Дорога сна

Прошу не любви ворованной, Не милости на денёк — Пошли мне, Господь, второго, Чтоб не был так одинок © Владимир Высоцкий — Пошли мне, Господь, второго

Леону казалось, что он лежит на дне реки, глубоко под толщей воды, а где-то в вышине над ним мелькают яркими искорками мелкие рыбки и проплывают, величаво покачивая телом из стороны в сторону, крупные рыбины. По бокам от него колыхались водоросли, вокруг всё было мутно-зелёным, прохладная вода окутывала его, позволяя напряжённому телу расслабиться, и только одна мысль не покидала его, назойливо билась в голове, точно муха о стекло. Наконец Леон сумел поймать её, и очень медленно до него дошло: как он может так долго находиться под водой, не нуждаясь в воздухе? Или он уже умер, утонул во время купания и теперь обречён вечно лежать на речном дне, следя за движением рыб? Купание... Кажется, он купался совсем недавно. Но после этого произошло ещё что-то. Лес, дождь, замок, его хозяйка — в памяти всплывали отрывки воспоминаний, словно освещённые вспышками молний. Леон напряг память, потом напряг тело и, приложив неимоверные усилия, сумел распахнуть глаза. Тёмно-зелёная вода, рыбки и водоросли тотчас исчезли, сменившись полумраком комнаты, в которой он лежал. Можно было различить смутные очертания узкого окна, в которое падали первые робкие лучи солнца. «Интересно, сколько я проспал?» — мелькнуло в голове Леона. Он попытался подняться, но голова закружилась так сильно, что он обессиленно рухнул, едва не лишившись чувств вторично. «Дьявол, что же я вчера пил?» — подумал он, хватаясь за лоб. Тело слушалось с трудом, как чужое, в нём была невероятная слабость, на языке ощущалась горечь, кроме того, к горлу подступали рвотные позывы. Полежав немного и выровняв дыхание, Леон предпринял вторую попытку сесть, на этот раз более удачную. Прищурившись, он огляделся и понял, что сидит на козетке, обитой тёмно-красной тканью с цветочным узором. Головокружение и слабость не отступали, и Леон потряс головой, пытаясь разогнать пляшущие перед глазами тени. Его даже от самого распоследнего трактирного пойла так не мутило, как сейчас! Он посидел ещё немного, и в глазах стало проясняться, комната перестала качаться перед ними, а противный вкус во рту как будто ослабел. Теперь Леона тревожило другое: он по-прежнему не мог ничего вспомнить. Ни что это за место, ни как он попал сюда, ни что такое выпил накануне, чтобы очнуться в таком состоянии, да даже имя своё он вспомнил с трудом! «Я же Леон, да?» — мысленно спросил он самого себя. «Леон... Лебренн». Не успел он задуматься, почему фамилия кажется ему чужеродной и непривычной, как дверь в дальнем углу комнаты распахнулась, и внутрь стремительным шагом вошла молодая женщина в чёрном платье. Хоть восприятие Леона и было притуплено, он даже сквозь пелену в глазах сумел разглядеть, что эта женщина была невыносимо прекрасна. Такого тонкого стана и изящных рук, таких тонких черт, белоснежной кожи, бархатных чёрных волос и ясных, выразительных, глядящих прямо в душу серых глаз он не видел даже в Лувре. В Лувре? А он когда-то бывал в Лувре? — Слава Богу, вы очнулись! — дрожащим голосом воскликнула женщина, садясь на край козетки рядом с ним. Леон хотел что-то сказать, но изо рта вырвалось лишь нечто хриплое и невразумительное. Пришлось откашляться и начать заново: — Сударыня... — Да? — она заглянула ему в лицо с такой тревогой, что Леону подумалось, уж не является ли она его подругой или близкой родственницей. У него было ощущение, что он знает эту женщину, но он не мог