The Godfathers

Braelyn Rockins (OST Mufasa) — I Always Wanted a Brother

Everyone sing for my brother! I'd do anything for my brother! Soon, I'll be king with my brother By my side!

— 'Саму, слушай меня внимательно, пожалуйста. Я не хочу повторять по три раза одно и то же, как попугай. Дадзай проморгался и молча, не изменив взгляда, посмотрел на отца. Мори стоял рядом, упёршись руками в белых перчатках в стол, а на столе перед парнем лежала кипа… нет, не так: целая КИПА бумаг. Маленький ноутбук полностью скрывался за этими бумагами, видно было только стационарный компьютер, выглядывающий краем экрана из-за белой стопки, и правую сторону отцовского кабинета. — Ладно. Я понимаю, поначалу это тяжело, — Мори, вздохнув, выпрямился и, сняв перчатки, потёр глаза большим и указательным пальцами, нахмурившись, — но ты уже достаточно взрослый, чтобы прийти к пониманию, чем тебе придётся заниматься. — Пап, но это же полный… — парень сделал многозначительную паузу, словно подбирал слова, — … полная катастрофа. Осаму моргнул и посмотрел на отца. Отец смотрел на старшего сына не мигая, немного наклонив голову и прищурив глаза, из-за чего в их уголках собрались морщины. Парень, понимая, что чуть не попал на подзатыльник, широко улыбнулся во все тридцать два, и Мори в ответ только покачал головой. Несмотря на беззаботный вид сына, Огай всё равно видел, как тот, мягко говоря, пребывает в недоумении. Словом, Огай Мори наблюдал редкое явление сейчас — Осаму Дадзай был… в обычной растерянности! — Именно поэтому мы начинаем сейчас, а не тогда, когда ты будешь в полных правах вступить на мой пост. Если ты возьмёшься за это только по исполнении тебе двадцати одного, — Мори сделал такую же паузу, — то, вероятнее всего, в первый месяц от тебя сбежит половина отдела, а другая половина сядет на шею. Сформировать такие же ряды, какие долгие годы формировал я, займёт у тебя значительное время, — он загнул палец, — а пока ты ослаблен, наша организация потеряет во влиянии, — загнул и второй, — а потеряешь во влиянии — даже такие сильные одарённые, как Тюя, юный оборотень и твой младший брат, не помогут… — Мори загнул и третий палец, но, видя, что Дадзай снова смотрит на бумаги перед собой, вздохнул и решил сбавить позиции. — Давай-ка вливаться в моё дело сейчас. На словах — легко, а на деле — сейчас и попробуешь. В общем, смотри… Осаму моргнул и снова посмотрел на стопку перед своим лицом. Отцовское кресло с висящим на нём чёрным пальто и красным длинным шарфом на углу, с детства кажущееся просто огромным, теперь было обычным: длинные ноги упирались в пол, спинка не была чрезвычайно высокой, да и в целом можно было сидеть совершенно спокойно. Осаму был одет даже примерно так же, как отец! В белую рубашку и чёрные брюки; правда, брюки Мори были отглажены с иголочки, а парень надел то, что бросил вчера на спинку стула за рабочим столом, а те упали под весом ремня и пролежали комком всю ночь. Единственное, что не совпадало совсем, это поза: отец всегда сидел так, словно это кресло было троном для настоящего короля: нога на ногу и с рукой, подпирающей кулаком щёку, или с руками по подлокотникам, готовый огласить приговор на казнь тех, кого поймали его подчинённые; Дадзай же нервно дёргал одной ногой, стуча пяткой красного кроссовка по полу, и держал руки между ног, упёршись ладонями в край сиденья. Иногда мелькала мысль, что для этого кресла он ещё слишком… маленький. Он совсем не как его отец. Но отец считал иначе. Дадзай вышел из своих мыслей и проморгался, когда почувствовал, что отец постукивает пальцем по его макушке. — 'Саму, у меня есть ощущение, что последние минут пять ты точно не слушал меня. — На это Дадзай поджал губы и посмотрел в сторону, признавая поражение. — Тогда повторю. Тебе необходимо прочитать всё, что написано в этих бумагах примерно во втором либо в третьем абзаце, то есть в самом большом, и, если там нет ничего подозрительного, расписаться. Ручка — вот, — Мори протянул руку и указал на ручку, стоящую в подставке возле экрана компьютера. — Если же там что-то, что тебе не нравится, то не расписываться и отложить бумагу влево, вот сюда, — рука Мори указала на органайзер для документов в углу стола. — Ты увидел? — Увидел, — Осаму переместил взгляд чётко по отцовскому указанию. — Пожалуйста, отнесись со всей ответственностью. Через несколько лет ты будешь разбираться с этим целыми днями, — Мори выдохнул и скрестил руки на груди. — Сейчас десять утра. Я вернусь к шести. Проголодаетесь — еда в контейнерах в холодильнике. Обязательно разогреть, холодным не есть. Поесть минимум дважды за это время, ваши судачки должны быть пустыми. В автомате на первом этаже постарайтесь ничего не брать, там нет ничего, что было бы не катастрофичным для ваших желудков. Ты меня услышал, 'Саму? — Услышал, — Осаму машинально взглянул на маленький холодильник в углу кабинета, расположенный прямо под кулером с чистой водой. — А ты, Рю? Мори повернул голову к стене, и Дадзай проследил за его взглядом. Там, на диване у стены, обитом красным бархатом и с вычурными подлокотниками-львами, полулежал, сняв обувь и согнув ноги в острых коленках, младший брат, держа на животе книгу и читая. Вернее, делая вид, что читает, Осаму готов поклясться в этом, потому что за книгой стопроцентно лежал телефон на беззвучном режиме, а в правом ухе, которого не видел отец, был беспроводной наушник. Рюноскэ часто так делал, а чёрный матовый чехол позволял малейшим движением книги уронить смартфон чехлом вверх на свою чёрную футболку, и проходящий мимо отец не замечал ничего подозрительного. Не отвлекаясь от «чтения», Рюноскэ, не поднимая глаз и демонстративно переворачивая страницу книги, кивнул и хрипло ответил: — Я услышал. — Хорошо. Будьте умницами. Я в вас верю, — Мори вздохнул и выпрямился, упёршись руками в поясницу и хрустнув спиной. — Если что, можешь попросить помощи у Рюноскэ, но я искренне советую тебе справляться самому. Младший брат не всегда будет на расстоянии протянутой руки. — Я тебя понял, — Дадзай вздохнул в ответ и как-то поник, втянув голову в плечи. — Хорошо. У Осаму в груди медленно всё обрушалось. Пачка бумаги, достающая высотой ему до макушки, не внушала не то что доверия — уверенности, что он сможет вычитать это за неделю. Он школьную литературу-то в последнее время перестал читать, ограничиваясь лишь краткими содержаниями и биографиями авторов, чтобы в начале урока что-нибудь ответить на вопросы Коё-сан с энтузиазмом отличника и зубрилы, а потом сидеть весь урок с умным видом и изображать, что он всё прочитал и сейчас читает, а для учителя он всегда палочка-выручалочка… А тут — всего восемь часов на прочтение всего этого кошмара! Дадзай кусал и рвал зубами свои губы, начиная нервничать сильно заранее. — Постарайся справляться сам, ещё раз прошу. Ни меня, ни Шибусавы, ни Рандо сегодня в здании не будет, только наша команда. Можешь, конечно, попробовать к кому-нибудь обратиться, но не гарантирую качественной помощи, потому что конкретно этим, — Мори указал пальцем на документы, — занимаюсь только я. Верлену тоже можешь не пытаться звонить и просить что-нибудь сделать, он тебе точно не помощник. Разве что моральный. Осаму шмыгнул носом, утирая его рукавом белой рубашки. Ему резко показалось несправедливым, что его одного отец разбудил спозаранку и сказал, как одеваться и во сколько быть на месте, а Рюноскэ оделся как хотел и мог вообще оставаться дома, но просто сам решил проехаться с братом до отцовского места работы. Он, в конце концов, мог уехать домой, когда хотел! А Дадзаю тут торчать минимум до шести вечера, и то как будто фактом вовсе не было то, что