Дорога сна

      

Ласточка, не садись на ворота, —

Крылья чёрные свои поломаешь.

На моих воротах остры колья —

Сама знаю...

      

© Анна Пингина — Ласточка

Праздник урожая под конец обернулся для Авроры Лейтон полной неразберихой. Вокруг всё пело, плясало и кружилось, мелькало пёстрым хороводом лиц и нарядов, нос щипало от обилия запахов, зачастую не самых приятных, музыка уже не радовала, а терзала слух, а Маргарита куда-то тащила подругу, что-то возбуждённо рассказывая. Светлые кудри её растрепались, шнуровка на корсаже была наполовину развязана, и Аврора невольно задалась вопросом: уж не успела ли Гретхен уединиться с Бертраном где-нибудь в укромном уголке? Подобных пар было предостаточно: пока они спешили через толпу, из кустов, из-под деревьев, из-за стоявших поодаль телег то и дело выпархивали потревоженные парочки — краснолицые, смеющиеся, пахнущие вином, с растрёпанными волосами и одеждой, находящейся в полном беспорядке. — Чую, этой ночью будет зачато немало детишек! — заметила Гретхен и звонко расхохоталась. Она была пьяна, не столько от вина, сколько от любви, и Аврора при взгляде на неё почувствовала острый укол зависти. Пусть люди говорят про неё разное — Маргарита свободна быть со своим любимым, она же, Аврора, обязана беречь репутацию... Кому обязана? Покойному мужу? Отцу, тоже покойному? Матери, укрывшейся от мира в монастыре? Себе самой? Кому какое дело до репутации провинциальной дворянки, затворницы, заточённой в стенах собственных лесов? Не лучше ли прямо сейчас подойти к Леону и признаться ему во всём? Он не оттолкнёт её, Аврора чувствовала это — из вежливости, из страха одиночества или из-за выпитого пива и вина, но не оттолкнёт. Они могли бы стать одной из счастливых пар, уединившихся где-нибудь в кустах... Но нужно ли ей такое счастье — недолговечное, хрупкое, как мотылёк, сгорающий на огне свечи? Нужны ли ей хлопоты, которые последуют за этим случайным счастьем, — сплетни, пересуды и насмешки, острое чувство стыда, неловкое выяснение отношений с Леоном или, не дай Бог, дурная болезнь или внебрачный ребёнок? Стоит ли позор пары часов счастья? Маргарита тем временем втянула Аврору в круг танцующих, и та не возражала. Девушки и женщины кружились в хороводе, держась за руки, размыкали их, чтобы похлопать ладонями в воздухе, оборачивались вокруг своей оси и снова сплетали руки, продолжая кружение. Всюду звучал задорный смех, туфли и башмаки постукивали по земле, тугие локоны ударялись о плечи, юбки и рукава надувались от ветра. Глаза и зубы танцующих сверкали, и Аврора смогла даже ненадолго забыть о своих переживаниях, отдавшись кружению. Где-то сбоку старательно, но не очень верно выводила мелодию скрипка, ей жалобным голосом подпевала флейта — похоже, что музыканты тоже здорово набрались за вечер. Сжимая руку Маргариты, Аврора кружилась, бросая рассеянные взгляды по сторонам. В какой-то миг из полумрака выплыло нежное лицо Люсиль де Труа, в желтовато-красном свете огня казавшееся загадочным и более взрослым. Она танцевала всё с тем же сомнамбулическим выражением лица, что и раньше, и Аврора с грустью подумала, что тоже хотела бы забыться во сне... С праздника она вернулась поздно, ни о каком ужине не могло быть и речи, к тому же Жан с Марией тоже устали, и Аврора сразу же отправилась спать. Расчесав по обыкновению волосы и вынув из них аккуратно вплетённые цветы, она откинулась на постель, устало вытянув ноги, которые слегка ныли после танцев, убрала из-под головы тёмные пряди и постаралась раскинуться, чтобы влетавший в окно ночной ветерок остужал её разгорячённое тело. Она притворялась перед самой