понять, откуда. — Я прошу прощения... кажется, я вчера перебрал с вином, — он избегал смотреть на неё. — Представьте себе, я с трудом вспомнил собственное имя... и совсем не помню ваше. — Аврора Лейтон, в девичестве де Мюссон, — она приложила руку к груди. Леон продолжал чувствовать тревожный взгляд серых глаз, и взгляд этот пронзал его насквозь. — А своё имя вы помните? — Леон... Лебренн, — он осмелился посмотреть на Аврору и заметил, что та медленно кивнула. — А вашу должность? Вы помните, кто вы, сударь? — Кажется, до последнего времени я был капитаном королевских гвардейцев, — не очень уверенно ответил он. — Но потом ушёл со службы и отправился странствовать. — Всё верно, — она снова кивнула. — Во всяком случае, это именно то, что вы рассказали мне вчера за ужином. — Я оказался здесь, укрываясь от дождя, верно? — Леон начал кое-что вспоминать. — Вы и ваши слуги любезно приютили меня, а я... кажется, я отплатил вам чёрной неблагодарностью, — он покаянно склонил голову. — Прошу вас, ответьте честно: сколько я выпил? — На самом деле не очень много, — успокаивающе произнесла Аврора. — Вам не за что просить прощения, господин капитан: вы вели себя вполне прилично и не совершили ничего такого, о чём вам стоило бы жалеть. После ужина вы поднялись в гостиную и через некоторое время... эээ... лишились чувств. Впрочем, возможно, это был всего лишь очень глубокий сон, — поспешно добавила она. — Ваше дыхание было ровным, и я не сочла нужным вызывать лекаря, тем более что в нашей глуши его не так-то просто найти. Чтобы избежать лишних слухов, я сказала Жану и Марии, что вы удалились в гостевую спальню и велели вас не беспокоить, а сама пришла сюда, заперла дверь и провела ночь здесь, — она кивнула на притаившееся в углу кресло, которое Леон сначала даже не заметил. — Отлучилась я совсем недавно — Жан и Мария уже проснулись, и надо было дать им необходимые распоряжения. — Выходит, вы из-за меня проспали всю ночь в этом кресле? — его вновь стали мучить угрызения совести. — Или вовсе не спали, следя, не стало ли мне хуже? — Нет, — несколько смущённо ответила Аврора. — Мне удалось поспать, притом довольно неплохо. — И всё же мне нет прощения, — Леон потряс головой, и мир вокруг него на мгновение вновь потерял очертания. — Из-за меня вы не смогли как следует выспаться и подвергли опасности свою репутацию. — О, моя репутация мало кого интересует! — она махнула рукой. — Жан и Мария любят меня и не станут распускать слухи, так что никто не узнает, что вы ночевали у меня в замке, не говоря уже о том, что мы с вами провели ночь в одной комнате. Произнеся это, Аврора умолкла, будто в смущении, и Леону даже показалось, что её фарфорово-бледная кожа приобрела розоватый оттенок. Он снова встряхнул головой и поспешил переменить тему: — Но если я не пил много вина, как же так вышло, что я почти ничего не помню? Ещё и состояние такое — хуже похмелья! — Что именно вы чувствуете? — на лицо Авроры вернулась обычная бледность, а во взгляде снова появилась тревога. — Слабость? Тошноту? Голова болит? Кружится? — Кружится, но не болит. Порой мутит, да, и во рту сухо... — мрачно ответил Леон и собирался в очередной раз попросить прощения, но хозяйка замка перебила его. — Быть может, вы слишком устали после долгой дороги? Или были больны? И то немногое, что было выпито, сказалось на вашем здоровье не лучшим образом. — Вы в этом разбираетесь, правда? — Леон слабо улыбнулся. — Вы же целительница, верно? — Да, это так, — кивнула она. — Видите, вы уже начинаете кое-что вспоминать. Скажите, а вас