Убойный Санта

Деревья раскачиваются от сильного ветра, ветки шуршат и поскрипывают, листва, покрытая тонкой коркой льда, хрустит под копытами, лошадь пофыркивает и временами вздергивает головой от очередных порывов холодного воздуха, хлещущего ее по морде. Чимин похлопывает ее по шее, успокаивая и направляя. Он уже давно вышел на след и успел даже сделать круг, чтобы столкнуться с нужными людьми нос к носу. Он слышит их. Громкую ругань, издевательский смех и вскрики боли, которые обязательно спугнули бы птиц, если бы те не улетели греться на юг. Чимин слегка натягивает поводья, задавая направление, и молоденькая лошадка везет его прямиком на звук голосов. По мере приближения слышится еще звон цепей, тяжелое дыхание и… кажется, клацанье зубами. Это немудрено. Потому что когда Чимин выныривает из-за деревьев, то видит шеренгу скованных по ногам негров, одетых не по погоде. В каких-то обносках, с обмотанными тряпьем стопами. Их тела бьет крупной дрожью, и Чимин предполагает, что как минимум треть, не успев добраться до места, помрет от воспаления легких. Чимину жаль этих бедняг, но он здесь не за ними. Освобождать рабов не по его части. — Здравствуйте, джентльмены! — произносит Чимин и с широкой улыбкой заглядывает в два черных дула, наставленных на него, — Прошу, не стреляйте. — Ты что здесь делаешь? Отвечай, иначе получишь пулю промеж глаз! — кричат ему в ответ. — Ну что вы, господа! Зачем пускать кровь в эту дивную морозную ночь? Я обычный путник. Еду в Додж-сити по одному важному делу, а вы… работорговцы? Случайно не известные в этой округе братья Браун? — все с той же улыбкой уточняет Чимин. — А ты кто вообще такой? — раздраженно спрашивает один из братьев и покачивает ружьем, привлекая к нему внимание и угрожая. — Я Чимин. Но вам вряд ли это о чем-то говорит. Как я уже сказал, держу путь в Додж-сити, видите ли, господа, там обосновался один нехороший человек, который обесчестил мою невесту и удрал. Хочу вызвать его на дуэль. Брауны посмеиваются и один из них насмешливо бросает: — А ты не думал, что твоя потаскуха сама ноги раздвинула? — Как вы можете, джентльмены? Моя Мария святая девушка. И я должен отстоять ее честь. Эти слова вызывают только больше смешков, но Чимин не обращает никакого внимания. — А от нас тебе что надо? — наконец спрашивает один из братьев, перестав хрюкать. — Хочу купить у вас негра, чтобы сопровождал. Готов забрать самого хилого и ненужного на ваш выбор. — Они не продаются. — Что за глупости? Вы везете, чтобы их продать. Уважаемые, я предлагаю вам выгодную сделку. Продайте мне того, кто явно не доберется до места и ничего не потеряете. А я покажу вам фокус, хотите? — Какой еще фокус? Чимин хитро прищуривается и улыбается еще шире. — Ну, господа, вы так откровенно смеялись надо мной. Но я хороший стрелок. Даю вам сто долларов за одного из этих доходяг, а еще… — Чимин чуть наклоняется и медленно тянется к сумке, прикрепленной к седлу, чтобы из маленького кармашка достать кубик рафинада, — Видите этот сахар? Я положу его на макушку нигера и выстрелю. Если попаду, забираю его, а вы сто долларов, а если не попаду, то плачу двести и ухожу ни с чем. Как вам? — А если ты прострелишь ему башку? — Тогда у вас будет две сотни и не будет балласта. Соглашайтесь, господа. И когда братья начинают переглядываться и шептаться, Чимин понимает, что дело в шляпе, он поправляет свою с широкими бортами и спешивается. Промерзшая листва хрустит под его ногами, и Чимин, погладив лошадь по боку, окликает Браунов. — Ну так что? Укажите мне сами или я могу выбрать на свой вкус? Чимин только начинает внимательнее вглядываться в шеренгу, как его осекают. — Не борзей. Слышь, Джон, давай отдадим ему того япошку. — Нам скинули цену с условием, что довезем до каменоломни. — Да срать, он все равно сдохнет через пару дней. Чимин слушает их спор краем уха и натыкается взглядом на того, о ком идет речь. Маленький рост и белая кожа бросаются в глаза, и как он сразу его не заметил? — Господа? Вы говорите об этом человеке? — уточняет Чимин, подступая ближе к рабам и улавливая хриплое свистящее дыхание. — Про этого, но эй, чудик, деньги вперед! — Как скажете, уважаемые, как скажете! Чимин круто разворачивается и возвращается к лошади, достает из кожаной сумки деньги, отсчитывает и устремляется к Браунам. — Сто сейчас, а вот еще сто, показываю, чтобы вы были уверены в моей честности, получите после выстрела. Но я уверяю, что попаду в цель. Я никогда не промахиваюсь, знаете ли! — вещает Чимин с улыбкой. И, получив одобрительные смешки, топает к живой шеренге. Названный Браунами япошка оказывается таким же корейцем, как и сам Чимин. Хотя это неудивительно — в данных краях редко кто различает азиатов. А от этих невежд ждать таких глубоких познаний и вовсе не стоило. Чимин приподнимает за подбородок голову довольно молодого парня и кладет на его макушку кубик. Он теряется среди грязных прядей, но это ничуть не смущает. Чимин тянет уголок губ, смотря в черные с нездоровым блеском глаза, и просит негромко: — Постарайся не вздрогнуть и не уронить сахар, моя Герда его безумно любит. А потом делает десять шагов назад. — Эй, мухлевщик, это слишком близко. С такого расстояния даже косой дебил попадет! Чимин цокает, но отходит еще, останавливаясь примерно в десяти ярдах. — Так достаточно? — Хорош. Давай, стреляй. — Ну, что же, господа. Смотрите внимательно на его голову. Уверяю, вы увидите, как вместе с сахаром я отстрелю еще и пару волосинок. И как только две пары глаз устремляются в сторону рабов, Чимин отводит полу плаща и молниеносным движением достает револьвер. Раздается выстрел, а за ним глухой стук упавшего наземь тела. Второй выстрел заглушает испуганное ржание лошади. Чимин хмыкает, убирает оружие в кобуру и направляется к двум трупам, пританцовывая и напевая: — We wish you a merry Christmas, we wish you a merry Christmas, we wish you a merry Christmas and a happy new year. Ему на нос падает первая в этом году снежинка, и Чимин уже представляет, как на утро детвора в городах высыпет на улицы, чтобы поиграть в снежки. Чимин бы в целом тоже не отказался, но пока у него другие задачи на повестке дня. А точнее ночи. У мертвых братьев Браун он находит ключи от оков, а с одного стягивает теплый кожаный плащ с меховой подкладкой и забирает свою сотню назад. — Как тебя зовут? — спрашивает Чимин, присаживаясь перед рабами, чтобы отстегнуть одного из них. — Юнги, — отвечают ему болезненно хриплым голосом. — Хорошо, Юнги. Я вообще-то не собирался брать попутчиков… живых, по крайней мере, но ты сберег сахар, поэтому так уж и быть я тебе помогу, — Чимин, освободив его ноги, поднимается и забирает рафинад с головы, — Остальных брать с собой не буду, уж простите. Но, если вы выполните одну мою просьбу, то я отдам вам ключи и не скажу, что в лесу скрываются беглые рабы и, возможно, вам удастся сбежать в более благоприятную для вас часть страны. Согласны? И в следующие десять минут, пока Чимин помогает Юнги надеть плащ с дырой на груди и кормит Герду сахаром, пятеро негров отрубают небольшим топориком уже вторую голову и кладут ее в холщовый мешок к первой. — С вами приятно иметь дело, ребята. Подмигивает Чимин и кидает им связку ключей. Одного коня он забирает для Юнги, помогая тому взобраться, а второго оставляет. Возможно, на нем будут ехать по очереди, возможно, убьют и съедят. Чимину не особо интересно. Свою работу он уже выполнил. Мешок накрепко привязан к боку его лошади, и Чимин уже видит, как в ближайшем городе получит за смерть ублюдков Браунов четыре тысячи. Эта ночь действительно волшебная, как, впрочем, ей и подобает в канун нового года.

