WWI

      Огромные резные створки дверей в Зимнем дворце были неприступны и безмолвны. Как бы их мысленно не умолял Арловский отвориться сию же секунду.       Ники никак не мог найти себе успокоения. Он, в идеальном мундире с аксельбантами, с начищенными медалями и сапогами, в которых мог видеть свое отражение, как в зеркале, попеременно то вскакивал с золоченой танкетки, и маршировал по приемной, то снова падал на парчу и до побеление костяшек тонких пальцев сжимал папки с приказами.       Наконец-то двери сжалились и выпустили из совещательной комнаты Брагинского. Он, удерживая в руках фуражку и перчатки, не замечая брата, с суровым видом прошел мимо него, даже не обернулся. Ники в сотый раз вспорхнул со своего места и побежал за Россией.       — Ваня! Как совещание?       — Я получил разрешение на стратегический прорыв! Мы наступаем! — сказал Россия со сталью в голосе, на ходу, не сбавляя быстрого темпа.       — Наконец-то!       И тут они остановились. Иван, взглянув влево и вправо, добавил тихо:       — Но ни дополнительных войск, ни артиллерии фронт не получит.       — Как же так?! — в смятении чуть громче, чем следовало воскликнул Беларусь, но тут же по знаку брата, прикрыл рот и зашипел сквозь зубы, — Без усиления это будет не генеральное сражение, а парадная демонстрация!       Брагинский взглянул на портрет императора, украшавший стену дворца, как показалось Арловскому, взглянул с укором.       — Ты в бога веруешь, Ники? — задумчиво спросил Иван.       — Так точно!       — Тогда молись. Будем демонстрировать тем, что имеем.

***

      Брагинский всерьез опасался этой дерзкой операции. Но Франциск доложил, что его армия на грани поражения. Если немцы возьмут Верден — Париж падет. И следующим объектом для нападения без всякой надежды будет Петроград.       Чтобы упредить этот удар Иван планировал летнее генеральное наступление сразу с трех фронтов. Весна уже обжигала своими пламенными лучами, времени оставалось мало.       — Главное направление — это западный фронт, здесь наступать будет Беларусь. Юго-западный фронт под начальством Украины — вспомогательный, но сильный удар. А северо-западный…       Брагинский осекся. За все эти дни, пока он планировал операцию, Россия так и не смог определиться, какое именно участие в наступлении будут принимать войска прусского направления. Он прекрасно понимал, что стратегия диктует ему возглавить армию для прорыва именно на этом фронте, но…       — Северо-западный — только демонстрационный, — огласил окончательно Иван.       Брагинский знал, что отважился на сложнейшую операцию в невыгодном положении. И он днями и ночами сидел над картами с измерительными инструментами и сине-красным карандашом, тщательнейшим образом планировал беспрецедентный по дерзости прорыв, пытаясь выдумать, как при этом не угробить всю свою армию. И, наконец, к нему пришла не просто гениальнейшая идея — новое слово во всем военном искусстве.       — Мы можем нанести не вспомогательный, а такой же основной удар по врагу на юго-западе, как и на западном фронте.       На очередном совете с братьями Брагинский провел рукой по большой настенной карте почти через всю Европу.       — Раньше никто так не поступал… — сомневался Черненко.       — Оборонительные полосы немцев и австрияков настолько сильно укреплены, что действительно трудно предположить нашу удачу, — рассказывал идею Иван, — Мы всегда выбирали отдельный участок и наносили по нему удар всеми имеющимися силами и не добивались успеха. При наличии воздушной разведки подготовка к прорыву фронта секретной быть не может. Подвоз артиллерии, боеприпасов, сосредоточение войск. Все это скрыть от врага невозможно. Противник понимает, куда мы собираемся ударить и принимает все меры для отражения атаки. Нужна новая стратегия! Мы подготовим не один, а несколько ударных участков. При этом необходимо обставить дело так, что даже пленные не смогут ничего рассказать, кроме того, что на их территории готовится атака.       — Таким образом противник не сможет узнать, где именно мы нанесем главный удар! — воодушевился Арловский. — Ваня, Лежка! Это гениальный план!