недавно не били по голове? — По голове? — он рассеянно ощупал затылок. — Нет, не припомню... — Может, вы с кем-то дрались? Падали с лошади? — Капитан королевских гвардейцев всегда с кем-то дерётся, — он повёл плечом. — И падать с лошади мне тоже приходилось. Но это всё было не пару дней назад, а довольно давно. — Сильные удары по голове способны вызвать у человека потерю памяти, — задумчиво проговорила Аврора. — Если же добавить к этому долгую дорогу, усталость и выпитое вино... Вдобавок вы промокли под дождём и легко могли простудиться. Неудивительно, что сейчас вы в таком состоянии! Леон сглотнул и поморщился — в горле было сухо, но боли он не ощущал, кашлять или чихать тоже не хотелось. — Не думаю, что я простужен, — заметил он. — В любом случае, мне совестно, что я стал причиной ваших переживаний. Я не заслуживаю, чтобы вокруг меня так хлопотали. — Вы вообще ничего не помните? — Аврора, судя по всему, пропустила его слова мимо ушей. — Ничего из того, о чём мы с вами говорили вчера? — Нет, — признался Леон. Он честно напряг память, но в ней всплывали только отдельные обрывки: что-то про погоду, что-то про семью Авроры, что-то про него самого и его службу. Но тон молодой женщины подсказал ему, что накануне он поделился с ней чем-то очень личным и важным. — А что, я рассказал вам что-то такое, чего говорить не следовало? — настороженно спросил он. — Вам лучше знать, — она не сводила с Леона своих полных тревоги глаз. — Вы говорили про свою семью, помните? — Про семью? — он пожал плечами. — А что про неё можно сказать? Отец скончался, когда я был ещё совсем маленьким, мать умерла несколько лет спустя, я оказался в приюте. — Вы помните, кто был ваш отец? — Аврора по-прежнему всматривалась в его лицо, и под этим пристальным взором Леон почувствовал себя крайне неуютно. — Военный, — он снова пожал плечами. — От него мне досталась шпага, — он потянулся было к бедру, но быстро сообразил, что шпага, должно быть, лежит в гостевой спальне, которую упоминала Аврора. — Он умер, когда я был ещё совсем ребёнком, я его и не помню толком. — Но вы помните, как его звали? — она продолжала свои настойчивые расспросы, и Леона это начало злить. — Не помню, — ответил он, сдерживая раздражение. — А разве это важно? — Нет, — она вздохнула, и во взгляде её почему-то появилась глубокая печаль. — А что вы делали последние несколько месяцев, помните? — Смутно, — он дёрнул плечом. — Наверное, служил Франции, которой присягал. Что ещё мог делать капитан королевских гвардейцев? — Понятно, — она вздохнула ещё горестней. — Что ж, вы хотя бы не забыли, как вас зовут, и не разучились связно говорить. Я думаю, вы также помните, как ходить и держать ложку. — До какой же степени надо напиться, чтобы забыть такое! — фыркнул Леон, порядком удивлённый её словами. — Право, сударыня, вы обо мне чересчур плохого мнения! Чтобы разучиться говорить, надо пить годами, причём самое низкосортное пойло! — Что ж, я оставлю вас тут, — Аврора поднялась с козетки. — Приходите в себя, господин капитан. Надеюсь, в скором времени вы почувствуете себя лучше и сможете присоединиться ко мне за завтраком. Она боком подошла к двери, то и дело оглядываясь на своего гостя, уже у самого выхода бросила на него взгляд, полный такой жалости, что у Леона защемило сердце и он почувствовал себя ещё более неловко, чем раньше, и совсем тихо произнесла: — Я сделала то, что должна была сделать. Но как знать, быть может, я совершила ошибку. И покинула комнату, оставив Леона приходить в себя и размышлять над смыслом её слов.

