blood runs thicker than water

      — Судьба не дает нам право выбора, мой мальчик.

Это лишь сладкий обман, который будет преследовать тебя до конца жизни.

***

      Мрачный, сырой и грязный Лондон, сердце завораживающей Англии, в которой деньги передавались из одних честолюбивых, алчных рук в другие. И не важно, кому принадлежали эти ладони, — магглу или волшебнику, скрывающемуся в переулках темного города и обменивающему поддельные галлеоны на мешочек серебра. К сожалению, как бы сильно магический мир ни пытался возвысить себя в сравнении с лишенными сил людьми, человек, даже наделенный дарами свыше, по-прежнему остается человеком, верным своим низменным потребностям. Магглы и волшебники испокон веков были равны в своей злобе и ярости, в своих желаниях, зависимостях и привычках, которые тенью следуют за ними, связывая путами и лишая здравого смысла.       Цель, попавшая под чары Леви этим вечером, ничем не отличалась от многих убитых им ранее: сильная палочка, оставшаяся верной своему хозяину даже после его смерти; золотые кольца на пальцах, обладающие сильными защитными чарами, с драгоценными камнями на них, сверкающими под лунным светом; дорогая мантия волшебника, сшитая на заказ. Этот пожилой мужчина с седыми волосами и глубокими морщинами на лице с первого взгляда казался безобидным. Его костлявые руки и худощавое телосложение могли вызвать разве что жалость к доживающему свои последние дни старику. Однако дело, предоставленное Леви пару недель назад, легко могло развеять любые подозрения о беспомощности этого человека.       Он привык тщательно изучать своих жертв, прежде чем наносить им удар, потому что чаще всего его целью становились влиятельные волшебники, находящиеся под сильной магической защитой, будь то заколдованная одежда, древние амулеты или большой опыт в сражениях. Поэтому каждая деталь из жизни, каждый галлеон, отправленный в храм или пыточную, имел значение.       Леви знал, что то, что он делает, неправильно по многим причинам. Его целью не всегда становились «плохие» люди: это могли быть действительно добрые волшебники, несущие в мир процветание и не заслуживающие быстрой смерти от рук наглого молодого мага, но одна черта, которая оставалась неизменной для каждого убитого им человека, — это магия света.       Магия света, отбрасывающая на неугодных тень своего проклятия.       «Светлые» маги — это волшебники, которые выступают за добро, справедливость и правду, как гласит священное предписание создателей даров магического мира.       Это волшебники, которые кажутся образцами порядочности и миролюбивости до тех пор, пока не проследить за тем, на что же на самом деле нацелены их действия.       Несколько сотен лет тому назад, когда темное искусство только начало практиковаться втайне, магия света главенствовала во всем магическом мире, а единственные запретные заклятия хранились в строжайшем секрете в самой древней библиотеке магии — Decima, находящейся в сердце волшебного Лондона под строгой охраной.       Никто бы так и не переступил через границы света, если бы не решительная и злобная Цивилла Клауд, первая тёмная ведьма, открывшая тайные свитки и обнаружившая силу в глубокой и бездонной тьме. Она создала новые заклятия — «запретные» чары, воскрешающие амулеты, усовершенствованный маховик времени, способный обращать в прошлое больше, чем на несколько часов, — и, отвергнув любые предрассудки, образовала свой собственный круг. Круг тьмы, до сих пор существующий с поклонением ритуалам смерти и боли, стал новой нишей, отдельной от привычных рамок, заключающих магию в тяжелые цепи.       Однако волшебники света посчитали действия Цивиллы, раскрывшей секретные свитки и давшей возможность управлять смертью, нарушением привычного порядка — кощунством, оскверняющим светлое наследие первых магов, привнесших в мир дары волшебства для творения добра.       И когда первая магическая война, кровопролитная и многолетняя, настигла всех обитателей волшебного мира, тьма и свет столкнулись в ожесточенной борьбе, оставившей сотни людей с сокрушительными потерями, которые не могли восполнить никакие чары. После долгих сражений свет всё же одержал верх — Цивилла Клауд погибла в 1645 году вместе со своими приближенными тёмными волшебниками, на острове мертвых, и спустя пару месяцев министерство магии приговорило оставшихся из её последователей к пожизненному заключению в Азкабане, объявив тёмную магию запрещенным искусством.       Но ни один запрет не мог сдержать любопытства волшебников, среди которых росло число желающих испробовать силу тьмы и ощутить всю порочность её мощи. И чтобы предотвратить распространение «зла» и «порочной нечисти» светлые маги отошли от показных деяний добродетели, поставив перед собой иную цель.       