7 | Битва за Штормград

      Заснув только лишь с помощью таблеток и отваров, уже ранним утром волшебница мыслей очутилась на ногах, обходя коридоры при ещё не восставшем солнце. Добравшись до оружейного склада, она очень долго искала тот самый сундук, в каком хранились её сокровища, но, как только те обнаружились и оказались снаружи, она вытащила то, что Сатана встретила с хитрой полуулыбкой, а её приспешник с поросячьим истеричным визгом. Схватиться за рукоятку даже с первого раза не получилось, ибо её маникюр сильно ей в подобном мешал, из-за чего воительница, недолго думая, поломала свои ногти, и взяла остриё в кулак, не позволяя себе и наслаждаться его красотой, хотя восхищаться было чем. Клинок отличался изысканной работой, сравнимой, разве что, только с мастерством самого кузнеца дома Равелиных, но, грезилось, что вся искусность истратила себя на этапе лезвия, какое чудилось угрожающе острым, в то время как остальное и обозвать то гордо не получится. Смотря издалека, легко спутать тот с обычным ножом для хлеба, если, конечно, руны на лезвие не прочтёшь. Вряд ли же кто-то на кухонном резаке напишет заклятия о величии и губительности огненного мира. Не читая их, Любава сразу принялась тренироваться, выясняя, как им лучше пользоваться, что у неё получалось еле-еле. За время занятий юбка и блузка успели смениться на футболку с джинсами, каблуки на ботинки, а развивающиеся кудри, больше не болеющие тягой оказаться в косе, в хвостик. Когда первые лучи солнца пробрались в тренировочный зал, принцесса уже сумела овладеть оружием и распознать, как им правильно вертеть, чем очень желала похвастаться. Особенно при условии, что её вчерашним вечером взволнованные мальчики так и не нашли. — Сколько комнат ты обежал? — интересовался анимаг, волнуясь за любимую. Встреча с факиром прошлым вечером, вынудила его облететь весь дворец в её поисках. — Проще спросить, сколько не обежал, — поправил его фокусник. — Надеюсь, что она, как и всегда, сейчас явится к нам, гогоча над нашей тупостью, потому что у меня имелась затея заявить о пропаже человека. — И как бы это помогло? — укоризненно произнесла она, сразу привлекая мальчишек. Триада мигом повставала с мест. — Нимфа моя! — поцеловав девушку, восклицал Корвин. — Ты встревожила нас не на шутку! — Я смеяться и не планировала. — Ты меня ужасно напугала, Психея… Обняв подругу, Саша оставил руки на её талии, глядя на ту взволнованно и сильно тревожно, точно утверждая, что понимает её горечь. Верно, только из-за того, что его мысль в её голове шепелявила, что он с ней, и она не одна, она и не потребовала того отойти, сохраняя заботливый контакт между ними. — Это — моя работа, — кинула революционерка, сохранив руки у него на плечах. — Точно, как и быть совершенством. — Что с пальцами? Из-за того, что наследница Штормграда оставила ладони на чужом теле, метаморф обратил внимание на явно наскоро отрезанные ногти, какие грезились и вовсе чуть ли не отрубленными. Смущённо хохотнув, Любава приспустила глаза, при этом решив ничего не скрывать. — Потребовалось избавиться от них ради тренировок, — замолкнув, она сделала шаг от не мага. — С ними неудобно держать кинжал. Напряжение появилось ежесекундно, и мальчишки, натянувшиеся, будто струны, поглядели на неё с домыслами о том, что обезумели. — Кинжал?! — К чему тебе кинжал, любовь моя? — Чтобы сражаться, очевидно, — палила староста класса. — Или, вернее сказать, чтобы побеждать. Прямота добавила лишь больше вопросов, особенно при условии спокойной реакции самой рассказчицы и непонимания её нынешнего молодого человека. — С кем же ты собралась скрестись в бою? — У нас гражданская война, как бы, — пройдя дальше внутрь комнаты, уведомила волшебница. — По-моему, очевидно. — Вовсе нет, учитывая то, что ты чувствуешь. — Я ничего не чувствую, — смело постановила биполярная особа, вываливая правду на воронёнка с лёгкостью. — Впрочем, как и она, учитывая то, что она назначила сражение и разорвала связь. Усевшись за стол, гордая дама стукнула по столу и сразу же взялась за печенье, играя хладнокровие. — Печеньку? — показала она сласть. — Мне бы, желательно, кое-чью печёнку. — А мне бы объяснений… — бормотал чернокнижник. — То есть кушать ты не будешь? Выращенное за ночь безразличие работало превосходно и сильно спасало вдребезги расколотое сердце своей обладательницы. Невзирая на то, что её капитолийская триада прекрасно видала, что она лишь играет, они ей позволяли этот концерт, чувствуя, что подобное остро надобно. Увы и ах, чувственность прошла наружу, когда синие зеницы мелькнули крошечным блеском, и это сразу позволило прыткому глазу психолога с ней заговорить. — Ты же понимаешь, Любава, что это письмо написала не она? — шёпотом молвил он, лишь бы пташка их не услышала. — А ты же понимаешь, Саша, что это уже не имеет никакого смысла? — строго заприметила иной пункт колдунья, печально поглядев на него. — Написала она его или нет — это сейчас ничего не стоит и ни грамма не весит. Не важно, кто создал ту присказку, потому что она обрезала нитку. Она, в любом случае, последовала плану, какой выдумала Марфа, тем самым предавая наш. — Но ты же не убьёшь её… Сцепив зубы, девушка замолкла, вынудив собеседника повторить ей имя. — Только в случае, если она захочет убить меня. Вердикт изничтожил и самого факира: его верные подруги, вечные защитницы, готовы прикончить друг друга. Из-за этого он лишился голоса, больше не произнеся ничего за завтрак, какой их принцесса поспешила покинуть как можно скорее, отправляясь на тренировку. — С каких пор она владеет кинжалом? — С сегодня, и, я уверен, что уже довольно хорошо, — болтали мальчишки, глядя ей вслед. — Есть ли хоть что-то, в чём Любава не превосходна? — спросил влюблённый графоман. Печально вздохнув, Абрикосов дал ответ. — Останавливаться она не умеет, — с горечью считая риски, не маг требовал помощи. — Свяжись с братьями Равелиными. Тут началась какая-то очень грязная игра.