отец отпустит его отдыхать по истечении этого времени. Почему младшенький сидит сейчас в телефоне и смотрит всякие короткие видео, а он, старший, работает?! У них не такая большая разница в возрасте, всего-то меньше года! — Ладно… — не выдержав, Осаму с нарастающим сипением вцепился пальцами в свои волосы и откинулся на спинку кресла. — Но я… Я же не смогу! Я домашнее задание-то делаю через пень-колоду по нескольку дней, а тут — такую кучу вычитать за несколько часов! Папа, скажи честно: за что ты меня так ненавидишь? — Дадзай покачал головой, не отрывая рук от волос и закрывая ими лицо. — А ты что, не делаешь домашнего задания? Дадзай резко осёкся и, широко раскрыв глаза, посмотрел на отца. Отец, стоя у кресла и нависая тенью над старшим сыном, скрестил руки на груди и вопросительно вскинул чёрную бровь. Минуту молчания прервал Рюноскэ, прижавший кулак ко рту и прыснувший со смеха, а потом закашлявшийся, из-за чего Мори повернул на младшего сына голову. Это дало Дадзаю время подумать над ответом, прежде чем завести руку за голову и почесать затылок. — Нет-нет, я делаю, ты просто не так понял, — он нервно усмехнулся и, заметив, что отец к нему повернулся, выпрямился: — А ты, кхм, не опаздываешь туда, куда ты там опаздывал? — Я никогда и никуда не опаздываю, — Мори вздохнул и, загнув рукав рубашки, посмотрел на часы на запястье. — Ладно, действительно, мне пора. У тебя осталось десять… нет, девять часов и пятьдесят пять минут. — Всего-то… — Если случится форс-мажор — звони. В остальных других случаях — нет. Лучше вообще не бери телефон, ты на него очень сильно отвлекаешься. Не хочешь мне его на сохранение отдать? — Не-не, я не буду отвлекаться, — Осаму всеми силами оттягивал момент, поёрзав на кресле и убедившись, что телефон в кармане вне зоны досягаемости отца. — Форс-мажор? А что ты под ним понимаешь? Мори изменил позу, напоминая согнувшего плечи каменного атланта, и упёрся рукой в стол, посмотрев старшему сыну в глаза. — Или умер ты или твой брат, или вы кого-то убили — вот это я понимаю под форс-мажором. Я понятно объяснил? — А я тут при чём? — подал вдруг хриплый голос Рюноскэ, выглянул из-за книги на отца и с удивлением вскинув куцые брови. С глухим стуком на его грудь упал телефон. Огай, покачав головой, отнялся от стола, обошёл Дадзая справа и пошёл вдоль кабинета у правой стены. Шаги его раздавались тонким стуком каблуков туфель, чёрных и налакированных. Яркий дневной свет лился из панорамного окна за спиной, освещал весь кабинет в алых тонах, с барельефами и настенными вычурными лампами, отбрасывающими тени подсвечников-львов на стены по бокам, стоит им загореться ближе к сумеркам; шкафы с документами вырастали из стен, словно растения-паразиты вроде вьюнков или плюща, и документы из этих шкафов со стеклянными дверьми грозились вывалиться сразу же, если хоть немного приоткрыть дверцу; теперь на эти документы Дадзай смотрел совершенно иными глазами: не так, как будто это просто какая-то макулатура на краю зрения и жизни, а так, словно эта кипа бумаг с уходом отца превратится в монстра и сожрёт с головой. Незаметным жестом, на который Рюноскэ даже не смотрел, а Осаму скользнул взглядом, но не придал особого значения, Мори провёл рукой от лампы до лампы на определённом месте стены между шкафами, смерил это место взглядом и только тогда, подняв ладони и повернув их тыльной стороной к себе, чтобы поправить белые перчатки на руках, встал наконец у двери. — Кабинет должен быть в том же состоянии, в каком он сейчас. То есть, ни соринки, ни фантика. Веник и совок — в нижних дверцах вот этого шкафа. Портьеры на окнах не дёргать, задвигать плавно, если понадобится, — Мори поправил воротник рубашки и, взявшись за ручку двери, распахнул её, задержавшись в проёме, и окинул сыновей таким взглядом, будто оставлял их наедине не с документами, а со стаей львов. — Ключи от уборной в ящике стола. До вечера, мальчики. Осаму глянул в ящик, про который упомянул отец, но ключей не обнаружил. Нахмурившись, он уже хотел было переспросить, но бросил взгляд на ещё один ящик слева (а открыл поначалу правый), поверх цветных папок в котором и лежали нужные ключики. — До вечера… — как-то уныло бросил Осаму, закрывая ящик и наблюдая, как дверь закрылась. Ненадолго воцарилась тишина, пока не завибрировал новым сообщением телефон Рюноскэ на его груди и сам Рюноскэ не шевельнулся, Расёмоном поднимая смартфон и опирая его на книгу. Дождавшись, что отец точно отошёл и не стоит за дверью, прислушиваясь к голосам, Осаму резко откинулся на спинку кресла, схватился за голову и издал сдавленный, удушенный хрип, который через несколько секунд сорвался на низкий и долгий страдальческий стон: — Рю, это же галимый пиздец! Как я со всем этим справлюсь?! Рюноскэ фыркнул и молча прижал ко лбу жест кистью буквы L, выпрямив указательный и большой пальцы, а три других прижав к ладони. Осаму на это обиженно хныкнул и наморщил нос, накрыв руками лицо. — Ты же хотел занять место отца, — негромко ответил Рюноскэ. — Вот, пожалуйста. Занял. Дадзай покрутился на кресле, стуча ногами по ножкам стула, и прижал ладони к глазам до появляющихся цветных пятен в темноте под веками, стараясь смириться с возложенной на него ответственностью. — Но я не хотел заниматься этим! — Осаму с отчаянием всплеснул руками и указал на кипу бумаг, оттолкнувшись ногами от отцовского стола и отъехав на кресле в сторону. — Я не смогу, я не вы-дер-жу! — парень вцепился руками в свои волосы и потянул в разные стороны, а потом вдруг широко раскрыл глаза и посмотрел на брата взглядом, который выражал только что пришедшую в голову гениальную мысль: — У тебя нет случаем зажигалки с собой? Я скажу, что случайно сжёг. — Господь. Хватит ныть, — Акутагава зевнул, отложил книгу, закинул ногу на ногу и стал водить пальцем по экрану телефона, теперь уже не скрываясь. — Работай. Солнце ещё высоко. — А может, ты мне немножко поможешь, а? — Я ничего не слышу, — младший вытянул из кармана второй наушник, вставляя его в ухо. Осаму захныкал, но пяти минут хватило, чтобы взять себя в руки и подъехать к столу. Что ж, нужно было хотя бы начать. Правильно говорят, что свыкнуться с мыслью о работе и приступить к ней — самое тяжёлое и может занимать наибольшее количество времени, а сама работа — от силы будет идти пятнадцать минут… Но не в этом случае. Осаму показалось, что прошла уже вечность, но слева от него продолжала стоять кипа бумаг, а справа лежало всего документа три по три листка, скреплённых степлером на уголке, в каждом. В каждом он поставил свою подпись, которой ему пришлось научиться и распрощаться с привычными инициалами с фамилией. На вопрос, почему Дадзай не может расписаться отцовской подписью, ведь научиться идеально её копировать — дело пяти минут для него, Мори только нахмурился и сказал, что велика честь будет для подростка копировать подпись не последнего в городе человека. Дадзай хотел пошутить про то, что подделка таких вещей наказуема и противозаконна, но вовремя сдержал язык за зубами. По крайней мере, с утра, когда он учился подписываться сам, он ещё был в силах шутить и улыбаться. Сейчас же, когда глаз замылился уже на четвёртом документе, а сам Дадзай лежал на столе и лениво пробегал глазами второй абзац, ему не хотелось ни шутить, ни улыбаться, ни разговаривать. Занятие казалось пыткой. Впрочем, сдерживать своё мнение насчёт происходящего Дадзай не собирался. — Мне скучно, — бросил он в воздух, подложив руку под щёку и подтянув ногу на кресло, стянув до этого кроссовок. — Поздравляю. Я не могу тебе с этим никак помочь, — отозвался Рюноскэ, лежащий на диване уже на боку и продолжавший