собой, выполняя обыденные вечерние процедуры, хотя прекрасно знала, что уснуть не получится. Мысли о Леоне вновь наполнили голову Авроры — о том, как внимательно он смотрел на неё, как крепко, но бережно сжимал руку, как осторожно двигался в танце, помня о своём обещании не наступать ей на ноги. «Интересно, в постели он так же осторожен?» — мелькнула непрошеная мысль, и Аврора закусила губу, пытаясь отогнать череду ярких видений, вмиг нахлынувших на неё. Уснуть с мыслями о Леоне, его жарком, сильном и гибком теле, которое всего пару часов назад было так близко к ней, оказалось решительно невозможно. Аврора немного поворочалась на постели, подумала, не принять ли несколько капель успокаивающего зелья, которое хранилось в её шкафчике, но не решилась. Желание заглянуть в сны Леона было очень соблазнительным, но она проявила силу воли и не стала этого делать. Вдруг во снах он мечтает о ком-то совершенно другом — о своей рыжеволосой возлюбленной из прошлой жизни, о Люсиль, о какой-нибудь деревенской девушке? Или даже во сне гадает, как обнаружить разбойников и изгнать их из леса? А может, он вообще не спит? Чтобы не думать о сыне Портоса, Аврора решила погрузиться в чужой сон. Провалившись в дремоту и освободившись от оков собственного тела, она немного покружилась над замком и, поразмыслив, направилась в сторону гостиницы. Легко пролетела сквозь крышу, миновала комнаты слуг, сквозь двери которых пробивались разноцветные лучи их снов, ненадолго задержалась возле комнаты Жюля-Антуана, раздумывая, не войти ли в тёмно-свинцовое грозовое облако, окружавшее его, но предпочла перейти к Люсиль и окунуться в нежную весеннюю зелень её сна. Она от всей души надеялась, что девушке снятся лёгкие и приятные сны, которые смогут разогнать её тоску. Впоследствии Аврора признавалась себе, что никогда так не ошибалась. Изначально она не видела ничего в густой плотной пелене, окутавшей её со всех сторон. Но вот зелень посветлела и стала совсем прозрачной, и из неё вырисовался силуэт самой Люсиль, распростёртой на кровати. Это была не гостиничная кровать, а другая, широкая, с балдахином — должно быть, на такой Люсиль спала в родовом замке. Она лежала на этой роскошной кровати с широко распахнутыми глазами, замерев, точно зайчонок, и прислушивалась к каждому шороху. Рыжие волосы её разметались по подушке, белая кружевная рубашка сползла, оголяя одно плечо, точно выточенное из слоновой кости. Дверь в комнату распахнулась настежь, гулко ударившись о стену. Послышались быстрые тяжёлые шаги, какая-то тень нависла над девушкой и плашмя упала на неё. Аврора не могла разглядеть эту тень, у которой не было ни лица, ни голоса, — лишь высокий тёмный массивный силуэт, с силой прижимавший Люсиль к кровати. Та слабо вскрикнула, руки её взметнулись вверх и бессильно опали, пальцы скрючились, комкая простыню, голова запрокинулась, подставляя тонкую белую шею жадным губам незнакомца. Аврора наблюдала за происходящим словно со стороны, но какая-то её часть была в теле Люсиль, была ею самой, и её охватила дрожь отвращения, когда тёмный силуэт навалился на девушку, вдавливая её в постель. Он грубо задрал подол ночной рубашки, и хотя Аврора сумела зажмуриться, чтобы не видеть дальнейшего, ей не удалось избежать ощущения мерных толчков, хриплого дыхания незнакомца на своём лице и ноющей боли в низу живота. По всему телу её пробежала судорога омерзения, к горлу подкатила тошнота, во рту стало кисло и горько сразу. Люсиль явно не было приятно это вторжение, она слабо, болезненно стонала и мотала головой, но не сопротивлялась, лишь сильнее сминала в пальцах простыню. Аврора, содрогаясь