Ты ещё об этом помнишь?...

-Блять, ты чего, из одной крайности в другую? Не, в руины и гору мусора я тебя не потащу, как не проси! Там всё сожгли и вывезли, можешь не сомневаться! -ответил на умоляющий взгляд Третьего СССР. Идти к старому дому немца изначально была плохой идеей. -Но Союз! Ты не понимаешь.! -Так, стоп! Ты сам подумай, там давно просел пол, потолки и так далее, одно неосторожное движение — и ты вместе с домом провалишься в небытие! — Совет был непреклонен в данном вопросе. -Ну почему ты такой упрямый, как баран?! Вечно стоишь на своём, как там у вас это называется? Ни себе, ни людям? -О, Ленин! Да ты как будто просто не понимаешь, какой опасности хочешь себя подвергнуть! Знаешь, ты чуть не умер уже 2 раза, спасибо, но третий раз я уже не вы-… — Советский резко прервался сильно закашлявшись. Он подставил ладонь ко рту, а когда приступ прекратился, увидел на ней кровь, вперемешку с вязкой чёрной субстанцией. -Всё нормально? — резко забеспокоился нацист. — Опять? -Отвали. -Ну вот, я ж говорил, упёртый баран! Я сам туда поеду, и меня уже ничего не волнует. — Рейх развернулся и ушёл. -Что ж ты такой проблемный, немчура? — шёпотом пробубнил себе под нос русский. — Что он, в своём старом доме-то найти хочет? Третий Рейх накинул своё чёрные пальто себе на плечи и вышел на улицу. Союз побежал за ним, догнал и схватил за плечо, поворачивая. -Нет, одного я тебя не пущу, и на такси тоже. Мало ли, куда тебя ещё завезут. Я сам поведу машину. -Ладно. Но во-первых, у тебя есть права?! Во-вторых, у тебя здесь ведь нет машины?.. -У меня есть права и огромный водительский опыт. А машину арендуем. -Хорошо, — согласился Третий. *** Через некоторое время, после того, как СССР проклял всех немцев до пятого колена, они всё же поехали. Донельзя раздражённый коммунист и довольный нацист. -А зачем тебе туда вообще нужно? В этот момент сердце фрица ухнуло вниз. -Д-да так, проверить кое-что. -Рейх, будешь что-то утаивать, сделаешь только хуже! Я сейчас же развернусь и поеду домой. -Ну надо проверить, тебе этой информации недостаточно?! — начал вскипать Третий. А ведь страшно было во всём признаться сразу. Надо было найти личные секреты, проклятые коммунисты точно не добрались до того, что он замуровал в стене какое-то время назад… *** При строительстве своего дома, немец вёл личный жёсткий контроль. Он специально попросил не достраивать кое-какой участок стены в его будущей спальне, положив туда документы, свои старые, детские, и довольно свежие дневники и прочее. После этого, он глаз не спускал со строителей, когда они замуровывали это в стену. *** -Ладно, я понял, что спрашивать тебя об этом сейчас бесполезно. — Совет вздохнул, покачав головой. Добрались они до места назначения без происшествий. Оставив машину на обочине, так, чтобы она никому не могла помешать, они направились в чащу леса по неприметной тропинке. Выйдя на поляну, перед Третьим предстали стены собственного прошлого дома, которые были забросаны различным мусором. Обычная, ничем не примечательная заброшка. -Ну, налюбовался? Всё, поехали обратно. -Нет, подожди. — нацист начал осторожно подниматься по старому крыльцу, кое-где чуть ли не проваливаясь. Дойдя до дверного проёма, он вновь оглядел стены, словно проверяя их на прочность, но всё же шагнул внутрь. Ему надо было как-то залезть на второй этаж. От лестницы остался лишь металлический каракас, который, казалось бы, чудом сохранился. С божьей, так сказать, помощью он вскарабкался наверх и по памяти пошёл в свою прошлую спальню простукивать стены. Наконец, найдя нужнее место он начал с опаской её разбивать и разбирать, из-за её состояния это не составляло большого труда. Убрав лишние кирпичи, Третий достал документы, которые, не смотря