листать телефон. — Я так и знал, что мы с тобой не родные. — Ну, да, тебя же подкинули. — Я старший, меня не могли подкинуть. Подкидывают всегда младших. — А мне кажется, что наоборот, — Рюноскэ зажмурился и потянулся руками вперёд. — Старшие всегда такие, какие получились. А младших заводят, когда старшие лицом не вышли. А кто из нас старше? — Ой, ну тебя, — Осаму тоже закрыл глаза и медленно выпрямился, потягиваясь руками вверх. — Ты, я гляжу, самый умный, прямо как отец. На моё место сесть не хочешь, нет? — …Ну, подкинули так подкинули, я не против. Кормят, поят, одевают, я не жалуюсь, — Акутагава усмехнулся и перевернулся на спину, упираясь руками в диван и наконец меняя лежачее положение на сидячее, протягивая ноги и закидывая одну на другую. — Ты прямой и старший наследник, ты и занимайся. — Да блин… — Осаму вздохнул, понимая, что перекинуть ответственность не получается, и ненадолго замолк, бросая вычитку документа на середине и подписываясь на последнем листке, откладывая его вправо. — А если наследников два, мы можем поделить обязанности? — Наследник у должности один. Я не претендую. — А если я тебе уступлю? — Вообще-то, наоборот, уступают старшим. Я не соглашусь. — А я настаиваю. Я старше, меня нужно слушаться. — Тогда я пойду, чтоб не слушать, — Рюноскэ спустил ноги на пол, приложив ладонь к шее и хрустнув ею, наклонив голову вбок. — Нет! — голос Дадзая звучал так отчаянно, что Акутагава мог бы со стороны подумать, что его тут убивают, но даже не подумал обернуться. — Не уходи! Куда ты? — Не знаю. Туда, — Рюноскэ постучал ногой по полу, — спущусь. Потом, может, домой. Стук по полу обозначал не просто этажи ниже. Постукивание по полу, где бы они ни находились в здании их отцов, обозначал спуск в голбец, а затем и подклет господина Шибусавы — в святилище и, по сути, иконостас всех одарённых в городе, в стране и половине мира. Во всяком случае, это у отцов, заведующих всем этим, было понимание всех этих масштабов, а у подростков и у будущих наследников, ещё даже не вступивших в полные права наследования, это было простым обозначением своих товарищей, чьи будущие «кабинеты» располагались внизу. Конкретно сейчас Рюноскэ намекал на юного оборотня Атсуши, пришедшего «учиться» у своего отца глубоко внизу, под зданием. Дадзай даже жалел, что у оборотней учёба происходит как-то легко и быстро, словно те общались телепатически и передавали свои умения генетически; не то что люди, которым нужно общаться и набивать шишки! — Ты меня бросаешь? — Ты мне вроде не очень нужен сейчас, — Рюноскэ прикрыл рот в зевке и отошёл к двери, обернувшись наконец через плечо. — А ты что, резко соскучился по мне? — Ты же не бросишь своего родного и единственного брата? — Дадзай снова распластался по столу, протянув руки и лёжа щекой между огромной кипой бумаг и своей хиленькой стопочкой. — Я уже тебе родной? — Акутагава усмехнулся и встал вполоборота, передав телефон ленте Расёмона из плеча и одной рукой пролистнув ленту новостей на экране. — Как быстро ты обнаружил потерянные родственные связи. — Не уходи! — Дадзай шутливо захныкал, закрыв глаза. — Я не хочу один тут сидеть. Я зачахну и корни пущу. И умру… — Господь, — Рюноскэ хрипло вздохнул и приложил руку к лицу, Расёмоном убрав телефон в карман брюк. — Такой ты нытик. Осаму улыбнулся, приоткрыв один глаз и наблюдая, как фигура брата, мрачная и тонкая, появилась с угла стола. Он упёрся в столешницу руками, бледными, с выпирающими костяшками, узловатыми пальцами; словом, руки младшего брата были очень сильно похожи на отцовские, только отцовские кисти были большими, квадратными, словно насаженными на шарнир предплечий, и каждый сустав пальца был похож на шарнирный; Осаму против воли посмотрел на свою левую руку с тыльной стороны и с ладони и вспомнил, что Тюя говорил, что руки у него гладкие, больше похожие на женские. Дадзай нахмурился, прижал сначала пальцы к ладони, а потом выпрямил, глядя на ногти на пальцах с тыльной стороны. Ногти ровные, постриженные, выровненные с уголков, а не заострённые, чтобы потом не впивались, не врастали в кожу. Ещё год назад Дадзай пользовался и маслами, и бесцветным лаком, но однажды в один из дней не покрасил — и после этого к бутыльку не притронулся. Из размышлений о ногтях его вырвал лёгкий хлопок по макушке, и Осаму, проморгавшись, опустил руку и вскинул взгляд наверх. Две белые пряди свисали поперёк лица. — М? — Дадзай дважды моргнул и улыбнулся. — Кому поручили работу? — Акутагава вздохнул и, склонив голову, постучал пальцем по макушке старшего брата. — Тебе или мне? — Мне… — Так почему работаю один я? — Потому что ты больше подходишь под эту роль. — А родился раньше из нас ты, поэтому работать должен тоже ты, — Акутагава выпрямился и, выдохнув ртом, взял один из листков в первой стопке. Пробежав его глазами, он задумался и прижал пальцы к подбородку. — Хм… Дай-ка ручку. — Дадзай незамедлительно поднялся, упёршись руками в край стола, и сунул брату в пальцы синюю ручку. Тот, немного помедлив, опустил лист на стол и размашисто расписался на втором по счёту листке. — Что ты сделал? — Выполнил за тебя твою работу, — Акутагава выдохнул и взял второй документ из стопки. Не прошло и нескольких минут, как он пробежал бумагу глазами и снова поставил подпись. — Ничего сложного, — в руку его лёг третий документ, но его уже не подписал — начал хмуриться при чтении, закусывая нижнюю губу. — Или есть сложности… Это подписывать не будем. — Почему? — Дадзай с искренним интересом вытянул шею, попытавшись высмотреть что-то на бумаге, но Акутагава просто отложил этот листок в папку «отверженных» и прокрутил ручку в пальцах, отдав её ленте Расёмона из плеча. — Написано как-то странно. Мне не понравилось. Там несколько опечаток. — Это не аргумент. Что там было написано? — Ты отца слушал вообще? — Рюноскэ вскинул куцую бровь. — Не понравилось — откладываем. Всё. — Дай мне почитать! — Ради бога, — Рюноскэ махнул рукой, и Осаму притянул «отверженную» бумагу к себе. — И подписывать всё остальное с этого момента ты тоже будешь сам. — …В целом, я с тобой согласен, — вкрадчивым голосом произнёс Осаму, тут же отложив бумагу обратно на место и отведя глаза в сторону. — Подозрительно так подозрительно. Дадзай шмыгнул носом и снова сложил руки в кресло между ног, посмотрев на младшего брата блестящими глазами. Акутагава, внимательно глядя брату в лицо, невольно вскинул куцые брови, прежде чем тяжело вздохнуть и растереть пальцами переносицу. — Ты настолько не хочешь этим заниматься? — Да, — Осаму даже не попытался соврать, дважды моргнув. — Это был риторический вопрос. Отвечать не обязательно, — Рюноскэ фыркнул и скрестил руки на груди. — Мне помнится, кто-то корил себя за то, что не оправдывает отцовские надежды. Повисла тишина. Дадзай, сидя какое-то время неподвижно и глядя куда-то сквозь брата, выдохнул, словно выпустив из себя весь воздух, и ссутулился, становясь меньше своего роста и заведя одну из рук за шею, встрепав себе волосы на затылке. Акутагава прекрасно знал, что за насмешками и улыбками старшего брата часто скрывается большой-пребольшой страх стать большим разочарованием для… да для всех вокруг. В нём, в Осаму, в эти моменты как будто боролись две личности: первая, более сильная психически, манипулятивная до жути и и высмеивающая собственные промахи, и вторая, промахи которой старается сгладить первая и принять удар на себя. Дадзай никогда и никому не показывал на людях ту, вторую, но Акутагава на правах младшего брата умел видеть, когда из-за широкой и прямой спины и груди колесом первой личности робко выглядывает вторая. И сейчас на кресле отца сидела именно вторая