***

До Канзаса Юнги доезжает уже в беспамятстве, так что когда Чимин оплачивает комнату в таверне и кидает рабочему монетку, чтобы он увел лошадей в конюшню, Юнги приходится тащить на своих плечах. Тот не слишком тяжелый, но и тщедушным его не назовешь. Где бы не был Юнги до того, как попал к Браунам, питался хорошо. Это даже немного радует, потому что шанс, что он выкарабкается, есть. Хотя Чимин не понимает, надо ли оно ему. Он уже давным-давно одиночка. Имеет, конечно, пару тройку неплохих приятелей, разбросанных по разным городам и штатам, но путешествует всегда один. Пожалуй, стоит дождаться, когда Юнги придет в себя, если это произойдет, выслушать его историю и, возможно, отстегнув немного налички по доброте душевной, оставить здесь. Если бы Юнги был белым, а не желтым, Чимин забрал бы его с собой. Пригодился бы для общения с местными, которые порой морщились при виде Чимина и даже отказывались сдавать ему комнату. Гребаные расисты. Спалить бы их к чертям с их прогнившими мозгами и манией величия. Но все же охотникам за головами они платят хорошо. В родной стране Чимину таких денег вовек не увидеть, поэтому приходится мириться с чужим идиотизмом. Да и есть у него в определенных кругах свой вес. За меткость, скорость и хладнокровие, с которыми он пакует головы преступников в мешки. Работа мечты, не иначе. Стоит отдать должное, в этой крохотной таверне хозяин оказывается более дружелюбным и даже отправляет свою супругу, знающую толк в лекарстве, осмотреть Юнги. Не за бесплатно, однако это невиданный знак доброты. Клэр, дородная женщина, любящая почесать языком, недовольно цокает, хмыкает, качает головой, сетуя на плохое состояние Юнги, но уверенно заявляет: вылечим. А после делает ему компрессы, мажет вонючими мазями, вливает в бессознательное тело какой-то отвар и оставляет одних, наказав Чимину молиться, чтобы наверняка. Чимин не молится, он напевает себе под нос очередную рождественскую песенку и ополаскивает тело, стоя ногами в тазу и поливая себя холодной водой ковшом из деревянного ведра. А после оттряхивается и, постукивая зубами, обтирается небольшим полотенцем. Чем чище тело, тем яснее разум. Чимин, конечно, не бог, но грехи с себя смывает сам без обращений к всевышнему.

***

Юнги приходит в себя только через два дня. Чимин к этому времени уже успевает съездить к местному шерифу, вручив ему мешок с головами как доказательство и постановление о поимке от государства. Живыми или мертвыми, гласит один из пунктов в ордере, но Чимина первое не волнует. Зачем ему эти проблемы с перевозкой преступников? Чисто из принципа, чтобы их потом повесили на площади? Есть, конечно, такие охотники, но сам Чимин никогда не заморачивается. Ему важнее сохранить целыми головы, чтобы можно было распознать лицо, или возможно другие части тела, если на тех есть важные опознавательные знаки в виде застарелых шрамов или татуировок. А вот жизнь… к ней Чимин особого трепета не испытывает, если она не его собственная, конечно. — Очухался? — спрашивает он, проходя к своей койке и скидывая кожаную сумку. — Да. Сколько времени прошло? — Два дня. Ты меня изрядно задержал. Я не собирался гостить тут дольше одной ночи. — Что мне делать с этой информацией? — А ты не из робких, да? — хмыкает Чимин и оглядывает Юнги. Тот все еще довольно бледный. Губы блеклые, иссушенные. На висках и лбу виднеются бисеринки пота. Видимо, снова температурит. — В целом, можешь поблагодарить меня за спасение, извиниться, что тратишь мое время и все в таком же духе, — добавляет с усмешкой. — Лебезить перед желтым? С ума сошел? Чимин разражается звонким смехом и показывает большой палец. Этот парень ему определенно нравится. С подобным юмором, конечно, долго не живут, но такие люди Чимину по душе. — И за что тебя такого смешного в ссылку сослали, интересно? За острый язык? — интересуется. — Нет, за то, что трахнул хозяйского сына. Чимин присвистывает. Во дела… А он, видимо, сорвал большой куш. — Ладно, пойду принесу еды и позову Клэр, чтобы тебя осмотрела. — И все? Чимин разводит руками. — Ну извини, у местного хозяина только дочери. Юнги слегка ерзает на кровати и выглядит удивленным. Неизвестно, чего он добивался своими выпадами, но явно не спокойной и положительной реакции. Загнанный в угол зверь пытался храбриться? Разочарован и испуган тем, что его может ожидать, и кусается заранее? Чимину немного интересно, но на повестке дня у него обед.

***

В таверне в итоге они проводят пять дней, пока Юнги не встает на ноги. Он все еще хрипит, Клэр предостерегает, что ему бы отлежаться, но Чимин не может более ждать, и Юнги теперь оставлять не хочется, да и тот не горит желанием, хотя выбор ему предоставлялся. На два года младше Чимина, в свои двадцать один он еще довольно юн и неопытен. Всю жизнь жил на ферме, на которой и был рожден. Не знает жизни, не видел мира. Обычный конюх, которого даже в хозяйский дом не пускали. Но довольно симпатичный, а еще, в отличие от самого Чимина, на удивление белый. Кожа светлая, молочная, и личико хорошенькое. Когда отмытое от дорожной пыли и болезни. Волосы густые смоляные, слегка вьющиеся. Понятно, почему сынок хозяйский на него позарился. Жаль только, что мог только на сеновал приходить, а не перед отцом отстоять. Тот еще мямля, по всей видимости. Но они в целом все такие. Безропотные белоручки, которые только для шлюх да рабов имеют вес. Чимин сплевывает и с одного прыжка седлает лошадь. Юнги, стоит отдать ему должное, с конем тоже умеет обходиться. Хороший наездник, тормозить в дороге не будет. Но Чимин бы и это ему простил. Не каждый день встречаются мужчины, предпочитающие таких же мужчин. А тех, кто готов в открытую признаться в данных увлечениях, и того меньше. Мало кому хочется слышать в спину едкое «членосос», а потом быть забитым до смерти в каком-нибудь проулке. Чимин вот свои предпочтения тоже скрывает, все чаще передергивает собственноручно, уединившись, и еще реже, нажравшись до белочки, тащит в постель какую-нибудь деваху. Когда в глазах плывет, а в башке ни одной связной мысли, ему в целом плевать, прыгать кому-то на колени или если на колени запрыгнут ему. А тут такой подарок небес. Симпатичный, еще и обязанный жизнью. Не американец, чтобы носом воротить и пытаться принизить. Чимин доволен такой находкой и рад, что Юнги решил не уходить в вольное плаванье, а захотел отправиться вместе с ним. Хотя, он еще не знает, чем его спаситель зарабатывает на жизнь. Но это дело такое… привыкаешь. Чимин уверен, что и Юнги привыкнет. — У тебя как с грамотой? — спрашивает Чимин, когда они останавливаются на ночлег. Лес уже частично замело снегом, но вьюги вроде не предвидится. Чимин разбил палатку, которая не особо греет, зато не продувается, и развел костер. В запасе у них ничего особенного нет, вяленое мясо, сухари и картофель, который сейчас запекается в углях. — Читать умею, обучен, — коротко говорит Юнги, скидывая охапку промерзших веток рядом с костром. Герда от неожиданного шума с фырканьем отрывает голову от ствола, с которого отгрызала кору, и смотрит в их сторону. Дергает ушами и, удостоверившись, что все в порядке, возвращается к еде. А Тенор — конь Юнги, меланхолично разрывает носом снег, добираясь до высушенной травы. Отличный скакун с хорошим нравом. Идет, куда ведут, ест, когда останавливаются. Не взбрыкивает, не показывает характер — идеальное животное для путешествий. Но вряд ли очень умное. — Тогда иди сюда, — Чимин манит Юнги к себе на поваленный ствол дерева, застеленный сейчас теплым пледом. — Зачем? Проверять будешь? — Буду знакомить с работой, ты же не думаешь жрать за мой счет вечно? Юнги пожимает плечами, усаживаясь рядом. А Чимин достает из-за пазухи несколько сложенных ордеров и один протягивает Юнги. — Читай, знаешь, что такое? Юнги сканирует бумагу взглядом, слишком быстро на взгляд Чимина, и хмыкает. — Охотник? — Да. Умеешь стрелять? — задает встречный вопрос. А Юнги, помявшись, отвечает: — Из ружья только, не слишком хорошо. Но иногда приходилось, когда дикое зверье на ферму захаживало, а хозяин дрых. — Научиться хочешь? И Юнги снова жмет плечами. Такой же меланхоличный, как и его новоприобретенный конь. Чимин вообще заметил, что Юнги не слишком разговорчив и пассивен. И после их первого знакомства сменил язвительность на отрешенную молчаливость. Не шутит, не огрызается. Делает, что велит Чимин без лишних слов и препирательств. Непонятно пока, на руку это, либо же Юнги окажется обузой, от которой придется избавиться в одном из городов. Чимину хорошо молчится наедине с собой, а когда есть спутник охота побеседовать. Таскать с собой мальчика чисто для траха не разумно. Чимин размышляет под тихий треск костра и похрапывание лошадей. Юнги ворошит палкой угли, проверяя картофель, чтобы не сгорел. И все это в тишине. Вопросов не задает, ничем не интересуется и баек из жизни не рассказывает. Скукота. Ужинают в таком же молчании и спать укладываются тоже. Единственный плюс, что бок о бок тепло человеческого тела согревает даже сквозь зимнюю одежду, подбитую мехом.

