Лучший друг

      В комнате царили уютный полумрак, тишина и тонкий, сладковатый аромат нездешних благовоний, пропитавший собой все. Вульгарный шум с улицы, где сегодня собралось больше народа, чем обычно в местной таверне, называемой «Полпути», почти что не проникал сюда, превращаясь лишь в еле слышный отзвук, лишь подчеркивающий здешний покой и умиротворение. Вместе с тем, в атмосфере дома не было ничего от угрюмой, застоявшейся тишины жилища, лишившегося хозяев — по сравнению с ним оно походило на многозначительное молчание великосветской дамы против угрюмой замкнутости нищего бродяги. Эти стены знали себе цену, но далеко не каждому было дано узнать их секреты.       Тонкая гибкая рука неспешно зажигала свечи, расставленные буквально повсюду, под аккомпанемент мерного шороха соскользнувшего до локтя рукава дорогой зачарованной мантии. Одна свеча, разожженная при помощи огнива, теперь поочередно подносилась ко всем остальным, количество уютных язычков пламени все росло и росло, даря дому так требовавшийся его хозяйке уют. И пусть на улице еще далеко не стемнело, плотные шторы уже наглухо занавесили окна, чтобы ни один лучик теплого света не сбежал наружу, не был осквернен празднующей шумной толпой. Фестиваль Новой жизни оставался для любящей уединение хозяйки дома сугубо семейным праздником — пусть даже сейчас ее семья состояла лишь из нее самой и дорогих сердцу воспоминаний. Когда свечи зажглись по всей комнате — на столиках, в высоких светильниках и на дорогом, облицованном белым мрамором камине, в котором тоже разгоралось пламя, такое же жаркое, как и пески ее родины — пришло время свечам в изящных серебряных канделябрах озарить и праздничный, богато сервированный стол. Их огни отражались в великолепном серебре выставленного на столе сервиза, рубиново светились сквозь содержимое нескольких бутылок, переливались на блюдах со сластями и различными фруктами. Немало времени и сил ушло на то, чтобы заполучить все эти замечательные вещи и добиться того, чтобы на них не покушались другие жадные руки. Да, этим чужим рукам далеко до ловких пальчиков Анасси, которая куда лучше своих бывших коллег умеет добывать и хранить различные сокровища.       На фоне дорогой мебели и прекрасных гобеленов, украшавших стены, гибкий силуэт хозяйки дома и сам смотрелся так, словно был изящной драгоценной статуэткой, а движения могли бы сделать честь любому из акробатов, сейчас выступающих на потеху жителей Пелагиада. Изящная голова с огромными глазами и чуткими ушами, гибкая шея, танцующая походка... все остальное скрывала просторная, не стесняющая движений мантия, столь любимая хозяйкой.       Переливы огней отражались в глазах каджитки, казавшиеся в полумраке похожими на украшения из дорогого темного янтаря, редкого в этих краях камня. Она налила себе бокал хорошего сиродильского вина и лишь вздохнула, когда взгляд упал на украшавший стол сухой букет, в середине которого красовался иссиня-белый цветок коды, красиво обрамленный веточками вереска и листьями сонного папоротника. Воспоминания пришли и накрыли Анасси с головой.

