Что такое BEEF?

«Мы чернее тучи, а были облаками,» - Пока смеются дети.   Замок предательски щёлкнул, поддавшись чужим ключам, и входная дверь открылась. В квартиру влетел разъярённый мужчина, а за ним, достаточно запыхавшись, аккуратно вошла женщина, с ужасом осматриваясь. - Отец!..Это не то, что ты подумал...Дима…Дима, вставай…   Мирон ловко перескочил за диван, создавая препятствие на пути отца, который был готов убить сына. Каким же было разочарование Яна Фёдорова, когда он узнал, что парень бросил университет ещё полгода назад и не удосужился поставить в известность родителей. - Подлец, так нагло дурил нас! Чем ты тут вообще занимаешься, пьянь? С мужиками спишь? Мужчина демонстративно схватился за сердце и жалобно застонал. Мать лишь всхлипывала в платок. Она разрывалась на две стороны: с одной её родной сын, с другой муж, чьему мнению была подвластна. - Неужели я воспитал гомика? Клеймо на нашу семью…В Петербурге узнают – что будет с нашей семьей… Бамберг за этим наблюдал со стороны. В данный момент до него не было никому дела. Кажется, он и сам не понимал, что вообще происходит и потому не мог даже вмешаться, лишь ушёл в сторону со своими вещами, чтобы ему точно не попало. - Да что ты молчишь, гадёныш? Слово бы хоть сказал, мужиков в дом водить ты горазд, а как с отцом разговаривать – мямлишь, как тряпка. Сюда же подошёл! Отец уже сорвался на крик, его лицо покраснело от злости и, очевидно, на спокойный разговор он не был настроен, но выбора у Мирона не было. Парень не возникал, подошёл близко и посмотрел в глаза. Он не боялся, он был разочарован. Внутри всё дрожало и больно тянуло от обиды. В голове навязчиво крутились слова: «Подлец, пьянь, гомик, гадёныш, тряпка». Всё остальное было лишь, как назойливый шум. Даже тот ор, что раздавался в данный момент, кажется, на весь этаж. В чувство Мирона привёл шлепок. Щека пронзилась острой болью, всю сторону удара опалило, будто огнём, а в ушах раздался звон, который был прерван криками. - Убирайся отсюда, я даже не хочу тебя видеть, отродье…Вон…Вон отсюда! Мирон не сопротивлялся. Он принял это, как должное. Смиренно ушёл, чтобы забрать свои вещи. Взял самое необходимое. Теперь он был готов уходить. Никаких слов не сказал, молча покинул квартиру в сопровождении Бамберга. Ещё ночью глаза парня горели, в них был блеск, сейчас там только пустота. Он не мог выдавить из себя ни одного слова, будто в горле был ком, который мешал не то, что говорить, а вздохнуть лишний раз. Мирона оговорили. Никто даже не выслушал его. Выкинули, как нагадившего кота. Это обижало больше всего. Дима не вмешивался. Всё это он переживал несколько месяцев назад в полном одиночестве, а потом оказался на улице, поэтому он прекрасно понимал Миро и знал, что никакие слова сейчас не помогут. Нужно время, чтобы обдумать и переосмыслить всё происходящее самостоятельно, разобраться в себе без чужого мнения. Первую остановку Мирон сделал, как бы это не было банально, в парке. Всё это время Дима сопровождал его. Не было никаких мыслей о том, что парня нужно оставить, скорее наоборот, чувство долга не позволяло бросить юнца на произвол судьбы в такой-то момент. В глубине души Бамберг понимал, что на это его побуждал не только должок, но и жалость, которая непроизвольная ёкала в сердце, при взгляде на мрачный вид Мирона. Почему она возникала? Он не знал. Возможно, это отзывалось чувство братской ответственности, которое не позволяло бросить ещё ребёнка, каким бы взрослым не пытался казаться Миро, а может просто понимание к ситуации – оба оказались на улице и разочаровали родителей. Flashback 1998 г. - Опять ты занят этим бредом? Шёл бы с пацанами мяч гонять, а не сидеть тут каракули рисовать. Чего ты этим добьёшься? Мне было обидно, но я не мог злиться на отца, он дал мне всё. Я не могу его разочаровывать, он же хочет лучшего для меня, может я заслужил это всё? Что я рисую вообще? Зачем? Из мыслей Диму вывел голос Мирона. Парень наконец собрался, но по его виду было понятно, что ничего дельного сказать он не сможет. - Что я сделал не так? Миро был на грани. Каждое слово давалось тяжело, внутри была буря эмоций, которая норовила просочиться наружу. Он не мог спокойно сидеть, постоянно ёрзал на месте, всплёскивал руками, пытался сказать ещё