от отвращения, рванулась прочь, не желая больше ни мгновения находиться в этом сне, и её выкинуло в настоящий мир и в собственную постель. Она ещё долго лежала, не в силах пошевелиться и дрожа всем телом, потом принялась нервно ощупывать себя, чтобы убедиться, что произошедшее было всего лишь сном, что никто не нападал на неё, грубо вторгаясь в её тело. Когда первый приступ страха прошёл, и мозг вновь смог ясно мыслить, Аврора села на постели и встревоженно поглядела в окно, за которым по-прежнему царила непроглядная ночь. Мысли метались, точно птицы в клетке, и она напрасно пыталась успокоить себя, говоря, что это всего-навсего сон, и многим молодым девушкам снится нечто подобное. Ей, Авроре, никогда не снилось, как её насилуют! Романтические фантазии о прекрасных юношах — совсем не то, что она увидела и ощутила сейчас! Откуда Люсиль может знать о таком, да ещё в таких подробностях? Ей кто-то угрожал насилием? Она была свидетельницей того, как это произошло с её матерью, подругой или служанкой? Или, не дай Бог, это уже случилось с ней самой, и теперь её разум снова и снова подкидывает ужасные картины изнасилования? «А может, она всего-навсего услышала от кого-то страшную историю, и теперь эта история ей приснилась», — попыталась Аврора обуздать собственное воображение. «Право, скоро ты начнёшь шарахаться от каждой тени! Или ты заразилась подозрительностью от Леона, который едва ли не в каждом человеке видит шпиона разбойников?». Она попыталась насмешить себя этой мыслью, но шутка выдалась скверная, к тому же разбудила воспоминания о Леоне, которые Аврора так отчаянно пыталась запрятать поглубже. Беспокойство о Люсиль никуда не ушло, оно стало только сильнее, и Аврора перевернулась на бок с мыслью, что этой ночью у неё точно не получится спокойно поспать. «Хорошо, завтра я поговорю с ней и постараюсь всё выяснить, ты довольна?» — зло обратилась она к самой себе. «Интересно только, как я задам первый вопрос? «Простите, мадемуазель де Труа, я тут случайно подглядела ваш сон и хочу полюбопытствовать: вас никто не насиловал?». Да она примет меня за сумасшедшую, а её дядюшка и вовсе станет объезжать меня десятой дорогой!». Аврора промучилась всю ночь, то погружаясь в неглубокий и рваный сон, то снова просыпаясь и тревожно осматриваясь по сторонам. Поднялась она рано, бледная и невыспавшаяся, кинула печальный взгляд на своё отражение, на залёгшие под глазами тени и покачала головой. Своего решения поговорить с Люсиль де Труа она не изменила и, не завтракая, отправилась в церковь. Церковь их была маленькая, но тихая, чистая и уютная. Это утро выдалось холодным, но ясным, солнце светило, но не грело, воздух был свеж и прозрачен. Молитвы старенького священника истово неслись к небесам, но затронуть душу Авроры они не могли — она уже давно не чувствовала себя причастной церкви, с тех самых пор, как после смерти мужа всерьёз взялась за изготовление зелий и сварила то из них, что стирало память. Она считала себя ведьмой, а ведьме не место в церкви, и Авроре казалось, что даже Христос с распятия глядит на неё укоризненно. Ни Бертрана, ни Леона в церкви не было, но Аврору это не удивило — оба они, скорее всего, страдали от похмелья. В другое время это вызвало бы у неё сочувствие, возможно, она даже поехала бы в замок Железной Руки с каким-нибудь отваром, помогающим прийти в чувство, но сейчас все её мысли были сосредоточены на Люсиль. Она пришла вместе со своим дядей, прилежно слушала проповедь, шептала губами молитвы, крестилась, украдкой поглядывала по сторонам, а Жюль-Антуан выглядел скучающим и надменным — впрочем, как и всегда. Когда