***

Чимин лепит маленьких снеговиков и выставляет их в ряд. Заряжает револьвер, дает его Юнги и рассказывает, как целиться, как стрелять. На пустом заснеженном пустыре раздаются громкие выстрелы. Три снеговика разлетаются ошметками, а Чимин присвистывает. — Нет, ну это однозначно талант. Только стойка неверная, сейчас… Он подступает к Юнги, бьет носком сапога по его пятке. — Ноги чуть шире, и одну выдвинь вперед и корпус наклони… Да не так сильно. Чимин цокает и встает за его спиной, прижимается к ней грудью, давит немного собой, чтобы поставить Юнги в нужную позицию. Помогает зафиксировать правильно руку, командует. — Вторую положи поверх первой, чтобы добавить контроля, не дорос еще с одной стрелять. Держи крепко, но не напрягайся. Запястье не сгибай, оно должно быть ровным. Мышцы расслабь, сконцентрируйся, нажимай крючок на вдохе. Чимин помогает, направляет, делает показательный вдох. Раздается очередной выстрел. У четвертого снеговика сносит голову. — Очень хорошо, но нужно еще попрактиковаться. У тебя рука при выстреле ходит. Иди лепи снеговиков обратно. И револьвер отдай, игрушку, что-ли, нашел? Чимин бурчит, превращаясь вмиг в ворчливого учителя. Но ему это по вкусу — чувствовать себя опытным и значимым. Юнги в итоге тратит не меньше пятидесяти патронов, пока они добираются до Додж-сити. А однажды он даже умудряется подстрелить бегущую по ветке дерева белку. Бедняге размозжило голову, зато они отведали свежезажаренной дичи, согреваясь и набираясь сил. А Чимин еще и похвалил Юнги за меткость. Шутка ли, попасть в мелкого зверька в движении. Хотя это больше походит на банальное везение.

***

Город встречает заснеженными улицами и украшенными в Рождество домами. А еще пьяницами в обносках, которым грозит холодная смерть, если они не поднимутся и не доковыляют до дома. На них всем плевать, никто не протягивает руку помощи. Чимину, в целом, тоже. Он подмечает все это краем глаза, пока они с Юнги проходят по главной улице в поисках таверны. Им немного согреться, выпить чего-то горячительного и перекусить. А еще позадавать наводящие вопросы. Один из преступников прибыл в этот город тремя неделями ранее, и Чимину нужно узнать, успел ли он добраться вовремя, или придется снова идти по следам. Он выслеживает Косого Шона уже несколько месяцев и все никак не может догнать. Некогда глава шайки, успешно ограбивший банк и подстреливший нескольких офицеров. За его голову назначена награда в шесть тысяч, а это очень значимая сумма. Большую часть его подельников уже давно выловили. По душу одного из них явился сам Чимин. Остался только главарь, смывшийся с награбленным и отлично прячущийся от суда. Ненадолго. Чимин чувствует, что он совсем рядом, и скоро чья-то свобода и жизнь прервутся. Хозяин таверны в этот раз оказывается настоящим говнюком, и Чимину приходится приплачивать, чтобы их обслужили, а не выгнали взашей. Их путь был довольно выматывающим, поэтому ругаться и тратить на это время и силы не хочется. Так что он сносит парочку едких слов, приправленных оскорблениями, а после снимает шляпу и падает на лавку за деревянный стол. Юнги садится напротив, по обычаю спокойный в своей меланхоличности. Хотя, для него терпеть такое отношение привычно, скорее всего. Чимину же приходится скрипеть раздраженно зубами и не хвататься за оружие, пусть очень хочется. Через долгие полчаса перед ними ставят две чарки эля и подостывшее рагу. Чимин уверен, что специально, но все еще не видит смысла поднимать шум. Несмотря ни на что, еда и питье оказываются приличными, однако про комнаты в этой таверне Чимин не заикается. Лучше пройтись по городу и найти лучшее место для ночлега, не выслушивая очередную грубость. А еще поискать болтливых людей. Потому что здесь на них с Юнги смотрят с подозрением. Мало того, что желтые, так еще и чужаки. Их уже заранее недолюбливают. Но все же, через некоторое время Чимин, пройдясь сканирующим взглядом по залу, находит отпетого выпивоху, которого уже пытаются выгнать за неимением денег, и угощает его кружкой пива. А после и еще одной. Мужичок добреет, язык его развязывается, слово за слово, пьяные благодарности, и Чимин, подцепив алкаша под локоть, тянет на улицу, узнавая дорогу. Теперь у них с Юнги есть немного захламленный и пыльный, но сухой и теплый чердак, в котором можно будет отоспаться. Супруга мужичка не возмущается. Ее лицо усталое, немного осунувшееся из-за нерадостной семейной жизни. Заляпанный чем-то неизвестным фартук и парочка мелких спиногрызов, хватающихся за юбку. Чимин видит, что ей абсолютно плевать. Хотя, она, возможно, не слишком бы расстроилась, если бы ее супруг сгинул где-нибудь в ночи. Чимину ее немного жаль, поэтому он решает, что по отъезде оставит бедолаге наличных, передавая с глазу на глаз, чтобы она могла купить продуктов в дом или, может, какую одежду детворе. Да и есть за что платить. Потому что пропитый до костей Бен тот еще сплетник. И за бутылкой домашней наливки умудряется вывалить не только тонну бестолковых городских баек и слухов, но еще и снабдить полезной информацией. К ночи Чимин уже знает, что он не опоздал. Что Косой Шон снимает комнату у старой вдовы на окраине города, что с ними проживает сын этой женщины, не совсем чистый на руку и любящий пускать в ход кулаки. Некий Уильям Чимину не знаком, ордера на него не было, так что придется работать осторожнее, не оставляя лишних трупов. А там как получится. Всегда можно спихнуть свою неаккуратность на обвинение в сокрытии преступника. Когда Бен напивается до того, что наконец начинает храпеть, выпуская из приоткрытого рта алкогольное амбре, а его жена и дети укладываются спать, Чимин оставляет Юнги на чердаке и оповещает, что скоро вернется. Заряжает полный барабан, убирает револьвер в поясную кобуру. Смотрит на холщовый мешок, в который складывает свои трофеи, но решает его не брать. В городе есть шериф, так что Чимин планирует наведаться к нему сразу после дела и сопроводить на место казни для подтверждения. Заниматься обезглавливанием в этот раз нет нужды. — Куда ты пойдешь? — спрашивает Юнги, разрезая тишину чердака своим хриплым голосом. — Деньги зарабатывать. Чимин осматривает свои вещи еще одним проницательным взглядом, прикидывая, нужно ли ему что-то еще. Запасные патроны всегда при нем, а второй револьвер он решает не брать. Смысла в этом никакого. Он идет за одним человеком, а не за шайкой. Так что сделает все быстро, постарается без лишнего шума. — Меня не возьмешь? — снова подает голос Юнги. Чимин удивленно оборачивается, приподнимая бровь. — Зачем? Я потом выделю тебе парочку ордеров и помогу выследить нужных людей. А пока отдыхай. — Я видел награду. А чем больше награда, тем опаснее человек, разве нет? — Отличная проницательность и умение в логику. Только дело в том, что чем опаснее человек, тем больше ты будешь мне мешаться. Без обид, но люди несут больше угрозы, чем снеговики и белки. А теперь мне пора. Чимин тихонько притворяет за собой чердачную дверь, чтобы никого не разбудить, и незамеченный выскальзывает из дома. Интерес Юнги с одной стороны хорош и желание пойти с Чимином тоже. Значит, его не пугает подобная работа, и рвение похвально. Но не сегодня и не сейчас. Возможно, через время Юнги станет отличным компаньоном, а возможно, получив хороший опыт, пустится в самовольное плаванье. Но это случится разве что через год, а может через два или три. Работа охотников простая только на первый взгляд, но мало кто из них доживает до седой старости. Поэтому сегодня Юнги лучше улечься на соломенном матрасе и отоспаться. Пользы от этого будет больше. Скрывая лицо от холодного ветра за опущенной на лоб шляпой, Чимин быстрым шагом перемещается по темным и тихим улицам города, двигаясь в нужном направлении.