***

Переписка с братом настолько напугала и напрягла воина, что в башню он влетел, вовсе позабыв о том, в каких условиях в прошлый раз её покидал. Ни дверь, подле какой он в прошлый раз оставил её жительницу с поцелуем от неё на своих губах; ни стены, к каким она прижималась, когда он обзывал её плохими прозвищами, порицая за страх, не ударили по голове, напоминая, как после он долго льдом гладил рот, стараясь лишиться чувства ожога. Он спешил решить проблему, потому, громко распахнул ставни и со страшным стуком их закрыв, сразу направился вверх. — Гусеничка! — звал Равелин в ступени. — Гусеничка моя блестящая! Подобно крольчонку, что скрылся в кустах, сторожила часовой башни вначале приподняла ушко вверх, прислушиваясь, вновь веруя, что это — лишь её глюки, какими она страдала очень часто, выдумывая этого модника. Когда та признала его за истину, она сразу же убрала инструмент прочь от шурупов, и, на ходу потирая свои руки о фартук, мчала к нему навстречу. — Лёша?! — спеша к нему, кричала Алиса. Восклицания в стенах часовой башни прекратились тогда, когда на площадке между лестницами парочка встретилась, последний раз глаголя имена прямо в лицо друг другу, прежде чем запыхавшийся диггер предпринял попытку заговорить. — Гусеничка, тут проблема… Произнести до конца вести он не сумел, ибо хранительница времени, так сильно ожидающая этой встречи, подчиняясь всецело потоку своих чувств, кинулась к гостю на шею, повиснув на том и цепляясь подбородком за плечо. Блестящая заколка, какая сегодня украшала её гульки, поцарапала его щёку, став дополнительным звеном в лишении его мощи: слишком сахарный запах конфет впился в нос, розовые наряды ослепили своей глубокой гаммой, а дешёвый бисер, какой их украшал, грезилось, оставляет порезы на его коже. Каждый пункт отдельно его заставлял харкать от ущербности, а вместе они вынуждали его задыхаться. Слабый пред наплывом, он обнял девушку в ответ, закапывая нос глубже в гладкие локоны, позволяя найти в них нотку успокоения. Хоть какую-то и хоть насколько-то. А ведь и вправду, в этой башне он ощущал себя предельно мирно и тихо. Давно такого не было. С того самого момента, как башню заселили, сбежав из иных стен. — Я так рада, что ты вернулся! — шептала модница ему в ушко, получая очередное разочарование. Никто не умел разрушать её планы так, как он. — Но я вернулся не просто так! — отклонив девушку от себя, но взяв её за кожаную руку, Алексей начал объяснять положение дел. — Мне очень нужна твоя помощь! Она Варе нужна! Марфа задумала что-то страшное! Никакие письма во дворец не приходят, и я сам сейчас туда зайти не могу! Помоги мне! Так же быстро, как она рядом с ним очутилась, так же быстро она попыталась и сбежать. Ладонь вышла из его касаний, прижимаясь к грудной клетке с безвкусными украшениями. — Ты опять за своё?! — причитала она, прищурив очи. — После всего… Ты всё равно за своё?! Подобное не могло поместиться в её башке: так гневно признаться в любви, исполнять такие подвиги и бросить её после поцелуя, чтобы сейчас опять повторять многократно то же самое, что уже базарил сто раз. Пройдя через это счастье любви, сейчас резко встретиться с подобным считалось чем-то убийственным. Заметив страх и чувство использованности, гробокопатель заговорил иначе. У него точно нет времени разбираться с её фобиями сейчас, когда его брат ведёт диалог своей кровью. — Сейчас всё иначе! Дело не в тебе! — раскидываясь короткими фразами, он рассказывал историю. — Варя в опасности! Она хочет сделать что-то убивающее! Мы нужны ей! — Прекрати лгать! — ругалась Алиса, надрывая связки. — Я не выйду наружу! — Лгать?! Среди прочего желания возникло то, какое чуть не расквасило его в прошлый раз при побеге отсюда: угораздило же в такую влюбиться! Трясясь, он затараторил: — У меня брат в тюряге сидит! В тюряге! — болтливый горазд закрутился вокруг себя. — Нет, конечно, нам всей семьёй там место, но емае! Пока мы тут с тобой базарим, этот придурок, верно, уже с крысами подружился, потому что тоже выйти никуда не может! Причём тут ты вообще?! — Что же ты от меня хочешь?! — с вызовом, чуть усмирив нрав, но по-прежнему веря так себе, произнесла она. — Неужели не выйти?! — Это тоже, но, прежде, ты должна связаться с патрулём и оповестить их о том, что происходит с кобылкой! Прямо сейчас! Они должны знать о сражении! Думая, что он сказал достаточно, князь поспешил ввысь, вертя рукавами, готовый забрать своё оружие к схватке, но, уже нависнув над ним и гордо разглядывая то, он уловил, что его любимая последовала наверх за ним. В первые секунды он вовсе не слышал, что она болтает, оглушённый своей верой в её ум. Рано же или поздно, звуки обязались до него дойти. — Я не сделаю этого. Распознав те, парень обернулся. Лучше бы он продолжил в неведении находиться. — Чего? — Я не сделаю этого, Лёша, — стыдясь своего решения, но стоя на нём, повторила хранительница времени. — Это опасно. — В этом мире всё опасно! — Но сражения явно опаснее всего! Стиснув пальцы в кулаки, она вещала, сжавшись вся. Та сама понимала, сколь её решение пуще подтверждает статус гусеницы-трусишки, но иначе она не могла. — Это риск! Сумасшедший риск и… — Лишиться Варю тоже, знаешь ли, риск! — Но этот больше! — Так, хорошо! — привыкший за месяц, что слова для собеседницы даже хуже, чем