проповедь закончилась, и прихожане неторопливой рекой потекли к выходу, Аврора осторожно пробралась между ними, чтобы оказаться рядом с де Труа. Оба приветствовали её: Люсиль, как показалось Авроре, с искренней радостью, её дядя со своей обычной сдержанностью. — Какой вчера был замечательный праздник, верно? — с наигранной живостью поинтересовалась Аврора и принялась взахлёб обсуждать вчерашний день урожая, особенно напирая на наряды местных жительниц. Как она и ожидала, Жюлю-Антуану эта тема вскоре надоела, и он, попросив прощения, покинул девушек, сказав, что подождёт неподалёку от церкви, они же отправились на прогулку вокруг церковного дворика. Было зябко, и обе кутались в накидки: Аврора в чёрную, Люсиль в светло-зелёную, живо напомнившую Авроре о ночном видении. — Вы прекрасно танцуете, как и ваш дядя, — сказала она своей собеседнице. Люсиль смущённо опустила длинные ресницы. — У меня был хороший учитель танцев, — тихо ответила она. — А какая вчера была погода! Признаюсь, мне было так душно, что я думала, не случится ли гроза. В такие ночи всегда снятся очень странные сны — такие живые, яркие... Кто-то даже говорит, что эти сны могут быть вещими! Люсиль неопределённо пожала плечами, но Авроре показалось, что лицо её чуть побледнело, и приветливая улыбка покинула его. Пытаясь понять, не выдаёт ли она желаемое за действительное, она внимательнее присмотрелась к девушке, продолжая расспрашивать: — А вы верите в вещие сны? — Возможно, — уклончиво ответила Люсиль, покосившись в сторону дяди. Испугавшись, что она сейчас закончит разговор и вежливо откланяется, Аврора поспешила переменить тему: — Я видела, как вы с вашим дядей танцевали. Все восхищались вами, и это действительно было прекрасно. Вы с ним, наверное, очень близки? — Он растил меня с отрочества, — в голосе Люсиль послышалась грусть. — Матушка умерла вскоре после того, как родила меня, отец скончался, когда мне было двенадцать. Всем, что я имею сейчас, я обязана дяде. — Вы хотя бы не одиноки, — утешающе проговорила Аврора. — А я вот потеряла всех, кто был мне близок. Даже мать — хоть она и жива, но затворилась от мира в монастыре. Как сильно я скучаю по ней! — Вы можете хоть иногда навещать её, — ласково заметила Люсиль. Аврора покачала головой. — Признаться, матушка не очень-то стремится видеться с кем-либо, — она порадовалась, что ей не приходится лгать. — Честно говоря, она не особо меня любит. Они с отцом хотели сына, но родилась я, а больше у матери не получилось родить. Мало того, она не смогла даже устроить мне удачный брак! Неудивительно, что она не хочет меня видеть — не желает лишний раз вспоминать о своих неудачах. — Это очень грустно, — голос Люсиль задрожал, хотя лицо её оставалось спокойным. — И всё же у вас хотя бы есть мать... Некоторое время они молча измеряли шагами маленький дворик. Солнце понемногу начало пригревать, слабый ветер шевелил редкие листья, ещё державшиеся на деревьях, и трепал выбившиеся из причёсок волосы девушек. Навстречу им прошаркал нищий, сгорбленный и тяжело опирающийся на костыль. Люсиль при виде его сжала губы, точно от с трудом сдерживаемой боли, и поспешно положила в протянутую миску для подаяний несколько монет. Аврора последовала её примеру, при этом внимательнее окинув нищего взглядом. Он был совсем не стар, ясные живые глаза, густые чёрные брови и чёрная же бородка придавала выразительность его вытянутому лицу. Авроре пришло в голову, что он прекрасно может передвигаться без костыля, и его высокое худое тело вовсе не является таким скрюченным и искалеченным, как он пытается показать. Впрочем, что ей за дело до нищих