что-то, но лишь поджимал губы и смотрел на Диму, словно маленький щенок. Несколько минут Мирон просто подбирал слова, хотел душу излить и рассказать, как ему больно, но вместо этого только разрыдался от безысходности. Видимо, только сейчас понял, что оказался на улице без денег в чужой стране, а родители открестились от него. Бамберг смотрел на это с чувством неловкости, будто, он и не должен был этого видеть. Да и чем помочь тоже не знал. От слов Мирону проще не станет, потому что надежды на то, что всё будет хорошо, мнимые. Дима лишь руку на плечо положил, погладил как-то по-дружески и ни слова не сказал, чтобы не усугубить; решил поддержать просто своим присутствием. В парке просидели они долго, потому что успокоиться Мирон продолжительное количество времени не мог. Вроде бы замолкал, утирал свои слёзы, а через несколько минут снова заливался и дрожал как лист осиновый. Уже потом он измученный откинулся на спинку лавки и уставился в небо, пытался в себя прийти, хотя тело всё равно временами подрагивало, а с уст срывались вздохи. - Дима, пойдём отсюда? Куда-нибудь, пойдём, пожалуйста? - Пойдём, пойдём…куда? Ночлег искать? Миро закивал головой и, уже не такой отчаянный, поднялся со своими вещами. Он абсолютно не понимал, где и как ночуют бездомные, потому что редко видел тех, кто лежал ночью в переулках на картонке, и внутри всё сжималось, когда он задумывался о том, что теперь ему придется жить в так же. - Я знаю пару мест. Посмотрим, как дела там. Дима был более спокоен, он уже не переживал ни за какие картонки и переулки, потому что всегда находил какую-то крышу на ночь. Он ночевал в подвалах, подъездах и редко ошивался в притонах. Во всех этих местах были люди и всегда нужно было договариваться, а самое главное следить за своей же безопасностью, потому что и за кусок хлеба лишний убить могут. В первую ночь они обустроились в старом доме. Помимо парней там находились ещё и обычные спившиеся мужчины, которым чужое присутствие было равнодушно. Бамберг особо не переживал, потому что был в этом месте не первый раз, и успокаивал Мирона, что здесь его никто не прирежет, пока он будет спать, правда, общаться посоветовал на немецком, чтобы лишнего внимания к себе не привлекать. Flashback Август, 2008 г. Я не знал куда мне податься. У меня не было ни одного цента в кармане. Я всю ночь ходил по городу и нашёл заброшенный дом. Там я планировал поселиться временно. Я надеялся, что мои стихи опубликуют, а картины купят. Проснулся я от того, что услышал вопли. На моих глазах мужик задушил свою жену за алкоголь. Он хотел напасть на меня, но я успел убежать. Я до сих пор помню её пустые глаза, когда она мёртвая свалилась на гнилой пол. Мирон почти всю ночь пытался уснуть, нервно перекатывался с бока на бок, но мысль о том, что вокруг него нетрезвые люди, очень пугала и не давала успокоиться. Даже под надзором Бамберга было тяжело сомкнуть глаз хотя бы на минуту. - Дима?                - Мм? - Дима, где ты раньше жил? - В церкви. Дима снова был немногословен. Говорить о себе и своей жизни ему не нравилось, потому что, кажись, было стыдно, что он опустился до такого. Не хотелось получать жалость и сочувствие, потому что Дима сильный мужчина и не должен распускать сопли. Он не имеет право на слабости. - Туда можно вернуться? Давай там будем? Ответом было молчание. У Бамберга были свои принципы, что не позволяли вернуться, но под боком у него был мальчишка, который не должен видеть этого разврата жизни. Сложно описать их привязанность друг к другу. Она строилась на случайных и глупых совпадениях, но обстоятельства намеренно сталкивали их вместе, давая понять, что нить не должна обрываться. - Мы утром туда пойдём. Эти слова дались тяжело, но Дима понимал, что в данный момент это меньшее зло из всех, что можно было бы выбрать. Даже сейчас они были под взглядами алкоголиков, которые не контролируют себя и свою агрессию. Мучительно долго время тянулось до самого утра, потому что каждая минута в этом помещении была невыносимой, и какой же радостно-искренней была реакция Мирона на то, что они наконец ушли оттуда. Дима тоже не скрывал этого, хотя его настрой спадал, как только он задумывался о том, куда идет. Парень, который ни разу не посещал такие места, наоборот был удивлен, и его первое впечатление было даже приятным. До дверей церкви они прошлись по дорожке, выложенной плиткой. Территория была ограждена, всё вокруг было засажено самыми красивыми розами, которые цвели до поздней осени. На пороге их встречал диакон – молодой на вид юноша, который, видимо, совсем недавно занялся этой работой и был крайне неловок.