Комиссар мертв

      Он приходит в себя в квартире Шульца. За окном – уже или еще темно. Шемьен надеется, что все-таки еще – и он не проспал всю пятницу.       Теплая полоса света – дверь в комнату приоткрыта. На прикроватной тумбочке – бутылка минералки и полотенце. Блистер с какими-то таблетками.       Только вот Шульца дома нет.       Значит, все же вечер.       Шемьен идет в душ, пытается хоть немного прийти в чувство, взбодриться, но потом почему-то долго изучает себя в зеркале – быть может, и такая смерть оставляет какие-то еле заметные следы?       «Тебе все равно не поверят».       Когда-то так Шемьену говорил мастер Сандер. Теперь Шемьен говорит это сам себе.       Он смотрит на шов, проводит по нити и думает, что пора снова все обработать и проклеить как следует. Удивительно, что ничего нигде до сих пор не порвалось, не перетерлось. Даже когда Магда пробовала коснуться сердца.       Мысли о Магде навевают грусть. Шемьен кое-как собирается и спешит в ресторанчик неподалеку, чтобы заказать что-нибудь навынос. Отмечает, что Шульц укатил на работу на его машине. Шемьен с удовольствием подарил бы ему «Ольстру» – или любой другой автомобиль из коллекции отца, но боится, что Шульц неправильно это воспримет.       – Я сказал комиссару, что ты был в поле. Правда, ему было плевать, как мне показалось.       – Спасибо, – отзывается Шемьен. Ему все еще не очень хорошо, и он рад, что комиссар не обратил особого внимания на отсутствие Шемьена в отделении. Впрочем, встреча с Маком – вполне себе полевая работа. Комиссар будет доволен, когда обо всем узнает. Вернее, почти обо всем.       Помолчав, Шульц добавляет:       – Хотя в какой-то момент мне показалось, что ты вообще умер.       – Это называется «быть мертвецки пьяным», – усмехается Шемьен. – Ужинать будешь?       – С этого надо было начинать! – Шульц вешает наконец куртку и проходит в кухню.       Приподнятое настроение портят вечерние новости – в завершение выпуска диктор настоятельно просит взрослых проверить, дома ли их дети. Шемьен хмыкает: в одиннадцатом часу ночи только очень плохой родитель не заметит, что его отпрыск куда-то запропал.       – Знаешь, что пугает меня больше всего? – Шульц говорит, опустив голову. – То, что мы не находим новые тела, не значит, что он больше не убивает.       – Рано или поздно вы найдете его, – отзывается Шемьен. Наверное, только для того, чтобы что-то сказать. Промолчать сейчас – как будто неправильно.       – Иногда я думаю, что убью его на месте.       – Зачем? – Шемьен удивленно смотрит на друга. – Смертная казнь ему обеспечена. И разве не нужно узнать, сколько всего он…       – Дай-ка закурить, – раздраженно перебивает его Шульц. Теперь Шемьен удивлен еще больше – за время знакомства он ни разу не видел Шульца с сигаретой. И все же протягивает пачку.       После новостей ведущие эфира объявляют «час диско» – и это кажется чем-то диким и неуместным. Танцуй вместо того, чтобы спать. Танцуй, когда где-то убивают детей. Танцуй, чтобы забыться.       Шульц тушит окурок в раковине и, не поворачиваясь, внезапно предлагает:       – Может, в кино?..       В зале практически никого нет – только парочка, явно разочарованная, что на позднем сеансе добавилось зрителей. В середине фильма они уходят, чтобы уединиться где-нибудь еще. А, может, им просто не понравилась лента – унылое повествование о мужчине, неожиданно узнавшем о смертельной болезни и вспоминающем на смертном одре об ошибках прошлого. Неудивительно, что «Проблеск», несмотря на множество фестивальных наград, показывают лишь ночью.       Под конец фильма Шемьен вдруг вспоминает свой первый поцелуй. Смешно, неловко, совсем не как показывают в нынешних подростковых фильмах. Или таких, как вот этот.       Он помнит все вплоть до мелких деталей – и легкий румянец на ее щеках, и теплое дыхание, и трещинки на губах… Аромат духов, выбившиеся из-под повязки с эмблемой команды пряди, чуть прикрытые глаза, комочки туши на ресницах, тусклый свет в коридоре и чьи-то гулкие шаги вдалеке.       Не помнит только имя.       Но зачем-то пытается воскресить его в памяти – и когда начинаются титры, и когда будит Шульца, и по пути на парковку.       – О чем задумался? – Шульц с трудом сдерживает зевоту.       – Да так, – Шемьен пожимает плечами. Он и сам не может понять, что же его смутило и заставило окунуться в далекое прошлое. – Дурацкий фильм.       – Не то слово. Я проспал половину, – Шульц останавливается возле машины, наклоняется к зеркалу заднего вида и поправляет волосы.       – Ты проспал почти все, – усмехается Шемьен. – Тебя куда? Домой или к Эло? Или…       – Вези куда хочешь, – смеется Шульц. – Завтра выходной.       Разумеется, они едут в «Зеленый». Там, среди громкой музыки и танцующей толпы – и после пары стаканов виски – Шемьена наконец отпускает.       Ее звали Кристель.       Вроде бы.       Оказавшись дома, Шемьен первым делом проверяет автоответчик. Сообщений от Магды нет – зато есть от доктора Ванзее, напоминающего о том, что подошло время планового сеанса, а еще – от Мака, и это неожиданно сбивает Шемьена с толку. Он полагал, что дальше дела Мак будет обсуждать уже на другом уровне и совсем с другими людьми.       – Здравствуйте, лейтенант. Я обещал рассказать вам о своем решении сегодня вечером, и что же, поздравляю. Будем считать, что город своего добился. Надеюсь, вам выпишут премию или что там положено в таких случаях. Однако позволю себе небольшую наглость и попрошу об еще одной встрече с вами в ближайшее время – обещаю не задерживать вас надолго. И после этого… только после этого я свяжусь с мэром и сообщу ему о своем согласии относительно Покоя.       Доктор Ванзее приветствует Шемьена и терпеливо ждет, пока тот устроится в кресле напротив.       – Спасибо, что нашли время для сеанса. Шемьен. Как у вас дела? – Шемьену кажется, что доктор говорит слишком вкрадчиво, осторожно. Похоже, успел проконсультироваться с Риенн.       – На днях я умер в квартире у друга. Что скажете? – Шемьен подпирает голову рукой и смотрит на картину за спиной Ванзее. Унылые разводы бирюзового и лавандового цвета. По мнению доктора, должны успокаивать.       Ванзее игнорирует вопрос – и задает свой:       – А как бы вы сами могли это оценить? Если сравнивать с вашей недавней попыткой суицида.       – Не попыткой, доктор, вы же знаете, – Шемьен нервно усмехается. Риенн точно поделилась с врачом своими подозрениями относительно следа от веревки. – Но тогда все было под контролем. А здесь…       – Вы переживаете за друга?       – Черт возьми, конечно, я за него переживаю. Мне стыдно, что так получилось. И что я не могу объяснить ему, в чем именно дело.       Доктор поджимает губы. Все так же молчит.       – Понимаете? Единственный человек, который искренне переживает – и именно ему я не могу сказать, что все эти волнения ни к чему.       – А вы уверены, что эти волнения действительно ни к чему? – тон доктора не меняется, мягкий, ласковый даже.       Шемьен теряется с ответом. Доктор все равно не поймет.       Не поверит.