и их уловок! — Благослови вас Бог, добрая госпожа... и вас, сударыня, — нищий дрожащей кистью перекрестил их и продолжил путь, одной рукой держа миску с монетами, другой зажимая под мышкой костыль. Люсиль проследила за ним глазами, затем окинула взглядом церковь и задумчиво протянула: — Хотела бы я тоже когда-нибудь уйти в монастырь... Жить там вдали от всех, в покое и тишине, молиться целыми днями и выполнять простую работу. Ни о чём не беспокоиться и ничего не ждать... — Вы, такая юная — и в монастырь? — удивление Авроры не было наигранным. — Но вы ведь ещё так мало видели в жизни! — Поверьте, я видела достаточно, — лицо Люсиль помрачнело, и сейчас она, как и прошлой ночью в отблесках огня, казалась старше своих лет. Со склонённой головой в окружении рыжих кудрей и длинным плащом, спадающим с плеч, она напомнила Авроре ангела — или кающуюся Марию Магдалину. — Но я не собираюсь уходить в монастырь прямо сейчас, — она вымученно улыбнулась. — Дядюшка ни за что меня не отпустит! — Он очень строг, — заметила Аврора, кинув взгляд на Жюля-Антуана, который в нетерпении переминался с ноги на ногу. — Ох, не завидую я тому мужчине, который влюбится в вас и решится просить вашей руки! — Такой мужчина уже был, и не один, — с лица Люсиль исчезла всякая тень веселья, и теперь оно казалось почти траурным. — Дядюшка всем дал от ворот поворот. Честно говоря, я не думаю, что вообще когда-нибудь выйду замуж. Дядюшка продержит меня в старых девах, а потом мне одна дорога — в монахини! — Почему он так суров с вами? — нахмурилась Аврора. — Он беспокоится обо мне, — пожала плечами Люсиль. — Любит меня как отец. — А вы? Вы кого-нибудь любите? — вырвалось у Авроры, но она тут же спохватилась и быстро добавила: — Прошу прощения за бестактность. Поверьте, я умею хранить секреты, и ваша тайна, какова бы она ни была, останется тайной. — Тайна? — внезапно Люсиль расхохоталась пугающим смехом — коротким, сухим и безжизненным, и это был точно не ангельский смех — разве что падшего ангела. — Что вы, какая у меня может быть тайна! У меня нет никаких тайн! — Простите, — Аврора потупилась, чувствуя, что хватила через край. — Я в этом диком краю совсем забыла о правилах приличия. Простите, что вмешалась не в своё дело. — О, что вы! — воскликнула Люсиль, глаза её засверкали, и Аврора с изумлением увидела в них слёзы. — Вы добрее многих, кого я знаю. Вы, и господин де Мармонтель, и Маргарита. Никто в Париже не был так добр и участлив со мной, не требуя ничего взамен! Но госпожа Лейтон, даже вам, с вашей чуткостью, я не могу ничего рассказать. Во-первых, это не только моя тайна, а во-вторых... вы будете презирать меня! — Презирать вас? — Аврора недоверчиво покачала головой. — За что можно презирать такое невинное создание? — О, вы не знаете, какая я на самом деле гадкая! — Люсиль раскраснелась от вспыхнувших в ней чувств. — Вы не знаете, что я совершила! И если я скажу, вы либо не поверите, либо осудите меня, так что, — она бросила быстрый взгляд за спину собеседницы, — прошу вас, забудьте об этом! Ради всего святого, просто забудьте! Позади раздались тяжёлые шаги, и в Авроре всколыхнулась надежда, что это капитан Леон выбрался-таки в церковь, но к ним приближался Жюль-Антуан, как всегда строгий и невозмутимый. — Прошу простить, госпожа Лейтон, но нам пора, — его тяжёлый взгляд упал на Аврору, и та невольно поёжилась, увидев сквозивший в нём холод. — Да-да, конечно, дядюшка, — Люсиль быстро кивнула Авроре и едва ли не бегом кинулась к дяде, взяв его под руку. Оба распрощались и ушли, оставив её стоять посреди церковного дворика, полную раздумий, сомнений и тревог.