об стену горох, он решил поступить стремительно, и, пройдя мимо неё, сам направился в той спальню к письмам. — Я сделаю всё сам, без тебя! Моргнув у самой комнаты, он вновь очутился в своей мастерской, с ненавистью осознавая, что на него использовали перемотку времени. Это же гордо предъявили, когда настоятельница башни указала на часики в своей механической руке. — Тебе тоже в этом участвовать нельзя, — предъявила она, получив именно такого Равелина, какой бесконечно терзал её сердце. Смелый до отупения нахал захохотал похлеще, чем самые громкие кони. — О как! — смеялся тот. — Где-то по правилам прописано, что красавцы первой величины в войнах не погибают?! — Я запрещаю. — Очень смешно, что ты веришь в то, что я послушаюсь! Кузнец снова почти побежал к спальне, но, не добравшись до двери, снова очутился в своём положении. — Гусеничка, я советую прекратить тебе трепать мои нервы! — Тебе желаю того же! — сквозь слёзы, требовала волшебница. — Как ты не понимаешь… Я боюсь тебя потерять! — Я понимаю! — воскликнул юнец, встретившись с изумрудными очами. — И я разрешаю тебе бояться! — Какое благородие! — Но я сейчас тоже, как видишь, боюсь, но я боюсь за человека, у кого ситуация в разы опаснее! — вытащив указательный палец, тот начал делить речь на слоги, донося ей своих страхи. — В бездействии мы можем лишиться Вари! — Ситуация может разрешиться без нас. В эту секунду горечью происходящего Алексей почти подавился. Подобное уже не столько напоминало трусость, сколько косило под безразличие и наплевательство. А ему никак не плевать. — Может, — буркнул он, сразу после проворачивая безумный поступок. Ондок сделал шаг вперёд, наблюдая за тем, как ноготь его любимой уже цепляется за вентиль на часах, готовый вновь вернуть его на место, но он, точно, как безупречный мастер ножа, направляет лезвие в его сторону и, забирая его из пальцев, припечатывает тот к другой стене башни. По предположению мальчишки, его трусишка обязана сдаться и от удивления потеряться в пространстве, лишь выпуская его наружу, но та поступила иначе. Поняв план быстро, она поскакала вперёд, попутно захлопнув пред ним дверь. — Алиса! — рыкнул бывший тёмный дух ей вслед, плечом выбивая хилое дерево. Потребовалось времени немного, чтобы пробить его, но этого хватило, чтобы колдунья возымела артефакт снова, беря его, как марионетку, под контроль, чего позволить воин не смел. Рискуя ранами, он отправил новый нож, какой остановился совсем рядом с Алисой, вынудив ту потерять самообладание и охнуть. Мальчуган почти лишил её чёлки. Пока несчастная налаживала дыхание, диггер подбежал совсем близко к ней, подоспев как раз к мгновению, когда она очухалась и пришла в себя. Овладев ногами, та начала уклоняться от его прытких пальцев, какие так и пытались отобрать часы. — Гусеничка, прекрати! Глупейшая стремительность бесила князя дико, особенно в условиях, когда униматься особа не желала, спасаясь от его действий каждый шаг. В какой-то момент запахло победой и одновременно жаренным, ибо, вцепившись в запястье, любитель мертвечины припечатал своего зайчонка к стене, вынуждая ту сдаться. Но она лишний раз догадалась, что принадлежит далеко не к слабому орешку и точно окупает смысл всего прозвища, какой он возложил, ибо, воспользовавшись их чувствами, та начала поцелуй, властно овладев губами, благодаря чему умудрилась снова остаться с артефактом и свободной. Пускай всё лицо и покрылось красным от общего огня. — Не хочешь участвовать — не надо, но мне уйти дай! — Я не потеряю тебя! Буквально обещание: ты не уйдёшь. Пока часы у неё в руках, ты будешь вертеться здесь многократно, обречённый потерять близкого человека. Надо лишить её такой силы. Запал стал мощнее, ибо ныне воин стремился вовсе разломать вещицу, что довело его до опаснейшей ситуации, в какой они с жительницей высот выбрели на недавно починенный им мостик, продолжая борьбу в ужесточённом формате. Догонялки уже стали и тиром, и настоящей борьбой, но, когда пол под ними хрустнул, к этому прибавилось и нечто, что обзывалось проходом по канату. Игра больше не имела в себе и грамма безопасности. — Алиса! — обеспокоенно молил Алексей. — Ты сейчас рискуешь! — Буду, если так спасу тебя! Вопреки её предположениям, какие она уловила на языке, мальчонка не усмирился, а ужесточил игру, оголив оба своих кинжала и применяя их борзо и нагло. Те заскрипели в паре шагов от хранительницы, заставляя её прыгать, подобно кролику из сказки Кэрролла, но она бы никак не сдалась, если бы, неожиданно для себя, спиной не уткнулась в восстановленную ограду, почти за неё вылетая. Его рука, что выкинула нож, спасла её, крепко цепляясь за кофту и прижимая к себе настолько, что встретились носы. Отдав должок, они вместе застыли, порабощённые тем, насколько же ныне друг от друга зависимы, что аж вновь ожоги чудятся. Модница терялась в этих острых скулах, в серых, по её мнению, почти бездонных глазах, где прятались истинные грозы и убийственные тучи, пока он, как дурачок, наслаждался румянцем и чуть припухлыми щёчками, какие будто делали больше губки. Жаль, что они начали двигаться. — Спасибо, — вякнула она, только голосом возвращая его в реальность. Ладонь с кожей улеглась на его грудную клетку, точно на ткань рубашки с рюшами, пока вторая поднялась высоко вверх, по-прежнему