личность, которой первая не может никак помочь. — Это было больно, — Дадзай вдохнул сквозь зубы и потянул себя пальцами за волосы на затылке. — Режешь без ножа. — Ты без этого работать не начнёшь. — Я и без этого твоего замечания не стал бы… — Зато теперь твоя совесть не даст тебе бить баклуши просто так. — Теперь я буду их бить с чувством стыда. — И поделом тебе. Осаму вздохнул так горестно, что Рюноскэ чуть не расчувствовался, но верить старшему брату в такие моменты — это класть голову на гильотину. Рюноскэ, да и сам отец наверняка тоже, прекрасно знал, что Дадзаю необходимо пройти все стадии принятия, прежде чем взяться за работу и сделать её примерно за час, но какие будут эти стадии принятия — вопрос! Сейчас Дадзай явно пребывал в депрессии. Он не то что не хотел работать — видеть эти бумажки не хотел, однако не то чтобы отец позаботился об этом. Отец заботится о будущем заранее, а вот Дадзай не хочет этого делать. — Всё ещё не понимаю, почему отец выбрал для этой работы меня, а не тебя, — Осаму потянулся руками вверх и упал лицом на стол. — Прекрасно всё ты понимаешь. Потому что твоё здоровье сильно превышает моё, — для убедительности Рюноскэ прочистил горло и покашлял, прикрыв рот ладонью. — Ага, конечно, только поэтому. Отец прямо здоровьем блещет, — Дадзай фыркнул. — Каждый месяц стабильно с температурой сюда ходит. — Хорошо, тогда давай твой аргумент, который мы оба знаем, но не озвучиваем. — Потому что у тебя есть убойная способность. — Потому что у меня есть убойная способность. Остались ещё вопросы? — Ни вопросов, ни мотивации всё это разгребать… Дадзай снова горестно вздохнул. Акутагава, глядя на это торжество отчаяния и лени, закатил глаза и огляделся вокруг. Ему виделось, что чистый и аккуратный, даже немного величественный кабинет отца при передаче его в руки Дадзая превратится в хлев: повсюду будут лежать упаковки от чипсов и обёртки от шоколада; единственное мусорное ведро под столом будет заполнено до краёв и даже выше; стол захламится не разобранными документами и мятыми бумагами; на полу будут валяться стопками книги, которые хозяин хлева прочитал, читает сейчас, уже дочитал или не дочитал и бросил на середине; шкафы забиты так, что то, в каком состоянии они у отца сейчас, кажется уже полупустым состоянием полок. От такой бурной фантазии Рюноскэ пришлось избавиться, встряхнув головой, и вновь взглянуть на старшего брата. Если бы тот был жидкостью, он бы сейчас растекался по столу, креслу и полу, поэтому Рюноскэ необходимо было как-то его отвлечь. Но как? Разговором? — Справедливости ради, — Акутагава откашлялся и упёрся плечом в высокую спинку кресла, — не мы одни страдаем. Атсуши и Тюя тоже где-то там, только рядом со своими отцами. — Тюя — нет! — Осаму зажмурился и скорчил такую печальную мину на лице, что Рюноскэ подумалось, что Тюя по меньшей мере погиб примерно вчера. — Рандо-сан его никогда к кропотливой и усидчивой работе не привлекает… Потому что — знает! — Осаму выпрямился и негромко стукнул ладонью по столу: — Тюя дольше десяти минут за столом не высидит. Он распсихуется, всё разбросает и выйдет на улицу через окно. Поэтому Рандо-сан сам занимается там своими камушками да бумажками, — он вздохнул и взял четверть стопки бумаг в свои руки, хорошенько их встряхнув. — А сам Тюя бегает там где-то, на мотике катается. Я тоже хочу так, а не вот этим вот заниматься! — Ну, да, — Рюноскэ пожал плечами, — Тюе долго сидеть давать нельзя. Он всё сломает и сам взорвётся. Может, поэтому все контрольные быстро писать старается? Даже если на минимальный проходной балл. — Именно так, — Осаму усмехнулся и выпрямился, приложив ладонь к шее и хрустнув позвонками. — Он вообще где сегодня? — Я бы сказал, что спит, но, зная его, он вскочил ни свет ни заря и умотал куда-то. Возможно, даже в вертикальном направлении, где никто не видит, — Дадзай карикатурно поморщил нос и снова упал лицом на стол, уронив руки. — Завидую ему… — Ну, — Рюноскэ отвёл взгляд в потолок и приложил пальцы в задумчивом жесте к подбородку, — зато Атсуши вот тоже внизу. — Вряд ли он страдает! У сэра Дракона работа такая… ну… С приколами. Руками! И подвигаться можно. — Так ты тоже походить можешь, пока читаешь. — Это скучно! — Да ты нудный, — Рюноскэ наконец тяжко вздохнул, прижав ладонь к лицу, покачал головой и обошёл стол и кресло отца, встав по другую сторону. — Я помру скоро от твоей нудности, откройте окна — душно. Осаму ничего не ответил, только что-то прохныкал. Рюноскэ понимал, что, если бы он ушёл ещё минут десять назад, Дадзай уже бы сидел и занимался тем, чем должен, но Осаму подпитывается его вниманием, поэтому рисуется и оттягивает момент. В целом, Акутагава может уйти прямо сейчас… Но взгляд серых глаз падает на пальто отца и его шарф, висящие на спинке кресла. Акутагава шмыгнул носом и перевёл глаза на старшего брата, готового растечься по столу и полу. Что ж, можно его и подбодрить. — Встань, — хриплым голосом просит Рюноскэ, и Осаму отнимает лицо от стола, повернув голову к младшему. Младший не ждёт — младший отталкивает кресло в сторону, намекая, чтобы старший поторопился, и Дадзай поднялся на ноги. Акутагава стянул отцовское пальто со спинки кресла и немного согнулся под его весом, но продолжил держать в руках. — Примерь. — Э! Зачем? — Просто подумал, что если ты вырядишься в отцовскую шкуру, то немного почувствуешь себя им, перестанешь филонить и возьмёшься за работу. — Но им же я не стану. — Так, не позорь нытьём отцовскую одежду. Осаму широко раскрыл глаза, но против сурового взгляда брата спорить не стал, поэтому, без единого слова взяв пальто отца с тонких рук Рюноскэ, отошёл от стола и накинул его на плечи. Рукава совсем немного залезали на кисть, полы свисали сильно ниже колен, а пояс чересчур утягивал пальто — оно начинало рябить складками. Дадзай ещё толком не успел себя осмотреть, как Акутагава набросил на него сверху красный шарф и обмотал вокруг шеи. Не слишком туго, не слишком свободно. Придирчиво посмотрев на Осаму, Рюноскэ прищурил один глаз и отошёл на два шага назад. — Ну… и как? — Дадзай поднял руки, становясь похожим на пугало в поле, на которое накидали старую одежду. — Хм… Покрутись, — Акутагава прокрутил в воздухе указательным пальцем, и Дадзай, шмыгнув носом, согнул руки в локтях, держа пальцами кверху, и переступил с ноги на ногу, поворачиваясь к брату спиной. — Нет, не так. — Что? Я по-другому крутиться не умею. — Я не про это, — Рюноскэ фыркнул и подошёл ближе, хватая старшего за шарф и развязывая, просто оставляя его на Дадзаевой шее, спустив обоими концами по пальто. — Вот так. Отец же так носит. — Он этот шарф вообще легко убрать может. Зачем носить так? Чтобы был? — У него и спросишь. Пояс развяжи, а то ты сверху как будто надулся. Рюноскэ снова отошёл. Старший брат сделал так, как он сказал, и вновь повернулся к нему сначала лицом, потом спиной. Акутагава поискал было глазами белые отцовские перчатки и даже запустил Расёмона в карманы пальто на Дадзае, но ничего не обнаружил. Возникла мысль, что можно отыскать белой краски и измазать старшему руки, но для этого нужно слишком запариться, а значит, обойдётся и без перчаток. — Нормально, — произнёс наконец младший. — Иди теперь посмотри на себя. — А ты не думаешь, что тут могут быть камеры и что отец убьёт нас обоих, увидев это? — Не убьёт. Мы же не пол его пальто вытираем. Уверенность Рюноскэ не внушала доверия, но Осаму, готовый отвлечься от скучной работы буквально на что угодно, был рад, что хотя бы не разбирает нудные бумажки, поэтому прошёлся до одного из стеллажей, сбоку которого и висело не заметное поначалу, в темноте и тени, узкое