WWI

      О своем новом назначении Николай Арловский узнал из телеграммы-молнии:       «Срочно воскл прибудь в Минск и прими на себя командование армией тчк»       Всего несколько слов разбудили в душе Беларуси полярную бурю. Особенно оттого, что послание пришло от Олега: стиль сообщения явственно был украинца — такой простой и категоричный, что не оставлял шансов прочитать больше информации между строк.       «Почему Ваня сам не распорядился? Где он?»       Этот вопрос Беларусь хотел задать намеками в ответной телеграмме, но побоялся перехватов вражескими разведчиками, и в итоге написал Черненко только короткое «Принял», рассудив, что лучше выяснит все на месте у самого Брагинского, он же должен его встретить и передать планы.       Должен же?..       Только по прибытию Арловский узнал у остатков войск и о страшной контратаке при обороне Осовца, и то, что крепость пришлось оставить, и что командующий остался на подрыв сооружений, да так с того времени и не появлялся, как в воду канул…       Пламя костра медленно раскрывалась лепестками кровавых маков в самой сердцевине, золоченой по краям. Снопы искр иногда вырывались из треснувших головешек, распадались в вышине рано угасшего вечера. Беларусь завороженным взглядом всматривался в язычки огня, словно в пляшущих тенях старался найти ответ на единственный свой горестный вопрос.       — Не все так уж и плохо, милый Ники, — Италия попытался отвлечь друга от печальных мыслей. Варгас взял палочку, растревожив ей уже затухающие угли. — Заводы работают, вооружение начало поступать в войска, хотя и до сих пор, конечно, в недостаточном количестве.       — Но обученной кадровой армии у нас больше нет, Феличиано. По сути мы сейчас командуем ополчением, — тяжело вздохнул Николай, уронив голову на грудь.       — Тяжело нам будет без главного командующего, — согласился итальянец.       Ники прошептал, не поднимая головы, будто обрывок потока мыслей, застилающих все его сознание на протяжении уже которого по счету дня:       — Не в его порядке столь бесследно исчезать, хоть как-то не предупредив. Не к добру это, ох…       — Ты думаешь, что Иван… погиб? — осторожно и тихо спросил Феличиано.       — Нет! Я чувствую, что он жив, — вдруг резко поднял голову беларус, золотые крапинки костра отразились в синеве взгляда, как церковные свечки, — Но мне кажется, что он в беде. И я не знаю, что делать и как ему помочь.       — Быть может нам посодействуют союзники? Что сейчас происходит на западе? Ты читал донесения?       — Кто бы им самим помог, — зло усмехнулся Беларусь. — Официальных запросов и донесений не поступает. Но я раздобыл немецкую прессу. Пишут, что Людвиг наконец-то выбрал лучшее время для нападения на Британию. На, взгляни!       Арловский достал из планшета сложенный вчетверо лист.       — «Наши цеппелины, словно огненная десница возмездия, уничтожают бриттов», — прочитал передовицу на мятой газетной полосе Италия, и горячо перевел взгляд на друга, будто он сможет разуверить Феличиано в правдивости этих строк. — Он назвал операцию «десница возмездия». Людвиг мстит Артуру…       — Видать, за тебя. Он не зазря шпарит бомбами по всем английским зданиям, кроме что дворцов, — Арловский стрельнул хитрющим взглядом в итальянца, наблюдая его реакцию. — Не думаю, что немецкие пилоты стреляют настолько косо. Он хочет взять Англию живьем.       — «Самое совершенное оружие, созданное гением немецких инженеров — дирижабль, призвано поражать подлых бриттов в самое сердце… — продолжал вслух читать Варгас, чувствуя, что дышать становилось все сложнее от подступивших к горлу слез. — Это самый быстрый способ завершить войну. А значит самый… гуманный».       Возле костра снова воцарилось молчание. Пока его не прервал Арловский вопросом, который и сам он от себя не ожидал.       — Тебе жаль его?       — Мне жаль всех, Ники. Людвига особенно. — Феличиано придвинулся по бревну ближе к удивленному таким признанием беларусу, взял в обе руки его холодную ладонь. — Мы умрем, и для нас распахнутся небеса. А он безумен и попадет в преисподнюю. И в этом моя вина.       «Я имел ввиду Керкланда», — вертелось в голове Беларуси, но он по какой-то причине так и не стал говорить это вслух.