***

Что-то идет не так почти сразу. Чимин по своему обычаю стучит в добротную деревянною дверь. Слагает легенду о несчастном путнике, потерявшем лошадь на границе города, напрашивается на ночлег и обещает хорошо заплатить. Пожилая дама с глубокими морщинами и маленькими заспанными глазками слушает его, кутаясь в теплых халат, а после отходит в сторону, пропуская внутрь. И вроде все отлично. Женщина сердобольная, не приходится долго упрашивать, хвататься за ее сухонькие руки и уверять в своей честности. А с другой такая неосмотрительность и доброта странная. Хотя, если учитывать, что она пригрела преступника, вполне объясняет ее недалекость. Это оказывается ошибкой. Чимину не помогает его интуиция и привычка держать руку на пульсе, когда он переступает порог и, стряхнув снег, только собирается продолжить вешать старухе лапшу на уши, как его бьют чем-то тяжелым по затылку и придавливают к полу, заламывая руки. Сознание не меркнет, удар неудачный для нападавших. Но выкрутиться и ответить не получается. Интересно, кто-то в городе его узнал? Или, может, прошел слушок о желтых, отдыхающих в таверне? Его сказка оказалась неактуальной и подозрительной? Чимин прокручивает в голове стройную цепочку предположений, решая в какую сторону двигаться дальше, пока чья-то рука шарится у него под плащом, обезоруживая. А вот это плохо. В сапоге, конечно, еще припрятан нож, но Чимину для начала бы скинуть с себя тяжелое тело. — Он не отключился. Приложи-ка его об пол, Уильям, да оттащи в подвал, утром разберемся. Вот тебе и добрая старушка. Чимин усмехается, слушая распоряжения и уже чувствуя пятерню в волосах, сжимающую пряди в кулак. Плакало его красивое личико, хоть бы нос не сломали, вправлять его одна морока, иронично думает Чимин, шипя от первого удара, из-за которого тут же разбиваются губы и рот наполняется кровью из-за повредившейся об зубы слизистой. Однако из-за ослабевшей хватки Чимин успевает высвободить из захвата одно запястье и на втором ударе удачно выворачивается. Скинуть с себя мужчину не получается, только приподняться над полом и перевернуться под сидящим на нем верхом Уильямом. Не самое выгодное положение, но лучше, чем было. Чимин даже успевает перехватить летящий в лицо кулак, а уже в следующее мгновение по полу проносится сквозняк от распахнувшейся входной двери и слышится выстрел. Один, второй и, с секундным запозданием, третий. Грузное тело валится на Чимина, но не успевает он его спихнуть, как его сбрасывают сильным пинком. — Мне не спалось. — Сообщает склонившийся к нему Юнги и уточняет: — Не помешал? — Язва. Чимин хватается за протянутую руку и поднимается на ноги. Сплевывает скопившуюся во рту кровь. Касается подушечками пальцев поврежденных губ. Щупает нос. Тоже разбит, но не сломан, и одна бровь рассечена. С ним явно не нежничали. Осмотревшись, Чимин подмечает трупы. Косой Шон один из них. Три тела, три дырки аккурат в черепушках. У Юнги все-таки талант. Подобрав свой револьвер, Чимин просит последить за входом, а сам быстро пробегается по небольшому дому, зорко выискивая возможных подельников, потому что очевидно, что вся семья не чиста на руку. Но дом пуст. Подвал тоже, однако весь пол заляпан лужами застаревшей крови. Видно, скидывать туда неугодных —традиция. Более спокойно обшманав каждый угол, Чимин не трогает драгоценности, а вот в найденном мешке с наличностью роется. Все себе не присваивает, забирает только пару пачек, чтобы не вышло боком. Украденное власти должны найти, а то что всего не досчитаются, это понятно. Времени с ограбления прошло много, что-то естественно кануло в небытие. — Бери и возвращайся в дом. Тебя кто-то видел? — спрашивает Чимин, впихивая Юнги в руки стопки купюр. — Наверное, нет. — Наверное… Чимин цокает и комкает в руках окровавленную тряпицу. Он ей подтер капли крови, скрывая свои перемещения по дому: не ходил он по комнатам и в подвал. Пристрелил на месте и сразу отправился за шерифом. Такая вот легенда. Юнги выходит первым. Чимин, осмотревшись еще раз, тоже покидает дом. Вскоре заспанный и недовольный шериф, кутаясь в теплый плащ, будет с глупым выражением лица смотреть на ордер, трупы и на Чимина, а после еще выделит из городской казны награду. Ладно, это окупает его подпорченное личико.

***

— Это не лучшая идея. — Ты мне должен. — Как мы заговорили… Чимин смотрит на Юнги с усмешкой, прикладывая к лицу платок с завернутым в него снегом. Они не стали задерживаться в Додж-сити, только переночевали на чердаке, позавтракали в знакомой таверне и, забрав лошадей из конюшни, отправились в путь. Народ слишком шумел, гоняя туда-сюда новость об убийствах на окраине. Толком никто ничего не знал, но гудел весь город. А Чимин не любит привлекать к себе внимание, с раскрашенным лицом это сложнее, поэтому они поспешили покинуть густозаселенные улицы. — Но это правда. Юнги после своего ночного рандеву явно осмелел. Видимо, не только из-за того, что пустил три пули точно в цель, а потому что Чимин не в форме. Когда адреналин спал, стало ясно, что приложили его хорошо. Голова кружилась, а к горлу то и дело подкатывала тошнота. Они даже далеко от города не уехали, потому что раскачиваться на коне не шло Чимину на пользу. — Нет, не правда. Во-первых, ты, видимо, забыл из какой задницы я тебя вытащил, во-вторых, ты нашел меня в полном сознании и на пути к разрешению конфликта, в-третьих, по доброте душевной я даже отдал тебе часть награды за Косого Шона. И где твоя благодарность? — Я нашел тебя с разбитым лицом под ублюдком, готовым тебя добить. И я помню, что ты тоже оказал мне услугу. Но ты меня просто спас, а я еще и выполнил за тебя работу. Всю, между прочим. Так что ты мне должен. — Я тебя спас дважды. Первый, это забрав от работорговцев, второй, когда оплатил твое лечение. Шона я выследил сам и любезно открыл тебе двери. Все, что тебе оставалось, это просто хорошо прицелиться. Будем и дальше мериться кто, кого и когда? Юнги замолкает, поджав губы. Он шерудит веткой в костре, подталкивая палки под языки пламени. — Я не собираюсь никому мстить, Чимин. Не хочу потом стать одной из целей государства. Мне просто нужно кое-что забрать. Семейную реликвию, можно так сказать. То, что осталось от моей матери. Тихо, быстро и незаметно. Это не займет много времени. Чимин цокает. Вытряхивает из платка подтаявший снег и наполняет ткань новым. Его лицо здорово так распухло и неприятно ныло. А тут еще Юнги со своими просьбами вернуться в Лоуренс и наведаться к бывшему хозяину. Семейная реликвия… Память о родителях это, бесспорно, важно, но стоит ли оно свеч? Чимин не уверен. Юнги хорошо постарался. Помог. Если отодвинуть в сторону гордость и браваду, неизвестно, смог ли бы Чимин справиться в одиночку. Его положение действительно было незавидным. Однако, он еще и не из тех передряг выбирался живым. И нужны ли ему эти сложности? Юнги начал открывать рот, подавать голос, идти поперек, показывать характер. Не слишком удачный питомец, пусть и талантливый. Может, стоит просто указать ему направление и отправить одного. Хочет вернуться и забрать свои вещи? Пусть. Но самостоятельно. У Чимина в сумке еще с десяток ордеров и больше двадцати тысяч в перспективе. Стоит ли тратить время на Юнги? — Сегодня я передохну и приведу в порядок башку, а завтра дам ответ, — в итоге решает Чимин и, поднявшись с подстилки, прячется за полами палатки. В голове действительно шумит, от еды мутит. Не самое плачевное его состояние, но максимально неприятное. Принимать решение с путающимися мыслями последнее, что он будет сейчас делать.