¹ - Доброго утра. По какому поводу вы пришли к нам? Я могу вам помочь? - Будь добр, Пастора позови. Диакон с неким разочарованием взглянул на гостей церкви, а после чуть приоткрыл дверь и заглянул в неё, тут же возвращая свой взгляд обратно. - Вам придётся подождать. Сейчас он проводит мессу. Можете понаблюдать внутри. Мирон не постеснялся и нагло заглянул в дверь, что от такой настойчивости шаркнула, присвистывая. Некоторые люди оглянулись на шум, а после вернулись к слушанию пастора, который никак не отреагировал. Дима протолкнул паренька вглубь и зашел за ним, скрываясь от тяжелого взгляда диакона. Они разместились на самой последней скамье, где никто не сидел, как и на многих других. Взгляд Мирона постоянно бегал от картин до икон, от потолка до пола, он осматривал всё. Бамберг, словно, поник и не отрывал взгляд от пола, будто боялся увидеть что-то и кого-то. Месса подошла к концу, и толпа неугомонных граждан взялась донимать своими вопросами и бедами пастора, который любезно выслушивал каждого и давал наставления. Только позади всех были Мирон с Димой. Произошло неизбежное и мужчина столкнулся взглядом со священником, на лице которого, кажется, появилась ехидная ухмылка. Flashback Март, 2008 г. Выбора у меня не было, я пришёл в церковь за помощью. Пастор относился ко мне так, будто я его сын. Первый раз в жизни мне было стыдно за свои поступки. А потом я увидел, как он берет деньги. Чужие деньги. Люди отдавали последние центы, чтобы Бог простил их, но этот ублюдок клал всё себе в карман. Мне стало мерзко, и я стал замечать, какой он жадный, как и все остальные в этом месте. Здесь не было никого искреннего. Все верили в Бога, ради своей выгоды, а не благополучия. Я не мог удержаться от несправедливости и вымещал это всё в своём творчестве. Откуда-то он узнал, что я пишу и выгнал меня как пса. Он насмехался надо мной. Говорил, что без него я никто. Говорил, что я вернусь сюда, когда почувствую свою беспомощность. Люди постепенно разошлись и осталось лишь пару человек, что молились у разных углов церкви. Диме пришлось переступить через себя и первым подойти к пастору. - Что привело тебя сюда снова, Дмитрий? Священник, кажется, даже не старался скрывать своего чувства победы. Они оба понимали, что Бамберг был унижен сейчас как никогда ранее, лишь Мирон, искренне не понимающий, наблюдал за этим со стороны. - Ему помощь нужна. Можешь не принимать меня, но его возьми, ему 17 только. Ответом было тяжелое, долго тянущееся молчание. Пастор изучал обоих своим взглядом, долго думал и оценивал слова Дмитрия. - Ты знаешь, как я нуждаюсь в таких людях, как ты. Арман, проводи их. Дима понимал, что с него будут выдавливать всё и даже больше; понимал, как сильно его будет коробить то, что он наплевал на свои принципы и слова. За всем этим стоял потерянный и разбитый Мирон, который боялся остаться без крыши и всем своим видом просил помощи. Он не уговаривал мужчину пойти в церковь, он лишь попросил один раз и этого оказалось достаточно. Их разместили в маленькой комнате, которая была оснащена лишь двумя кроватями, со скрипучем матрасом, потёртым столом и стареньким тяжёлым комодом, над котором нависало небольшое зеркало. Готовить и купаться приходилось в общих комнатах, стоя в очередях с другими жильцами. Соседи никого тут не радовали, потому что ими являлись наркоманы, чьи ломки лечились чуть ли не экзорцизмом, и глубоко больные люди, которые были несчастны и не замечали ничего, кроме своей печали, что старались говорить о ней в любую свободную минуту. Со второго дня началась и работа, ради которой, в частности, и оставили Бамберга. Он реставрировал картины, писал иконы, переводил книги с иврита. Тяжело не сойти с ума, когда тебя ежедневно окружают лица святых, под присмотром которых приходилось ещё и переводить писания, напоминающие о грехах. Этот морок затмевал Мирон своим ребячеством и непониманием всей грязи этих