Истребление тёмных магов.       Ни для кого не секрет, что многие волшебники выбирают светлую сторону лишь потому, что тёмная магия кажется им отвратительной, а каждый маг, выбравший тьму, — грешником, пристрастившимся к разрушительной силе, несущей хаос и смерть.       И Герольд Форман, лежащий у ног Леви с остановленным сердцем и широко раскрытыми глазами, не стал исключением. В высших кругах волшебного мира он был известен своими жестокими и беспощадными пытками, которые остались безнаказанными и держались в строгой тайне.       Герольд испытывал запрещенные заклятия на бывших тёмных магах, которые попали под стражу и по решению суда были отосланы на пожизненое тюремное заключение в Азкабан.       Для Леви это не стало открытием — огромное количество светлых магов, воспитанных с ненавистью к тьме и разрушениям, которые она привносит, пристрастилось к издевкам над тёмными волшебниками. Пострадавшие заключенные не могли протестовать: их считали угрозой магического мира, приверженцами самого дьявола.       Они остались без защиты и голоса, без лидера, который мог бы осмелиться бросить вызов силам света.       Так продолжалось до недавнего времени. До появления Тёмного Лорда и его «Пожирателей Смерти» одиннадцать лет назад, в 1969 году, когда ночное небо магического Лондона окрасилось в чёрный цвет, а ярко-зеленое сияние явило волшебникам света предупреждение в виде черепа с большой, кровожадной змеей, выползающей из его рта. Министерство магии в то же мгновение послало нескольких волшебников для разведки, но никто из отправившихся служащих так и не вернулся.       Единственным, что осталось от бесследно исчезнувших магов света, были разрезанные клочки мантий, которые тайно доставили среди остальных посылок вместе с подписью — «тьма восстанет».       И сейчас, после десяти лет попыток поимки последователей темного искусства — Пожирателей Смерти, — волшебный мир, казалось, был на грани второй магической войны, которая обещала стать разрушительной. Многие волшебники предпочитали бежать в другие страны, прятаться в мире магглов и держать свои семьи в безопасности, но даже это не могло спасти людей, перешедших дорогу Тёмному Лорду и его последователям.       Одного предупреждения Пожирателей Смерти два месяца назад было достаточно, чтобы всем стало ясно, что война близка как никогда: труп одного из сильнейших авроров нашли в кабинете министра магии. Эта новость просочилась в СМИ волшебного мира и все маги, ранее считавшие, что могут с уверенностью полагаться на победу света, впали в ужас.       Как только сдерживать панику среди волшебников и скрывать от них правду о силе Тёмного Лорда стало невозможно, министр магии выступил с официальным заявлением, что все жители мира чародейства должны быть предельно осторожны, ведь мощь Пожирателей Смерти растет и сдерживать их становиться всё труднее. С того самого дня в учебных заведениях главенствующим приоритетом стало обеспечение безопасности студентов — некоторые родители забирали детей из школ, некоторые — оставляли их на попечение преподавателей.       Дурмстранг и Махотокоро открыто готовили своих выпускников к сражением, вызвавшись участвовать в будущих военных действиях. Шармбатон же, в противовес этому, заявил, что прекращает работу на время ужесточения конфликтов во Франции, решив не рисковать жизнями своих учеников.       В тот же момент профессоры Хогвартса усилили контроль над студентами и установили новый комендантский час, прекрасно зная об опасностях, которые могут представлять собой темные маги, уже совершавшие несколько нападений на волшебников из других школ. На самом деле ни одному ученику не разрешалось покидать Хогвартс без уважительной причины и разрешения директора, но Леви, будучи старостой своего факультета и одним из членов студенческого совета, имел некоторые преимущества.       Поджав губы и попытавшись избавиться от мыслей о войне, Леви спрятал свою палочку в карман пальто и проверил время на часах. До комендантского часа в Хогвартсе оставалось ещё двадцать минут. Завтра днем, после разговора с господином, ему нужно будет встретиться с заказчиком, чтобы забрать назначенную сумму — 100 галлеонов. Учитывая, какой легкой была смерть Герольда, Леви даже задумался, не взять ли ему чуть меньше договоренных денег, но расследование действительно заняло у него немало времени, так что эта мысль быстро ушла на второй план.       Он переместился в Хогвартс после того, как ещё раз проверил, не осталось ли в номере отеля следов его присутствия: за пару лет убийств разного рода волшебников света Леви научился тщательно исследовать помещения на любые возможные улики, которые позже могут стать для него лишней проблемой.       