***

Через час Леон почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы спуститься и разделить с Авророй трапезу. Голова у него всё ещё слегка кружилась, к тому же его пошатывало из стороны в сторону, но слабость и противная сухость в горле исчезли после того, как он выпил принесённый заботливой хозяйкой куриный бульон. Умывшись прохладной водой из принесённого ею же таза, Леон мельком взглянул на своё отражение в овальном зеркале, висевшем в гостиной, и поморщился. Да, видок не ахти: волосы растрёпаны и спутаны, лицо бледное, под глазами круги, да и побриться не помешало бы... Снова встряхнув головой и кое-как пригладив свою светлую гриву, он направился в столовую. После бульона к Леону вернулся аппетит, поэтому на кашу, сваренные вкрутую яйца и остатки вчерашней говядины с грибами он набросился с жадностью. Вина он из осторожности пить не стал, Аврора тоже явно не была любительницей этого напитка, поэтому пищу оба запивали травяным чаем. Подкрепившись, Леон сразу почувствовал себя лучше: вялость и сонливость исчезли, на смену им пришли бодрость и уверенность в собственных силах. Выйдя из-за стола, он уже твёрдо стоял на ногах, поэтому ещё раз поблагодарил хозяйку и слуг за гостеприимство и стал собираться в путь, благо дождь, ливший всю ночь, к утру прекратился, и теперь сквозь узкие окна можно было разглядеть кусочки ясно-голубого неба. — Дорогу, должно быть, сильно развезло, — Аврора стояла, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди, и всё с той же тревогой наблюдала за действиями гостя. — Может, останетесь у меня хотя бы на сутки? — Я бы с удовольствием, но не смею злоупотреблять вашим гостеприимством, — ответил Леон, надевая плащ. — Я и так принёс вам слишком много неудобств. — А если с вами опять случится нечто подобное? Если подобный обморок настигнет вас прямо на дороге? Или ещё хуже — в лесу? Там и дикие звери, и разбойники — помните, я вам вчера рассказывала про Чёрного Жоффруа? — Смутно, — солгал Леон. На самом деле он не помнил ровным счётом ничего, но задерживаться в замке всё равно не собирался. Аврора была слишком хороша собой, а он чем дальше, тем сильнее ощущал своё одиночество и не сомневался, что молодая вдова испытывает то же самое. Чем заканчиваются такие истории, он знал слишком хорошо. В лучшем случае они проведут вместе пару-тройку ночей, и он уедет, в худшем же кто-то из них непременно влюбится, или пострадает репутация Авроры, или она, не дай Бог, понесёт от случайной связи ребёнка, как это было с госпожой де Шеврёз, забеременевшей от Атоса... Постойте. Откуда он вообще знает историю про госпожу де Шеврёз и Атоса? И что в итоге случилось с их ребёнком? Но как Леон не напрягал память, ничего вспомнить не смог. В его разуме будто образовался чистый лист, с которого магическим образом стёрли все знаки и символы, и восстановить их не было никакой возможности. В конце концов он решил не мучиться, думая о людях, которые были знакомы ему только по рассказам, и вернулся мыслями к Авроре. Да, она очень красива и очень одинока, но если между ними возникнет случайная связь, это не спасёт их от одиночества, а лишь всё испортит. И вообще, с чего он решил, что такая изящная красавица обратит внимание на изрядно потрёпанного чужака без роду-племени, который даже имя своё вспомнил с трудом? — Вы хоть помните, зачем прибыли в наши края? — спрашивала тем временем Аврора, неотступно следуя за ним из комнаты в комнату. Почему-то её очень взволновало состояние Леона, и она никак не хотела отпускать его. Возможно, в другое время он бы порадовался, что хоть кто-то относится к нему с такой заботой, но сейчас это вызывало только раздражение. — Без особой цели, — хмыкнул он, направляясь во двор. — Решил