на сырость и влажность стен, неплохо сохранились и были в целости. Но эти документы нужны не были, это всего лишь старые расчёты и вырванная страница о мед. экспертизе по делу убийства отца. Боялся он не этого. Боялся он того, что кто-то найдёт правду. Правду про смерть кайзера, но сама страница из его дела в целом уже не имела никакого смысла. Понять там что-то было всё равно трудно, печать поблёкла, так что это можно было считать мусором. Некоторое время до комы, он получал странные записки, и сейчас был в полной уверенности, что их сожгли. Что ж, делал всё то, что было написано он только из-за любопытства. Он итак знал всю правду про убийство этого… человека. *** Милитарист устало вздохнул и откинулся на спинку кресла, постукивая пальцами по столу от нервов. Сегодня он был мрачен как туча. Подумать только — проиграл войну! Он! Ярость постепенно вскипала в нём, он со злостью и ненавистью смял все документы и прочее, что было на столе, швырнув на пол. Все траты... Все ресурсы, что были брошены на победу... Всё это было зря. ГИ был зол на самого себя, просто ненавидел себя за то, что опозорил, мать его, весь немецкий род. Всё же не стоило столь бездумно и резко начинать войну, не стоило... Со стороны двери послышался какой-то тихий шорох, а потом стук. -Na, wer hat es sonst noch gebracht?! Anmelden. (Ну кого там ещё принесло?! Войдите.) - раздражённо рявкнул кайзер. Ну почему его спокойно не могут хоть на пять минут одного оставить? В кабинет осторожно вошёл Рейх. Чёрные, как смоль, волосы слегка растрепались, тонкие руки и ноги слегка подрагивали, а взгляд красных глаз бегал из стороны в сторону. -Warum zum Teufel bist du hier, du Bastard?! (Ну и какого чёрта ты здесь забыл, паскуда?!)- злость и раздражение возросли. -Ich... ich... bin nur gekommen, um nachzusehen, warum du so viel Lärm machst!(Я... Я просто... Зашёл проверить, почему ты так шумишь!) - выкрутился будущий нацист. Волнение и предвкушение накрывало его с головой, словно волной. Вскоре появилась решимость. Он не отступиться от своего решения. Ни за что. - Soll ich... soll ich dir etwas zu trinken mitbringen? (Тебе принести... принести попить?) Старший немец удивлённо взглянул на своего сына, после чего утвердительно кивнул. Тот мигом умчался за дверь на кухню. Он прихватил вино, бокал и ещё один предмет. Он должен был осуществить весь план. Спрятав его за спину, он направился в кабинет отца. Налив вино в бокал, младший немец пододвинул его к Германской Империи. Тот недоверчиво прищурился, принюхался к вину. Не почувствовав запах корицы, что значило, что вино отравлено, он спокойно сделал глоток. Тревога, волнение и тупая решимость поглотили Рейха целиком. Встав за спиной отца, он занёс над ним нож. Острое железо мягко вошло в спину, погружаясь глубже. Брызнула кровь, окропив руки Третьего и слегка брызнув на лицо. -W...was machst du...? (Ч...что ты делаешь..?) - изо рта Империи потекла кровь. -Ich tue, was ich schon vor langer Zeit hätte tun sollen! (Я делаю то, что должен был сделать давно!) - будущий фриц хладнокровно проговорил это. Оказывается, убить человека не так сложно, как он думал раньше. Это даже приносило в какой-то степени... Удовольствие? Да, определённо так. Особенно, когда он осознавал, что убивает того, кто принёс столько боли в его жизнь. От этой мысли почему-то стало смешно, и Рейх залился абсолютно холодным, в какой-то степени металлическим, безумным, ненавидящим смехом. *** Выудив свои дневники и сунув их за пазуху, он хотел уже развернутся, как заметил маленькую фотографию, что валялась на полу. Очевидно, она выпала откуда-то из документов. Наклонившись, он поднял фотоснимок. На нём слева был изображён он сам, справа его старший брат — Веймарская Республика