людей. Он искренне интересовался искусством, пытался выведать что-то новое, интересное для себя, а потом старательно сидел над текстами в свободное время и просил у мужчины оценки его строк. Обычно парень старался всегда помогать, потому что где-то в глубине души понимал, что это всё невероятно сжирает Диму, но в этот раз особо делами Мирон не занимался, больше бездельничал, наблюдая за работой Бамберга, хотя порой приходилось бегать по его указкам, чтобы набрать чистой воды или подать банку краски. Всё это особого удовольствия не приносило, поэтому оставалось только бродить по самым темным углам храма в попытках найти что-то интересное, пока есть такая возможность. Дима не думал ни о чём, кроме того, что ему стоит уже поскорее закончить работу и до рассвета отправиться в комнату. В этом здании его уже ничего не интересовало, потому что знал всё от и до, и даже больше, за что его и выгнали. Мирон же, наоборот, ужасно тревожился и не мог спокойно усидеть, потому что его постоянно что-то отвлекало: какие-то звуки, странные тени. В таком-то святом месте, подобное, вызывало ещё больше беспокойства. - Перекурим? – Первым голос подал Дима, которому уже порядком надоело стоять около часа на лестнице, занимаясь реставрацией. - Последняя осталась, - Мирон передал пачку, в которой была сигарета с зажигалкой и устремился дальше разглядывать чужие вещи. Бамберг особо не церемонился и закурил, не выходя из здания. Чувства псевдоверующих людей его не интересовали, так же, как и сама атмосфера помещения, которая не терпела грехов. Он медленно, будто издеваясь, выпускал дым, который не спеша расходился по воздуху и разносил запах табака, который перемешивался с ароматами воска и благовоний. Мирон уселся рядом и сделал одну затяжку, будто пробуя на вкус вседозволенность, а после и вовсе развалился на подиуме кафедры. Дима рассматривал его в полумраке, долго вглядывался в черты лица, а самое главное – залипал на кудряшки. Слово «кудри» он считал грубым и неподходящим для волос Мирона, оно абсолютно не подчеркивало их мягкость. Бамберг поднялся, и после того, как прошерстил в карманах, достал небольшой сверток. МДМА. Таблетку он разломал пополам. Ему половины достаточно, а для Мирона даже этого будет много. Дима положил обе части таблетки на язык, а после переместился к Миро, который с предвкушением наблюдал за мужчиной. Он никак не сопротивлялся, но и особой инициативы не подавал. Послушно следовал за Бамбергом и поддавался его движениям: неспешно целовал, а после, получив свою часть таблетки, просто замер в страшном ожидании, позволяя Диме следовать дальше. Никто никуда не торопился, одежда не летела в разные стороны в порывах страсти, всё было будто в замедленном действии. Мужчина постепенно изучал тело Мирона: ощупывал его сначала через одежду, только потом залез рукой под футболку, чтобы огладить каждый изгиб, будто оценивал его, как мраморную скульптуру, выточенную несколько веков назад. Миро послушно отдавался чужим касаниям, пока не почувствовал огромный прилив сил и возбудимость, которые сейчас не давали никакого покоя. Теперь не противился Дима, несмотря на такой же эффект от колес, он лишь покорно наблюдал за тем, каким раскрепощенным становился Мирон. Сейчас обоим хотелось получить многого, Миро казалось, что он уже достиг пика и пытался не упустить момента, потому торопливо стянул одежду с обоих и принялся ублажать своими касаниям Бамберга. Делал всё это не опытно, даже не знал, как правильно и где лучше, но в затуманенном состоянии всё получалось интуитивно и казалось верным. Теплота тел на контрасте с холодом плиточного пола ещё сильней била по состоянию и нарастающее чувство эйфории будоражило обоих до дрожи. Дело начало принимать серьёзные обороты, когда уже нижнее бельё валялось в стороне. Мирон заметался из стороны в сторону, не зная, как ему подступиться. Об этом зато позаботился Бамберг, будучи более опытным в таких играх. Самой лучшей идеей он посчитал разместить парня на столе, чтобы тот в колено-локтевой раздвигал свои ноги рядом с церковными книгами. Ему нравилось смотреть, как Миро ёрзал в ожидании, и как его тело реагировало даже на самые малые прикосновения. Огромное удовольствие получил Дима, проливая на бледную кожу горячий воск со