Гримуар Баал

      В ту ночь Северин проснулся из-за того, что экипаж сильно тряхнуло. Его мать, принцесса Селия, сидевшая напротив с книгой в руках, навалилась на сына и едва не расцарапала ему лицо своей диадемой с драгоценными камнями. Быстрее, чем она успела спросить, в порядки ли он, послышались крики.       А потом весь мир слился в одно кровавое пятно.       Их обоих вытащили на улицу и практически приставили ножи к шеям, но Северин кое-как вывернулся и ударил нападавшего локтем в лицо. Принцесса Селия отбивалась, крича, как раненый зверь, всё прижимала к себе книгу, будто хотела защитить её, и звала Северина. Он пытался найти её в сумерках, разрываемых всполохами огня и магии, брызгами крови и криками людей, но видел только трупы. Много трупов.       Вот их кучер, совсем молодой парень, которого Северин знал лично. В Содене у него осталась возлюбленная, с которой он хотел обвенчаться через несколько месяцев. Ему перерезали глотку и сбросили с на землю, как тряпичную куклу.       Вот один из стражников, господин Нарц. Он был переведён из королевского дворца и уехал в Соден, когда принцессу Селию назначили наместницей провинции. Он был рядом всю сознательную жизнь Северина, учил его обращаться с мечом и часто рассказывал, как путешествовал по всему Мурону вместе с нынешним королём.       Вот одна из многочисленных служанок матери, Майя. Ей было тридцать шесть лет, двадцать пять из которых она прислуживала королевской семье — вместе со своей старшей сестрой, конечно. Та осталась в Содене и должна была отвечать за порядок, пока их не будет. Майю уволокли в сторону леса, должно быть, чтобы изнасиловать, а она так яростно сопротивлялась, что ей свернули шею.       Вот один из слуг Северина, Адам. Он был самым харизматичным человеком из всех, кого Северин знал, и мог очаровать любую служанку в их доме. Он же постоянно брал на себя всю вину, если кто-то ошибался и мать решала, кто должен понести наказание. Из груди Адама торчали три стрелы, а вместо лица — месиво и огромная сквозная рана, будто ему пронзили голову мечом.       Воздух был полон крови, гари и предсмертных криков. Нападавшие метались, как тени, хватали и убивали всех без разбора. Северина защищали, как могли, в основном ещё живые стражники да магия матери, которую он совсем не видел. Только что же была здесь, совсем рядом, Северин слышал её голос, а теперь…       — Северин!       Он обернулся как раз в тот момент, когда один из нападавших отрубил голову немолодому стражнику. У него в Содене остались две чудесные дочки, которые любили плести венки из цветов и дарить их Северину. Голова стражника упала с глухим стуком, прокатилась по огромной луже крови и остановилась возле нападавшего, который пнул её подальше от себя.       Руки не слушались Северина. Он должен был поднять их, сделать хоть что-то, но дикий страх и чужая боль, звучавшая в обрывавшихся криках, пригвоздили к месту. Стражники толкали его себе за спину, окружали, чтобы скрыть от нападавших, и падали, когда антиматерия сжирала их тела, от которых отпадало по кусочку. Северин едва успел подхватить меч, выпавший из рук последнего стражника, и поднял его, как мужчине, приближавшегося к нему, всадили кинжал в горло. Он закряхтел, забился в конвульсиях, когда и от него начали отслаиваться целые куски плоти. Северин едва не всхлипнул от облегчения, увидев свою мать. Она выдернула кинжал из шеи мужчины и, всё ещё прижимая книгу к груди, сделала шаг к сыну. Её прекрасное хризолитовое платье было в багряных разводах, рукава порваны, а на талии расплывалось огромное тёмное пятно.       — Северин, — судорожно выдохнула она, протягивая к нему книгу.       В следующую же секунду её талию пронзил один меч. Через мгновение ещё один прошёл через правое бедро, третий — через левое плечо. Сразу два меча пронзили её голову, один — шею, а три разрубили ноги.       Глаза матери закатились, и книга выпала из её рук. Северин подхватил её, прижал к себе, упав на колени, и поднял взгляд. Мать всё ещё стояла, пронзённая девятью мечами, а вокруг неё были люди в тёмной одежде, скрывавшей их с головы до ног.       — Северин!       Он резко открыл глаза, соскочил со стула и затравленно огляделся.       Это не тракт, где на них напали. Не место, где жестоко убили всех, кроме него, где его мать пронзили девятью мечами. Северин часто дышал, слёзы текли по щекам, пока кто-то пытался взять его за руки.       — Тише, тише, — послышался женский голос. — Всё хорошо. Просто кошмар.       Северин помотал головой, отступив на шаг. Сердце крошило рёбра, как сумасшедшее, кровь наполняла рот. Тошнота подступала к горлу.       — Тише, — повторил всё тот же голос. — Это же я, всё хорошо.       Северин кое-как сморгнул слёзы и наконец сумел разглядеть в мутном силуэте перед собой Саву. Чёрные волосы выбились из низкого пучка, золотые глаза с беспокойством оглядывали его. От Савы пахло травами, воском и старыми книгами.       — Всё хорошо? — тихо спросила она.       Северин сглотнул комок поднявшейся по горлу желчи и скованно качнул головой. Сава убрала руки и отступила. На её бежевой рубашке, подчёркивающей фигуру, и замшевом поясе-корсете с крупной шнуровкой были цветные пятна. Северин едва не отшатнулся в ужасе, но понял, что это из-за перетёртых трав и прочих ингредиентов, из которых Сава готовила различные отвары.       Они были в Лазуритовом павильоне, в кабинете, который Сава занимала вот уже пять лет. Северину были хорошо знакомы шкафы, заставленные магическими книгами, научными и историческими трактатами и исследованиями чародеев, полки, запечатанные магией, ведь на них хранились различные драгоценные камни и простые горные породы, кости, травы и ещё уйма всего, что чародеи могли использовать в своих исследованиях. В мастерской, где работала Сава, прямо в центре стоял квадратный дубовый стол, а широкие окна выходили на сад.       Северин вспомнил, как после занятия пришёл жаловаться Саве, что совершенно не понимает, для чего ему постоянно читать на языке магии, но не помнил, как уснул. То ли Сава, как всегда, говорила до того успокаивающе и тихо, что это сморило его, то ли усталость победила. Но чего он не ожидал, так это кошмара о нападении, детали которого Северин насильно подавлял в своём сознании.       Церер Адор пытался узнать все подробности, в особенности его интересовало, что было после того, как принцессу Селию пронзили девятью мечами. Но как бы чародей ни старался, какую бы магию ни использовал и как бы ни поил Северина всевозможными отварами, которые должны были помочь его памяти восстановиться, прогресса не было.       Верховный хотел знать, кто ответственен за нападение, чтобы найти его и привлечь к ответственности.       А Северин не хотел, чтобы это случилось, ведь в таком случае все узнают, что именно он убил всех людей, напавших на него и его мать в ту ночь.       «Не волнуйся, милый, — будто наяву услышал он голос матери. — Магия — это нестрашно».       Северин опустился на стул, с которого соскочил минуты назад, и уставился на Саву, севшую напротив.       — Расскажешь?       — Нет.       Она кивнула, не задавая лишних вопросов, и начала прибираться на столе.       С Савой было просто: с тех пор, как она пыталась обучить Северина магии, их общение только становилось лучше. Сава считалась одной из самых сильных чародеек во дворце, уступала разве что самому Верховному и его непосредственному заместителю, цереру Айрону Келлеру, который последний месяц был в Офросе вместе с отцом Астры, советником Микаэлем. Тем не менее она продержалась с Северином всего две с половиной недели, в течение которых он по-настоящему старался выучить хоть что-то. Но каждый раз, когда на глаза попадались слова на языке магии или формулы, когда он видел, с какой лёгкостью Сава призывала свой Гримуар Инеко, внутри Северина будто возрастала стена, запиравшая за собой весь его магический потенциал.       Магия — это нестрашно, он знал, но именно из-за магии на него и его мать напали. Именно из-за магии Северин боялся рассказать всю правду.       Магия — это нестрашно, но до тех пор, пока из-за неё ты не становишься убийцей.       — Так с чем проблема? — спросила Сава, как если бы их оживлённый разговор прервался лишь на секунду.       — Я не хочу об этом говорить.       — Я о занятиях с церер Кроцелл.       — А.       Он, по правде говоря, и сам не понимал, с чем проблема. Вчера она отчиталась перед королём о даже убедила его, что прогресс всё-таки есть. Об этом Северин узнал сегодня за завтраком — вчера королю нездоровилось, он предпочёл провести время в своих покоях и не явился на ужин, где Кейлия радостно щебетала о том, как они с Иштар отлично поладили (и что чародейке совершенно точно нужно задержаться минимум до следующего торжества, чтобы поразить двор своей красотой). Сегодня же, ещё до обеда, церер Кроцелл вновь учила его понимать и читать язык магии, рассказывала, как он формировался и какие изменения претерпевал за все Эпохи.       Не то чтобы Северину было скучно или сложно. Он вполне мог прочитать пару глав в магической книге и даже записать пару-тройку формул по памяти. Мог продиктовать рецепт, о котором прочитал только что, и даже после небольшого изучения зарисовок древних реликвий сказать, к какой Эпохе они принадлежали. Северин не был глупым, отнюдь. Он преодолел рубеж, когда старания, наконец, начали приносить результаты, и мог бы учиться ещё лучше, если бы только был сильнее и увереннее.       От матери он часто слышал о том, что сила магии зависит от воли и стремлений. Страх — препятствие, которое нужно не просто преодолеть, а выдрать с корнем и сжечь дотла. Воля и стремления решали всё.       Если их нет, если сомнения постоянно крутятся в голове, то магический потенциал человека, эгерия или чародея никогда не будет раскрыт по-настоящему.       Северин это знал, ведь вся его жизнь была полна сомнений.       — Не знаю, — всё-таки ответил он, сложив руки перед собой и следя за тем, как Сава сметает в угол стола раскрошённые лепестки магнолии. — Просто… не получается.       — «Просто» не может не получаться, Северин, — возразила она. — Всегда есть какой-то барьер или блок, и это абсолютно нормально. Помнишь ведь, что я первый год в Тель-Ра даже не училась по-нормальному? Наставники перекидывали меня между собой, как игрушку, потому что я не могла раскрыть свой потенциал. Я попала в Тель-Ра, начала там учиться, но страх, что это лишь ошибка, недоразумение и несчастный случай одновременно, пошатнули мою уверенность. Я боялась, что занимаю чужое место, и неосознанно ограничивала себя. Под конец первого года и вовсе думала, что я — полное ничтожество, и была готова с позором сбежать. Наставница Уллис была последней, кто взялась за моё обучение, и ей потребовался ещё год, чтобы помочь мне справиться со страхами.       — Ты никогда не говорила, что всё было так плохо, — ошарашенно пробормотал Северин.       Пару лет назад в народе гуляла новость, что эгерий прошёл ритуал и стал чародеем, которого выбрал Гримуар, и в один из визитов в столицу Северин узнал, что это была Сава. Но больше — ничего. Никаких деталей, ведь Сава не болтала о них на каждом углу, а Северин не спрашивал, ведь они не были близкими друзьями. Только после того, как он окончательно вернулся в столицу почти три месяца назад и перезнакомился едва не со всеми чародеями, он начал лучше понимать Саву.       Но о том, что у неё были трудности во время обучения, он никогда не слышал.       — Говорю сейчас, — с улыбкой продолжила Сава. Она поставила локти на стол, переплела пальцы и расположила на них подбородок, после чего широко улыбнулась Северину. — Трудности есть везде и, к сожалению, от них никуда не деться. Но можно сдаться и плакать в углу, как я каждый вечер в течение первого года в Тель-Ра…       — Не такой уж я и плакса, — заметил Северин, после чего Сава швырнула в него несколько пучков трав, оказавшихся под рукой.       — А я и не говорила. Но ты, очевидно, не понимаешь, что иногда проблема может быть вообще не связана непосредственно с тем, чему тебя обучают. Магия — это воля и стремления, сердце и разум, воля бога-творца и воля материи, которой наполнен мир. Она не может просто подчиниться, понимаешь? Ей нужно открыться, показать себя. Со всеми страхами и несовершенствами, со всей болью. Возможно, тебе стоит…       — Хватит.       