***

На юго-запад Канзаса, в Лоуренс, они прибывают через несколько дней к вечеру. Юнги снова притихает и играет послушного мальчика, однако, теперь Чимин присматривается к нему лучше. Человек, проявивший однажды волю, вряд ли затихнет. Слишком уж смелый и острый на язык. Наглый. Теперь понятно, почему его отправили на каменоломни, а не пристрелили на месте. Таких самонадеянных любят мучать. В этом вся прелесть. Ломать и издеваться как можно дольше, заставить страдать. Чимину таким заниматься незачем, Юнги ничего плохого ему не сделал или не успел. Но доверие, которого, впрочем, и не было, теперь становится и вовсе призрачным. Однако, Чимин все же здесь, в Лоуренсе, на той самой ферме, где у Юнги все началось и где закончилось. Роковая ошибка или правильный шаг? Чимин пока точно не уверен, но склоняется ко второму, когда не успевает остановить Юнги, а тот, внаглую взбежав на крыльцо, стучит в двери. В окнах дома еще горит свет, и они, подобравшись поближе, просто осматривались. По крайней мере так считал Чимин до этого момента. А теперь он просто замирает, прижавшись к стене в тени. Останавливать уже поздно, оттаскивать и прятать Юнги не имеет смысла. Если он идиот, то это не поможет, а в будущем станет огромной проблемой. Так что Чимин притаившись, просто ждет, чем все закончится, желая остаться незамеченным. Только вот… — Ди? Ты задержался, нарисовались проблемы? — Да, одна, такая с миленьким личиком, правда я не уследил и личико на время перестало быть милым. Чимин, выходи. И Чимин выходит, потому что во-первых, его сдали с потрохами, а во-вторых: — Какого хрена? Хоуп…? — Теперь Хосок. Чимин округляет глаза в неверии. Когда последний раз он видел этого охотника, года три назад? Уже на тот момент Хоуп был легендой. Единственный охотник, который не убил ни одного преступника, каждый раз сохраняя им жизнь до суда. Надежда — так его прозвали. Хотя это была та еще ирония, потому что брался он только за тех, кто был не жилец, доводя их не до решетки, а до плахи. С другой стороны, каждая его жертва до последнего верила, что сможет вырваться и сбежать. Ни у одного не вышло. Хосок ему подмигивает и кивком головы приглашает в дом. Чимин все еще в раздрае скашивает взгляд на Юнги и делает очередное открытие. Чимин не знает в лицо, но слышал только про одного человека, чье прозвище так сокращали среди своих. Ди от death. Yellow death — желтая смерть. — Ну ты и сука… — выплевывает Чимин, поднимаясь на крыльцо. — Не злись, Китти, мы же хорошо провели время, ты научил меня стрелять. — Пошел нахрен, и не называй меня так! Чимин таранит Юнги плечом, первым проскакивая в теплоту дома. Это прозвище он получил давным-давно, и оно использовалось только среди узкого круга охотников и только в качестве подтрунивания. Чимин, будучи еще совсем мальчишкой, под четким руководством своего учителя, взявшего под крылышко, выполнил свою первую работу, и его пригласили в бар отметить, так сказать, посвящение. Чимин тогда надрался как скотина, а утром страдал от дикого похмелья. Из-за его звонкого от природы голоса мученические стоны были такими же звонкими и над ним потешались, прозвав кошечкой за мяукающие звуки. Пожалуй, это один из самых постыдных эпизодов в его жизни. И, как назло, больше ни один псевдоним за ним не закрепился, пусть Чимин таких финтов не повторял и перестал быть зеленым новичком. — Да ладно тебе, мне просто стало интересно. Мы же хорошо провели время, разве нет? Чимин тычет Юнги в лицо средний палец и проходит в гостиную, плюхаясь в удобное кресло. Хорошо провели время? Ну, конечно. Чимин учил стрелять охотника, который на голову выше и, к сожалению, не буквально. Талантливый мальчик? Как бы не так. Сволочь чистой воды. И как только Чимин сразу не заметил подвоха? Хотя, чего удивляться? Ди славился своими играми. Никогда он не исполнял работу быстро, обожал театральщину. Ему обязательно нужно было примерить на себя ту или иную роль. Внедриться в банду, оказаться как можно ближе к ублюдкам, а в подходящий момент воткнуть в спину нож. Не открыто, не лицом к лицу, а так, чтобы они узнали о змее, пригретой на груди, только жарясь в адовом костре. И Чимин попался в те же сети, спасибо хоть не оказался целью. Но кое-что все же интересно: — Окей, ты славно притворился мальчишкой-конюхом, но болезнь была ведь реальной? Как ты собирался убить Браунов, стоя одной ногой в могиле? — спрашивает Чимин, держа в руках чашку с горячим чаем. Они уже переоделись с дороги, накал страстей снизился и в гостиной царило что-то вроде умиротворения. — Хосок сыграл роль моего хозяина, продав Браунам. Но я просчитался. Не думал, что меня вырубят сразу после того, как он ушел, и обыщут. Некоторые планы на такой случай у меня были, но признаю, ты пришел вовремя, я к тому времени уже засомневался, что будет кому получать вознаграждение. — То есть, убить их ты все равно собирался? — Естественно. И сделал бы это. Мы же недалеко отошли от Канзаса, я просто ждал ближайшего привала. Но тебе правда спасибо. — Да сочлись уже. — Чимин фыркает, прихлебывая горячий чай. Теперь, когда шквал эмоций улегся, ему даже забавно. — Только зачем ты меня сюда притащил? — Чтобы посмотреть на твою вытянутую мордашку и… Не знаю, стало интересно поработать с тобой в паре немного, а то кажется, что я стал слишком стар для этого дерьма. Как на это смотришь? — В том случае, если присвою твой псевдоним, когда ты сдохнешь. — Укажу это в завещании. Юнги подмигивает, а Чимин смеется, булькая чаем в чашке, поднесенной к губам. Ладно, возможно, это будет неплохой для него опыт.

***

Окей, это действительно отличный опыт, пусть Чимин его еще не начал даже получать. Потому что у Хосока они задерживаются на добрую неделю. Хоуп официально отошел от дел, скопив достаточно денег, чтобы приобрести землю, и успел уже пустить корни на своей ферме. Она пока не слишком большая, но Хосок явно вознамерился расширяться и налаживать бизнес в сельскохозяйственной отрасли. Чимин с удивлением смотрит через окно, как тот в рабочей одежде расчищает перед домом снег, опираясь на черенок лопаты, чтобы передохнуть. У Хосока есть работники, но насколько Чимин заметил, Хоуп не любит сидеть без дела и взваливает на себя кучу обязанностей, лишь бы не заскучать. Ему это по вкусу. По крайней мере огонек в его глазах не потух, а все так же ярко сияет. Чимину пока этого не понять. Ему нравятся путешествия, нравится погоня, нравится азарт и риск. Поэтому обзавестись своим домиком и коротать дни за чашечкой горячего кофе не кажется особенно привлекательными, разве что временно. Как сейчас, когда он согласился сделать передышку. В целом, преступники не заканчиваются никогда, и если несколько ордеров станут неактуальными, Чимин без труда обзаведется новыми. Время неспокойное. А с потеплением уровень разбоя увеличится. Все повылезают из теплых нор, чтобы творить бесчинства, а Чимин будет следовать за ними с невидимой косой смерти. Хотя и смерть будет идти с ним в шаг. — Как тебе здесь? — спрашивает Юнги, развалившийся на диване. — Миленько, но скучно. На сколько ты планируешь задержаться? Я подумываю смотаться в одиночку и потом вернуться за тобой. Чимин смотрит на огонь в камине и прислушивается к тихому потрескиванию. — М, нет, вряд ли мы потом пересечемся. Сколько тебе понадобится? Недели три минимум? А то и до двух месяцев дойдет, к тому времени и я взвою. Посидим еще дня три-четыре и можно выдвигаться. Хочу прогреть кости до основания. Не люблю зиму. — Теплолюбивое создание? — со смешком интересуется Чимин. — Определенно. И не ехидничай, ты тоже любишь погреться. В палатке жался так, что не отлепишь. — А с чего ты взял, что я искал тепла? В прямом его значении? — Чимин похабно улыбается и подмигивает, однако тон его голоса наполнен сарказмом, подкалывает или нет, так сразу не понять. Шуточки подобного характера у всех в ходу, за них не осудят. — О, тебя так вдохновила история о хозяйском сыне, решил тоже воспользоваться? — отвечает ему в тон Юнги. Приходит время взять небольшую паузу и продумать ответ получше, чтобы игра продолжилась и не вышла за грани. Однако Чимин не лучший игрок, поэтому молчание затягивается, а он становится задумчивым, лениво плавая меж своих мыслей и начиная забывать, что вообще вел беседу. — У Хосока есть бутылочка отличного бренди, хочешь вечером пропустить по стаканчику? — спрашивает Юнги спустя долгие минуты тишины. — Здесь? — уточняет Чимин. — Не обязательно, можешь заглянуть ко мне. Обдумаем дальнейшие планы, пообщаемся ближе… Юнги толкается языком в щеку, и Чимин снова улыбается, теперь более расслабленно. — Не могу отказаться от такого заманчивого предложения. А сейчас отлучусь ненадолго. Хочу прогуляться по городу. Чимин поднимается из полюбившегося глубокого кресла и оставляет пустую чашку на столике. В отличие от Хосока, пользоваться слугами Чимину нравится.