***

      Местом для главного удара выбрали город Луцк в белорусском Полесье, который был сейчас под контролем Шульца. Туда под покровом огромной тайны стягивались основные силы и резервы Российской Империи. Наступать на Луцк планировал сам Брагинский. Рядом, всего в нескольких десятках километров Арловский должен нанести несколько не основных, но мощных ударов, чтобы каждый из наступающих корпусов притягивал на себя внимание немцев.       — Смотри, Коля, наши с тобой войска в этом сражении абсолютно равнозначны. В случае, если я не достигну прорыва на Луцке, ты должен будешь возглавить всю армию и действовать решительно на том участке, где будут самые хорошие успехи. Будь все время начеку!       — Ваня, Коля! — в штаб вихрем ворвался Олег. — Срочная телеграмма! Французы и англичане потерпели серьезное поражение! Просят экстренно нашей помощи! Вы можете наступать?       — Рано! — рявкнул Россия, резко встав из-за стола. — Ники! Свяжись с Италией! Пусть пока что окажет содействие Франциску, чтобы потянуть время!       — Он сам разбит. Феличиано сейчас в госпитале, на костылях! — с ужасом доложил через пять минут ответ от Варгаса синеокий славянин.       — Зачем вообще существует итальянская армия?! — взбесился Россия, пылая глазами.       — Стало быть только для того, чтобы немцам было кого побеждать, — поддакнул украинец, — они кучу людей положили в однообразных и безрезультативных атаках. Без нас ничего не могут сами!       — Олег, придется снова спасать этих горе-союзников! Начинай наступление на юго-запад.

***

      Немецкая оборона на линии фронтов считалась непреодолимой. Осмотрев укрепления, возведенные под руководством Пруссии, Людвиг восхитился.       — В жизни не видел ничего подобного!       Это был поистине громадный ряд сильных узлов, связанных артиллерийскими цепями. Впереди располагалась первая линия обороны, за ней несколько метров дальше противопехотные ежи и рогатки, и целых четыре ряда высоких заграждений из колючей проволоки.       — На отдельных участках через проволоку пустили электроток, на колья подвесили бомбы, под сеть заложили фугасы, — докладывал Гилберт, когда они с братом на конях объезжали позиции.       Байльшмидт рассказывал, что дальше на несколько километров тянулась во все стороны сеть окопов с огневыми точками, устроенными настолько хитро, что позволяли стрелять любому бойцу по всем направлениям.       — Подступы к траншеям обороняются фланговым пулеметным огнем. Линия окопов разбита на геометрически правильные треугольники, — говорил он, передавая брату бинокль и указывая на широкое зеленое белорусское поле, тянувшееся до самого горизонта, — Прорвавшийся неприятель попадает в мешок, в ловушку, обстреливаемую со всех сторон. За этим полем расположены основные тяжелые артиллерийские установки.       Оборона Пруссии была гениальна! Германия был уверен в этом. Чтобы преодолеть ее, противнику необходимо иметь значительное численное превосходство. Он знал, что Брагинский такого преимущества не имеет. Не достает русским и тяжелой артиллерии.       А вот сам Гилберт по неясным причинам был в сильном беспокойстве.       — Лю, ты суеверный? — спросил Гилберт, когда они вернулись в штаб, устроенный в просторной и светлой белорусской избе.       — Нет, — удивился вопросу Шульц.       — А вот я грешен, — сел за стол и положил голову на ладони прусак. — Помнится, император Вильгельм подарил мне наградной серебряный кортик за заслуги перед империей… Так вот намедни я открыл футляр и углядел, что серебряная голова у орла отвалилась.       — Вздор! — отозвался Шульц. — Должно быть это дефект производства. Вызнай, что за смена изготавливала и распорядись вздернуть кузнецов.       — Да, верно, — погруженный в свои мысли, ответил Байльшмидт. — Но тревожно мне…

***

      Россия разработал тактику наступления вплоть до мелочей. Олег сразу по приказу отбыл на фронт и два дня уже как бил австрийцев. Настало время подключиться основным войскам.       — Фронтовая разведка и авиация проделала огромнейшую работу. Мы знаем о противнике практически все, — довел информацию Брагинский, — Коля, как позиции?       — Постарались на славу! Наши скрытно подвели траншеи почти немцам под нос!       Инженеры Арловского проделали уникальную работу. Они без устали рыли окопы и в итоге в кратчайшие сроки смогли протянуть первую линий своих позиций в трехста метров от расположения неприятеля. Некоторые тайные огневые рубежи русских находились всего в пятидесяти метрах от немецких позиций.       — Кажется, все готово к наступлению.