проветриться, пока бросил королевскую службу и ещё не нашёл новую. Благо, денег в бытность капитаном гвардии я накопил достаточно, — он подбросил на руке кошель с монетами. — Лучше помалкивайте об этом, — предупредила Аврора, спускаясь вслед за ним с крыльца. — У разбойников повсюду глаза и уши. Наверняка у них есть свои люди в окрестных деревнях, иначе как бы им удавалось так удачно подкарауливать путников и так ловко скрываться? Леон пробормотал что-то неразборчивое, уже подходя к конюшне. Внутри он обнаружил свою вороную в добром здравии, а также ещё трёх лошадей, принадлежащих Авроре. При виде хозяина кобыла тихонько заржала и потянулась к нему, переступая с ноги на ногу. — Заждалась? — Леон потрепал её по носу. — Потерпи, скоро поедем дальше. Аврора оставила всякие попытки его переубедить и теперь просто стояла, с мрачным видом глядя на то, как он седлает лошадь, выводит её из конюшни и садится верхом. Уже сидя в седле, Леон слегка поклонился, взмахнув шляпой. — Что ж, прощайте, госпожа Лейтон. Ещё раз благодарю за гостеприимство. — Будьте осторожны в пути, господин капитан, — она присела, осторожно придержав длинную чёрную юбку. — Если вам вдруг станет дурно в дороге, вы всегда можете вернуться ко мне. — Я уже не капитан, так что вы можете называть меня просто Леон, — усмехнулся он, сам не зная, зачем говорит это, ведь в тот миг он думал, что они с Авророй расстаются навсегда. — Будьте осторожны, Леон, — повторила она. Леон отъехал от замка на значительное расстояние и только тогда обернулся, но стройный чёрный силуэт всё ещё виднелся вдали. Пожав плечами, он пришпорил кобылу, и вскоре замок с его хозяйкой уже скрылись из виду. Путь Леона лежал в лес — не в ту рощицу, из которой он, по смутным воспоминаниям, приехал накануне, а в гораздо более густой и тёмный лес, находившийся далее, во владениях упомянутого Авророй де Мармонтеля. Он направился туда не из желания поступить назло предупреждавшей его Авроре и не из стремления побыстрее найти себе неприятности — просто было любопытно, так ли страшен лес и обитающие в нём разбойники, как гласит молва. Размокшая земля чавкала под копытами лошади, осеннее солнце пригревало, листва на деревьях была того же чудесного цвета, что и в рощице — в основном зелёная, но в ней то и дело попадались всплески жёлтого, золотого, рыжего и багряного. Стволы некоторых деревьев были причудливо перекручены, в других виднелись огромные дупла, через третьи, поваленные бурей, кобыле приходилось аккуратно переступать, а то и вовсе обходить. С дерева на дерево шмыгали проворные белки, в вышине перекликались птицы, время от времени звучала звонкая барабанная дробь дятла. Один раз едва ли не из-под копыт лошади метнулся заяц, чья серая шкурка почти сливалась с побуревшей травой и уже опавшими коричневыми листьями. Леону пришлось остановиться и погладить нервно взбрыкнувшую лошадь, успокаивая её тихими словами. Никаких следов разбойников замечено не было, и Леон уже свернул на еле различимую тропку, собираясь выехать из леса, как вдруг неподалёку послышался шум, захрустели ветви, кто-то выругался, а затем раздался звук, который бывший капитан королевских гвардейцев никогда и ни с чем бы не перепутал. Это был сухой треск пистолетного выстрела. Не раздумывая, Леон в очередной раз успокоил вороную поглаживанием по шее и направил её в ту сторону, откуда донёсся выстрел, а теперь слышались ругательства. Немного не доезжая, он спешился, привязал лошадь к дереву скользящим узлом, который в случае чего можно было быстро развязать, и зашагал на звук, крепко сжимая в руке эфес шпаги. Идти пришлось недолго. Вскоре перед Леоном открылась небольшая поляна, посреди которой стояло несколько человек. Четверо