зеркало в полный рост. Над ним был даже установлен светильник, чтобы хозяин кабинета мог осмотреть себя даже в темноте; именно к нему Дадзай и подошёл, стукнув ладонью по стене и сначала сослепу промахнувшись, а потом ударив ещё раз и попав наконец по выключателю. В кабинете рано утром, конечно, светло, но в этих тенях от высоких стеллажей и нависающих на края окон тяжёлых портьер фигура парня кажется сплошным тёмным пятном. Над плечом его маячит бледное лицо младшего брата, бесшумно подошедшего сзади и смотрящего в зеркало весьма скептически; сам же старший выглядел удивлённо, рассматривая на себе непривычную одежду. Высокие плечи топорщились в разные стороны, будто Дадзай забыл вынуть из пальто тремпель перед надеванием. Пояс, теперь развязанный и болтающийся до самых ног, был похож на дохлую змею, а само пальто, если развести руки в стороны, висело на нём, будто сам Дадзай и был тремпелем. Шарф только добавлял комичности, а не суровости и эпатажности, как придавал отцу. Осаму переступил с ноги на ногу и поморщил нос. — Я выгляжу, как пугало, — выдохнул он, убрав руки в карманы. Рюноскэ же видел другую картину. Перед ним стоял, конечно, не Мори, но определённо его наследник: прямая спина, широкие плечи, тёмные волосы и многозначительное безмолвие. Чёрное пальто было большеватым совсем немного, а шарф был накинут на плечи так же небрежно, как и у отца. В целом, если не смотреть спереди, перед Рюноскэ словно бы стоял самый настоящий отец, только схуднувший и согнувший колени, чтобы потерять в росте. Если бы Дадзай не подал голоса, Акутагава ушёл бы в свои мысли с осознанием, что перед ним действительно немного отличающийся, но всё-таки Огай Мори, сам Босс Портовой Мафии города, ночной король и… — Согласен с тобой, — бросил Рюноскэ и отошёл на шаг назад. — Ну спасибо. Я ожидал поддержки, — Осаму развернулся, вынув руки из рукавов, и все хрупкие образы Акутагавы насчёт смены имиджа Дадзая разбились окончательно. Он прошёлся до стола в отцовском пальто и явно по движению плеч собирался раздеться, но что-то его остановило: он встал напротив окна, разглядывая своё едва видимое отражение в панорамном окне в пол, а потом поставил руки в боки и, задрав нос, заявил: — А ну-ка, смотри на меня, Рю! Акутагава выдохнул и со спокойным сердцем отошёл к дивану, бесшумно опустившись в него и закинув голову на спинку. Его работа здесь окончена — он подбодрил Осаму, Осаму загорелся одними ему известными идеями, Рюноскэ больше не нужен. На его плечо из рукава ложится маленькая голова дракона, больше похожая сейчас на голову большой ящерицы или даже игуаны — чёрная, с красными глазками-щелочками, шипастая на голове, с длинными рожками и тремя шипами по щекам. Он, Рюноскэ, смотрит, как Дадзай, откашлявшись в кулак, вдруг выпрямил плечи и спину, прикрыл глаза и с видом генерала зашагал вдоль кабинета. — Приказываю всем голову с плеч! — Дадзай с горделивым видом провёл большим пальцем по своей шее. — И чтобы кровью окропило всю Йокогаму. Рекам кровавым — течь! — он махнул рукой, не дойдя шага до двери, и круто развернулся на пятке кроссовка, махнув полами длинного пальто. — А врагам — выть и рыдать, ибо гряду я — великий Босс Мафии — Огай Мори! Дадзай даже голос понизил, чтобы быть похожим на отца, и, сделав паузу, посмотрел на Рюноскэ и захлопал глазами с глупой улыбкой на лице. — Ну как, похоже? Акутагава подвигал плечами, потянулся руками вверх и скрестил их на груди, так и продолжив сидеть в расслабленной позе. — Как я на балерину. — Блин, — Осаму цокнул языком и раздосадованно щёлкнул пальцами, упёршись руками в бока. — Тогда по-другому. Рюноскэ наблюдал, как старший брат прошёл до отцовского стола и встал за ним, упёршись руками рядом с документами и немного опустив голову, приняв типичную отцовскую позу. Осаму смотрел исподлобья, только если такой взгляд Мори внушал трепет, то взгляд Дадзая больше напоминал глаза побитой собаки, втянувшей голову в плечи. Рюноскэ не сказал ни слова. — Мои дети… Нет, не так, — начал было Осаму, но прервался, откашлялся и понизил голос, медленно опустив руку на стол обратно: — Мои дети ужасно ленивы и совершенно не похожи на меня, — неспешно, с расстановкой продолжил он, — они не учатся на отлично, они предпочитают новшества техники старому доброму физическому труду, они даже не могут выполнить одного элементарного задания, которых в одном моём дне — по сотне, — Осаму картинно махнул рукой в сторону, и Рюноскэ только закатил глаза. Однако, — парень выпрямил спину и, встав полубоком, скрестил руки на груди, — даже в своём возрасте они способны перебить целый вооружённый отряд, — взгляд Дадзая был направлен на дверь и явно предназначался невидимым гостям. — Мне нечего бояться, как и моим детям. Единственное, чего они боятся — это… — Акутагава только бровь вскинул, думая, что же сейчас Дадзай выкинет. — Это… — Дадзай вдруг сдвинулся с места, прошёл до Рюноскэ и склонился прямо над ним, глядя в глаза, зашептав хрипящим угрожающим голосом: — Контрольная по алгебре! — Тьфу, — Акутагава раздражённо выдохнул и оттолкнул брата ладонями в плечи, закинув ногу на ногу. Расёмон на его плече пошёл рябью, словно ощетинился. — Папа никогда такого не скажет, не выдумывай, ради бога. — Ну, не скажет, но подумает точно, — Осаму хмыкнул и запустил руки в карманы. — А то ты его не знаешь. Он в глаза говорит как есть, зато за спиной о нас ни слова дурного не скажет. — Скажет-скажет. Обо мне — точно! — Дадзай поднял руку и стал загибать пальцы: — Сначала — то, что у меня способность бестолковая. Потом — что я ленивый. Ещё потом скажет, что всегда первый встреваю в проблемы. В-четвёртых… хм… О, что мне готовку доверить нельзя. А в-пятых, — Дадзай через плечо посмотрел на Акутагаву и загнул большой палец, — что я в зоне риска. В какой именно — уточнять не стал. Судя по взгляду Рюноскэ, он и так понял. — Сочиняешь на ходу. Тогда я болезный, слабый, мало ем, сбит режим… И падаю в обмороки от вида крови. Кто больше придумает? — Я. Что мы оба того-этого. — Так поровну теперь. — Ты просто скучный. — Не позорь отцовское пальто. Ты всё ещё не похож. — Да что мне, постареть сразу лет на сорок? — Дадзай закатил глаза и рыкнул, а потом приложил пальцы к подбородку и задумался. Думать долго не стал — расплылся в улыбке и щёлкнул пальцами. — Я знаю. Смотри и слушай! — Смотрю и слушаю. — Рюноскэ молча наблюдал, как Дадзай вновь проследовал до отцовского стола, но прошёл на этот раз мимо кресла и в одно движение резко закрыл окно тяжёлыми и светонепроницаемыми портьерами, погрузив кабинет в кромешный мрак. — Эй, нам наказали не разгромить кабинет. К темноте Рюноскэ даже не успел привыкнуть, ведь с рабочего стола отца полился свет настольной лампы. Незаметно увеличившийся в размерах Расёмон снова лёг на плечо своей большой головой, и Акутагава замахал рукой у его шипастого носа, вынуждая исчезнуть и вернуться обратно в рукав. Свет освещал стол и высокую спинку кресла, развёрнутого к закрытым портьерам штор, и Дадзая нигде видно не было. Акутагава нахмурился, не произнося ни слова, и без единого скрипа вскоре кресло начало медленно разворачиваться, являя сидящего в кресле Босса-младшего. Он уселся, закинув ногу на ногу, упёршись локтями в стол и пальцами правой кисти в пальцы левой; свет падал на его лицо справа, бросая на левую сторону тени и делая видным только один его глаз. Волосы его были забраны назад и не падали, как обычно, пушистой чёлкой на лоб некоторыми вьющимися прядями до самой переносицы. Голос Дадзая, низкий и бархатный, полился негромко, но втекал в каждый уголок души: — Ты пришёл ко мне за помощью, — начал он, — но сделал это без