держа артефакт вдалеке от него, утверждая, что ничего, невзирая на картинку, не закончено. Завершить она это не позволит, покуда он не примирится с её требованиями, и это никак не симпатизировало Равелину: он никаким боком не желал зависеть от чужих чувств, уж тем более сейчас. Пользуясь их привязанностей, мстя и отдавая второй должок, он приблизился, начиная третий поцелуй и второй совсем не рискованный, за какой поднял нож и, повернув его не режущей стороной, ударил по пальцам, вынуждая их отпустить украшение. Часы полетели вниз, минуя этажи, проклиная себя на гибель, какая заявила о себе с громким треском. Предмет контроля исчерпал себя. — Не за что, — молвил Алексей, торжествующе удаляясь. — Встретимся, после того, как я ненадолго потеряюсь, гусеничка моя. Исполнив должное, гробокопатель отпрянул от возлюбленной, направляясь прочь и нацепив на себя кучу оружия, избранные для братьев. Бредя, он стремился вернуться на почту, чтобы уже оттуда отправить письма патрулю, но гордость исчезла быстро. Точнее, не исчезла, а застыла, сохранившись лишь в его плоти, изливаясь в секунду, какая продлится куда дольше положенного. Признав поражение с горечью, Алиса ощутила размер своего душащего страха, восприняв, что его не стыдно посчитать гигантским, и, приняв его, та потеряла контроль, решившись на сумасшествие. Пропуская сквозь себя эти дикие эмоции, она выпрямила спину, став несокрушимой скалой, и стукнула ногой, распуская пальцы, точно зная, что отпускает магию волшебных стрелок наружу, обращая в свой артефакт целое здание. Колдовство расширилось, обретя новые грани себя, где роль циферблата заняла башня, на должность цифр себя назначили стены, а стрелками стали они, живые люди. Только именно тогда, когда рокировка заявила подобные смещения, часы застыли, точно, как и всё в её доме. Пыль осталась в воздухе, пламя замерло в печи, а человек, какому она когда-то желала смерти, ныне прося тому самых долгих лет жизни, стался камнем, неспособный исполнить сполна должные подвиги. Добравшись до него, модница положила пальцы на мордашку, гладя его виски. — Лёша, прости, умоляю, прости! — пищала она. — Я не могу иначе! Отпустить его сейчас грезилось синонимом самолично того на расстрел отправить. Она не могла его потерять, учитывая их историю. Никак не могла. Но, мерещилось, что она, точно, как Варя в отношениях с Владом, единственная дралась за них до посинения, что оказывалось ложью. Алексей тоже ценил их чувства, но он не мог полностью сложиться пред этой любовью, потому что имел ещё и другие чувства, какие считал не менее важными. Как бы это не звучало иронично, но в этот момент его самые близкие точно стали полными противоположностями друг другу: тогда он как раз-таки не нуждался в движении времени и молил лишь о том, чтобы оно застыло.

***

Учёба в университете грезилась умной пташке рода Моригач настоящей волшебной сказкой, в какой сбывались самые страстные фантазии: разрезание чужой плоти, изучение человеческих останков и купание их в формалине, когда прямо на твоих глазах кожа становится никчёмным ничем. Подобный процесс её привлекал до открытого рта, и она знать не знала, что подобная картина не сильно отличается от того, как её сынок пугал дядю и дедушку, испаряясь в книжных изданиях. Мужчины, как истинные трусы перед характером волевой курсистки, решили помалкивать о магии, при условии, что пользовался мальчишка ею в разы чаще, пока они это игнорировали, дозволяя своей любимице дальше любоваться иссохшими органами и тонкими мышцами, от каких аж мурашки бежали. Анатомия окружала её везде, представая в самых чудных образах, ускоряя сердце, но именно поэтому на ней фраза «то, что мы больше всего любим, нас убивает» клялась сработать. Только вряд ли ожидалось, что это придёт так скоро. Многие преподаватели учебного состава развенчивали легенды и поднимали весьма тяжёлые вопросы в своих рассказах, приказывая студентам что-то учить на опыте: так одна ученица претерпела укус осы, а вторая аллергию от яда змей. В простейшем опыте с анализом крови на новый необычный фермент приняли участие все, сдав её и даже не предполагая, что за этим лежит нечто опасное. Результаты ребятам не сообщили, разрешив второкурсникам отправиться на последние пары пред предстоящими рождественскими каникулами, на какие у Златы имелись большие планы: мальчики даже ёлку без неё не украшали, ожидая ту в распорядительницу дизайна. Невзирая на мечты о родном доме, где её ждали фирменные блюда и два балбеса под присмотром старшего взрослого, сойка занималась зоологией тщательно и точно, отняв нож у одногруппницы и орудуя таковым лично. — Опять держишь не по-врачебному, — заметила соседка. — Эти охотничьи повадки уже смущают. — Какие претензии к наклону запястья, если результат не различный? — укорила ту курсистка, разрезав плоть лягушки пред ними. — Дай угадаю, ты назовёшь его Петей! — воскликнула подруга, надевая защитные перчатки. — С чего такое мнение? — Ты всех, кто попадает под твою раздачу, так называешь. Животные, черепа, чужая плоть… Мы, в принципе, уже давно поняли, что ты не очень-то жалуешь своего бывшего, но сам факт, что ты успокаиваешь себя тем, что разрезаешь не ему подобных и обзываешь его именем, отчасти пугает. Не слишком ли это жестоко? Чуть смущённо улыбнувшись, точно маленькая