***

Крепкий мороз не располагает к прогулкам, но Чимин все равно слоняется по городу, заходя в разные лавки. Покупает себе новую шляпу, примеряя и смотрясь в небольшое зеркало. Обновляет сапоги, потому что нынешние уже износились. А под конец забредает в лавку за ароматным маслом с цветочной отдушкой. Оно ему сегодня понадобится, и не только чтобы вкусно пахнуть. На ферму он возвращается ближе к ужину, не игнорирует приглашение к столу, а после ретируется к себе. Провести ночь с мужчиной не то же самое, что с женщиной, и, в отличие от многих, Чимин подходит к этому делу обстоятельно. Ему нравится, когда тело вымыто до скрипа, когда кишечник опорожнен и простыни пачкаются исключительно в сперме и масле и промокают от свежего пота, а не застаревшего с пятнами от грязи. Чимин вообще не шибко любит грязь и вонь, это не самые приятные дары природы человечеству. Но от них можно довольно легко избавиться. Теплая вода помогает, ароматное мыло тоже. Чимин намывается с особым усердием, мылит волосы, хорошенько прочесывая их пальцами, и после довольно осматривает себя, чистого, благоухающего. С блестящими, слегка пушащимися волосами. Черт, родись он девушкой, был бы той еще чертовкой. Но в целом, то, что у него есть, тоже вполне себе ничего. Натянув чистую хлопковую рубаху и брюки, Чимин закрывает дверь в выделенную ему гостевую и стучится в соседнюю. Ответа не ждет, незачем, потому что час уже поздний, и Юнги его, скорее всего, и так заждался. Бутылек с маслом греется в ладони и, входя в чужую спальню, Чимин, не смущаясь, сразу проходит к прикроватной тумбе и ставит склянку на нее. — Я уже решил, что ты не придешь, — со смешком говорит Юнги и кладет книгу рядом с собой на кровать. — Поэтому решил оприходовать бренди без меня? — спрашивает Чимин. Он, особо не раздумывая, сбрасывает домашние тапки с ног и забирается на кровать, перекидывая одну ногу через устроившегося на краю Юнги и склоняется к его лицу. Из приоткрытых губ исходит запах алкоголя. Пока еще терпкий и довольно приятный, не имеющий ничего общего с застоявшимся перегаром. — Коротал вечер, — с улыбкой отвечает Юнги, немного ерзает, находит более удобное положение и укладывает горячие ладони на бедра Чимина. — Ты вкусно пахнешь. — Спасибо, ты тоже. Помыл голову? Чимин подцепляет черную, едва вьющуюся отросшую прядку волос, упавшую на лицо Юнги, и заправляет ее за ухо. — Какая именно голова тебя сейчас интересует? Чимин фыркает и не сдерживает смешок. — Что, прям так сходу? А как же предложить смочить мне горло и поговорить о погоде? — Я думал об этом, пока ты меня не оседлал. А теперь прости, но мне интереснее другие вещи. Юнги продолжает улыбаться, теперь более дерзко и озорно. И скользит ладонями выше, огибая ягодицы и ныряя под свободную рубашку, чтобы очертить ямочки на пояснице. — Правда? И какие вещи тебя сейчас заботят? — М, например, твои накаченные бедра, на которые я облизывался, пока они были обтянуты черной кожей штанов. Твоя аппетитная округлая задница, которая столько времени маячила у меня перед глазами. Твоя тонкая по-девичьи талия, которую мне так сильно хотелось обхватить руками. Твой рельефный торс, манящие стоящие торчком от холода соски и твоя шея, на которой я грезил оставить не один десяток меток. Юнги опускает руки на его бедра, а после ведет ими выше и выше, очерчивая те места, о которых говорит. Мнет ягодицы, почти смыкает пальцы на действительно осиной талии, гладит живот, слегка надавливая, обводит большими пальцами ореолы сосков, а после обхватывает одной ладонью его шею, сжимая до легкого удушения. Чимин с трудом сглатывает, проталкивая вязкую слюну в пережатое горло. — Ах… Что же… Значит, ты давно думал обо мне? Да, Ди? И какие же мысли крутились у тебя в голове, пока ты смотрел на меня? Чимин провокационно прикусывает поджившую нижнюю губу и подается вперед, напирает шеей на сомкнутую вокруг нее ладонь, усиливая давление до перехватывающего дыхания, вырвавшегося сиплым выдохом. — Ты разве не заметил за наше с тобой путешествие, что я не любитель разговоров? — спрашивает Юнги более низким голосом и, ослабив давление, позволяет Чимину склониться ниже. Лицом к лицу, с парой несчастных миллиметров между губами. — А что ты тогда любишь, Ди? М? Молчаливо наблюдать? Пускать слюни, стоя в отдалении? Юнги в ответ усмехается, его пальцы снова сжимаются на шее, теперь гораздо крепче, и он дергает Чимина чуть в сторону и на себя. Касаясь своими губами не его губ, а мочки уха. — Во-первых, люблю, когда ты называешь меня по имени, а во-вторых, предпочитаю словам дело. Хочешь, заставлю тебя мяукать без бутылки и стакана, а, Китти? — Думаешь, сможешь? — Думаю, что от меня тебя развезет в сто крат сильнее, детка. Чимин не может ничего ответить на это, потому что от крепкой хватки и недостатка кислорода перед глазами начинают бегать черные пятна, а тело напрягается, как перетянутая гитарная струна, готовая с громким лязгом порваться от одного единственного касания. Чимин возбужден и взбудоражен. От хриплого низкого голоса, от горячего шепота на ухо и сильных рук, проложивших по его телу путь, такой короткий, но четкий, строго очерченный линией. И когда мягкие губы смыкаются на его мочке, Чимин таки рвется, вздрагивает и издает тихий стон, а после давится воздухом, которым Юнги позволяет насытится, разжимая пальцы. — Тогда докажи, Ди… и может я припомню, как там тебя зовут. Юнги хрипло смеется, отпуская его горящее ухо и спускается к шее, оставляя на ней первую метку. Засасывая кожу и прихватывая зубами, чтобы наверняка. Чимину интересно, как будет выглядеть его тело по утру и насколько ярко оно будет разукрашено. — Какие-то еще пожелания, м? Мягче, грубее или на грани добра и зла? — интересуется Юнги, вытряхивая Чимина из рубашки и прикусывая за оголившееся плечо. — Предпочитаю добро с легкой перчинкой… — Насколько острой? Юнги с легкостью переворачивает их на кровати, оказываясь сверху, и протискивается между коленей; пуговичка на брюках, поддетая пальцами, выскальзывает из петельки и ткань скользит ниже, оголяя верхнюю часть ягодиц. — Хэй, бренди не спрашивает насколько сильно дать по мозгам, что с тобой не так? — возмущается Чимин, пихая Юнги в плечо. — Ты мне уже столько наобещал, а теперь что? Я должен все показывать и рассказывать? Может еще самому подержать и вставить, м? — Вот это капризы… Бренди не спрашивает, но только ты контролируешь количество выпитого. Потому что если не проконтролировать, то потом все может стать хреново. Но раз ты так смело мне доверяешь, то хорошо, потом без претензий. Юнги усмехается и, отстранившись сдергивает с Чимина свободные брюки, плотоядно осматривая его оголенное тело. Чимин проигнорировал белье, решив не утруждаться, и теперь остается полностью обнаженным. Раскрытым под тяжелым, жаждущим взглядом, который кажется осязаемым. — Не бить по лицу, не заламывать руки, не связывать, не душить слишком сильно. Никакой крови и увечий. Я пришел получить удовольствие, а не страдать, — все же выпаливает Чимин скороговоркой, покрываясь гусиной кожей из-за диковатого огонька, промелькнувшего в глазах Юнги. — Так скучно? — Не устраивает? — Я шучу, расслабься. Что на счет масла? Юнги оглаживает упругие бедра, массирует твердые мышцы, а после тянется за склянкой на тумбочке. — Я принес, поэтому, естественно, с ним. — Чимина… — зовет Юнги и, добившись его пристального взгляда, хмыкает. — Хватит ерепениться. Я в курсе, что ты не шлюха, с которой можно все и даже больше. Так что хватит меня бесить. Хочешь по-нормальному, говори, как нравится. Не хочешь, я тебя вышвырну из комнаты в чем мать родила, понял? Чимин тушуется и ерзает на постели, слегка сводя колени. — Да что говорить, я не понимаю? Поцеловались, потискались, потрахались и разошлись. Болтать ты не любишь, значит тихонечко посопим друг другу на уши, как ежики, и дело с концом. Юнги тихо смеется, качая головой. — Господи… — Боюсь, он сейчас не с нами, — опровергает Чимин. — И правда, — Юнги покачивает маслом перед его глазами. — Что насчет массажа? Расслабляющего и разогревающего? Я не подумал, что твой опыт заключается в «всунул, вынул и ушел». — А какой еще может быть опыт в этом деле? — Как минимум приятный, Чимин. Забудь и переворачивайся. Хочу тебя обмазать, чтобы твоя кожа засверкала. Нам некуда торопиться. И Чимин переворачивается, потому что слушать и делать ему нравится куда больше, чем отвечать на глупые вопросы. Он себя помыл, доставил в комнату, а дальше не его забота. Юнги привлекательный, был таким изначально. Пусть Чимин и ошибся с возрастом, точнее обманулся из-за выдуманной истории. Но раскрывшаяся правда ничего не