свечей, который оставлял красные следы после того, как мужчина осторожно пальцем снимал его. Миро казалось, что его тело горело так, что уже через несколько секунд оно было покрыто испариной. Блеклые следы от грубых шлепков по ягодицам начинали проявляться сильнее, вызывая у Бамберга огромную волну возбуждения от вида того, как любые неосторожные и сильные прикосновения оставляли свои последствия на коже. Эти минуты прелюдий казались вечностью, тянулись очень долго и Мирон изнывал от переполняющих его чувств. Ему хотелось получить больше, потому что мысль о том, что он сейчас такой открытый и беззащитный, что его ласкают, чтобы он шире раздвигал ноги, возбуждала сильнее наркотиков. Дима понимал и пользовался этим, растягивал удовольствие для обоих. Он никуда не спешил, и даже перед тем, как начать ласки языком, облизывал появившиеся от воска и шлепков отметины, медленно приближаясь к промежности. Руки вновь очерчивали изгибы тела, особое внимание уделялось в этот раз ногам: пальцы медленно скользили от ступней, пересчитав каждую костяшку, поднимались выше и аккуратными узорами проводили дорожку от лодыжек до колен, а после сжимали бёдра, достигая, наконец, ягодиц. Языком Дима аккуратно делал мазки и особо не толкался им внутрь, чтобы подразнить и вызвать более бурную реакцию, зато очень обильно смазывал сфинктер слюной, будто собака Павлова, что это всё растекалось вниз по бёдрам, прежде чем он успевал размазать пальцами. Указательный и средний Бамберг позволил Мирону смочить самостоятельно, а тот, будто жаждал только этого, и старательно вылизывал каждый, даже слабо покусывал, указывая на неторопливость. Намек мужчина понял сразу и решил пойти на поводу - дать этому кудрявому жидёнку того, чего он так сильно хочет. Холодные мокрые пальцы скользнули внутрь, встречая небольшое сопротивление, потому, как казалось Мирону, в нем тянулась быстрая и неприятная резь, которая интуитивно заставляла сжиматься и пытаться отстраниться. Дима пододвинулся ближе, упираясь своим членом в чужое бедро, и прижался к его спине, свободной рукой оглаживая впалый живот и грудную клетку, как бы случайно задевая чувствительные соски, для того, чтобы успокоить и отвлечь Миро от боли, которая под колёсами была в пару раз сильнее. Парень хныкал и извивался, чтобы от него отстали, а после, сквозь дискомфорт, поддавался назад, чтобы каждая фаланга пальцев заходила глубоко в него. Дима не делал никаких движений, позволяя ему самостоятельно растягивать себя, так, как он хотел.  Двадцать минут Мирон насаживался на два чужих пальца, и, вроде бы готовый ко всему, вновь захныкал, когда Бамберг просунул третий и в этот раз принялся сразу же неспешно двигать ими. Почти час ушёл на то, чтобы парень скулил, наконец, от желания быть заполненным, потому что Дима издевался над ним и вместо своего члена, снова обмазывал языком покрасневшую дырочку. - Дима…Пожалуйста, пожалуйста, не мучай меня… Сам мужчина давно возжелал почувствовать тепло и узость, но держался из последних сил, правда, тихие мольбы с полу стонами стали отправной точкой. Наконец, они оба получат то, о чём мечтали последние полтора часа. Дима размазал эякулят по всему основанию члена и приставил головку к аналу, неспешно толкаясь внутрь. Он, правда, старался быть аккуратным. - Мир, потерпи. Бамберг успокаивал парня как мог, хотя держаться ему было тяжело, всё внутри пульсировало, хотелось вбиваться в него, как в самую опытную проститутку из немецкого порно и слышать сладкие стоны, но Мирон кричал без желанной мелодичности, метался по столу, швыряя на пол все книги, и растирал по лицу слезы с потом. Его руки беспокойно лазили по своему телу, чтобы где-то ущипнуть или поцарапать себя, потому что казалось, что его пронзили насквозь. Дима вновь склонился над парнем, притянул как можно ближе к себе и, удерживая его подбородок, завлек в поцелуй. Сейчас он себя не сдерживал: жадно облизывал чужой рот, лазил языком и кусал, уже и так припухшие, губы. Мирон успокаивался и поддавался его ласкам, но потом вновь надрывался от боли и тянулся обратно, как брошенный кот, потому что не хотел, чтобы мужчина отстранялся. Бамберг намёк понял и, не отрываясь от чужих губ, стал плавно двигать бёдрами, позволяя в таком размеренном темпе привыкать