Но в этот раз всё было чисто, поэтому он вернулся в гостиную слизерина за несколько минут до нарушения комендантского часа.       «Завтра наступит мой последний день в Хогвартсе», — подумал Леви, достав свою сумку с вещами из-под кровати и начав переодеваться. Его соседи по комнате как всегда громко храпели, и если в первый учебный год в общежитии это его раздражало, то после шести лет совместной жизни с ними он уже привык к своим шумным однокурсникам. Странно думать о том, что совсем скоро они исчезнут из его жизни навсегда, оставшись лишь в мимолетных воспоминаниях о студенческой жизни.       Иногда Леви кажется, что жизнь и знакомство с ними было действительно чем-то ценным для него: игра в команде для квиддича, когда Фарлан жаловался на требовательного командира и постоянно поддразнивал Изабель, безуспешно пытавшуюся совладать с метлой; громкие и подробные рассказы Ханджи о «могучих и сильных кентаврах, которых обязан увидеть каждый, Леви, каждый»; спокойные разговоры за чаем с Эрвином, магические дуэли с ним для практики, встречи на закате в башне гриффиндора, в которую Леви мог войти лишь потому, что ему разрешал Эрвин, прилежный ученик и староста факультета.       Все эти люди стали странно дороги его сердцу, которому были чужды теплота и нежность.       Он должен будет покинуть их. Их всех. Нарушить слово, данное Эрвину когда-то. Леви не будет сражаться бок о бок с ним. Больше нет.       Он выключил свой маленький ночник и лег в кровать с мягкими простынями, тяжело вздохнув.       Обычно в первую ночь после очередного убийства Леви плохо спал: мертвые глаза его жертвы, теряющие свой блеск, и предсмертные хрипы, оставшиеся в памяти, преследовали его во снах, мучая до тех пор, пока не сочли его терзания относительно приемлемыми.       Сегодня же Леви преследует не только дух Герольда, покинувший свое тело перед его глазами, но и сражения, через которые ему предстоит пройти совсем скоро. «Слишком скоро», — шепчет голос в его голове.       Раньше Леви думал, что неприятное, липкое чувство в его груди, которое появлялось каждый раз, когда он видел кровь на своих ладонях и произносил заклинание, способное отнять чью-то жизнь, исчезнет со временем. Однако сейчас, пройдя через сражения со многими волшебниками и храня воспоминания о каждой своей цели, потерявшей возможность на будущее по его вине, он понимает, что, должно быть, такова его цена за убийство человека.       Такова настоящая цена за чужую жизнь.       Не мешочек с галлеонами, способный оплатить ему учебу или проживание, а спокойствие души, которое он утратил, когда впервые использовал запретное заклятие.       И убийств, совершенных им, будет становиться всё больше и больше. Магический мир всё ближе к краю, всё ближе к пропасти. За последний месяц от его рук пало около двадцати светлых волшебников. Ситуация накаляется.       Он натянул на себя чистую простыню, чтобы успокоиться, и вдохнул свежий запах: наверное, её постирал Эрвин, всегда следящий, чтобы его постель была чистой и опрятной, когда сам Леви не успевал прибраться. Маленькая улыбка невольно тронула его губы, прежде чем исчезнуть спустя краткое мгновение. Мысли о чем-то другом — не об убийстве и крови — действительно помогали ему почувствовать легкую сонливость от усталости, пусть и ненадолго. Это последняя ночь. Последний краткий миг свободы, последняя иллюзия мира возможностей и мечтаний, которые никогда не смогли бы стать явью. Леви уже определил исход своей жизни — на самом деле для него всё всегда было предрешено.       Картины крови, криков и обещаний из прошлого медленно отравляли его.       — Уже поздно отступать, мальчик. Ты знал, на что идешь. Всегда знал. Ты не должен боятся. Помни, для чего ты был рожден.       Голос господина, который долгое время вел его за собой, сейчас казался последним, что Леви хотелось слышать.       Пытаясь отвлечься от сурого образа господина, он вспомнил слова Ханджи, прозвучавшие вчера вечером:       — Близится война, Леви. Мы оба это знаем. Все это знают. Поэтому остается два варианта — либо готовиться и сражаться до последнего, либо ничего не делать и умереть.       Война. Война между добром и светом. Война, которая принесет столько жертв, сколько, должно быть, не было со времен Цивиллы Клауд. Это тоже знают все.       «Уже не важно, сколько людей погибнет. Я должен сделать то, что обещал», — подумал Леви, покачав головой, как вдруг тихий голос, подозрительно похожий на Эрвина, потревожил его душу одним кратким «а должен ли?».