поменяла, скорее только прибавила интереса. Масло вязкой струйкой падает на его спину, растекаясь патокой между лопаток, а после на то же место опускаются горячие ладони. Они растирают влагу по коже, от плеч до поясницы. Продавливают мышцы, отсчитывают позвонки, массируют бока. Сжимают крепко пальцами, находят нужные точки, заставляя вздрагивать от легкой тупой боли, которая после обращается приятной легкостью. Тело расслабляется и расплывается под умелыми касаниями, и Чимин переживает, что такими темпами он растеряет все крохи возбуждения и просто уснет. Но Юнги развеивает эти мысли, спускаясь к ягодицам и стискивая их крепкой хваткой. Разводит в стороны, и Чимин чувствует сначала короткий выдох, а после мокрый, теплый язык, скользнувший по расщелине. — Ох… ты чего..? — Ты сказал, чтобы я все делал сам, так что теперь помолчи. Чимин затыкается, но слегка напрягается, прислушиваясь к ощущениям. А они довольно яркие и до боли непривычные. Было дело, когда ему отсасывали, но чтобы вылизывали… никогда. Да и кому бы пришло это в голову… — Юнги-и… Чимин тихонько вскрикивает, когда горячий язык, покружив вокруг входа, с напором проталкивается внутрь, растягивая края ануса. Это так грязно, но так приятно, ох, черт! Чимин прогибается в пояснице, выпячивая задницу, насаживаясь сильнее на горячий язык и прихватывая зубами наволочку. Расслабленные мышцы тут же сокращаются, Чимина потряхивает от неглубоких, но напористых толчков внутри, и он чувствует, как его яички сладко поджимаются, а горячая кровь приливает к паху. Член твердеет за жалкие мгновения, и Чимин, заглушая свой хнык подушкой, толкается в постель, потираясь, а после снова приподнимает таз, чтобы насадиться. — Хочешь больше? — спрашивает с издевкой Юнги, прикусывая его за ягодицу. — Да! — Вот и умница, — раздается по-доброму насмешливый шепот. И на смену языку приходят пальцы. Скользкие, длинные, с выделяющимися суставами. Они проникают гораздо глубже, растягивают стеночки. Ласкают изнутри, безошибочно находя место, где приятнее всего, и Чимина подкидывает над кроватью от прошившего волной удовольствия. — Нравится? — Да-а… Чимин отвечает четко, звонко и протяжно. Забывает огрызнуться, мол, разве не видно? А точнее, он понимает правила игры и проникается просьбой не выделываться. Хотел насладиться процессом? Наслаждайся с благодарностью. Чимин благодарит своими тихими стонами и телом, которое отвечает на каждое касание. Податливо выгибается навстречу, стремясь получить все, что ему могут предложить. Юнги предлагает три пальца, двигающихся внутри в едином темпе, не слишком быстром, но и не медленном — в идеальном. Настолько, что Чимин чувствует, как неминуемо приближается к краю. — Юнги, это много… много для меня. — Пальцев? — Нет… Он понимает без лишних слов, меняет не скорость, а угол проникновения, избегая слишком чувствительной точки, и Чимин опадает на кровать, даже не заметил, как успел приподняться на локтях и подобравшихся коленях. — Ты так быстро вспомнил мое имя, а сколько бравады было. Тебе так мало нужно, да, котенок? — Да… Юнги смеется, возвышаясь над ним и добавляя к трем пальцам мизинец. — Такой милый стал, ладно, не буду насмехаться. Рассказать, какой ты сейчас красивый? Хочешь послушать? — Хочу… ох… Сбавив темп и немного выскользнув, Юнги снова давит на простату, проминая ее подушечками пальцев, кружа вокруг и посылая яркие импульсы прямиком в истекающий смазкой член. — Ты потрясающе смотришься на белой постели, Чимин-а. Твоя кожа выделяется на контрасте, смуглая и теплая, как гречишный мед, и такая же сладкая, я попробовал. Блестит в тусклом свете, бликует, так и манит прикоснуться к ней губами. Твоя напряженная спина, прогнувшаяся в идеальном изгибе, так и просит продавить сильнее поясницу, чтобы ты выставил свою прекрасную задницу во всей красе. Влажная шея с бисеринками пота, судорожно сжимающие простыни пальцы, растрепанные волосы, в которые хочется закопаться пятерней и сжать у корней. Ты такой безупречный в своем беспорядке, детка. Хочешь, чтобы я сделал все, что перечислил? — Да-а… Чимин вздергивает таз, насаживаясь на длинные, узловатые пальцы. Он хочет все и даже больше. Согласен на любое предложение сейчас. — Попросишь меня? — Юнги, пожалуйста… — Восхитительный мальчик. Мне определенно повезло с тобой. — Чертовски повезло, — подстегивает Чимин, чтобы совсем уж не выглядеть растекшейся по кровати безвольной лужей. И Юнги одобрительно посмеивается, вынимая из него пальцы и похлопывая по ляжке. — Коленки подтяни к себе, еще, вот так, молодец. Чимин складывается лягушечкой и чувствует на пояснице широкую ладонь, вдавливающую его в матрас, а затем ко входу подстраивается крупная головка, довольно легко и безболезненно проскальзывающая внутрь. Чимин протяжно стонет, пока член уверенными толчками проникает глубже, идеально заполняя собой. Юнги наклоняется, наваливается сверху и, выскальзывая до половины, входит обратно с громким шлепком. Чимина придавливает к постели и слегка протаскивает по ней от силы толчка. Возбужденный и истекающий член трется о шероховатую простынь, заставляя вытолкнуть наружу еще один ласкающий слух стон. Юнги довольно урчит и осыпает его выпирающие лопатки поцелуями, как и обещал, а после прикусывает основание шеи, повторяя сильное движение бедрами. Чимин выгибается под ним, подставляясь, а после прижимается обратно к кровати, ловя наслаждение от того, как головка стимулируется, стиснутая между телом и постелью. Это хорошо даже слишком. Он упирается лбом в подушку, позволяя прикусить сильнее за холку. Зубы врезаются в разгоряченную кожу, фиксируют, не позволяя дергаться, и Чимин надсадно стонет от того, насколько глубоко в него входят. Насколько жадно и неистово. Возможность подмахивать испаряется, он распластан по кровати, распят и чувствует, как близок к краю. Движения Юнги тоже становятся более хаотичными и рваными, но он не дает закончить, толкаясь в простыни. Хватает за волосы и вздергивает, ставя на колени, прижимая спиной к своей груди. Обнимает одной рукой за талию, удерживая, а второй обхватывает налитый член. Стискивает в кулак и проводит по всей длине туда-обратно, так же хаотично и дергано, как двигает бедрами. Чимин срывается на отчаянный крик, изливаясь спустя несколько мгновений, и слышит, как эхом звучит утробный рык. Глубоко внутри разливается тепло, вязко обволакивая и наполняя. А после они оба рушатся на кровать, глотая кислород и слушая теперь громкое, учащенное сердцебиение. — Ну что, ты достаточно пьян, Чимини? — смешливо спрашивает Юнги, скатываясь с него и устраиваясь рядом. — В зюзю. Он приоткрывает глаза, скользит по лицу напротив, а после чуть ниже, и лениво приподнимает бровь. — Ты что, даже не разделся? — Увлекся тобой, а потом было не до этого. Чимин довольно хихикает, но просит: — Покажешься? — Тоже хочешь полюбоваться? — М… тебе нравится гречишный мед, а мне сливки. Так что, да. Юнги смотрит на него несколько коротких секунд, а после кивает и садится на кровати. Стягивает рубаху, спущенные до коленей штаны, сбрасывая одежду с кровати. Туда же летит недочитанная книга, чьи страницы они безбожно измяли. А после опускается обратно. Чимин поднимает ослабевшую руку, поглаживая белую кожу на груди, очерчивает ключицы и укладывает ладонь на крепкое плечо. — Выгонишь или можно остаться? — спрашивает, не особо рассчитывая на нежности. — Если потушишь свет, я исчерпал лимит физической активности на сегодня. Чимин фыркает, но, собравшись с силами, приподнимается. Подползает к тумбочке, чтобы задвинуть заслонку керосиновой лампы, перекрывая доступ кислорода к огню. Комната погружается во мрак, и Чимин укладывается обратно на кровать, подкатываясь к теплому телу. — Это было хорошо, — делится, неуверенный, что Юнги нужно какое-либо подтверждение его умениям. — Я рад. Значит, потом повторим. Ты очень отзывчивый, не каждый день такое встретишь. — А с тобой можно не быть отзывчивым? Набиваешь себе цену, м, Ди? — Опять забыл имя? — Да, какой-то ты… незапоминающийся… — Язва. Юнги обнимает его и рывком подтягивает к себе вплотную. Безошибочно находит в темноте его губы, целуя впервые за сегодня, обласкивая языком небо и сталкиваясь с Чиминовым, а, отстранившись, уточняет: — Вспомнил? — М… что-то там было на Ю? Кажется… хотя могу и ошибиться. Юнги фыркает, а после целует еще раз. И еще, отбирая возможность дышать полной грудью, отбирая возможность ясно мыслить и где-то через час, когда Чимин уже, кажется, перестает чувствовать свои губы, а веки становятся тяжелыми, как и все тело, из-за усталости, он все же шепчет уверенное Юнги и засыпает почти сразу в теплых объятиях.