из них, одетых в разномастную, но одинаково потрёпанную одежду, с лицами, замотанными до самых глаз чёрными платками, окружили пятого, чьи светло-коричневые камзол и штаны, такого же цвета плащ и длинные, до локтей, чёрные перчатки были явно хорошего качества и стоили недёшево. Несмотря на превосходство противника, окружённый не собирался сдаваться. В левой руке он сжимал шпагу, правую держал перед собой, готовясь обороняться. — Нападайте, если вам не дорога жизнь! — проревел он, описывая быстрое движение остриём шпаги, и крайний из четверых, подскочивший было к нему, поспешно отступил. Леону всё стало ясно без лишних слов. Очевидно, разбойники собирались ограбить одинокого путника, но не ожидали, что он окажет столь яростное сопротивление. На земле валялся пистолет — видимо, кто-то из нападавших успел выстрелить, но промахнулся, а путник сумел выбить у него оружие. Леон удивился, как это разбойникам вообще хватило храбрости напасть на этого мужчину, пусть даже и вчетвером. Он был высок ростом, широк в плечах и производил впечатление силача. Тем не менее ему требовалась помощь, и Леон поспешил к нему. Он вылетел из кустов, на ходу выхватывая шпагу, и без лишних предисловий поразил в бок одного из нападавших. Конечно, нападать сбоку было не очень-то честно, но вряд ли эти головорезы имели хоть какое-то представление о честности, а одним из первых уроков, которые Леон усвоил в рядах гвардейцев, было: «Никогда не сражайся честно с бесчестным противником, ибо в девяти случаях из десяти ты проиграешь». Раненый разбойник с воплем рухнул наземь, остальные дружно обернулись, а силач не очень-то и удивился. Разразившись гулким смехом, он воскликнул: — Похоже, Господь сегодня на моей стороне! Он послал мне подмогу! Впрочем, разбойники тоже не растерялись. Двое из них бросились к силачу, третий накинулся на Леона. Последовавшая за этим схватка была короткой и яростной. Все нападавшие были вооружены шпагами и неплохо ими владели, но им было далеко до капитана королевской гвардии, пусть и бывшего, поэтому уже через недолгое время противник Леона осел на землю, держась за проколотое бедро и кривясь от боли. Леон отступил и поспешно огляделся, отряхивая свой плащ: разбойник не сумел достать его самого, но плащ в нескольких местах рассёк. Силачу помощь не требовалась: пусть шпагой он владел хуже Леона, но весьма ловко отбивал удары свободной рукой. Один из нападавших, изловчившись, сумел-таки вонзить в правую руку противника шпагу, но та вместо того, чтобы проткнуть плоть, отскочила с металлическим звоном. Разбойник растерялся, и силачу хватило этого мгновения, чтобы от души приложить его кулаком по голове. Тот упал и больше не шевелился, силач же победно вскинул руку, и Леон заметил, что через разрез в чёрной перчатке, сделанный шпагой, поблёскивает металл. На оставшегося разбойника это произвело странное впечатление — он пошатнулся, отступил на шаг, по-прежнему держа перед собой шпагу, и воскликнул голосом, в котором Леону послышался не только страх, но и восхищение: — Бертран Железная Рука! — Да, это я собственной персоной и будь я проклят, если не выгоню всю вашу шайку отсюда к чёртовой матери! — взревел силач. Разбойник повернулся и припустил прочь с такой силой, словно за ним гнались гончие ада, хотя на самом деле его никто не преследовал. Леон быстро оглянулся — оба раненые им разбойника, шатаясь и цепляясь то друг за друга, то за стволы деревьев, спешили вглубь леса. Догонять их никто не собирался — в лесу можно было наткнуться на гораздо большее число разбойников, поэтому Леон, переводя дыхание, повернулся к человеку, которому он помог, и наконец-то смог внимательно его рассмотреть. Это был крупный мужчина с рыжевато-русыми