девочка, с какой флиртуют, физиолог дала ответ. — Он сам мне дал разрешение на его трепанацию, поэтому я вдоволь этим наслаждаюсь. Разобрав внутренности пресноводного, девушки зарисовали их в свои тетради, готовые сдать отчёты и поскорее отправиться домой, но, лишь приподнялись те со стульев, так лекторий впустил в себя ещё одного человека, приход которого все почтили стоячим приветствием. Профессора студентки очень уважали, воспринимая за истинного профессионала своего дела, полностью увлечённого работой. Те ведали, что он никогда не тратит время впустую, а, если и приходит куда-то, то только по делу. Сейчас же студенты наивно уверовали в то, что он посетил их ради поздравлений. Несбывшаяся фантазия грустна, да, но более печального человека, нежели самоуверенная птичка известного рода, найти не получилось бы. — Добрый день, уважаемые бестужевки! — поприветствовал учениц профессор. — Хотелось бы поздравить Вас с рождеством и предстоящими зимними каникулами. Пускай, это не подобает моему характеру, но такую умную и необыкновенную группу, как вы, с вашими завышенными баллами по каждому предмету, я бы желал поздравить сам. — А я думала, что только мы поражены тому, что полным составом идём, — хохотнула соседка. — Даже при условии, что каждый преподаватель в это пальцем тычет? Совсем тихо подружки рассмеялись, чем привлекли внимание явно напряжённого гостя, какой, глазами определив персону, прервавшую его речь, онемел, покрывшись каплями пота. Вспомнились главные причины, отчего же он пришёл. — Но, при всём при этом, я бы хотел отметить особую студентку среди вас, кто в течение года воистину поразила меня своими знаниями, — кашлянув, он назвал имя, — Злата Моригач, встань, пожалуйста. Смутившись, пташка замолкла, еле перебирая ногами, чтобы подняться на свои маленькие каблучки. Поднявшись и поправив юбку, она наконец-то приподняла голову выше, являя во всей красе свою уникальную красоту истинного лебедя и его элегантности. Подобное вынудило учителя пропустить ещё один бит сердца: это слишком красиво, чтобы терять. — Я бы хотел отметить, что ваша работа о резекции написана восхитительно и открывает новые рамки для подобного операционного вмешательства. Я был бы рад обсудить с вами сотрудничество и совместное продолжение этой линии после окончания пары в своём кабинете. Уделите время на это? Мерещилось, что организм полностью лишился воды, а язык засох. С трудом двигая его, курсистка дала согласие, после какого, попрощавшись, мужчина удалился. — О! — восторгаясь, пропищала соседка. — Везёт же тебе! Написать работу, какая удостоится совместного изучения! Завидую! На это сойка древнего рода сумела лишь еле-еле закивать, утопая в панике. Она никогда не писала подобной работы. За то время, пока она шла в кабинет, в её голову не прокралось ни единой хорошей затеи, и, мало того, удалились напоминания о предстоящих весёлых каникулах с сыном. Она позабыла и о том, что у неё на вечер назначена поездка домой, ибо единственное, что её беспокоило, это предстоящая беседа, на какую она не возлагала ничего положительного. Добравшись до двери, она с трудом в неё постучала, но, получив разрешение, не зашла. Сил пошевелиться лишний раз не хватило. — Да что же… — гневно молвил профессор, сам ту открыв, а после, когда глазами изучил гостью, мигом лишился ярости. — А, это вы. Заходите. Чем больше событий происходило, тем меньше Злата находила в них счастливый исход, ибо искреннее сомневалась, что ещё хоть какую-то ученицу в этом кабинете саморучно усаживали на стул и ставили пред ней чашку горячего успокаивающего чая. Её отчислить собираются что ли?! Когда же мужчина предложил ей вприкуску уже все немногочисленные вкусности, какие хранил в кабинете, она вовсе поразмыслила над тем, что сейчас словит инфаркт в ожидании его слов, но, к счастью, тот уселся на свой стул и, напряжённо обдумывая, заговорил. — Вы, конечно, осознаёте, что я позвал вас далеко не из-за вашей работы… — Догадываюсь, — шептала неугомонная героиня. — Я слишком плохо понимал, как выудить вас из кабинета и при этом не рассказать изначально, по какой же причине вас зову, — признался он. — Не хотелось бы вас пугать, да и, чтобы однокурсницы тоже знали не желательно. — С первым вы не справились. Издав слабый смешок, учитель подавился осознанием опять. Очень-очень жаль. — Дело в том, что… Вы же помните, что на днях вы сдавали кровь на одной из пар, чтобы студенты иной группы на ней потренировались делать анализ? — дрожащий кивок. — Они изучили ваши материалы, и… — У меня пониженный гемоглобин с рождения! — сразу буркнула Бестужевка, успокаивая себя. — Я поэтому то и бледная, как смерть! — Этот показатель у вас, как раз-таки, в норме. — О. Злата искренне удивилась: всю жизнь результат отвратительный, а сейчас резко адекватный. Пахло палённым. — Но у вас имеется иной норматив, давший сбой… Я бы даже сказал лишний компонент… Вякая, будто младенец, учёный смирился, что не может сложить это полностью, и решился протянуть листок, где студенты описали свои исследования. Там в огромный красный круг возвели длинное и пугающее название. Альфа-фетопротеин. — Что это значит? — обратилась с вопросом, ещё не проходившая подобного дама. — Это дополнительный компонент, какой может показывать высокий результат у беременных, или