***

      Ее дорогой друг, лучший из всех, что у нее когда-либо были за все годы, что Анасси провела в этих краях. Сравниться с ним по значимости в жизни каджитки могли, пожалуй, лишь двое — первый из которых, глупый Ж'Даннар, сделал ей очень-очень больно и ушел прочь, осознав свою вину. Пусть этот каджит и был когда-то очень ей дорог, она отпустила его и постаралась забыть. Добрейшая же редгардка Сенинди, пусть и часто выручала Анасси, попутно потешаясь над «ее проделками», была лишь женщиной — с ней каджитка не могла почувствовать себя по-настоящему защищенной и нужной так, как это было в ее семье там, в теплых песках Эльсвейра. Или в трущобах здешнего города под названием Балмора, где она обрела другую «семью».       А новый друг помог Анасси и защитил ее от ужасно плохих людей, которые угрожали каджитке, заставили ее бежать прочь из Гильдии и превратили ее мужа, бедного глупого Ж'Даннара, в жалкого раба скумы, погубив ее первую любовь.       Этот бандит из Камонна Тонг, Дарин Адрен, никогда не повышал голос в разговоре с ней, но был куда опаснее всех прочих. Тогда, при их первой встрече, он шутя поймал Анасси в принадлежавшем их банде особняке, куда она пробралась среди ночи. И он не угрожал отдать каджитку в руки стражи, нет — этот бандит хотел, чтобы Анасси стала информатором Камонны Тонг в рядах Гильдии. Тогда она отказалась и сумела сбежать, но не скрыться — проклятый Дарен Адрен прислал ей записку, в которой говорилось лишь: «Ты пожалеешь». И последующие три года в жизни Анасси не было ни дня, чтобы она не пожалела о своей встрече с этим страшным эльфом. Теперь тот жил где-то в поселении Гнаар Мок, но все еще не выпускал каджитку из виду. Угрозы, облавы, шантаж — она прошла через все это, но не сдалась, лишь решила уйти из Гильдии и из Балморы подальше. Но тогда... тогда Дарин Адрен превратил в кошмар и жизнь ее новоиспеченного мужа, который остался в Гильдии и поддерживал Анасси. Первый год в Пелагиаде был очень трудным, когда Ж'Даннар потерял себя, каджитка собиралась уже продать свой дом и жила в той самой таверне «Полпути», когда там появился ее Друг.       Анасси так и не узнала, куда и откуда он отмеривал свои полпути в этой бедной таверне, но уже тогда ее поразила легкая походка этого неприметного путника. Каджитка порекомендовала ему обратить свое внимание на Гильдию,а затем даже дала наводку на живущую в этой же таверне хмурую нордку Хрордис и ее волшебный пояс, изукрашенный злыми знаками, а взамен попросила о защите. Новый знакомый не стал ничего обещать, он внимательно выслушал Анасси и ушел — чтобы через две недели вернуться и показать ей большой кинжал-танто, с которым злой Дарен никогда не расставался. Новый друг Анасси в одиночку расправился с целой группой бандитов в Гнаар Мок, среди которых был и Дарин Адрен. А вскоре и хмурая Хрордис нашла свой конец, неудачно оступившись на лестнице и сломав свою глупую шею. Теперь, будучи в безопасности, каджитка почувствовала, как с ее души свалился огромный камень — за такое было не жаль отдать другу дорогую одежду, взятую Анасси в одном из поместий богачей Хлаалу неподалеку от Пелагиада.       Но слабый и жалкий Ж'Даннар все еще жил в трущобах каменных громад Вивека — и в ее памяти — и дым скумы с каждым днем толкал этого каджита все ближе к краю могилы. Анасси все еще помнила их проведенные вместе дни и хотела помочь, но не знала, как это сделать. Друг сумел узнать о ее тревоге — кажется, это случилось после кубка-другого суджаммы, что тоже расслабляет ум, но не так, как проклятая скума! Если бы только можно было убедить бывшего мужа хотя бы попытаться бросить ужасную привычку... И давно накопившиеся в душе слова сорвались с ее языка. Друг, кажется, понял боль Анасси, как умел успокоил ее — и направился в ставший узилищем Ж'Даннара Вивек, а ей оставалось только ждать и надеяться.       