волосами, такого же цвета усами и короткой бородой, его серые глаза смотрели добродушно из-под густых бровей, улыбка была широкая и дружелюбная. Он стащил перчатку с правой руки, и Леон увидел, что от кисти до кончиков пальцев она представляет собой протез — искусно сделанный, блестящий, серовато-белый, в нескольких местах перехваченный кожаными ремешками. Сейчас пальцы искусственной руки были сжаты в кулак, но её обладатель щёлкнул какими-то рычажками, и они выпрямились. — Что ж, сударь, полагаю, мне следует от всей души поблагодарить вас за столь своевременное появление! — громогласно заявил он, протягивая руку для рукопожатия. Леон сжал её и невольно вздрогнул, ощутив холод металла, не в силах отделаться от мысли, что железные пальцы вот-вот сожмутся и раздробят ему кисть. — Каждый порядочный человек поступил бы так же на моём месте, — ответил он. — Леон Лебренн, к вашим услугам. — Бертран де Мармонтель, в этих краях более известный как Бертран Железная Рука. — Бертран де Мармонтель? Вы — хозяин этих земель? — Леону внезапно ясно вспомнился вчерашний разговор и рассказ Авроры о разбойниках, хозяйничающих во владениях её соседа, и об их предводителе, якобы благородном Чёрном Жоффруа, не трогающем женщин. — Так точно, это я и есть. Вы, небось, уже наслышаны обо мне? — Аврора Лейтон упоминала вас. Я гостил у неё совсем недавно. Но о вашей руке она не говорила. — Ах, Аврора! Очаровательная женщина, только больно уж грустная — и всегда такой была, даже до смерти мужа. Мы с ней соседи. А что до руки, то у меня её отняли испанцы. Впрочем, я не жалуюсь! Железная рука в чём-то будет поудобнее настоящей. Грозное оружие — видели, как драпанули эти негодяи, едва увидев её? Хотели бы себе такую, а? — Нет уж, — усмехнулся Леон, невольно заражаясь весёлостью Бертрана. Тот был удивительно спокоен для человека, которому совсем недавно грозила гибель от рук разбойников. — Вы что же, здесь совсем один? И где ваша лошадь? — Я пришёл сюда пешком, — Бертран махнул левой рукой. — Надеялся, что пешим и в одиночку мне будет легче отыскать логово разбойников. Признаюсь, сглупил: не ожидал, что они нападут вчетвером. С одним-двумя я бы справился, а тут... Туго мне пришлось бы, если бы не вы! Ну а вас-то сюда как занесло, сударь? — Просто путешествовал, — пожал плечами Леон и уже в который раз огляделся. — Послушайте, не лучше ли нам продолжить разговор в другом месте, пока эти молодцы не привели с собой подкрепление? А этого, — он кивнул на разбойника, который всё ещё лежал неподвижно, — следует забрать с собой и допросить. Может, он скажет, где у них логово. Бертран склонился над распростёртым телом, потряс его, к чему-то прислушался и через пару минут выпрямился с расстроенным видом. — Он уже никому и ничего не скажет — во всяком случае, на этом свете, — произнёс он и размашисто перекрестился левой рукой. — Эх, не рассчитал я удара! Упокой, Господи, его душу, хотя скверная она была у этого человека! Так и вышло, что в лес Леон Лебренн и Бертран де Мармонтель прибыли поодиночке, а покинули его вдвоём, если, конечно, не считать вороную кобылу, которую Леон вёл в поводу. Как-то само собой получилось, что Железная Рука пригласил своего спасителя в гости, и Леон не посчитал нужным отказаться. Шагая по лесу и слушая негромкий басок своего спутника, он невольно задумался: кого ему напоминает этот гигант с недюжинной силой, раскатистым смехом, широкой улыбкой и рыжеватыми волосами? Кого-то очень знакомого, близкого и родного, кого-то, кого он мечтал встретить всю жизнь, но так и не встретил... Но память Леона крепко спала, надёжно усыпленная изумрудно-зелёным зельем, пахнущим полынью, и имя Портоса не пришло ему в голову ни в тот день в лесу, ни позднее.