всякого уважения. Мы знакомы много лет, — взгляд его тёмных глаз был направлен на дверь, но свет от лампы в них будто почти не отражался, поглощаясь и утопая где-то в глубине недвижимых зрачков, — но ты ни разу не обращался ко мне за советом и даже не предлагал своей дружбы. Будем честны, — Дадзай немного придвинул лицо к пальцам, почти касаясь указательными кончика носа, — ты боялся дружбы со мной и боялся остаться у меня в долгу. Ты хочешь восстановления справедливости, но даже не обращаешься ко мне как к Боссу. Спрашиваешь, сколько будешь мне должен, но… за что ко мне такое неуважение? Рюноскэ смотрел внимательно. Он даже опустил руки и сложил ладони на край дивана. Дадзай смотрел сквозь него, словно действительно кого-то видел и разговаривал с кем-то, чувствуя при этом превосходство. В темноте его негромкий, но уверенный голос звучал весьма убедительно. Тени от высокого воротника чёрного пальто обрамляли его лицо с двух сторон, а алый шарф растекался по плечам угрожающей кровью, словно бы капающей с потолка. — Если бы ты пришёл ко мне с дружбой, — взгляд Осаму неожиданно оказался на Акутагаве, и Акутагава на всякий случай глянул через плечо, — то те люди, за возмездием которым ты пришёл, уже бы страдали, а твои враги стали бы моими врагами и боялись тебя. Но ты не предлагаешь… Если же предложишь, то я обещаю, что справедливость будет восстановлена. Согласен ли ты? Если согласен, то… прекрасно, — он протянул одну из рук к настольной лампе, и пальцы замерли над выключателем. — Однажды, хоть этот день может и не наступить, я попрошу тебя об услуге. Но до этого дня прими же справедливость, что я принесу, — и Осаму вдруг вкрадчиво рассмеялся. — Можешь не благодарить. Щёлкнул выключатель, погружая кабинет в темноту. Рюноскэ удивлённо хлопнул глазами, ощущая себе в тишине и тьме совершенно одиноким. Ему даже показалось, что тени начинают заползать с пола на его ноги, и он поджал их под диван, замерев в одной позе в ожидании… чего-то. Вдруг с громким шорохом раскрылись портьеры, заливая кабинет полуденным светом, а Дадзай, держа их одной рукой слева, второй ерошил себе волосы обратно на лоб. Акутагава зажмурился, прикрывая глаза рукой. — Как тебе? В этот раз похоже? — ясным и привычным себе голосом зазвенел он по всему кабинету, глядя широко раскрытыми глазами на брата и улыбаясь. — Я старался! Акутагава прислушался к ударам своего сердца. Оно тарабанило так, что Рюноскэ первое время не хотел отнимать руку от глаз, делая вид, что всё ещё не может привыкнуть к свету. Неясное желание проявить осторожность быстро ускользало из сердца и головы, а когда Осаму стал стряхивать пальто отца с плеч, подскакивая на месте и выдыхая на каждом прыжке: «Фух, как же жарко! И как отец не спарился?», то и вовсе исчезло. Младший прокашлялся в кулак и начал стягивать кеды с ног, надавив носком правого на пятку левого. — Ты сделал из отца какого-то мультяшного злодея, — пробурчал он со вздохом. — Иногда он как будто действительно такой, — Осаму усмехнулся, грохнул ящиком стола и вдруг резво подскочил к Рюноскэ, схватив его за руку. — Эй, обуйся обратно. Пошли со мной. — Куда? — Акутагава вскинул голову, глядя на Дадзая снизу вверх и теперь не видя и капли схожести с отцом, какую видел буквально минуту назад. — Куда-куда, — Осаму усмехнулся и прокрутил на пальце небольшую связку длинных железных ключей, — в тайную комнату! Негоже великому Боссу, говоря свой злодейский монолог, думать только о том, как он хочет в туалет. Рюноскэ фыркнул, но спорить не стал. Чёрная лента Расёмона скользнула в кед обратно, образуя лопаточку, чтобы не сдирать указательный и средний пальцы. — А потом к Атсуши заглянем, — Осаму уже шёл к двери. — Вдруг у него там веселее, чем у нас! — Ага. Веселье горой, — негромко проворчал Рюноскэ, прежде чем встать и последовать за братом. — Обхохочешься просто. Про себя Рюноскэ отметил, что Дадзаю в должности отца определённо нужен свой личный стиль, а не скопированный с Огая Мори, иначе это будет просто… катастрофой. Сотрудники компании стали попадаться ближе к нижним этажам, словно на верхние им был закрыт доступ или, наоборот, на верхних этажах все работали в своих кабинетах и даже носа не показывали из-за закрытых дверей. Когда первый человек, попавшийся им на пути — мужчина средних лет в чёрном пиджаке, ничем не отличающийся от обычного работника офиса со строгим дресс-кодом, — поздоровался с мальчишками, Дадзай поздоровался в ответ, а Акутагава, промолчав, долго провожал подчинённого отца взглядом в спину, хоть тот ни разу и не обернулся. Потом был ещё, и ещё, и целых два у лестницы, и Дадзай даже спину распрямил, улыбаясь и вынимая руки из карманов. — Мы тут знаменитые, — довольно заметил Осаму. — Или просто дети начальника, которых все знают, — фыркнул Рюноскэ, уткнувшись в телефон. Дорога до подвала и тренировочного зала была привычной, но на этот раз путь лежал не под здание, а в один из кабинетов. В правом крыле располагалась запертая дверь мсье Рэмбо, и Дадзай, проходя с Акутагавой мимо, даже не посмотрел в её сторону. Обыкновенная офисная дверь со стеклом-окном в верхней части (пуленепробиваемым, к слову сказать, ведь это свойство поддерживалось способностью хозяина кабинета), с табличкой с фамилией и инициалами, и должностью её обитателя, только сейчас стекло было закрыто жалюзи, намекая, что внутри никого нет, как и сказал отец. Только Дадзай продолжил идти вперёд, к двери кабинета сэра Шибусавы, а Акутагава, как будто его что-то смутило, остановился напротив кабинета мсье Рандо, глядя на непроницаемый вход. Он не услышал ни звука, и отвлёк его только окрик старшего брата: «Ну, ты чего там застрял?» Рюноскэ негромко ответил: «Иду». Выяснилось, что Дадзай даже не стучался. Кабинет был полуоткрыт, и парни свободно вошли внутрь. Отсутствие стука и просьбы войти Дадзай объяснил тем, что отец и так заверил, что никого из взрослых сегодня нет, а Атсуши где-то внутри. Рюноскэ этот кабинет знал весьма хорошо и бывал тут даже чаще, чем наверху, у отца, но знал-то он кабинет и его обстановку: стол там, стул, диван и несколько шкафов, творческий беспорядок, царящий тут практически всегда, потому что вывести себя из пещеры зверя — не трудно, а вывести пещеру зверя из себя труднее себя из пещеры… Но никогда ранее не был в том месте, которое скрывал этот кабинет. Вернее, в истинном кабинете господина-оборотня, имеющим облик кабинета только для сотрудников и не-оборотней. А истинным обликом кабинета было далеко не офисное помещение, а сокровищница, скрывающаяся за проходом вместо одного из шкафов, ведь шкаф был не более чем мороком — иллюзией для смертных. Кабинет увеличивался в размерах, уходя дополнительным помещением в подвал, сильно превышающий фундамент здания и тянущийся вдаль и вглубь, и чем дальше, тем больше напоминал пещеру; он не был прорисован ни на одной схеме здания и служил переходом между миром людей и миром Дыхания Дракона. Сэру Тацухико удалось найти баланс в своей способности и хранить сокровищницу втайне от посторонних глаз. Это смотрелось даже удивительно: обычный небольшой кабинет в офисе со стенами в пастельных тонах, обычный стол с бумагами и полураскрытыми ящиками со всяким канцелярским хламом, кресло со странным круглым вырезом в спинке у сиденья размером с человеческую голову (очевидно, для хвоста), шкафы с бумагами и вдруг — проход в длинный коридор прямо в стене, пустой и с каменными стенами, больше напоминающий тёмный тоннель метро, глубоко вдалеке которого что-то мерцало. Сейчас проход был открыт, потому что Атсуши был где-то там, внутри, и Дадзай с Акутагавой неуверенно заглянули внутрь. Изнутри