у… — вроде столько лет работы, и так сложно подобное обсуждать. Всё-таки, оповещать незнакомого мужчину и студентку, чьи успехи ты считал золотыми, пророча ей счастливое будущее — абсолютно разные вещи. — Онкобольных. Серые зеницы поднялись, и учитель заметил, как радужка глаза будто бы трескается от обречённости положения. — Это онкомаркер? — не веруя, протянула она. Содрогаясь, взамен собеседник не смог сделать ничего, кроме как кивнуть. Она сама уже понимала, что происходит во всей красе. — Но вы же не можете делать вывод по одному анализу?! — затараторила испуганно она. — Тем более, это мог бы сделать глупый студент, вовсе не смыслящий в разборе! Вдруг, это — лишь ошибка?! — Именно поэтому вы и здесь: для сдачи дополнительных анализов и исследований. Естественно, на основе этого теста никакого итога сделать невозможно. Этот маркер показывает заболевания от язвенного колита до почечной недостаточности. Нам нужно больше информации хотя бы для того, чтобы констатировать конкретный диагноз. — Я не могу остаться! — почти орала испуганная наследница рода Моригач. — У меня дома семья! Они ждут, когда я приеду! Мой отец ждёт, мой сын… Лёша ждёт. — Сожалею, но сейчас вам лучше остаться для подведения точных выводов. Вас нельзя отпускать с такими летающими показателями. — Я обещала им каникулы! — тараторила она. — Потом будет учёба, я не смогу поехать домой! — Если мои самые худшие предположения окажутся верными, то вы не найдёте дальше надобности в обучении. Тяжелее слов и найти сложно — твои мечты напрасны, потому что жизнь предрешена. Больше пререкаться та оказалась не способна, и единственное, на что её хватило, это вернуться в комнату общежития, сохраняя безмолвие, и заплакать, улёгшись комочком на кровати. Верить в истинность положения не хотелось вовсе, но сдержать себя она не могла, считая за гордость, что в письме на родину на бумаге осталась лишь одна её слезинка. Это явно успех по сравнению с тем, сколько она пролила в тот вечер. Пока семьи готовились к рождественским праздникам, покупая вкусности и новогодние игрушки, Злата бродила по врачам за пару со своим педагогом, какой лично для неё требовал исследователей с выходных в помощь, что обязалось её порадовать, но явно не получалось, ведь те пытались подтвердить её скорую смерть. Безмерно радовало то, что она, хотя бы, больше не плакала, будто бы приняв будущее, и ничего не изменилось даже тогда, когда в день рождества утром к ней в комнату в общежитие явился абсолютно мрачный учитель, высказывающий свои долгие сожаления. — Я… Я очень сочувствую. Тот положил папку на стол, неуверенный вовсе, что курсистка её удержит, хотя она вовсе не подавала признаков человека, прямо-таки загубленного этой информацией. Верно, она умерла ещё во время первого предположения, не найдя в точном вердикте никакой печали, какую несли эти слова для каждого доктора, кого она обошла. Рак печени. Вопреки вариантам действий мужчины, она произнесла лишь одно: — Теперь я могу ехать домой? Тот лишь кинул ей своё согласие, заявив, что она может приехать позднее начала учёбы, и, исповедовав о том, что может происходить с ней дальше, отпустил её на родину, куда она собрала вещи и помчалась первым же транспортом, не считая деньги вовсе. Разве это важно теперь? Пред входом в дом, она тяжело выдохнула, готовая обманывать своих товарищей положением своих дел до последнего и, надев наигранную улыбку, очутилась внутри, встречаясь с очень удивляющей картиной: двое воспитателей её сынка стояли подле книги и с воплями её трясли, обращаясь в страницы с мольбами. — Где Иоанн?! — пропуская приветствия, вопрошала сойка, сразу вынуждая мужчин обомлеть, глядя на неё. Первым свои глаза в орбиты вернул диггер. — Иоанн?! — повторил он. — Какой ещё Иоанн?! Может, она о тебе?! — тыкнув в отца, играл спектакль тот. — Наверное, обо мне! — Я о другом Иоанне! — Ты знаешь другого Иоанна?! — притворяясь дураками, шептал священник. — Я и вас так себе знаю! — уведомил мальчонка, повернувшись к подруге. — Мы не знаем никакого Иоанна! Кто это?! Закатив глаза, Злата, сохраняя нотки спокойствия и радости, что снова очутилась в этом цирке, влилась в концерт. — Иоанн — это… Знаете, я скорее поверю, что вы его в одиночку в лес отправили к волкам на съедение, чем в то, что вы понятия не имеете, кто такой Иоанн! — раскричалась она, следом возвратив себе статный взгляд, поставив руки в бока на своей тонкой талии. — Так что, повторю вопрос: где мой сын?! Вынужденные признаться, Алексей страдальчески хмыкнул и, развернув книгу листами в пол, потряс её ещё раз. — Не знаю, как тебе сказать… Он, как бы это… — В преступлении и наказании, — закончил отец, чем призвал пташку растерять её тонкость, ибо та, как дикая, рванула к фолианту, испуганно выдёргивая его из рук. — Он что… В книге?! — барабаня по ней, стукая по обложке и крутя ту всевозможными способами, девушка звала сына всеми вероятными шансами, поле и вовсе прижав ту ко рту, прося его отозваться. — Иоанн! Сынок! — не добившись ничего, она чуть не сбила мужчин с ног, прося их помощи. — Как его оттуда вытащить?! — Ты же сама прекрасно знаешь, что оттуда выходят только тогда, когда сами этого хотят, — заметил гробокопатель, будучи куда более спокойным, когда находился рядом с ней. Встревоженная Злата его сильно успокаивала. — Вдруг, его