и Германская Империя, который стоял в середине. Поморщившись от неприятных воспоминаний о своём брате, он молча сунул фотографию в нагрудный карман. Осторожно он пошёл в сторону выхода из дома. Пол был довольно скользким из-за недавно прошедшего дождя, лужи были тут и там, но Рейх не был бы Рейхом, если б не поскользнулся. Лихорадочно он схватился рукой за стену, с силой в неё вцепившись. Он почувствовал, как от его неаккуратных движений на него начала сыпаться штукатурка, а после, чудом успев отпрянуть, на то место, где он только что раскорячился, спасаясь от падения, частично обвалился потолок, а также сам дверной проём. В панике фриц понял, что он не сможет отсюда выбраться. Выхода нет. -Scheiße! (Блять!) — прошипел он, оглядываясь в поиске безопасного спуска вниз. -Веник! Ты чего там застрял?! — обеспокоенно прокричал ему Совет, нарезая двадцатый круг вокруг заброшенного дома. Нацист дождался, когда тот окажется у него под окнами и тихо прошипел, словно боясь, что от слишком громко сказанного слова дом и вовсе рухнет: -Мне выход завалило, я не знаю, как мне выбраться! -Мать твою, ну вот не можешь ты без приключений! Мне теперь чего, МЧС вызывать? Ну, или что там у вас… -Хватит ворчать, старый пень! Лучше помоги! -Хах, да после этого, я тебе вообще ничем помогать не буду. Старый пень! Да пошёл ты к чёрту! — раздражённо выплюнул эти слова Советский. Экс-диктатор саркастично закатил глаза, после чего его взгляд пал на водосточную трубу. Залезть в оконный проём не составило труда, самое опасное и страшное — это дотянуться. Рейх старался не смотреть вниз, ему казалось, что вот-вот и он грохнется с этого проклятого второго этажа. Но этого, благо, не произошло, он добрался до этой самой трубы и начертал обхватил её руками. -Ты дурак? — послышалось снизу, вперемешку с тихими смешками. — Она тебя не выдержит. -И без тебя знаю! Не говори под ру-… Аа-а-а! — закричал Третий, упустив тот момент, когда подоконник покинули его ноги. Намертво вцепившись в трубу, он, даже, смог повиснуть на ней. Но крепления не выдержали его веса, и труба начала наклоняться вниз. Русский подхватил его на руки, схлопотав железом по голове. -Веник ты недалёкий! Кто ж так делает-то?! -Совок ворчливый! — соскочив с рук коммуниста высказал фриц и отвернулся. -Ни капли благодарности! — сделал наигранно-обидчивый тон СССР. -Пф, — фыркнул немец, направляясь к машине. Сев в неё, у нациста появилось ужасное предчувствие, душу охватила тревога, а внутри всё начало переворачиваться верх дном. Ему казалось, что весь мир слышит, как громко колотится у него в груди сердце. Через несколько минут чувство отпустило, оставив только небольшой осадок в виде трясущихся ноги и рук. Нацистская Германия отвернулся к окну, с «большим интересом» вглядываясь в пейзаж, сменявший один другой. -И всё-таки, что тебе нужно там было? — послышался голос социалиста. -Не твоего ума дело, — отрезал Рейх. -Знаешь что я в тебе ненавижу?! — быстро вспылил Совок из-за того, что за этот день слишком много накипело. -Ну и что же? -Твою вечную скрытность и лживость! Ты никогда, понимаешь, ни-ког-да не говорил нормально правду, без всех своих выкрутасов! Это мешает мне понимать тебя! Ты часто маскируешь настроение, и даже если всё ужасно, улыбаешься! Так нельзя, Рейх. Это вред-… -А ты не задумывался ли о том, что у меня есть на это причины, а?! — нагло перебил того Третий. — Если я что-то скрываю, да хоть своё настроение, значит так нужно! По моим личным соображениям! И оче-. -Личным соображениям?! Нет никаких личных соображений! — покачал головой революционер, позволив себе отвести взгляд от дороги. — Есть только твоя гордость. У меня уже складывается впечатление, что у тебя раздвоение личности, и одна из них — это гордость, что подавляет твои, нормальные, человеческие качества. -Да тебе должно быть глубоко плевать на то, что у меня внутри, почему, зачем и что я скрываю, почему часто лгу и тому подобное, как ты говоришь! -Знаешь, я всё больше поражаюсь тому, как ты можешь говорить такие вещи после того, как я тебя неоднократно вытаскивал из всякой хуйни, жертвуя своим авторитетом и положением! Говоря так, ты становишься эгоистичным гордецом, который кроме себя никого и ничего не видит! — Всё это время Союз активно жестикулировал сначала только одной рукой, а потом, повернувшись на немца, начал жестикулировать второй рукой. Сам же немец не замечал, что его друг был отвлечен от дороги. И понял это слишком поздно… -Союз! Фура!!! — заорал Рейх вжимаясь в кресло. Русский лихорадочно вцепился в руль, в попытке что-то сделать, но сама машина словно вышла из-под контроля. Они выехали на встречную полосу. На них неслась фура, светя своими фарами прямо в душу. У Третьего сердце подпрыгнуло и ухнуло вниз, он сам начал вспоминать всю свою жизнь. Громкий сигнал этого самого проклятого огромного грузовика донёсся до него словно сквозь пелену. Последнее, что он помнил — это удар неистовой силы, отбросив их машину подальше, а также жуткое давление металла на ноги, голову и спину. Жуткая боль в шее, ноге и в области груди особенно. Крики людей на улице, крик отчаянья и боли Совета. А сам экс-диктатор не кричал. Из его горла доносилось лишь слабое хрипение, а сам он уже наблюдал эту ситуацию со стороны, стоя рядом с машиной посреди оживлённой трассы. Машины проходили сквозь него, но он ощущал от этого лишь некий дискомфорт. *** Коммунист открыл глаза и зажмурился от яркого, белого света. Сначала, он особо не понимал где находится, но потом, вспоминая последние события, которые помнил, он всё больше бледнел. Повернув голову направо, он увидел лежащего на соседней койке Рейха. При виде того, в каком он состояние, сердце социалиста ухнуло куда-то вниз. -Р-рейх? — тихо позвал СССР. — Эй, Рейх! -Батя, слава богу ты очнулся! — Россия вскочил со стула, что стоял по другую сторону кровати Совка. — Рейх… Он в тяжёлом состоянии, но врачи уверяют, что всё будет хорошо. Сейчас он в коме. -Это я во всём виноват… Чёрт, какой же я придурок… Росс решил не вмешиваться в мысли отца, предпочтя выйти из больничной палаты. Надо дать ему прийти в себя, успокоиться, и только после этого он сможет нормально воспринимать сложившуюся ситуацию. Германия бросился ему навстречу, спрашивая, что там, да как. В палату никого не должны были пускать, но страны настояли на своём и врачи согласились впускать их по одному и с перерывами. -Батя пришёл в себя… Рейх так же. — РФ вздохнул. Он понимал, какого сейчас отцу и Республике, они не хотели потерять его вновь. А сам старший немец смотрел на это всё со стороны и… устало улыбался. Да, он больше, скорее всего, не увидит их лица. От этого было невыносимо больно. Особенно он не мог смотреть на страдания Союза, что во всём винил себя. Как же хотелось его приобнять, утешить, сказать, что всё будет хорошо, но… такой возможности не было. В попытке хоть чего-то коснуться руки проходили сквозь предметы. Он мог лишь просто находиться рядом. Но от этого становилось тошно. Тошно от самого себя, от своей беспомощности, от того, насколько он был глуп и не ценил… любви. Из-за детской травмы он не мог доверять никому, кроме себя. А если бы он просто это всё отпустил, Союз бы сейчас не страдал. Этого бы не было… Всё же, было приятно, что есть ещё на свете люди, которые его любят таким, какой он есть. От этой мысли по телу разливалось тепло. Но оно не могло заглушить боль от вида терзаний этих людей. Он бы отдал всё, лишь бы их лица не выражали такую боль, печаль.