***

— Слуги застукали вас в одной кровати… Юнги, похотливая ты скотина, я же просил! Хосок от раздражения даже вилкой стучит по столу за завтраком, а после ей же тычет в Юнги. — Не завидуй. — Да было бы чему. Юнги усмехается и кивком указывает на Чимина. — Разве он не красавчик, а? Хосок показательно сплевывает в сторону. — Когда вы свалите оба? Загостились. — Выгоняешь друга? — вздергивает Юнги бровь. — Да какой ты мне друг после этого?! — Самый лучший, поделившийся с тобой сбережениями, так что частично это и моя ферма. — То, что бумагой не подтверждено… — начинает Хосок. Но Юнги недобро сощуривается и угрожающе склоняет голову. — Как интересно ты заговорил… — Пф, не зыркай на меня. Не напугаешь. Я рад тебе и помогаю по возможности, но я просил, Юнги. — А почему мне не должно быть насрано на твои просьбы, касающиеся моей постели? Уедем завтра утром. Пусть подготовят лошадей и мои вещи. Юнги резко отталкивается от стола, проскрежетав ножками стула по полу и, поднявшись, покидает столовую. Чимин прослеживает за ним взглядом, пожимает плечами и, подцепив кусочек подтаявшего масла ножом, намазывает его на хлеб. — Что? — интересуется у смотрящего на него Хоупа, — Мне на твое мнение тоже насрано, я завтракаю. Хосок хмыкает, потом давит смешок и кивает. — Какие у вас планы? — Пока не знаю. Юнги собирался задержаться еще на несколько дней, мы не обсудили. В Миссури залегла на дно одна банда, неплохой доход, может, рванем туда, а может, у него что-то другое на примете, — Чимин откусывает кусочек бутерброда, довольно жмурясь от сливочного вкуса. — Только не говори, что ты теперь за ним будешь таскаться, как верная женушка. — Ядом не подавись, — фыркает Чимин, прихлебывая чай. — Секс — это секс, работа — это работа. О тебе слагают легенды, Хоуп, как об охотнике, не пустившем ни капли крови. А Юнги Желтая смерть, за ним тянется вереница трупов, как после бубонной чумы. И такой подход к делу мне нравится гораздо больше, есть чему поучиться. Так что прикуси язык, потому что стреляю я метко и быстро, и мне ты точно не друг. Чимин опускает руку под стол, а после кладет на столешницу заряженный револьвер в удобное для себя положение и подмигивает. — Не порти аппетит, ладно? Тебе нравится джем, а мне масло, тебе нравятся вагины, а мне члены. Это не плохо, наоборот, хорошо, делить нечего, не подеремся. — Встретились два одиночества… — страдальчески стонет Хосок, не выглядя напуганным, он закатывает глаза и тычет вилкой теперь в Чимина, — Пока не женюсь, чтобы не возвращались, понял? — М, все-таки завидуешь? — Не в обиду, Китти, но мяукаешь ты, как девка. Так что, да. Я ночью наслушался. И есть у меня одна красавица на примете, так что валите к черту, и чтобы до лета вас не было. А там мне уже плевать будет, кто, кого, как и насколько громко. И убери игрушку со стола. — Нервирует? — Привлекает… — Оу. Чимин усмехается и опускает револьвер обратно на колени. Видимо, от дела отойти можно, но дело от тебя не отойдет. Занятно. Чимин доедает бутерброд, допивает чай. И, подцепив тарелку Юнги с остывшим омлетом, уходит из гостиной. Злиться, конечно, можно. Но от завтрака отказываться уже слишком.

***

На ферму они возвращаются поздней весной, едва ли успев в назначенный срок. Путь из сердца Колорадо был не близким, а именно там они получили весточку от Хосока с приглашением на свадьбу. Чимин на самом деле и не думал, что задержится с Юнги настолько. Предполагал, что отработают парочку ордеров и разойдутся каждый в свою сторону, но как-то так вышло, что две дороги соединились в одну, широкую и длинную, которой не видно края. Секс — это секс, работа — это работа, сказал когда-то Чимин, и даже не заметил, как две эти части переплелись в одно целое. Потому что с Юнги прекрасно все. И потому что… Чимину боязно уже работать в одиночку. И дело не в поддержке, не в закрытом тылу. А в страхе потерять. Он в этом никому не признается, особенно Юнги, но чувствует взаимность. Возможно, попробуй он пойти своей дорогой, за ним по пятам отправится Желтая смерть. Это осознание согревает. — Ди… — Детка, я только с утра напоминал. — А я опять забыл. Юнги фыркает и, приобняв за талию, прижимает к себе, шепча на ухо. — Ночью напомню, иначе Хосок опять разорется. А у человека свадьба все-таки. Чимин показательно дуется, а после отстраняется, украдкой улыбнувшись. Тут действительно слишком много гостей и привлекать внимание не стоит. Но все же… — Тебе придется постараться, — сообщает. — Вобью в тебя каждую буковку, не сомневайся. Чимин довольно смеется, а Юнги, подмигнув, незаметно для всех сжимает затянутую в кожу ягодицу. — Вроде там было что-то на Ю… — Все правильно, Китти, позже закрепим. Не хочу валяться в безымянной могиле, — говорит Юнги. А Чимин слышит: вместе до последнего дня.