***

      Немецкие войска продолжали наступление на западных границах Российской империи. Ослабленные походом дивизии Арловского и Варгаса не могли сдержать натиска врагов. Немцы упорно рвались поймать неприятелей в котел. Ники и Феличиано пришлось разделиться, чтобы не допустить окружения.       Итальянцы остались на защите небольшого опорного поселка. Немецкие войска решили расправится с противниками авианалетами. Как только свечерело, высоко в воздухе показался самолет с черными крестами. Но дорога на подступах к опорнику, по которой сейчас шла немецкая пехота, отлично простреливалась.       Феличиано добежал с винтовкой вдоль деревянной стены до угла избы, упал и стал стрелять. Бомбы с самолетов все падали и падали. От свиста и взрывов закладывало уши. Одна упала на базарной площади поселка прямо в нескольких десятках метров от Варгаса. Итальянец по-пластунски отполз до проема с выбитой взрывом дверью, что держалась теперь на одной петле, и открыл коробку полевого телефона.       — Снарядов больше нет, и наши позиции раскрыты. Поутру будут нас крушить! — закрыв другое ухо рукой, кричал в трубку Фелечиано, стараясь голосом заглушить грохот взрывов артснарядов. — Ники! Поддержите артиллерией!       — Да у меня самого снарядов на один день! Каким огнем поддерживать прикажешь? — такой же отрывистый и отчаянный голос Беларуси отвечал в трубке. — Положение критическое! Расстреляют! Атаковать! Другого выхода нет!       В эту самую секунду один из вражеских снарядов пропорол избу итальянского штаба. Дом разлетелся в щепки. Варгас остался жив лишь чудом. Но телефонная и радиосвязь с Арловским была утеряна.

***

      В это же время в нескольких километрах от деревни воины Николая прятались в лесу, укрытые плотным желто-пестрым пологом листьев кленов. За последние дни они совершили несколько успешных партизанских вылазок, потрепав и спутав немецкие отряды. Но силы были не равны.       — Отвести войска на первоначальные позиции! — скомандовал Беларусь и стал пробираться глубже в чащу, откуда планировал неожиданно ударить во фланги немцам.       Но германские войска, видно, просчитали такой ход и напали первыми.       С ночи загромыхали пушки, которые, как оказалось, были грамотно замаскированы прямо у российских лесных позиций. Николай, выглядывая из наскоро вырытой и совершенно не укрепленной траншеи, устроенной в корнях поваленного дуба, увидел как среди темноты вдруг ярко загорелся огонь, освещая ярко-рыжим факелом немецкую тяжелую гаубицу, затем рядом стоящую, и следующие, следующие, одну за другой. Серый дым стал переливаться алым. С другой стороны германцы стреляли из винтовок и пулеметов.       — Очень оригинальное положение. Ведем бой на все четыре стороны, так трудно, что даже весело, — пробормотал Коля самому себе. — Но помочь нам пока что нечем да и некому.       И продолжил свой монолог уже про себя:       «Я потерял собственные земли, но отходить нельзя! Я должен остановить немцев на пути к Минску! Нужно объединить все силы с итальянцами в один кулак. Но густой лес… Полки и батальоны разрознены и не имеют друг с другом никакой связи».       Николай несмотря на это принял решение — атаковать.       — Первую линию берем и сразу вперед! Сразу! — распорядился он командирам.       Не успели командующие отойти до своих бригад, как сквозь темноту и отблески на мокрых листьях, сквозь паутины тонких веток кустарников к ним приблизился воин в итальянкой форме. Он встал напротив Николая, выполнив воинское приветствие:       — Командующий Варгас приказал испросить у вас, имеется ли оркестр?       — Что имеется? — глаза Беларуси расширились на половину лица от такого странного в настоящей ситуации вопроса.       — Оркестр, ваше превосходительство! — Как ни в чем не бывало бодро, громко и радостно повторил посыльный, и Арловский понял, что ему не послышалось.       — Ну конечно! А как же я сам-то… — проговорил тихо Николай, и тут прервался, распорядился своему адъютанту: — Немедленно полковой оркестр сюда!       Через минуту военные музыканты с инструментами построились. Беларусь прошелся перед строем, командуя:       — В квадрат пятьдесят-пятнадцать, играть без перерыва, пока не будет другого приказа, за мной!       — Что исполнять, командир? — спросил, кажется совсем не удивленный приказом, командующий музыкантами.       — Как что, ваше благородие! — коварно улыбнулся Беларусь, — Конечно же «Прощание славянки»!       Картина, которую видели остальные бойцы, казалась безумной и удивительной, словно в дурацком сне. Среди кустов ночного бурелома продвигались музыканты, их трубы блистали позолотой, били барабаны и тарелки, на всю чащу звучал русский приветственный марш под аккомпанемент грохоту взрывов и надрывному свисту пуль.       Услышав знакомую музыку, разрозненные российско-итальянские полки пошли на звук. Как и планировал Арловский, они собрались на краю леса и молниеносно единым мощным тараном пошли в атаку в слабо защищенный тыл врага. Не ожидавшие такого фортеля немецкие отряды подняли руки вверх.       На рассвете Коля радостно оглядел шеренги сдавшихся врагов.       — Дранг нах остен! — передразнил Коля пленных немцев. — Церемониал марш!       Беларусь развернулся к построенному за его спиной оркестру: «Жарь, ребята!»       Понурые немцы поплелись под торжественные трубы «Прощания славянки» в русские темницы. Беларусь горделиво проводил их взглядом.       «Минск отстояли, Ваня, отстоим и Прибалтику!»       И его чистый взгляд снова помрачнел, как небеса в непогоду.       «Только бы ты вернулся».