Сава замолчала, поджала губы и покачала головой. Северин не хотел говорить вот так, — так говорила Кейлия с провинившимися слугами, так говорил Маркус с теми, кто надоедал ему, — но и слушать о том, как он должен излить кому-нибудь душу, он не собирался.       Его боль — это только его боль, и никто о ней не узнает. Незачем. Северин сам справится.       Справлялся же как-то всё это время.       — Я не хочу говорить о том, что пережил, ясно?       — Конечно, Ваше Высочество.       Северин едва не взвыл от отчаяния.       — Только не начинай любезничать. Знаешь же, терпеть не могу, когда меня так называют.       — Знаю, но, по крайней мере, теперь ты злишься на меня за это, а не за то, что я пытаюсь помочь.       — Во-первых, я не злюсь. Во-вторых, если бы мне нужна была помощь, я бы сказал об этом.       Хотя, может, ему действительно была нужна помощь, но Северин просто боялся в этом признаться. Он точно знал, что не может в деталях рассказать, чем закончилось нападение и как погибли убийцы его матери. Но он мог бы не вдаваться в подробности, немного исказить правду или завуалировать её. Мог бы придумать что угодно, ведь никто бы не узнал, что он лжёт. Северин слишком хорошо скрывал себя, прятался прямо под носом у Верховного, и был уверен, что может прятаться и дальше.       Но если заговорит — не остановится.       К тому же, он старался не доверять чародеям, как и говорила ему мать.       

***

      — Нет, нет! — с ужасом воскликнул Маркус. — Великие Шестеро, как ты до своих-то лет дожил с таким отвратительным вкусом?!       — Нормально всё, — возразил Северин, стоящий перед зеркалом в своих покоях и критически оглядывающий камзол.       — Маркус прав, — с видом знатока сказала Кейлия. — Ты не можешь надеть это. Пожалуйста, не позорь меня и найди что-нибудь поприличнее.       Северин с мученическим стоном снял камзол и бросил его на кровать, где последние полчаса лежал Маркус. Они с Кейлией пытались доказать ему, что нельзя отправляться на приём к семье Брандиса в чём попало. Господин Брандис — уважаемый человек, вот уже тридцать лет занимающий пост казначея. Он был им при отце нынешнего короля Эйтора и благодаря своему блестящему уму и верности короне до сих пор не был смещён. Его жена, занимающейся благотворительностью, этим вечером устраивала раут в загородном доме своей семьи. Кейлия объявила, что они обязаны появиться там и во всей красе представить королевскую семью, ещё несколько дней назад, но Северин до самого последнего момента не осознавал масштабов катастрофы.       Светские рауты не были страшным явлением, с которым он никогда не сталкивался. Северин, в конце концов, родился в королевской семье, манеры и умение всем нравится были у него в крови. Но жизнь и взросление в Содене, а не в столице, оставили определённый отпечаток. Северин мог не знать тонкостей столичной жизни, негласных правил, которым все следовали на приёмах и балах, и для этого ему нужны были Кейлия и Маркус. Он слушал их советы, старался всегда держаться рядом и в выгодном свете представлять не столько себя, сколько всех Драганов, но всё равно довольно часто ошибался.       Например, сегодня с выбором камзола — Берт подготовил несколько достаточно простых вариантов, которые нравились Северину, но совершенно не нравились Маркусу.       — Это слишком просто, — сказал брат, поднимаясь с кровати с таким видом, будто он делал Северину огромное одолжение. Ни угольная жилетка, ни такая же угольная рубашка Маркуса не помялись, не было даже крохотных складок. И волосы, собранные в низкий пучок, не растрепались. Каким-то образом Маркус до сих пор выглядел идеально, а ведь обычно уже к началу любого приёма он напоминал человека, который изрядно напился и был готов веселиться до утра.       — И слишком мрачно, — добавила Кейлия, вместе с Маркусом окружив Северина с двух сторон. — Тебе идёт красный с золотым, так что надень его.       — Он уже был в нём на приёме у Виаларов, — возразил Маркус, покосившись на сестру.       — Он был в терракотовом с вышивкой, — Кейлия закатила глаза, положила ладони на плечи Северина и круто развернула его от зеркала к шкафу, на открытой дверце которого висело ещё несколько камзолов, отобранных Бертом. — Вот этот очень даже хорош. Подчеркнёт твои глаза.       — Зачем мне подчёркивать глаза?       — Чтобы все знали, какой ты красавец.       — И так знают.       — Не знают, — вставил Маркус, замаскировав это под неожиданный кашель.       Северин нахмурился, посмотрел на Кейлию, и она ослепительно улыбнулась, будто бы невзначай пригладив воротник его белоснежной рубашки.       — Может, это всего лишь один из тысячи приёмов в нашей жизни», — сказала она, — но это не значит, что мы можем расслабляться. Маркус не считается, всё равно потом окажется либо под столом, либо под юбкой у какой-нибудь замужней леди.       — Я всё слышу!       — Безупречной должна быть каждая деталь, начиная от тона и заканчивая одеждой. Мы — Драганы, Северин, и от того, как мы будем себя представлять даже на столь мелких мероприятиях, зависит, как нас воспримут люди.       — Это просто раут, — неуверенно возразил Северин, начиная думать, что намного проще было бы заныкаться в какой-нибудь тёмный угол дворца и никуда не ехать.       — Это раут, на который был приглашён сам король.       Кейлия сделала паузу, как если бы хотела собраться с мыслями или предложить Северину самому закончить предложение, но он промолчал. Король говорил с ним этим утром, и его куда больше волновали торговые отношения с Офросом и свадьба принцессы Орлэйта, запланированная через полгода, на которую была приглашены Драганы, исключая Северина. Как бы благосклонно король ни относился к казначею Брандису, рауты его жены ему были неинтересны. Зато были интересны Кейлии и Маркусу, а если они выходили в свет, то всегда тащили Северина за собой, как домашнего питомца на привязи.       Он не особо жаловался, только не понимал, почему внешний вид важен настолько и что не так с его потрясающим чёрным камзолом.       — Просто доверься мне, — вкрадчиво произнесла Кейлия, смотря ему в глаза, будто верила, что таким образом точно убедит его в своей правоте. — Тебе очень идёт красный с золотом. А у Брандиса, вообще-то, очень милая и воспитанная внучка…       Маркус, не сдержавшись, громко засмеялась и едва не согнулся пополам. Даже когда Кейлия метнула на него убийственный взгляд и приготовилась достать из волос одну шпильку, чтобы швырнуть её в брата, Маркус не успокоился.       — Он просто знает, что ему ничего не светит, потому что умрёт от сифилиса через пару месяцев.       — Почему ты так хочешь, чтобы я познакомился с кем-нибудь? — проворчал Северин, не обращая внимания на Маркуса, уже начавшего подвывать от смеха.       — С нами тебе скучно, что там у тебя с твоей любимой Иштар — не знаю…       Северин едва не подавился воздухом.       — Ничего!       — …так что, может, какая-нибудь прекрасная леди, наконец, украдёт твоё сердце.       — Уже, — кое-как выдавил Маркус между приступами смеха. Он даже прислонился к раме зеркала, чтобы не упасть. — Он без ума от своей Иштар.       — Неправда, — возразил Северин, но, заметив взгляд Кейлии, даже на секунду поверил, будто Маркус прав. — Что? Она просто учит меня магии.       — Три недели и три дня, — кивнув, сказала Кейлия, тогда как Маркус, неожиданно став серьёзным, повторил:       — Три недели и три дня. Милый мой, три дня назад она прошла рубеж, который ещё ни один из твоих наставников не проходил.       Как бы Северин ни хотел не соглашаться с братом, Маркус был прав. Три дня назад Иштар Кроцелл отчиталась перед королём об его обучении, два дня назад она вновь загрузила его чтением на языке магии, и после занятия Северин как раз жаловался Саве, а потом отчего-то уснул. Он был у неё и позавчера, и вчера, — он вообще старался заглядывать к ней каждый день, чтобы пообщаться и узнать последние новости чародеев, — и они больше не затрагивали поднятую Савой тему. На занятиях с церер Кроцелл Северин тоже не показывал значительных результатов, предпочитая и дальше отмалчиваться, если чародейка подводила к тому же, о чём говорила Сава.       