***

Первое, что испытал Леон Лебренн, очнувшись этим утром, — невыносимую жажду и тупую ноющую боль в висках. Вслед за ними жгучей волной накатил стыд вместе с воспоминаниями о вчерашнем вечере, когда он хлебнул лишнего и едва не проткнул шпагой какого-то местного громилу — кажется, кузнеца. Тот, помнится, нелестно отозвался о Гретхен, и Леон пригрозил... а чем он, собственно, пригрозил? Заколоть кузнеца? Вырвать ему язык? Нажаловаться Бертрану? Мысли путались и смешивались, накатываясь одна на другую, словно морские волны, лижущие песок. Откуда-то всплыли воспоминания о другой попойке, которая тоже ничем хорошим не закончилась. Кажется, с ним тогда было трое молодых людей, и одна из них, как ни странно, девушка. Леон зажмурился, пытаясь выцепить из памяти хоть что-то, но лица расплывались и ускользали от него. В висках стучало, во рту пересохло, и какая-то навязчивая мысль просилась на язык, вертелась на самом его кончике... какое-то имя? — Анжелика? — хрипло позвал Леон и поморщился от звука своего голоса. Рядом послышались лёгкие шаги, и чья-то рука протянула кувшин, к которому бывший капитан тут же жадно припал, залпом глотая холодную живительную воду. От этого он закашлялся, потом, отдышавшись, поднял глаза на ту, что принесла ему спасительный кувшин. — Спасибо... Анжелика. — Я не Анжелика, — белокурая женщина, сидевшая рядом с ним, грустно вздохнула. — Я Гретхен. И правда, как же он мог перепутать? Гретхен, возлюбленная Бертрана, за честь которой он так рьяно вступился вчера ночью, совсем не похожа на Анжелику! Она старше и худее, лицо более вытянутое, глаза не голубые, а серые, волосы вьются сильнее... Постойте, откуда он вообще знает, как выглядит неведомая Анжелика? — Простите, — он потряс головой, вытряхивая из памяти ненужные воспоминания. — Кажется, вчера я чертовски напился. — Это ещё мягко сказано, — Маргарита покачала головой. — Будете так дальше пить, потеряете те немногие частички памяти, которые у вас ещё остались. — Не уверен, что буду сожалеть об этом, — проворчал он, склоняя голову и прижимаясь к прохладному боку кувшина лбом. — Сударыня, вы — моя спасительница. Кстати, как там Железная Рука? — Не в лучшем состоянии, чем вы, — уголки её губ поднялись. — Мается от похмелья, клянёт местное вино всем на свете и обещает, что в жизни больше не притронется ни к вину, ни к пиву! У Леона вырвался смешок. — Посмотрим, сколько он продержится, — хмыкнул он. К обеду оба мужчины пришли в себя и смогли воздать должное каше, зажаренной утке и запечённым яблокам. Бертран беззлобно подтрунивал над собственной неспособностью устоять перед вином, Леон больше отмалчивался, Гретхен прятала улыбку, закусывая губы. Слуги в этот день были тише обычного: Франсуа лишь иногда бросал на хозяина укоризненные взгляды, Вивьен вообще передвигалась бесшумно и старалась лишний раз не попадаться на глаза никому из обитателей замка. При её виде Леон вспомнил вихлястого юношу, Этьена, и неясные подозрения с новой силой зароились в его голове. Весь этот день прошёл впустую: ни Леон, ни Бертран не покидали замок и даже не заговаривали о том, чтобы заняться поисками разбойников. Леон лёг раньше обычного, собираясь хорошенько выспаться: на следующий день ему требовалось встать пораньше. Спал он беспокойно, безуспешно пытаясь прогнать мысли о загадочных незнакомцах из прошлого, таинственной девушке по имени Анжелика и Авроре Лейтон, которая в фантазиях представала перед ним в куда более откровенных образах, чем наяву. Наутро он встал невыспавшийся, однако твёрдо