***

      Артур с болью в сердце и со скрипом на зубах все же послушался Франциска: не стал рисковать и, очертя голову, нестись под удар и пленение в Лондон. Но кара немецкой холодной мести настигла его и во Франции. Догадавшись, что хитрый маневр выманить Керкланда, не вышел, немцы с удвоенной силой понеслись на города Бонфуа.       Бомбардировка германской авиации была столь массированной, что французы в крайне короткие сроки даже выстроили в пригороде своего стольного града в подходящей излучине Сены «Фальшпариж» из дерева, холщовой ткани и фанеры: здания в натуральную величину, «дороги» для пущей убедительности, выстланые рубероидом и угольной крошкой, даже движущийся поезд.       — Это идеально, милый Франциск! И как только в твою светлую голову проникают настолько необыкновенные идеи! — восхищенно, с прозрачной, как слеза, капелькой зависти, говорил Артур, когда они с Бонфуа осматривали грандиозную стройку муляжа. — Триумфальная арка, Парижская опера, Эйфелевая башня! Как будто настоящие здания и вокзалы!       — Конечно! Хосты расписывали лучшие французские художники! Они могут по праву гордится, что их лучшая за всю карьеру работу — вот та ржавая и грязная крыша завода, — смеялся Франциск, а потом вмиг стал серьезным, закурил и тихо продолжил, — Я молю бога, чтобы это спасло парижан.       — Однако ты соврал — в Париже нет промышленной зоны, не догадаются ли? — засомневался придирчивый англичанин.       — Это сделано специально, немецкие пилоты увидят ангары и решат, что это склады для боеприпасов, какая соблазнительная приманка, не так ли? Спорим, твои бы пилоты точно повелись! — подмигнул Артуру Франциск.       — Мои пилоты не бомбят мирные города. А во-вторых, все то, что ты говоришь, конечно, верно, — взгляд англичанина вдруг стал совсем скептическим. — Но абсолютно бессмысленно. Потому как немцы имеют дурацкую привычку бомбить города ночью или ранним утром, и твои искусные декорации они просто не увидят.       — Прежде чем выносить свой вердикт, пожалуйста, дождись темноты, дорогой Артюр, — торжественно и загадочно ответил ему Франция.       Когда с небес на город-приманку опустилась ночь, Керкланд больше не злорадствовал. Англии показалось, что он стал свидетелем необычайного чуда! С ближайшей возвышенности казалось, что бутафорский Париж на самом деле ожил! Мигали огоньками поезда, фары автомобилей и семафоры, зажигались и гасли окна домов и фабрик.       — Смотри, смотри! — показывал возбуждено француз то на один, то на другой картонный муляж, — Вон там светятся Елисейские поля, а там железнодорожный северный вокзал Гар-дю-Нор, а тут промышленные пригороды Парижа, Сен-Дени и Обервилье!       Пораженный масштабом обмана Артур даже невольным жестом протер оба глаза, но город был на самом-самом деле настоящим! В нем кипела жизнь! При этом очень хитро кипела — окна в домах горели тускло мерцали, то тихо и тревожно, то совершенно угасали, создавая впечатление, что предупрежденные воздушной тревогой жители пытаются оставаться незамеченными для целей бомбардировщиков. Англичанин попытался посмотреть в сторону настоящей французской столице, огляделся, даже бинокль достал, но вокруг чудесного деревянного городка на многие мили была глухая темнота, ни единого огонька или отблеска.       — Я распорядился, чтобы эту великолепную игру включали каждый раз, как только появятся немецкие самолеты, в настоящем Париже приказано в это время не возжигать ни одной лампы! Плюс операторы из дымовых установок будут пускать на эту декоративную красоту романтичный туман. Мне, признаться, так нравится эта конструкция, что даже немного жаль и ее пускать под немецкие бомбы.       Облик Франциска, стоявшего на расстоянии вытянутой руки, тоже утопал в волнах мрака, только маленький огонек папиросы иногда освещал его лицо, и Керкланд видел, что возлюбленный радостно улыбается, гордясь своей гениальной хитростью. И поспорить с этим было невозможно.       — Драгоценный мой коварный Франц, клянусь короной, ты не устраивал таких роскошных и грандиозных маскарадов со времен солнечного Людовика.