***

      Лето 1916 полыхало пламенем. Началось великое сражение. Русские наступали, как заря, неотвратимо, ярко, все их позиции пылали от залпов орудий.       «Только Победа! Только прорыв! Любой ценой!» — горели глаза воинов.       Россия воевал мощно, страстно, увлечено, без единого сомнения в победе. Будто не было в прошлом ни боев на износ, ни отступлений на исходе последних сил. Сам Иван и все его войско полнилось силы и решимости перемолоть врагов в смертельных жерновах. Кровь кипела по жилам. Лед раскалился докрасна и пылал.       — Орудия к бою!       Гремели восклики русских командиров. Поля грандиозных баталий содрагались и тонули в волнах огня. Возле батарей стояли артиллеристы, прямые, решительные, будто сами отлитые из оружейной стали, не ведающие ни сна, ни отдыха. Русское войско превратилось в смертоносный снаряд, который уже прошел ствол орудия, и ни что в мире теперь его не могло удержать и остановить.       — Огонь! Пли! Заряжай, заряжай снова, живей! — командовал Брагинский на одной из батарей.       Земля дрожала, дрожало небо. Казалось, что твердь и высь перемешались, и две армии противников оказались вне атмосферы и вне земли, бились за границами пространства и времени. Гром двух тысяч артиллерийских установок, в клубах рыжего пламени, обнимающего бойцов, восславил русское оружие. Стальной кулак артиллерии Брагинского крушил врагов под Луцком двадцать девять часов, ставшие самыми страшными для немцев за всю войну. Рядом в нескольких километрах южнее Беларусь с таким же напором бил позиции Германии восемь часов кряду. На юго-западе в тоже время Украина осыпал смертью австрийцев уже четвертые сутки. В один из этих дней Олег увидел на единственной уцелевшей стене сожженного домика плакат на немецком:       «Ваши железные дивизии не хуже наших стальных, а все же мы вас разобьем! Не беспокойтесь, похороним со всеми воинскими почестями! Русские — великие воины!»       Черненко достал из планшета двусторонний карандаш, облизал красный край для пущей яркости и подписал снизу большими буквами по-русски: «А НУ ПОПРОБУЙ!»       Для ответа на этот вызов выкроил время и Николай.       На болотах крякали утки, в непролазных кущах шелестела листва. Ники с карабином в руках и шинелью, завязанной через плечо, пригнулся и по-пластунски пополз на горку, почти невидимый в густой жесткой осоке. Он обернулся, жестом скомандовал своему отряду следовать за ним. Имея с собой всего десяток разведчиков, Беларусь пробрался в самый тыл Людвига. Пораженные и перепуганные внезапным появлением беларусов пулеметчики затихли. Ники и его отряд вдесятером взяли в плен целый батальон — более восьмиста человек. На обратном пути на Арловского напала кавалерия разьяренного этой дерзкой выходкой Шульца, но и от него беларус сумел отбиться, не потеряв ни одного бойца убитым или раненым.       Брагинский также имел успехи. Его воины прорвали фронт и стремительно продвигались в глубь позиций немцев. Первая полоса гениальной обороны Байльшмидта была за считанные дни буквально сметена российскими пушками. По брешам в тылы врагов рвались русские войска. Окопы были завалены мертвыми немцами, тех, кто укрылся в бетонированных дзотах выкуривали огнеметами русские штурмовики. Гренадерские взводы бросались на неприятелей с кинжалами, карабинами и гранатами.       Небеса пылали от зарева битвы, плавился металл орудий от бесконечного града залпов, под ногами наступающих русских дьяволов плавился песок, обращаясь в стекло. Раскаленный блеск рдел из-под белых ресниц, и рыжий, сиреневый и золотой огонь разливался по скулам Ивана. Убийственная истинная сущность России — смесь льда и пламени — вырвалась в мир, разлетелась над планетой миллиардами огненных лепестков.

***

      От взрыва фугаса Гилберт рухнул на землю.       «Ранен? Вроде нет».       Он распахнутыми очами глядел в небеса. Облака в небосводе казались кипящим смолистым паром. Пруссия не понимал абсолютно ничего. Каким-то чудом русские войска смогли нарастить преимущество и в живой силе, и тяжелом вооружении. Брагинский наступал, словно неумолимое крылатое пламя, сразу со всех сторон. Байльшмидт потерял все ориентиры.       «Нихт шлиссен! Вир капитулирен!» — отзывалось в сердце Пруссии сотней голосов его солдат. Он будто не понимал слова родной речи, не мог поверить в этот исход.       «Как это могло случиться?»       На исходе этого дня войска Брагинского ожидаемо вошли в Луцк. Город горел свечой, тут и там из окон тянулись чёрные струи от пожаров. Едкий горький дым заполонил все вокруг, старинные здания складывались, как карточные домики. Бои велись среди груд камней, кирпичей и острой сети арматуры. Ярость схватки продолжались несколько дней. Затем город окончательно перешел под власть России.