Он вернулся назад, недовольный и хмурый, после чего в сердцах обругал найденного им каджита редким глупцом и слабаком. Другу удалось найти в городе редкую книгу, в которой был указан способ, как побороть в себе тягу к сладкой отраве — и Ж'Даннар получил эту книгу, пообещав прочесть, заодно попросив передать ей, Анасси, что благодарит ее за все, но узы общей судьбы больше не связывают их. Это было уже кое-что, но письмо, которое вскоре прислала приятельница Сенинди, лишь подтвердило: Ж'Даннар действительно взялся за ум и даже собрал немного денег, намереваясь уехать в Эльсвейр и стать наемником. Все складывалось куда лучше, чем каджитка могла мечтать, Друг определенно заслужил ее доверие и награду. Анасси пригласила его домой, куда не звала еще никого — в дом, полный дорогих вещиц, собранных за последнее время. Видит Баан Дар, ей было бы не жаль отдать все это за доброту лучшего друга, она сама предложила это. Более того, Анасси познакомила Друга с Сенинди — последним из сокровищ, которые у нее были. Редгардка обучала бойцов на арене Вивека и ее уроки могли пригодиться Другу. Анасси отдала все, а взамен попросила лишь цветы...       И цветы ей принесли — целый роскошный букет ее любимой горько пахнущей коды вскоре украшал самую большую вазу, какая только нашлась в доме. Самое странное было то, что Друг так и не взял из ее дома ничего, пусть порой и пользовался гостеприимством хозяйки, оставляя ей кое-какие вещи, которые Анасси сбывала тем, кто в них разбирался. Каджитка с удовольствием помогала в этом — особенно когда Друг взял у нее обратно небольшую веточку желтых цветов канета и пообещал сохранить ее на память. А затем вновь настала очередь Анасси делиться подарками — о, как она обожала эту игру, понятную лишь им двоим! Ее подарком были сведения о по-настоящему роскошной зачарованной мантии, которая понапрасну пылилась в шкафу глупого мага-Телванни — и которую Друг добыл и принес ей. Анасси была тронута — еще никто не дарил ей таких дорогих и красивых подарков! И на каждый Фестиваль Новой жизни теперь она непременно надевала ее — в память о том единственном празднике, который они провели тогда вдвоем...       Получив мантию Отражения пламени, Анасси тоже решила быть щедрой, отдав Другу целую коллекцию метательных звезд, кем-то вырезанных из безумно дорогого эбонита. Но Друг сумел продать их где-то на юге, среди болот — нюх Анасси легко распознал запах грязи с тамошних берегов, когда он вернулся с целым мешком золота. Половину вырученного он оставил в ее доме, заявив, что «дорогая Анасси» может пользоваться этими дрейками как сочтет нужным. Тогда-то она и рассказала Другу о волшебной перчатке, что была наделена силой одурманивать враждебных стрелков из лука и хранилась где-то в недрах форта Эбенгард. И после этого Друг исчез — исчез надолго. Какое-то время она боялась, что руки стражи добрались до него, заперев в сырых казематах имперской тюрьмы, затем просто продолжала ждать — и не зря.

***

      Ближе к концу года Друг все же вернулся, пусть и ненадолго. Вернулся в то самое время, когда все темные эльфы Пелагиада и его окрестностей вдруг словно бы сошли с ума и исступленно славили какого-то своего героя, который давно умер, но теперь вдруг вернулся, чтобы одержать свою победу над ужасным злом. Не то чтобы Анасси интересовали эти легенды так же, как карманы тех, кто их распространял — но имена «Нереварин» и «Шармат», звучащие теперь на каждом углу, прочно завязли в ее чутких ушах. Чем больше эти эльфы галдели и праздновали, тем хуже они следили за своими хорошенькими вещицами, которым Анасси находила лучшее применение. Теперь, когда ей не приходилось больше бояться бандитов Камонны Тонг, каджитка могла исследовать окрестности Пелагиада и навещать поместья богачей Хлаалу — кроме, разве что, главного логова Камонны тонг, плантации Орваса Дрена. В их домах всегда было в достатке дорогих вин, серебряной посуды, украшений и золотых монет. «Было» — ехидно ухмылялась каджитка, покинув очередное ограбленное поместье и ловко заметая следы. В конце концов она осмелела настолько, что влезла на склады имперцев в Сейда Нин, а затем — и на склад самого Дрена, куда спокойно прошла мимо стражи, надев найденный где-то рабский наруч со сломанным замком... Чуткий нос не обманул Анасси: несколько мешочков лунного сахара с лихвой окупили все риски. Нет, каджитка вовсе не собиралась есть сладости сама — разве что совсем немного. Но ее соотечественник Дж'Раша, торгующий зельями на нижних этажах Вивека, давал за сахар очень хорошую цену, а золото делало Анасси счастливее.       