Но, что странно и немного волнительно, с церер Кроцелл было спокойно. Она могла говорить, что магия открывается лишь тем, кто открывает разум и душу в ответ, и, не получая никакой реакции со стороны Северина, как ни в чём не бывало продолжить занятие. Она помогала ему со сложными словами на языке магии, терпеливо ждала, пока он сам закончит перевод или составит нужную формулу, поправляла, если он ошибался в каких-либо датах. Она гуляла с ним в саду, оранжерее и по территории дворца, объясняя, как магия кроется в каждом кусочке материи. И ни разу с тех пор, как Северин решил, что он сделает всё возможное, чтобы как можно скорее отправить церер Кроцелл обратно в Тель-Ра, он не старался по-настоящему. Он мог глупо шутить, намеренно ошибаться в простых вещах или отказываться изучать одну конкретную тему, аргументируя это тем, что она ему не нравится. Но Иштар Кроцелл ни ругала его, не требовала прекратить ребячиться.       Может, она всё же немного свела его с ума, но только потому, что Северин давно не встречал настолько терпеливого и понимающего наставника. Ни с одним из предыдущих чародеев ему не было так спокойно.       Вполне вероятно, что именно этого и хотели все вокруг. Чтобы Иштар Кроцелл, практически ничего для этого не делая, подняла себя в глазах Северина и тем самым вытянула из него все страхи, боль и сомнения, которые он старательно топил вот уже два с половиной месяца. Кейлия не раз пыталась поговорить с ним, всё напоминала, что она рядом и поможет в любую секунду. Сава была готова в любой момент выслушать и помочь. Маркус — это Маркус, у него свои методы, которые Северин считал довольно специфичными, но он, всё же, был готов помочь. Король Эйтор мало говорил с ним, будто бы ему было больно даже просто смотреть на Северина, так похожего на мать, но принц его не винил. Ему самому не нравилось смотреть в зеркало.       Поэтому он и выбрал чёрный камзол. Один простой цвет, минимум деталей, значит, никакого желания восхищаться собственным внешним видом. На него будут меньше смотреть и меньше обсуждать.       К тому же, его скорбь до сих пор не прошла. По матери, смерть которой он видел своими глазами, и жизни, которой лишился. По человечности, которая умерла в тот самый момент, когда книга легла в руки Северина, и по гарантии, что он сможет со всем справиться.       Ему совершенно не хотелось развлекаться, но и расстраивать Кейлию — тоже. Маркус уж как-нибудь справится с помощью вина и очередной дамы, которая не устоит перед его вниманием. Но Кейлия будет переживать, ведь из-за того, что король остаётся во дворце, именно на неё будут смотреть, её решения ждать. Она хотела, чтобы всё было идеально, чтобы Маркус поменьше пил, а Северин выглядел до того безупречно, что с ним будут искать встречи юные леди из высшего общества.       Кейлия не в коем случае не хотела найти ему жену так скоро — лишь хотела, чтобы он начал общаться с кем-то, кроме семьи и дворцовых чародеев, и понемногу выполз из панциря, куда сам себя затолкал.       Северин это знал, и потому, должно быть, церер Кроцелл до сих пор обучала его. Она была совершенно новым человеком во дворце, с котором ему было спокойно, пусть даже не весь день, а несколько часов, а порой и больше.       — Тёмно-красный, — наконец сдался Северин, не выдержав умоляющего взгляда Кейлии и её жалостливо приподнятых бровей. — Хорошо будет смотреться с твоим платьем.       Кейлии всегда шёл красный, и даже если она надевала платья похожих оттенков и фасонов, каждый раз выглядела совершенно по-другому, но всегда — великолепно, только короны не хватало. Кейлия часто носила диадемы и тиары, любила и тики из Туазала, которые ей дарили послы. Абсолютно любое украшение шло Кейлии, и этим она напоминала Северину его мать — та тоже любила драгоценности, вот только никогда не обвешивалась ими.       — Ты же мой хороший, — проворковала Кейлия, поцеловав его в щёку и растрепав волосы, которые Северин не так давно старательно приглаживал. — Вот увидишь, один вечерок точно пойдёт тебе на пользу.       — Да он опять забьётся в угол, лишь бы ты не потащила его танцевать, — напомнил о своём присутствии Маркус.       — А ну цыц! Ещё слово, и я по прибытии прикажу избавиться от всего вина, лишь бы ты в рот ни капли не взял.