пахнуло холодом, влажностью и мокрым камнем. — Ух ты, настоящая драконья пещера прямо. Первый раз вижу, — Осаму сложил руки рупором у рта и крикнул: — Ау-у! — и эхо разнесло его окрик ещё четыре раза, превратив в угрожающее завывание: «У-у-у!», прежде чем потонуло где-то в глубине, отчего парень довольно улыбнулся. — Есть кто зде-есь? — эхо на этот раз донесло до конца только: «Здесь, здесь!» — Прикольно, а? — Дадзай, понизив голос, посмотрел на брата. — Ты не ори, там Атсуши оглохнет от твоих криков, — Рюноскэ помассировал висок. — И не трогай тут ничего, а то прекратит работать. — Ой, — Осаму тут же отдёрнул руку от края входа в мир Дыхания Дракона. — Ладно, а то не выберется ещё, так и будет там жить. — Ерунду не неси. Пошли уже, — Рюноскэ на этот раз шагнул в грот первым. Было темно, но парням уже не в первый раз ходить по узким и тёмным тоннелям. Чем дальше они уходили от светлого кабинета, тем меньше становилось света и тем больше мерцало где-то в глубине, и, когда выход в мир людей за спинами стал небольшим кусочком света, то глаз стал выцеплять сваленные горы драгоценных камней, сияющие в золотом цвете будто бы факелов. Рюноскэ старался не издавать ни звука, Осаму же начал насвистывать, отчего получил локтем в бок. — Представь, — зашептал Дадзай Акутагаве прямо на ухо, — заходим мы туда внутрь, а там огромный дракон лежит и нас увидеть не ожидает. — А потом настучит нашему отцу, что мы вместо документов занимаемся не пойми чем, — буркнул Рюноскэ в ответ. — Ну, не мы, а я, — Дадзай пожал плечами. — Ты-то тут при чём? — При том, что отвлекаю тебя от поручения. — Какой ты ответственный и деятельный, не могу, — Дадзай фыркнул. — Ты лучше смотри вперёд, а не под ноги себе, — и указал рукой куда-то вперёд, в приближающуюся гору самоцветов, — видишь дикого зверя? Акутагава встал как вкопанный, внимательно вглядываясь вперёд. Ни оскаленной пасти дракона, ни чего-либо ещё глаза не цепляли, и в неуверенности Рюноскэ ответил: — Нет. — И я не вижу. А он есть! — Осаму усмехнулся, обогнав младшего брата. — Пошли искать его, охранничка. Акутагава закатил глаза, но Дадзай этого уже не увидел. Под диким зверем Осаму, конечно, имел в виду звероформу Атсуши. Но звероформа Атсуши, несмотря на грозный и внушительный вид, была всего лишь таковым фасадом: по сути, это был большой и робкий кот. Акутагава не удивился бы, если бы среди всех этих драконьих залежей его бойфренд гулял в человеческой форме, желая сберечь подушечки лап. Грот резко закончился, открыв большую и просторную пещеру над головами и по сторонам. Дадзай даже присвистнул, чувствуя себя чертовски маленьким в огромной драконьей сокровищнице, доверху заваленной драгоценными камнями. Удивило то, что по стенам самой настоящей каменной пещеры, расположенной будто в самом сердце какой-нибудь горы, располагались самые настоящие человеческие шкафы со стеклянными дверцами, по полкам которых были аккуратно, в ряд, разложены кристаллизованные способности, вынутые из смертных людей за многие лета существования сэра Дракона. Отец как-то рассказывал, что на самом деле отец Атсуши — многовековая и весьма древняя тварь, созданная на кромке мира людей и мира одарённых и служащая балансиром, дарующая способности и также их забирающая… Но до этого момента в эту сказку как-то не верилось, потому что как древняя тварь вдруг завела ребёнка? Теперь Дадзай словно начинал верить, что мир вокруг не такой простой, как кажется. Но мысль Дадзая об этом быстро улетучилась, как только он увидел совершенно обычный рабочий стол, расположенный рядом со шкафами. Судя по микроскопу, долоту, тряпкам и кисточкам разных размеров, именно здесь работал сэр Дракон и придавал не огранённым камням способностей форму вытянутого ромба. Дадзай звонко засмеялся, глядя на эту несуразицу: офисный стол посреди гор золота! Ну, не на работе ли отцов только можно увидеть такое?! Его смех зазвенел по пещере, отбиваясь от неровных стен и высокого потолка со сталактитами, в которых, казалось, поблёскивали вбитые в каменную породу драгоценности, однако никакой более реакции не вызвал: с золотых гор не появилось величественного Белого Тигра, сияющего золотыми глазами подобно драгоценностям здесь. — Уф… Умора, — Осаму утёр слезу с глаза и обернулся на младшего брата. — Эй! Как ты Атсуши зовёшь обычно? Кс-кс-кс? Или как собачку — почмокиванием? — Как собаку я тебя позвать могу. Его — по имени, — Рюноскэ нахмурился. — У него слух острый, он бы пришёл сюда, как только мы зашли. — Забавно, если мы тут одни, а Атсуши тут нет. — Ничего забавного, — Рюноскэ почувствовал себя некомфортно в этой огромной тёмной пещере с золотистым светом. — Если не дозовёмся, возвращаемся. — Погоди. Я знаю, что сделать, — Осаму хитро прищурился и поманил младшего к себе. — Смотри. Только уши закрой. Акутагава не успел ничего сказать. Дадзай достал из кармана брюк связку ключей, которую им оставил отец, и, вскинув руку, с размаху швырнул тяжёлые железные ключи на стол. Эхо раскатилось по пещере такое, словно в тоннеле подорвали динамит. Рюноскэ тут же закрыл ладонями уши, а Дадзай зажмурился. Одна из золотых гор совсем рядом встрепенулась, начав осыпаться, и вверх, подскочив, как пружина, взмыл большой Белый зверь. Вздыбленный и с раскрытой пастью с жёлтыми клыками, Зверь Полной луны, очевидно, сладко спал, зарывшись в камни, и оказался разбужен резким громким звуком. Он приземлился лапами на осыпающуюся гору и как встал, так и съехал столбом по камням, продолжая держать хвост трубой и глаза широко раскрытыми. Увидев Акутагаву, а следом и Дадзая, Тигр вскинул торчком маленькие чёрные уши, до этого прижатые к голове, и ощутимо выдохнул, почти по-человечески. Осаму рассмеялся и воткнул мизинец в своё ухо. — Зазвенело немного, — пояснил он негромко, забирая ключи обратно в карман. — С добрым утром! Рюноскэ же подошёл к Тигру ближе, одним выражением лица говоря, что затея была далеко не его. Парень ещё не коснулся тигриной морды, как Зверь зажмурился, вспыхнул голубоватым светом и начал уменьшаться в размерах, выпрямляя спину и постепенно вставая на задние лапы. В ладони Рюноскэ легла голова Атсуши, ещё мягкая из-за шерстистых бакенбард, пропавших далеко не сразу. Пальцы Рюноскэ вплелись в белую шерсть с чёрными полосами под нижней челюстью Атсуши, сам он смотрит в его глаза, ярко-жёлтые и с чёрным тонким зрачком, но Атсуши моргает, и миг — его глаза вновь обыкновенные, человеческие, с сиреневым отливом, напоминающие драгоценные камни. Оборотень стоит, шурша мелкими камнями под белыми кроссовками с отпечатками кошачьих лап на подошве, и стоит ссутулившись, уронив руки, держа свою голову в руках Рюноскэ, смотря в его лицо снизу вверх. От тигриного образа у юноши остались только разведённые в разные стороны уши и качающийся хвост. — Парни, я всё ещё здесь, — подал голос Дадзай, и если Акутагава даже не посмотрел в его сторону, то вот Атсуши сразу обернулся и встрепенулся. Осаму стоял, упёршись бедром в стол и скрестив руки на груди. — Оставьте ваши любезности для дома. Мы на работе, между прочим. Накаджима выглядел растерянным. Одет совсем просто, как все нормальные люди в утро выходного: белая футболка с маленьким принтом чёрных кошачьих лап на груди, чёрные свободные штаны. Не то что Дадзай! В рубашке и школьных брюках, будто и не выходной сегодня вовсе. Осаму, сдвинув брови, выглядел почти серьёзно, словно действительно отчитывал его, но Акутагава вздохнул, а Осаму вдруг рассмеялся. Атсуши нервно улыбнулся, демонстрируя верхние клыки. — Кто бы говорил, — Рюноскэ приложил ладонь к шее и хрустнул ею, склонив к плечу. — Ты делаешь что угодно, но не работаешь. — Вот