И когда каджитка уже почти добралась домой, ей загородил дорогу какой-то воин в едко пахнущей нетчем кожаной броне и в таком же шлеме, закрывавшем все лицо. Сперва Анасси перепугалась, решив, что Камонна Тонг сумела выследить ее, но едва тот заговорил, страх ушел, а сердце словно растаяло — голос был голосом ее Друга. Как же поспешно она увела его домой, попросту украв с улицы, где не место было такому сокровищу!       Когда же Друг оставил в углу свой меч в ножнах и снял шлем, Анасси вздрогнула, взглянув в такое знакомое и в то же время — новое лицо. Похоже, ему многое пришлось перенести за эти месяцы разлуки, Друг исхудал и осунулся, его кожа стала куда бледнее, словно после тяжелой болезни. Взгляд стал жестче, но была в нем и какая-то печаль, словно бы таящаяся в самой глубине, но упрямо не желавшая уходить совсем. И все же он явно был рад видеть Анасси, а она была просто счастлива — так, как умеют только каджиты. Ее Друг вернулся живым и почти здоровым, он не забыл Анасси и даже принес ей подарки! Этот красивый амулет с рубином, что был получен из рук самого короля и нес в себе полезные в воровском деле чары, был прекрасен — но пара простых черных перчаток оказалась еще лучше. Надев их, Анасси почувствовала, что теперь может красться, подобно невесомой тени. Друг предложил испытать подарок — и она сумела ловко вытащить из-за его пазухи небольшой узелок, в котором был третий дар: массивное серебряное кольцо с рубином, оправа которого образовывала шип, острый, как коготь самой Анасси. То было дорогое и, похоже, очень древнее украшение и Друг сказал, что магия этого кольца сумеет защитить Анасси от любых чар, если когда-либо ей доведется столкнуться с недовольным ее искусством колдуном. А на ее вопрос, где он взял такую замечательную вещицу, последовал ответ: забрал у того, кто некогда считался его лучшим другом, но затем стал злейшим врагом. Теперь с их враждой покончено, зло Врага больше не будет угрожать... никому. На ее легкомысленное замечание о том, что они с прежним хозяином кольца враждовали, прямо как Нереварин с Шарматом, Друг лишь горько улыбнулся и попросил Анасси всегда держать кольцо при себе.       В этих словах был намек, мигом отравивший счастье каджитки, ее хвост принялся извиваться, словно пустынная змея, а в горле словно застрял комок. — Но зачем Анасси искать защиту у волшебного кольца, если ее Друг вернулся и больше не даст ее в обиду? — еще не договорив, она знала ответ: Друг не вернулся к ней навсегда, а лишь пришел попрощаться. Он уходил в новое приключение, едва только исполнил то, что был должен сделать здесь, под этим солнцем и небом.       Ей мигом разонравились все эти подарки, она почти возненавидела их — но Друг сказал, что не может остаться: после всего, через что ему довелось пройти, это будет слишком опасно для него — и для Анасси тоже. А она слишком ценила своего лучшего Друга, чтобы из-за своей привязанности подвергать его такой опасности. Возможно, у поверженного Врага оставались еще могущественные союзники, или король, у которого был «получен» амулет, желал его вернуть. Анасси понимала — и пусть сердце ее разрывалось на части, готова была отпустить Друга, которого никогда не забудет. Так грустно, грустно, грустно... — Но как бы то ни было, этот вечер принадлежит только нам. И горе тому, кто попробует его украсть! — заявил Друг, заставив каджитку улыбнуться сквозь слезы.       