***

      «Sanguis debitum» — долг крови.       Надпись, которая появлялась на руках людей, рожденных благодаря тёмной силе, вернувшей души к жизни после того, как нити их судеб оборвались. Сколько Леви себя помнил, она всегда была с ним. Невидимая нить, которая связывала его с миром мертвых и оставалась неизменным напоминанием о том, кем он был на самом деле.       Первые пять лет своей жизни Леви рос в маггловском приюте, среди людей, не знавших о магии и волшебстве. Они не видели зачарованной надписи на его руке и сколько бы Леви ни спрашивал воспитателей и сотрудников приюта, что означает эти слова, вырезанные красной кровью, ему продолжали отвечать недоуменным взглядами и громкой руганью за глупые шутки.       В конце концов к своим пяти годам Леви перестал пытаться понять, почему на его правой руке были оставлены красные буквы, скрытые от чужих глаз. Раз даже взрослые не могли их увидеть, значит, они, должно быть, особенные и предназначены лишь для него одного.       Эта вера оставалось с Леви до знакомства с ним.       С человеком, который дал ему жизнь и позволил обучиться магии.       И сейчас, стоя у ворот Хогвартса ранним осенним утром, когда солнце ещё только встало, а студенты и преподаватели лежали в своих покоях, Леви заглушал любые тайные мольбы, сокрытые в его душе и тянущиеся к людям, которые успели стать для него друзьями за долгие шесть лет учебы. Однако пронзительная боль в руке позволила ему отвлечься от любых оставшихся сожалений: кровавые буквы с силой засветились алым цветом, предупреждая Леви о недовольстве господина. Ему следовало поторопиться.       Он взмахнул волшебной палочкой и, готовясь почувствовать резкую тошноту, переместился в поместье Лестрейнджей на острове Скай. Это был большой четырехэтажный дом, окрашенный в тёмно-синие и изумрудно-зеленые цвета, с большими окнами и красивыми балконами, выполненными в классическом, аристократическом стиле. Рядом с клумбами, полными чёрных георгин, были построены фонтаны в форме сирен, купающихся в воде.       Семья Лестрейнджей всегда держалась с гордо поднятой головой — они были древним, чистокровным родом, известным своими практиками темных искусств и прочными связями в высшем магическом обществе. Каждый Лестрейндж отличался строптивым нравом, острым умом и холодным, презрительным взглядом голубых глаз, которые передавались всем главным наследникам без исключения.       Издревле на их поместье лежала сильная руническая защита, способная распознать и уничтожить любой источник инородного чародейства. Потому для многих волшебников стало бы удивительным то, с каким умиротворением стены дома приветствовали переместившегося Леви. Должно быть, за годы они привыкли видеть его здесь: в конце концов раньше он был частым гостем поместья Лестрейнджей.       Домашних эльфов семьи, которые часто отличались высокомерием и ворчливостью своих хозяев, на первом этаже не было — скорее всего, они занимались уборкой покоев, потому что даже Уинри, раньше предлагавшей ему печенья у входа, поблизости не оказалось.       И, подумав об этом, только сейчас Леви заметил, что в доме было подозрительно тихо. Даже портреты почитаемых членов семьи у лестницы наверх, из года в год приветствовавшие его со статностью и надменностью, предпочли остаться в стороне в этот раз. Однако если господин решил посетить поместье Лестрейнджей и провести там встречу, то, возможно, сейчас в гостиной велась беседа, которой боялись помешать.       Леви, ожидавший, что это будет личная встреча, слегка нахмурился, но решительно поднялся наверх, чувствуя, как алая метка на его руке продолжает болезненно гореть. Оказавшись на втором этаже, он постучал в позолоченные двери гостиной и, услышав краткое «войдите», сделал шаг вперед. За годы это место ничуть не изменилось: дорогие картины на стенах, шторы рубинового цвета, мраморные бюсты, диваны и кресла, окруженные несколькими маленькими кофейными столиками из прочного волшебного хрусталя.       Мистер и Миссис Лестрейндж сидели рядом со своим старшим сыном, что-то тихо обсуждая между собой, пока остальные гости хранили молчание и не отрывали взгляда от фигуры, сидящей на самом высоком кресле во главе выставленных в ряд диванов. Леви заметил среди собравшихся главу семьи Кирштейн — отца учившегося с ним Жана, наследницу рода Леонхарт — мисс Энни Леонхарт, Райнера Брауна, Зика Йегера и нескольких бывших членов министерства магии.       — Леви, мой мальчик. Я рад тебя видеть, — прозвучал хриплый голос господина, смотревшего на него своими мертвыми, бледными глазами. Кожа Тёмного Лорда была как всегда неестественно светлой, граничащей с белым цветом; на его тощих руках выступали светло-голубые вены, которые несли в себе темную кровь; тонкие, иссохшие губы, похожие на связанные между собой нити, были изогнуты в кривой усмешке, а его чёрная мантия, закрывающая тело, доходила до пола.       Господин мог сойти за простого волшебника только за счет своей палочки, которая благодаря защитной магии казалась обычной: всё остальное в нем выдавало человека, десятилетиями практиковавшего тёмные искусства.       Внезапно Леви стало трудно дышать. Огромная змея — Нагайна, — до этого прятавшаяся у него за спиной, с удивительной скоростью обвилась вокруг шеи Леви, закрыв путь к кислороду и заставив стук его сердца подступить к горлу. Она была питомцем Лорда, частью его темной души, верной спутницей, которая сжимала тела своих жертв и, раскрыв широкую пасть с острыми, ядовитыми клыками, отправляла их в забытье. Он слышал, как она шипит ему в ухо нечто неразборчивое, понятное лишь одному человеку в этой комнате. Леви сдерживал инстинктивное желание поднять свою волшебную палочку и направить её на змею, повторяя себе, что должен оставаться спокоен.       Наконец, спустя, казалось бы, вечность, господин поднял руку, приказав змее остановиться, и Нагайна освободила его из своих пут, тихо шикнув и направившись обратно к своему хозяину.       Леви стоял неподвижно, ни один мускул на его лице не дрогнул, когда любимица господина поприветствовала его в своей излюбленной манере, до боли знакомой каждому, кто лично встречался с ней. Леви знал, что если бы малейший намек на страх проскользнул в его взгляде, змея бы, не колеблясь, впилась своими клыками в его шею и задушила насмерть, как она делала это с остальными неугодными ей, «слабыми», по словам господина.       — Проходи, не стой в дверях. Мы ждали только тебя.       Когда Леви занял свое место на диване рядом с Энни Леонхарт, поприветствовавшей его кратким кивком, господин продолжил говорить с едва скрываемой злобой в голосе:       — Давайте же официально начнем собрание. Нашу следующую цель, друзья мои, зовут Эрвин Смит. Грязный мальчишка, заставивший меня восстанавливать свои силы последние пару месяцев. Приведите его ко мне. Я желаю сам покончить с этим жалким недоразумением. Когда он умрет, мы сможем начать наступление на Хогвартс и министерство, чтобы наконец покончить с магами, посмевшими заключить нашу магию в оковы.       За этими словами последовало несколько осторожных вопросов со стороны мистера Кирштейна, сидящего ближе всего к господину, и — что неудивительно — Райнера Брауна. Судя по всему, они интересовались планом по захвату министерства и проникновению в Хогвартс, который совсем недавно усилил свою защиту и привлек в стражники дементоров, способных внушить ужас в сердца волшебников. Но Леви не волновали подробные детали в отношении нападения, его задачей всегда были убийства в стороне.       Именно поэтому слова, сказанные Лордом ранее, были единственным, что имело для него значение в этой встрече.       Приведите его ко мне.       Несмотря на то, что господин обращался к каждому из присутствующих магов, Леви знал, что эти слова были адресованы лишь ему одному.       Он знал, что следующим должен будет стать Эрвин.       Личный убийца Лорда, лишивший жизни около ста пятидесяти светлых волшебников за последние два года. Его тень, его прислужник и один из тайных членов Пожирателей Смерти. Очередная жертва скоро должна пасть от его рук. По крайней мере, в этот раз расследования ни к чему. Он и так знает Эрвина Смита лучше, чем кто-либо другой.       Действительно жаль, что он не успел попрощаться. Попрощаться, будучи Леви Аккерманом, давним ворчливым другом Эрвина и старостой самого враждебного факультета Хогвартса, а не Леви Реддлом, смертоносной тенью своего отца.       Леви поднял бокал вина, стоявший перед ним на кофейном столике, вместе со всеми, когда услышал, как Лорд громко рассмеялся своим хриплым голосом и объявил о тосте за их «будущую победу».