видишь, я не один такой! — Дадзай указал рукой на Накаджиму. — 'Суши, вон, тоже работает изо всех сил, разве не видно? — Я ночь не спал, полнолуние было, — Атсуши шмыгнул носом и заложил руку за шею. — А тут отец одного оставил, ну я и… — Ещё оправдывайся перед ним, — Акутагава ткнул Атсуши пальцем в плечо, и тот посмотрел на Рюноскэ. — Он всё утро только и делает, что ноет, как ничего делать не хочется. Тебе хотя бы верится, что ты в процессе заснул. — А что ещё делать в утро субботы? — Осаму взял со стола долото, рассматривая его и больше не смотря в сторону оборотня и младшего брата. — Один Тюя его проводит как следует. Везунчик, что сказать! — Да, везёт ему, — Атсуши вздохнул, а затем потянулся руками вверх. — Вы что-то хотели? — Тебя увидеть, — негромко сказал Рюноскэ, и Атсуши только улыбнулся в ответ, пошевелив пальцами одной руки, превращая ладонь на глазах в тигриную лапу и вдруг, присев, подхватил Акутагаву и усадил на своё плечо. Одной рукой Атсуши упёрся себе в бок, а второй держал Рюноскэ, довольно зажмурившись. Дадзай наморщил нос. Накахара тоже с ним так мог, между прочим, но он не стал ничего говорить об этом. Вместо этого, развернувшись и положив долото на стол, он бросил: — Пойдёмте поедим. Я так уработался, что проголодался. — Пойдёмте! — Атсуши мгновенно спрыгнул с осыпавшихся камней, продолжая держать Рюноскэ на плече. — Я всегда за. — Кто бы сомневался. — Уработался он, — проворчал Акутагава, не хмурясь, однако, и отвлёкшись на Атсушины тигриные уши, проводя по ним пальцами. — Не смеши меня. — Да! — Осаму уже прыгнул обратно в грот, ведущий в кабинет человеческого мира, и закинул руки за голову. — Если мы всё не съедим, отец нам потом весь вечер мозги будет полоскать. Наш кот хоть поможет. Обед затянулся на полдня. Как выяснилось, втроём парням есть чем заняться, помимо скучных бумаг, и кабинет Мори не открывался почти до вечера. Опомнившись слишком поздно, все трое разбежались обратно: Атсуши — вниз, к себе, сетуя, что не выискал драгоценные камни с определённым классом способностей, как отец и просил; Дадзай — наверх, внезапно вспомнив о кипе…нет, КИПЕ бумаг, которые нужно прочитать и подписать. Акутагава, всё это время об этом помнивший, только усмехнулся, заходя в лифт первым и нажимая на кнопку закрытия дверей, наблюдая, как Осаму бежит к нему и не успевает, а потом громко ругается, стоило лифту уехать прямо перед его носом. Документы Дадзай подписывал впопыхах. Он их даже не читал, просто в каких-то расписываясь, а в каких-то — нет, а Акутагава стоял над его плечом и смотрел, что он там подписал, и иногда даже говорил что-то вроде: — Нормально. Или: — Вот за это тебе прилетит. На что Дадзай отмахивался: — Хрен с ним! В следующий раз буду внимательнее. Оказалось, что впопыхах работа делается весьма быстро, и уже к пяти вечера Дадзай оказался свободен. Проверив, что кабинет, в целом, чистый, ведь Акутагава до этого убрал с помощью Расёмона с пола весь мусор и фантики, Дадзай вернул ключи в ящик стола и с чистой душой вышел вон, вызванивая по телефону Тюю с вопросом, где он и сильно занят ли. Акутагава настоял на том, чтобы зайти за Накаджимой и забрать его тоже. Серьёзная взрослая работа осталась за дверьми, и Дадзай забыл о ней тут же, как только покинул отцовский кабинет. Отписался Мори только Рюноскэ: «Пап, мы закончили, идём домой».

***

— Пап, мы закончили, — читает Мори, прищурившись и отодвигая от себя экран смартфона. — Идём домой… О всемогущий, — он покачал головой, положил телефон на стол и потёр пальцами закрытые веки. — Страшно представить, что они там закончили. — да-а? — протянул в ответ Рэмбо, сидящий на соседнем диване и закинувший ногу на ногу, качая в руке бокал с красным вином. — умницы твои мальчишки. так быстро справиться. Мори не стал отвечать. Он взглянул на Рэмбо исподлобья, вздохнул и, взяв со стола свой бокал с вином, осушил его в один глоток. На нервах весь день, алкоголь его не брал. Он в нетерпении постукивал носком туфли по полу, упёршись локтями в колени и положив на сплетённые пальцы кистей подбородок. Комната была задымлена исключительно из-за дыма Шибусавы, вывернувшего свой хвост посреди кабинета, как какое-то кресло, и вполне удобно лежащего на нём в воздухе. Раньше окно было открыто, чтобы из-под двери не вытягивало дым в коридор, а теперь, когда здание опустело, можно было и прекратить проветривание, поэтому в небольшом помещении царила густая серая дымка, пробирающаяся в лёгкие, но не оседающая на них дымом сигар, а успокаивающая изнутри. Однако Мори, казалось, не брала и она. Он как напрягся тогда, утром, когда один из его мальчишек остановился напротив кабинета Рэмбо и готов был взглянуть сквозь закрытые жалюзи, так и не смог прийти в себя. — Р-р-расслабься, — пробасил Дракон, заложив руки за голову и лёжа с закрытыми глазами. — Каков бы ни был р-р-результат, они со вр-р-ременем научатся. — Вы не понимаете. Я дал чёткие инструкции, — Мори покачал головой и откинулся спиной на спинку дивана. — И что, они у тебя не умеют инстр-р-рукциям следовать? — Шибусава усмехнулся, и его змеиные глаза сверкнули, словно зажглись ещё две настольные лампы. — Твой младший как никто др-р-ругой умеет, а стар-р-рший и без всяких твоих инстр-р-рукций выход найдёт. — …Но не в этом дело, — Огай вздохнул и накрыл глаза ладонью. — Я выдал им все документы, которые когда-то отринул, но так и не донёс до шредера, чтобы их уничтожить. Вот мне и страшно, что они там закончили и что делали так долго. Сначала царила тишина. Потом сдавленно захихикал Рэмбо, чуть не подавившись вином, но не расплескав алкоголь только потому, что стенки бокала были высокими. — то есть, — начал он сквозь смех, — ты подсунул им бумаги, с которыми вообще не нужно было что-то делать? я в восторге. Гулко и раскатисто засмеялся Шибусава, и хвост его затрясся так, что тот был вынужден спуститься с него на пол и просмеяться, сидя на полу. — Ай да Босс, ай да молодец! — когда Дракон смеялся, он показывал нижние клыки. Его смех иногда прерывался хихиканием Рэмбо. — Подсунул детям невыполнимую задачу и тепер-р-рь пер-р-реживает! Хор-р-рошо! — Я дал им инструкции! — Мори прижал к лицу и вторую ладонь, закрыв руками глаза. — Я сказал не подписывать то, что выглядит подозрительным и не так. А там буквально всё не так! Страшно смотреть, что они подписали. Самое смешное, — он выдохнул, — где-то есть совсем древний экземпляр, в котором мелким шрифтом подписано, что в случае нарушения договора с моей стороны принимающее лицо, то есть я, должно быть умерщвлено немедленно. Интересно, если не стали читать и подписали… Шибусава засмеялся ещё сильнее. Рэмбо, стукнув каблуками сапог и встав, прошёл до серванта, вынул оттуда невскрытую бутылку, открывая её неверным движением штопора, и, взяв за горлышко, налил в бокал Огая почти до половины, немного расплескав по своему столу. Мори наблюдал молча за тем, как ему в руку впихнули этот бокал. — так, — Рэмбо улыбнулся и сел на диван рядом с Огаем, — пока не выпьешь, мы не уйдём отсюда. нервы в нашем возрасте надо беречь. — Абсолютно согласен! — Шибусава, не вставая с пола, молнией метнул свой хвост к столу и обхватил бутылку вина за горлышко, утянув к себе. Мори качал бокал с тёмно-красной жидкостью в руке и, хоть и отпивал, много думал. Он соврал о том, что никого из взрослых не будет рядом, и соврал, что не поможет, если детям что-то понадобится. Они уже почти были взрослыми, но пустить всё на самотёк Мори всё равно не мог. Может, он действительно слишком переживает? Может, ему действительно следует расслабиться? И это он ещё не начинал готовить Рюноскэ к его должности. Кошмар.