Она почти забыла, что сегодня весь Тамриэль отмечает праздник, Фестиваль Новой жизни, к встрече которого готовилась уже почти неделю. Но Друг не забыл — и целый вечер не давал ей загрустить. Они пили дорогое вино, словно были баснословными богачами, сидели рядом, глядя на пылающий в камине огонь и разговаривали до самого утра. Анасси рассказала, как ловко ограбила самого Дрена, на что Друг сказал: у глупого жадного Орваса сейчас столько проблем, что небольшая потеря сахара — лишь наименьшая из них, а потому Камонна Тонг точно не станут искать Анасси: близок тот день, когда скрываться придется им самим.       Затем рассказывать о своих странствиях довелось уже Другу — и Анасси невольно раскрыла рот, как младенец, слушая об этих путешествиях по всему Морровинду, где было так много удивительного! Он говорил, как общался с самими королем Хелсетом и богиней эльфов Альмалексией, заодно разобравшись и с удивительно пронырливым лесным эльфом, пожелавшим нажиться за счет Друга. Анасси невольно засмеялась: она и сама недолюбливала этих коротышек, чересчур много о себе мнящих и порой раздражающих своей приторной вежливостью. Дальше она услышала о великолепии некоего подземного дворца-лабиринта, наводненного смертоносными ловушками и странными существами, куда Друга завлекли коварством в надежде, что это место станет его могилой — но он выжил и победил, оставив своих врагов гнить в этих мрачных коридорах. Затем он встретился и с самим Вивеком, богом, в честь которого назывался город-столица острова Вварденфелл — и у них состоялась почти дружеская беседа... Анасси не особо поверила в последнее утверждение, но какой же каджит не любит слушать увлекательную сказку под хорошее угощение? Но особенно ей понравились рассказы о приключениях на далеком острове, где было так холодно, что всю землю покрывал слой замерзшей воды — такой белый, словно то был драгоценный лунный сахар — а жили там только закутанные в звериные шкуры норды, постоянно пьющие крепкий мед и не расстающиеся со своими острыми топорами. Другу довелось участвовать в одной опасной охоте, где роль дичи неожиданно досталась ему самому. Вот только Охотник (это слово Друг произнес почему-то с особым нажимом) просчитался — и охота завершилась чуть иначе. И вот он вернулся в уютный домик Анасси, попутно забрав из тайника в каком-то старом пне пару перчаток, так понравившихся каджитке — потому что нельзя хорошие вещи бросать как попало!       Анасси смеялась и была почти счастлива — тоска затаилась в глубине ее сердца и ждала своего часа, исправно омываемая хорошим вином. Вино и усыпило каджитку, а когда она проснулась — Друга уже не было рядом. Он оставил лишь клочок бумаги с несколькими торопливо набросанными строками, которые остались в ее памяти навсегда.       «Моя дорогая Анасси, мне очень жаль, правда. Но есть особые люди, вся суть которых состоит в том, чтобы поручить другим какое-нибудь пустяковое, на первый взгляд, дело, выливающееся в игру, где решаются судьбы мира. Я не хочу больше быть их пешкой, а еще больше не хочу, чтобы ей стала ты. Я рад, что ты сразу же меня поняла и не устроила сцену — немногие на этом безумном острове ведут себя столь же достойно.       Теперь послушай моего совета: гляди в оба. Мне довелось немного растревожить здешнее вековое болото данмерских устоев — и последствия не заставят себя ждать. Избавив Хелсета от его врагов, мне повезло так крепко насолить ненавистной тебе Камонне Тонг, что вскоре ее глава может и остаться без таковой. Так что жизнь на этом острове еще вполне может наладиться: возможно, этот король даже сумеет отменить здесь рабство и прижать торговцев скумой — но я уверен, что Гильдия останется и при нем, и после него, как процветает она и в Сиродиле. Если только...       