знаю. более того, я даже не знаю николь. — как же так? учились вместе, танцами занимались и не знали, разве так бывает? — петрова прожигает его холодным взглядом своих голубых глаз, на что артём, едва оправившийся от недавней шпильки в свой адрес, в этот раз только фыркает в ответ. вежливая, но холодная, без конца задающая ему вопросы, подразумевающие лишь односложные ответы, она не вызывала у краснова ничего, кроме ощущения бесконечной тоски. «говорила ли когда-нибудь николь о суициде?», — задаёт вопрос елизавета, на что артём в ту же секунду, почти не задумываясь, отвечает «нет», а сам думает о том, видела ли петрова вообще николь. такие как николь не говорят о суициде; они говорят о путешествиях, о способах укладки волос на новый фен с крутящейся насадкой, о том, сколько воды и с чем лучше пить, чтобы не набирать вес, но, конечно, не о том, что, помимо регулярной зарядки по утрам, в этом месяце у них в планах одним дождливым вечерком сигануть с двадцать пятого этажа. о таком в принципе говорить не принято. всё это казалось бессмысленным, выматывало и нервировало. артёму начало казаться, что однотипным вопросам, на которые у него, чаще всего, не находилось ни одного ответа, не будет конца, и тут вдруг дверь кабинета открылась. женщина отвлеклась от своих попыток прожечь в нём дыру своими арктическими глазами, и краснов наконец смог выдохнуть. — они хотят забрать труп. поговори с ними, объясни им всё, пожалуйста. с саковым артём до этого практически не говорил, но голос его всё же узнал. мужчина к петровой наклоняется ближе, вроде шепчет, но шёпот каким-то слишком громким выходит. лиза в ответ только в сторону краснова кивает, говорит едва слышно: — у меня тут разговор. — ну, значит, я поболтаю. обрисуй им в деталях, что пока никаких похорон. петрова шумно выдохнула, вновь повернувшись к артёму, прислушивающемуся к их с саковым разговору внимательнее, чем ко всем вопросам, заданным ею сегодняшним утром, в совокупности. — что, смена ролей, елизавета николаевна? теперь очередь доброго полицейского? может, мне ещё чаю нальют? — конечно, нальют. отчего же не налить? — саша нажимает кнопку на электрическом чайнике, провожая свою коллегу взглядом и забирая у неё какие-то листы. комната наполняется неприятным шумом; артёму он только на нервы действует, по вискам бьёт, заставляет хмуриться лишний раз и жалеть о том, что съязвил про чай. — тебе зелёный? чёрный? каркадэ? — каркадэ. — у нас только растворимый кофе. — зачем тогда про чай спрашивали? — психологический тест. — отвечает саков, высыпая остатки кофе в кружку и отставляя пустую банку в сторону. — и что выяснили? — а тебе всё расскажи. ты очень любопытный человек, да? когда мужчина ставит перед ним кружку с чем-то, в представлении артёма, лишь крайне отдалённо напоминающим кофе, краснов тут же делает глоток. кофе без сахара обжигает горло, артём терпит, не хочет отвечать сразу. «приём, поступило сообщение, мужик у дороги на пересечении красноармейской и портовой лежит. возможно, мёртвый. ребята, проверьте. как слышно? приём», — повисшая в комнате тишина прерывается неприятным шипением рации, артём вздрагивает от неожиданности, и тут же ругает себя, видя на лице сакова едва заметную насмешливую улыбку. пока они все эти полчаса сидели здесь с петровой, пытаясь отыскать ответы на вопросы, представлявшиеся артёму какими-то шизофреническими ребусами, рация, стоящая на столе, не издавала ни звука. артём даже не знал, не задумывался о том, есть ли она в кабинете, но стоило только зайти сакову, как на пересечении каких-то неизвестных артёму улиц уже кто-то умер. «принято, на месте проверили; мужчина есть, не мёртвый, пьяный. ноль-ноль» — что-то ребята разболтались. — саков подходит ближе к столу, к артёму едва ли не вплотную наклоняется со спины, к рации тянется, задевая при этом предплечье краснова своей левой рукой, правой при этом упираясь в спинку деревянного стула, на котором артём сидит, звук то ли тише делает, то ли выключает совсем. становится тесно. в и без того душном кабинете как будто совсем исчезает воздух, сделать вдох становится сложнее. краснов почему-то старается задержать дыхание, а когда не выходит, пытается дышать тихо-тихо, чтобы сакову не было слышно. когда саша стоит так близко, вместе с тёплым воздухом вдыхается аромат крепкого кофе, от которого у артёма сводит скулы, и ещё тёплой выпечки, которую саков принёс с собой в кабинет из пекарни напротив, чтобы угостить петрову, но тут же об этом забыл, увидев артёма и разглядев в нём возможность узнать о николь хоть что-то, чего ещё не знал. — и часто у вас пьяных за мёртвых принимают? — неожиданно для самого себя интересуется артём, слегка выпрямившись сразу после того, как саков отстраняется от него чуть назад. — порядочно. ну, это и неудивительно, такое бывает, когда люди прежде не видели трупов где-то, кроме похорон. лежит, не двигается, на обращение не откликается — вот тебе и труп. — отвечает саша, отпивая кофе из кружки. всё время разговора он что-то делал; то просматривал бумаги, оставленные лизой, то приподнимался со стула и приоткрывал окно, то пытался отыскать на полке сахар, а когда нашёл, не стал добавлять его в кофе, а только переставил на другое место. краснову от этого было ещё более неуютно, чем от неотрывного взгляда петровой. казалось, будто в комнате его нет и саков говорит сам с собой. но вдруг мужчина останавливается, поворачивается к артёму, глаза в глаза смотрит, будто дыру в нём прожигая, — и краснову кажется, что вместо того, чтобы испытывать на себе этот взгляд, он бы лучше сотни раз горло обжёг или сразу кипятком с головы до ног облился, чем вот так; наизнанку быть вывернутым, — всё ещё спокойно, но уже совсем другим голосом спрашивает: — ты вот, тём, например, когда-нибудь труп видел? в этот момент артём окончательно осознаёт, что злым полицейским здесь явно была не лиза.