магия работает иначе?! — Нет, также. Мордашка, пропитанная яростью, обратилась к родителю, требуя не столько объяснений, сколько уже прямого покаяния. — Он не первый раз путешествует так, да?! — рычала она. — Как давно тогда он это делает?! — Зависит от того, что для тебя «давно», — внёс лепту в спасение помощника бывший тёмный князь. — Вчерашний день для меня уже «давно»! — Тогда, да, давно, — мямлил испуганный кузнец, крутя свои безобразные сальные локоны. — Даже, верно, «давно», возведённое в степень… Этакую… Иоанн? — 178? — предложил мужчина, готовый уже руками прятаться от ударов своего ребёнка. — Только не говорите мне, что он начал путешествовать, как только я уехала в университет! — Нет, что ты! — уверял Равелин. — Конечно, не скажем! Пока троица ругалась, сынишка вылетел из книг, упав на пол, и сразу же словил объятий от мамы, не сумев даже нормально распознать, что же происходит. Будучи счастливой, что ребёнок вернулся, физиолог вовсе позабыла о том, как мечтала прикончить семейство за секреты и как сильно боялась выдавать им собственные тайны, но Ваня сам принялся рассказывать маме всё, когда они уселись за кухонный стол, поедая пищу, предстоящую для рождественского стола. — Петербург такой красивый, мамочка! — щебетало дитечка, развивая руками. — Совсем не болото, как его описывал дядя Лёша! — Ну, дядя Лёша такой старый, что он его помнит только болотом, — укорила старика курсистка. — Ха-ха, — обиженно пискнул он. — К вашему сведению, в Петербурге столько людей померло во время стройки, что я, гуляя по нему, верно, видимым буду! — К твоему сведению, сейчас там серость и дожди — ты сольёшься с местными жителями! Вся семья расхохоталась, а развесёлый потомок Равелинского семейства захотел похвастать маме, что он приготовил. — Мы сделали тебе подарок! — восклицал он, оказавшись перебитым. — Мы не доделали его, Иоанн, — припомнил ему диггер, поглядывая на мальчишку, как истинный преподаватель. — Ты испарился. — Ты же сам сказал, что нам нужны металлические застёжки! Я и направился в книгу! — А где ты их взял? — У старухи процентщицы, — спокойно уведомил ребёнок, крутя забранными вещичками. — Я, надеюсь, уже после того, как её искромсали топором? — попросилась Злата, уже предполагая на отрицательный ответ. — Скорее, вовремя. Холод пробил Алексея от того гнёта, какой навалился на него вместе со злым личиком его подруги, и он, будучи не тем, кто жаждет умереть, предложил родственнику уйти, пока есть время. — Давай-ка, мы с тобой отправимся доделывать эту подделку, пока твоя матушка не исполнила со мной то же самое, что и Раскольников со старушкой, — сваливая со стола, заявил парнишка, уводя родственника, оставляя семью Моригач наедине, самолично создавая наилучший момент для рассказа правды, какой здесь курсистка и нашла. Пока отец любовался её красотой, неиссякаемой элегантностью и возвышенностью, заложенными в шевелении каждого пальчика, та внимала силы из каждой клеточки своего организма, надеясь высказать наконец-то то, что так желала. — Отец, — пискнула наконец-то она, одарив его совсем слабенькой полуулыбкой, — А я особенная, — слёзы подкатывали к глазам, но она держалась, продолжая формулировать речь, какую бы спокойно исповедовала, не знай, что умирает куда быстрее, чем ожидалось. — В моём организме есть фермент. Он не у каждого есть. Далеко не у каждого, — хмыкнув носом под пристальный взгляд родителя, она повторила опять. — Я особенная. Чуя какой-то подвох, но так же будучи абсолютно счастливым её приезду, мужчина воспринял её откровенность и некую грусть как чувственность, и потому поддержал её в печальных признаниях. — Я всегда это знал, — молвил он. — Проблема только в том, что фермент — это онкомаркер, — призналась она, ощущая, как фразы обращаются стеклом, царапая её нёбо, язык и губы, со страшным скрежетом пробираюсь по рту. — Он определяет опухоли в организме, в частности, в печени. Тогда уже уголки уст рухнули, как и у рассказчицы, так и у слушателя. — Я больна, и я умираю. Встревоженный отец, в свою очередь, не подавался приступам своей эмоциональности и попытался дальше вести диалог в спокойной интонации, что давалось ему чрезмерно трудно. — Что конкретно у тебя болит? — Не болит ничего, но опухоль располагается в печени. Заявили, что это — рак, и, коли он пока не проявляет себя, значит, они предпримут попытку её вырезать, пока та находится на первой стадии. — Это же прекрасно! — торжествовал ровно секунду Иоанн. — Только они боятся, что он уже перешёл на лимфоузлы… Они боятся этого, потому что рентген не самый лучший… — Лёша знает? Мужчину действительно волновал этот вопрос, потому что он ощущал, сколь его сойка зависима от этого своевольного князя. Грезилось, что в нём Злата впервые нашла друга, какого не судила по ориентирам своего мира, не пыталась искать в нём человека, якобы достойного нахождения с ней рядом, а благоверно принимала то, что он жив и есть. С ним рядом она обретала то глупое безрассудное детство, какого лишилась, взявшись за книги, и, в то же время, находила ту взрослую воспитанность и поддержку, какую утратила, прогнав Петра. Сорванец очень много значил, и потому она так боялась с ним об этом говорить, что сумела только отрицательно повертеть головой. — Ты должна ему рассказать об этом, он имеет