Увы, я опасаюсь кое-чего похуже, чем затеи короля Хелсета, которому развязали руки: то, что осталось от триумвирата богов Морровинда, вскоре потеряет свою силу. Это может никак не коснуться простых жителей, а может и превратиться в их наихудший кошмар. Поверь, я видел этих богов, говорил с ними и знаю, что власть для них — это все, добровольно лишиться ее — это последнее, что они могут пожелать. Я пытался говорить об этом, но в лучшем случае меня принимали за безумца, в худшем — обвиняли в ереси. Увы, еще не время говорить о безумии богов, ведущих Морровинд к гибели, но мое время здесь уже вышло. Возможно, кто-то другой сумеет разбудить данмеров от их спячки и те узрят занесенный над их головами молот рока? Но ты, Анасси, слышишь меня уже сейчас, а потому знай: если вдруг в Вивеке вдруг начнутся толки по поводу того проклятого камня, что висит в небе по воле богов, то лучше уезжай отсюда подальше — в Сиродил, а то и в свой родной Эльсвейр. Так будет лучше, поверь.       Но и это еще не все, что может произойти. В разных местах и от разных людей мне довелось услышать весьма мрачные пророчества, которые звучали удивительно схоже. Я не люблю пророчеств: они мутны, лживы и часто лишь преследуют цели того, кто их создал — но эти твердили о великом горе и кровавом приливе, что пройдется по этой земле и погрузит ее в хаос. Если таковой случится, то лучше держись подальше от крупных городов: города враг может захватить и разрушить, а вот сжечь все земли вокруг них — вряд ли. Ты умная, Анасси, и сумеешь понять, куда дует ветер. Уверен, ты все сделаешь правильно. Твой, как ты меня называешь, Друг».       Раз за разом Анасси твердила про себя эти слова и предостережения, пока те накрепко не отложились в ее памяти. Затем она лишь тяжело вздохнула — и заставила себя заняться делами, которых и в этом году предстояло совершить великое множество. Работа и еще раз работа — лишь это могло сейчас помочь ее скорбящему сердцу.

***

      Следующие десять лет изменили многое. Ее Друг оказался прав в своих рассуждениях о Камонне Тонг, которой под тяжелой рукой Хелсета пришлось совсем несладко: после публичной казни Орваса Дрена «за измену королю и народу Морровинда», бандиты ушли в подполье и продолжили свои махинации — но размах их был уже не тот, что раньше. Давно жившая в таких условиях Гильдия оказалась на равных с некогда грозным преступным синдикатом и теперь, посреди трущоб, в стычках, о которых знали лишь немногие, решала вопрос с ненавистными конкурентами. Лишившись возможности почти в открытую торговать проклятой скумой, Камонна Тонг окончательно впала в ничтожество, когда Хелсет запретил и рабство на территории всей провинции. Тогда многие помогали вышедшим из шахт изможденным пленникам — и даже Анасси поделилась своим золотом, что позволило нескольким ее соотечественникам вернуться в теплые пески Эльсвейра, куда они так стремились. Люди, называвшие себя аболиционистами и боровшиеся за свободу рабов, вышли из тени, но отнюдь не снискали любви соотечественников к себе: прежде богатевшие трудом рабов фермы пустели одна за другой, голод и нищета вдруг показали свои острые зубы. Бедняки и отправленные в цепях на плантации воры отнюдь не проявляли такого же усердия, как каджиты и аргониане, а в городах большинство глухо и за глаза проклинало Хелсета и его свору глупцов-освободителей, но понемногу голод и запустение все же отступили перед цепкой хваткой новых столичных плантаторов. Рабов сменили слуги, отношение к которым было чуть получше — но когда Анасси видела работающих с мотыгами терпеливых тружеников, она понимала: рабство никуда не делось, оно попросту прикрылось новой маской.       