решил держаться придуманного накануне плана и, быстро одевшись и захватив с собой шпагу, спустился вниз, стараясь производить как можно меньше шума. Небо только-только начинало светлеть и было всё затянуто серой пеленой. Вокруг клубился туман, воздух был сырым, и Леона сразу же пробрал озноб. Поёжившись, он плотнее запахнул плащ и направился в сторону конюшни, где в прошлый раз застал Вивьен с Этьеном. Ему пришлось некоторое время помёрзнуть, но вскоре страдания его были вознаграждены. Служанка выскользнула из-за кустов, кутаясь в тёмно-коричневую накидку, юноша в обычном своём потрёпанном одеянии следовал за ней. Оглядевшись и никого не обнаружив, Вивьен по-кошачьи прильнула к любовнику, и он страстно поцеловал её в губы. — До встречи, Этьен, — она поспешно отстранилась и снова испуганно огляделась. Юноша кивнул ей и расхлябанной, но в то же время быстрой походкой направился прочь. Леон выждал, пока Этьен скроется из виду, а Вивьен метнётся назад в замок, и, прокравшись вдоль кустов, зашагал вслед за юношей. Его план был прост: проследить за этим загадочным любовником, которого служанка так скрывает, и узнать, не связан ли он каким-либо образом с шайкой Чёрного Жоффруа. Конечно, можно было просто поговорить с Вивьен, но кто знает, не заупрямится ли девушка? Может, она вообще не захочет ничего рассказывать или предупредит возлюбленного об опасности, и он сбежит! Нет, сначала требовалось узнать, кто он таков. Этьен шёл быстро, не оглядываясь, Леон следовал за ним, то и дело пригибаясь или прячась за дерево, и стискивал зубы, чтобы не стучать ими от холода. Туман неплохо скрывал его от глаз преследуемого, но он же и мешал ясно различать дорогу впереди. Путь Этьена вёл в лес, и Леон крепче сжал эфес шпаги, надеясь, что ему повезёт не наткнуться на разбойников. В лесу было неестественно тихо, он выглядел пустым и вымершим. Туман цеплялся за сучья деревьев, стоял стеной, и казалось, что за ним скрываются не звери, птицы и разбойники, а жуткие существа из сказок, которые маленькому Леону рассказывала мать, вампиры, оборотни и привидения, следящие за одинокими путниками огромными светящимися глазами. Этьену, судя по всему, тоже стало не по себе — он принялся насвистывать какой-то незамысловатый мотив, затем ускорил шаг, а под конец почти побежал. Сучья громко трещали под его ногами, листья шуршали, и Леон мог не бояться выдать себя шумом. Он тоже рванулся вперёд, но тут его внимание привлекло что-то белое, мелькнувшее в очередном просвете между деревьев. Сердце резко сжалось от дурного предчувствия. Этьен стучал ногами где-то впереди, но Леон оставил преследование и свернул в сторону, направившись к неожиданной находке. Чем ближе он подходил, тем сильнее заходилось сердце, в висках стучало, а разум кричал ему: «Не смотри туда! Не смотри!». Но Леон посмотрел и увидел то, что, как он знал, отпечатается в его памяти настолько прочно, что его не сотрёт никакое зелье забвения. На тёмной и влажной опавшей листве раскинулось тело девушки. Руки и ноги бессильно разметались в разные стороны, лицо исказила гримаса страха, на белой шее виднелись засохшие брызги крови. Нежно-кремовое платье было забрызгано грязью, разорвано сверху, а на груди и животе по нему расходились багрово-красные потёки. В первый миг Леону показалось, что под головой девушки тоже растеклась лужа крови, но потом он понял, что это её распущенные волосы — красно-рыжие, вьющиеся, ореолом окружившие запрокинутую голову. Перед ним лежала Люсиль де Труа, убитая ударом чего-то острого прямо в сердце.