дальше. Миро не сдерживал себя и срывался стонами прямо в губы Димы, царапал и сжимал его плечи, но самое главное, что не позволял отстраниться даже на секунду, потому что чувствовал, как плохо будет. Крышу сорвало обоим, когда Мирон, наконец, смог привыкнуть и сам стал поддавался бёдрами назад. Им не было нужно никаких слов, чтобы понять друг друга. Мужчина вернулся в обратное положение и всё такими же плавными движениями постепенно набирал темп. Он понимал, что сейчас не может никак оступиться, потому что больно будет только Миро, и нужно не нарушить эту тонкую грань между удовольствием и мукой. Все эти долгие ласки не прошли бесследно, и всего лишь через несколько минут Мирон начал изнывать от желания кончить, несмотря на то, что он старательно сдерживал себя, сжимался весь и сводил коленки друг к другу, но этим ещё сильнее возбуждал Бамберга. Однако, Дима понимал, что просто так дать ему закончить было бы слишком скучно для такого яркого первого раза и, потому отстранился от парня и развернул его лицом к себе. Именно сейчас Мирон был до жути красивым: покрасневшие глаза с мокрыми тяжелыми от слез ресницами, нещадно покусанные губы, слегка приоткрытый рот, которым он жадно глотал воздух, которого сейчас не хватало, но самое чудесное – влажные и взъерошенные кудряшки, спадающие и залипающие на вспотевшей коже. Дима пододвинул парня за бёдра к краю стола и склонился, чтобы вновь заняться своим любимым делом – вылизать Мирона, словно сладкий леденец. Он не церемонился, брал в рот полностью, чтобы доставить самое большое удовольствие уже своему мальчику. Как приятно было видеть, как тело Миро дрожало от каждого прикосновения, а сам он сжимался, задерживал воздух, пытаясь справиться с такой огромной волной эйфории, которая накатилась на него в самый неожиданный момент. Действие наркотика достигло своего пика, так же, как и старания Димы, которые привели парня в экстаз. Горячая сперма заполнила его рот и безо всякого отвращения мужчина сглотнул, а после, оставляя Миро в покое, довёл себя до конца, запачкав своим семенем пол. Мирон так и остался лежать раздетым на столе, всё пытаясь прийти в себя и восстановить дыхание. Ему до сих пор казалось всё таким непонятным и размытым, что он просто глупо рассмеялся, устремляясь взглядом в пустоту. Дима с трудом же оделся и принялся сворачивать своё рабочее место, потому что сейчас никакой речи о реставрации и быть не могло. Банки с краской сваливались на бок, кисточки падали с лестницы, а мужчина беспокойно ползал по полу, пытаясь это всё собрать. Как только он почувствовал, что вот-вот достигнет эйфории, тело накрыла ломка, которая давала понять, что полтаблетки для него мало. - Дим…Дима, мне так хорошо…Хааахааа… - Сука, - Очередная банка опрокинулась и всё её содержимое растеклось по полу, - Собирайся, нам надо в комнату. На эти слова Мирон никак не отреагировал, наоборот, лёг на другой бок и вновь расхохотался. Как чеширский кот он заулыбался и, когда Бамберг принялся натягивать на него одежду, которая в этот момент сопротивлялась в дрожащих руках. - Дима…Хаа, а ты меня на руках потащишь? Выбора как такового у мужчины и не было, потому что Миро не был в состоянии адекватно передвигаться на своих двух, после такого как провёл полтора часа на столе под действием колес. Их комната, где они ютились, находилась недалеко, но после этих «соревнований» Дима устал сильнее, чем загнанная лошадь. Остаток ночи, казалось, длился вечно. Тело Бамберга ужасно ломало, его раздражало абсолютно всё и хотелось вылезти из кожи вон, лишь бы не ощущать тела. Мирон продолжал витать в облаках и глупо хихикать от своих же мыслей, его распирали приятные чувства, всё вокруг кружилось, но казалось таким весёлым, пока эффект не стал спадать, и он просто-напросто отключился. После этих событий пришлось долго приходить в себя. Каждый делал вид, что ничего не было, хотя каждый понимал, что хочется ещё. Тяжело было смотреть в глаза, разговаривать друг с другом, но другого выбора не находилось и оставалось смириться. Диме было стыдно за то, что он дал наркотик; за то, что он развёл Мирона на секс; за то, что ведёт себя так же, как подросток и отвергает парня, хотя изначально сам же дал надежду. Позже о последнем пришлось ещё и жалеть. Мирон уехал.