***

      Вслед за Луцком под торжественным маршем Брагинского пал город Дубно. Остатки войск Германской империи отошли с позиций. В первые недели операции плененные немцы исчислялись десятками тысяч. А к окончанию прорыва их количество достигло восьмиста тысяч бойцов. Пленных было так много, что приходилось перекрывать дороги, чтобы этапировать толпы сдавшихся к местам заключения.       Наступление под командованием Брагинского шло точно по плану. Успешными оказались и главный, и второстепенные удары. Словно небесная благодать спустилась на русское воинство, словно сама Богоматерь укрывала их своим небесным покровом.       На утро после завершения гениальнейшей операции передовицы всех зарубежных газет состязались в хвалебных статьях. Союзники славили неустрашимых русских.       Император и все российское общество с восторгом встретило новости с фронтов о прорыве. На улицы Петербурга и Москвы высыпали горожане, мужики плясали вприсядку, женщины обнимались, а, увидев прибывшую в город колонну вернувшихся в столицу победителей, весь народ сразу же поспешил к ним. Выхватили из делегации Брагинского, по наитию признав в нем главного гения сражения. Воины не смогли помешать толпе, гражданские подхватили Ивана на руки и начали качать под громкие крики: «Славься, Россия!» Вся столица рукоплескала своим защитникам, всюду снова звенели колокола, раскалывая небеса своей праздничной медью и золотом.       Брагинского заваливали поздравлениями.       — «Наши сердца бьются с вами заодно», «Благодарим за спасение», «Поздравляем с блистательной победой!», «Молимся о здравии народных героев», — не успевал читать вслух письма и телеграммы счастливый и растроганный почти до слез этими посланиями Ники, — Ваня! Их уже сотни! А посыльные все идут и идут!       Россия гордо и ласково улыбался.       — Мне кажется, что это лучшие дни всей моей жизни, милый Ники!       — Я согласен без сомнений с тобой! Ты победитель!       — А знаешь, какая телеграмма пришла первой? — вдруг тихо и с потаенной печалью спросил Иван, будто бы решаясь открыть великую тайну, — Я был так поражен и растроган, что…       — От Вука? — перебил воодушевленный Беларусь, стараясь угадать, — Нет же! От государя! Конечно от государя! Что он написал?       Иван присел на танкетку, запустил руку во внутренний карман парадного кителя, достал телеграмму и прочитал для Ники:       «Приветствую вас с поражением врага! И благодарю вас, командующих армиями, и всех начальствующих лиц вплоть до младших офицеров включительно за умелое руководство нашими доблестными войсками, и за достижение весьма крупного успеха! Николай.»       Ваня вдруг нахмурился.       — Это все, — сказал он печально, — Как-то холодно что ли…       Ники положил на стол ворохи телеграмм и поднял вверх брови, удивившись этому недовольству.       — А ты что хотел? Чтобы он перед тобой ниц пал, сапоги целовал и спасителем кличил? Это же Им-пе-ра-тор! А не рабочий Путиловского завода. Мы все перед ним — слуги. Не бери в голову и не кручинься, вот лучше послушай, гильдия кузнецов пишет…

***

      Днем состоялся торжественный прием в честь победителей. Император вручил Брагинскому и георгиевский крест высшей степени и наградную саблю, всю богато усыпанную бриллиантами. Получили кресты и, конечно, Черненко с Арловским.       После все отправились в дворцовую часовню на праздничный молебен. Ангельские голоса певчих после молитв и акафистов запели в честь героев гимн Российской империи.       «Боже, Царя храни!       Сильный, державный,       Царствуй на славу, на славу намъ!       Царствуй на страхъ врагамъ,       Царь православный!       Боже, Царя храни!»       Брагинский вслушивался в строчки и думал:       «Всего шесть строк, но сколько покорного раболепства! И почему-то совершенно не хочется ни креститься, ни лизать императорские сапоги».       Россия все пытался ухватиться за ниточку, чтобы распутать клубок впечатлений и понять, почему собственный гимн в последнее время настолько стал для него раздражительным. И тут на него в церкви словно снизошло откровение небес:       «Здесь нет ни строчки о народе! Чем прославился император, словно сам Господь Бог?! Это же даже не святой и не архангел небесный! Человек! Из плоти и крови! Смертный человек… — глаза России холодно блестели в свете церковных свечей. — А раз человек он, то чем хуже тот же человек, русский рабочий на заводе или доярка в хлеву! Разве не трудятся они для фронта и государства? Разве меньше молятся о нашей победе? Разве не плачут по погибшим воинам, родным? Почему нет ни строчки про них в главной нашей песенке?»       И вдруг в эти мысли вмешались посторонние полустертые воспоминания.       «Жажда повсеместной власти превыше всего. И жажда именно силой — в этом смысл имперства. Народ всегда отходит на другие роли».       Так говорил Гилберт давным давно, кажется в другой жизни, на лесном катке в день рождественского перемирия.       Брагинский смял в кармане телеграмму. Ту, которая пришла первой, вперед даже императорской, и о которой Иван так и не рассказал даже Ники.       «Поздравляю! Великий воин, победитель. Целую, обнимаю, благословляю. Люблю. Гил.»