право знать… — Что я умираю? — Что ты особенная! — сев перед сиденьем дочери, смело заявил обладатель особняка. — Что ты, именно такая, какой он тебя видит! Какой видим тебя все мы! Потянувшись к щеке, мужчина тихонько чмокнул курсистку в щёку, будто давая той благословение на дальнейший тяжёлый диалог, на какой она брести не хотела. Да и начала идти куда медленнее, когда, очутившись в своей спальне в тишине, ощутила, как та испаряется, вместе с вбежавшими внутрь гостями. Её маленький сын просунул голову в щель, а следом за ним такое и провернул и его дядя, просясь их впустить, что они, без разрешения, исполнили. — Это тебе! — произнёс один из них, протягивая своими крошечными ручками подарок в виде блокнота с очень искусными рисунками на коже. — О! — заохала любительница костей, рассматривая, как прелестно нарисован человеческий череп. — Чудо! Ваша совместная работа? — Моя! — пикнул Иоанн, прежде чем его учитель неловко кашлянул. — Ну, и Лёша немного помогал кожу выбирать… — И лезвие, и станок, и… — Мы с Лёшей сделали! — сознался малыш, рассмешив взрослых. Погладив мальца по его слегка каштановым локонам, сойка заговорила. — Мы с Лёшей отдельно поговорим. Можно? — Но я тоже хочу с тобой поболтать! — Значит, тоже будешь обсуждать с нами гробы и гниение? — интригующе бормотал ондок с издёвкой. — Потом поговорим! — сразу же крикнул дитё Моригач, сбегая прочь, заставляя товарищей вновь расхохотаться. Мальчишка, невзирая на спокойствие, в каком проходило их обучение в гробнице, не очень-то любил кладбища и могилы, позволив товарищам поболтать вдвоём. — Надеюсь, я отправил его прочь, чтобы послушать твои уникальные рассказы о пьянках и алкоголе! — воспевая проценты, шепелявил диггер. — Коли не пить, то хотя бы слушать? — Упьюсь повестями, выдумывая те бутыли! — Насколько я помню, с фантазией у тебя туго. — Есть такое, так что, буду премного благодарен, если ты дашь что-то выпить, чтобы выдумывать становилось проще. Закатив глаза, девушка достала из сумки медицинский спирт, планируя тот разбавить до достаточного количества процентов, но сразу же уложила его обратно, вняв, что с пьяным Алексеем будет разговаривать куда труднее: он бы реагировал дико и взбалмошно, а затем бы и не вспомнил об этом. Такое обсуждение для пташки, собирающейся объявить о своей опасной болезни, мерещилось ничуть неверным, так что она развернулась к молодому человеку, что своевольно крутился подле шкафа, играясь с её платьями, и выдохнула. — Диалог будет немного другой… — Неужели хочешь поведать о сигарах? — И не о них… — О кабаках или… — Лёша, о другом! — нервничала сойка, выкрикнув фразу и сразу извинившись. — Прости, вырвалось! — Хочешь поболтать о том, что ты отправилась на курсы для девиц милосердия? — дурачась, предположил кузнец. — Я никогда в жизни от тебя извинений не слышал! — У меня опухоль! Взвыв поверх его слабого гогота и шуток, надеясь перебить их горестной правдой, она сцепила зубы и сжала губы, ожидая дальнейших изречений. Мордашка упёртого засранца испарилась, являя за собой образ заботливого дурака, чьи глаза уменьшались, а рот раскрылся, выдавая очередную глупость, на какую злиться нельзя — до сумасшествия напуганный мозг искал пути спасения. — Тема для работы? Ты её прямо в портфеле привезла? — Привезу, когда они мне её вырежут… Если вырежут… — Из кого? Физиолог не злилась, не стискивала зубы и не опускала брови, потому что во всей красе осознавала, что он не специально шутит, а в страхе стремится спасти свой порушенный, почти что раздавленный мир. Пред ним будто рухнули мосты, дом сгорел… Гнездо, где обитало семейство пташек и где его, подкидыша, приняли за родного, разваливалось. Злате приходилось отваживать шутки одну за одной. — Из меня… — Твой мозг столь вырос в размерах, что они признали его за опухоль? — Она в печени… — Ты же не пьёшь! — Это рак. — Щука! Нервы сдавали, и гробокопатель начал в панике ходить из стороны в сторону, теряя равновесие, и отвечать выражениями, какие становились всё тяжелее. — Я болею, Лёш! — Это глупая шутка, трупик! — Я почти он… — Злата, хватит! — замерев, закричал он ей прямо в лицо. — Это не смешно, понимаешь? Не смешно! Слёзы катились по щекам, и больше противостоять упёртости студентка не соглашалась. Вынув справку, она явила её другу, приглаживая выбившиеся из её пучка пряди и завыла сильнее. — Мне жаль! Мне, правда, жаль, прости! — О как, — восклицал охотник, прекословя истине до конечного. — Заморочилась аж до справки… Серьёзно же! — Лёша… — Трупик, послушай меня, — затараторил агрессивно он, не сознающийся в том, что его империя, выстроенный рай из истинного семейного дома, обращается в прах, — Шутить о смерти забавно ровно до того момента, пока ты не переносишь это на себя. Трупы, черепа, скелеты — разгребай и только не утопись в них! Хоть с мумией спи, мне плевать! Но себе гадости не приписывай! — Лёша, это рак! — Рак, щука, да хоть тюлень! — ондок желал хоть воздух сам по себе отрицать, коль значь это, что его подруга здорова. — Ты этим не больна, а только играешь! Выкинув справку, он покинул комнату, нервно теребя себя за волосы в панике, слыша, как подруга зовёт его следом, в слезах доказывая, что не лжёт. Он знал, что она не врёт, но так сильно мечтал об обратном. Хоронить ещё один свой уголок счастья он был не готов.