Но были и куда более тревожные знаки. Легионы империи почти полностью оставили эти земли — и что одни данмеры воспринимали как долгожданный исход ненавистных чужеземцев, другие видели предательством и бегством последней силы, способной защитить эти земли, пока Дома эльфов заняты лишь своей грызней за власть. Эта междоусобица все усиливалась с каждым днем сейчас, когда данмеры все реже вспоминали своих богов, все чаще в их речи вместо привычного Анасси слова «Трибунал» звучало иное — «Истребования». Тех тоже, вроде бы, было трое, так что храм Вивека не слишком изменился, лишь с улиц исчезли золоченые шлемы высокомерных ординаторов, сменившись на обычную стражу в костяных доспехах. Все так совпадало с тем, что говорил Друг, что Анасси то и дело задумывалась: с кем же свела ее тогда судьба? Вот только искать у нее ответы теперь было уже слишком поздно, даже само лицо Друга с годами начало стираться из памяти — но не его слова.       За эти десять лет каджитка сумела получить богатство и даже некоторое влияние — такое, что его хватило, чтобы, пусть и ненадолго, возглавить балморское отделение Гильдии, отправив одряхлевшую и потерявшую былой нюх Хабаси на покой. Тогда она даже всерьез задумывалась о том, чтобы присоединиться к Дому Хлаалу, пусть тот и переживал не самые лучшие времена.       Новое несчастье, предсказанное Другом, не заставило себя ждать. Внезапно, жаркий летний день окутался кровавым сумраком, в котором вокруг Балморы вдруг начали открываться озаренные пламенем порталы в Обливион, из которых и хлынули толпы ужасных, беспощадных ко всему живому тварей. Даэдра — так их называла стража — обрушили свой гнев на город, половина которого вскоре превратилась в горящие руины, а вторая тонула в страхе и отчаянии перед внезапным вторжением. Будучи предупрежденной, Анасси сумела увести большую часть своей Гильдии в холмы, окружавшие Балмору, чтобы вернуться позже, когда большая часть этой ужасной армии ушла, сделав свое черное дело. Именно воры Гильдии на узких улочках бедных кварталов при помощи ловкого удара ножа или пущенной в спину стрелы разбирались с оголтелыми захватчиками теперь, когда вся доблестная стража пала. И пусть даже многие воры не дожили до победы, но они приблизили ее час, искупив деяния прошлого и став героями. Сама Анасси сумела выжить лишь потому, что несколько раз ее спасало кольцо — чудесный подарок Друга. Остальные его подарки она отдала своим верным соратникам — и те сгинули на залитых кровавым светом улицах.       Кризис Обливиона, как его стали называть после, завершился так же внезапно, как и начался. Оставшиеся Врата разом закрылись, а не успевшие ускользнуть в них твари превратились в объект для беспощадной охоты. Вместе с вестью об окончательной и славной победе над даэдрическими ордами князя Дагона пришла и другая: с этого момента начинался отсчет дней новой, четвертой эры эпохи Акатоша.       Оставалось неясным лишь одно предупреждение Друга, касающееся все так же продолжавшей висеть над изрядно разрушенным, но не покоренным Вивеком громады Баар Дау, в которой раньше находилась самая ужасная из ординаторских тюрем Морровинда. Ординаторы уже давно исчезли, а луна все так же равнодушно висела в небе, понемногу привлекая к себе внимание лишь каких-то странных личностей. До ушей Анасси доходили противоречивые слухи о том, что в недрах этой глыбы проводятся некие жуткие ритуалы и эксперименты, которыми руководят два безумных колдуна. Другие, не менее странные вести утверждали, что Чернотопье пробудилось от своего векового сна и на границах с ним стало неспокойно — но измученному нашествием даэдра Морровинду нечего было противопоставить открытому бунту своих прежних рабов. Последний же слух, появившийся буквально на днях, гласил, что один из колдунов Баар Дау вдруг заявил во всеуслышание об «удивительном прорыве в деле Инжениума». Кажется, пора все же внять предупреждению Друга и убираться прочь из этого мешка со змеями.

***

      Анасси допила вино и принялась нервно крошить в пальцах сладкий рулет, размышляя — как с наименьшими затратами времени и золота покинуть катящуюся к своему краху провинцию и стоит ли отправляться в Эльсвейр, где в последнее время тоже было особенно неспокойно.       На улице толпа радостно завопила и принялась праздновать наступление нового года — пятого года Четвертой эры.