The Godfathers

— К доске пойдёт… Дадзай тут же попросился «срочно-срочно» выйти. Как ни странно, но замещающий учительницу литературы Куникида-сан отпустил, даже глаз от журнала не оторвал. Когда математик только-только зашёл в класс и увидел, у кого ему предстоит нежданно-негаданно замещать зарубежное чтение, он остановился на пороге, тяжко вздохнул и протёр очки о край жилета. Поручено всего лишь поспрашивать стихотворение. Всего лишь поспрашивать заданное стихотворение… Когда же, проходя к столу, он услышал знакомый звонкий голос «Здрас-сьте, Куникида-сан!», груз на сердце стал ещё тяжелее. Дадзай-кун, конечно, мальчишка умный, но вытерпеть его сорок минут — подвиг, а теперь терпеть его ещё одни сорок минут… — К доске пойдёт… Накахара, рыжий и веснушчатый гиперактивный парень, сидящий впереди Дадзая и обычно вечно крутящийся на месте, резко сник, усердно уткнувшись в учебник и закрывая им своё лицо. В моменты опасности он старался изображать бурную деятельность и ни в коем случае не пересекаться с учителями взглядом — они чуют страх своих жертв, а ты можешь пасть от их выбора. Низкие баллы в журнале напротив твоей фамилии за несделанную задачу или непрочитанный рассказ делают сердечку очень больно, знаете ли. Он как бы выучил, но как бы не доучил, а под взглядом Куникиды-сана и вовсе всё забудет. Они на математике-то у него прошлой чуть ли не через обручи горящие прыгать готовы, лишь бы учитель не злился, что уж говорить про второй урок подряд с ним? Тем более такой нудный, как литература! — К доске пойдёт… Рюноскэ опустил голову и прожигает учебник зарубежной литературы для пятого класса взглядом так, словно тот и вправду может воспламениться. В эти ужасные секунды, в которые кто-то вот-вот падёт от удара низкого балла с лёгкой учительской руки в сердце, мальчишка старался даже не кашлять, чтоб не привлекать к себе внимание и максимально слиться с интерьером. Акутагава стихотворение, конечно, выучил, но его всегда просили говорить погромче и с выражением. Знали бы эти недалёкие учителя, как тяжело выступать перед классом и не чувствовать себя клоуном на цирковой арене! Мальчишка никогда не получал «отлично» ни за одно стихотворение, хоть и мог рассказать от зубов, и причиной было всего-навсего отсутствие, видите ли, выразительности. Несправедливо! А Куникида-сан… Он не отпустит, пока мальчишка не расскажет с выражением настоящего оратора. Лучше побыть тише воды ниже травы. — К доске пойдёт… Куникида-сан ведёт ручкой по списку фамилий в журнале. Заметно расслабились те, чьи фамилии сверху уже прошли, и всё напрягаются и напрягаются те, к чьей фамилии ручка неумолимо приближается. Накаджима очень хотел бы сжаться в клубочек и начать отвлекать внимание тем, что забавно гоняет мышей или умеет мурчать, но с Куникидой-саном такое не прокатит, да и отец просил не использовать способность на людях. Он дрожит, понимая, что вчера всё-таки нужно было учить это дурацкое стихотворение, даже зубрить, если не получалось выучить так, но всё было тщетно: после часа мучений с проклятым парусом, белеющим вдалеке непонятно зачем, Атсуши отвлёкся на то, что сорванный и сжёванный лист фикуса с подоконника внезапно закончился, а начался палец, потом поленился садиться за стол обратно и больше к учебнику не притрагивался. Дадзай-кун, ну вот зачем ты вышел? Ты же выучил! Ты мог бы вытянуть руку и попроситься выйти отчитать! Предатель. — К доске пойдёт Накаджима Атсуши. Атсуши показалось, что в этот момент жизнь оборвалась. Он нервно сглотнул, сжав руки в кулаки, и понял, что не в силах подняться с места. Он чувствовал, как на него обращён взгляд Куникиды-сана и как секунды времени на ответ всё больше истекают. Время вокруг остановилось, как и мир сжался до одного единственного стихотворения в три четверостишия из учебника зарубежной литературы. Ну вот… Ну вот как это называется? Настоящий закон подлости в действии! Как выучишь — никому ты даром не нужен, даже на поднятую кверху руку не реагируют, а как один раз всего лишь профилонишь — так всё, тебя обязательно завалят. Куникида-сан постучал ручкой по столу. Избежать его внимания на предыдущей математике удалось, но кара нагрянула тогда, когда её вообще никто не ждал. — Накаджима-кун, ты выучил? Пойдёшь рассказывать? В холодный пот бросило. Опозориться перед всем классом и отрицательно махнуть головой или всё-таки выйти и потянуть время ещё, авось что-нибудь да вспомнится? Так-так-так, белеет парус одинокий в тумане моря каком-то там… лазурном… А, нет, голубом. — Я ставлю тебе точку карандашом, своей учительнице потом расскажешь долг. — Я г-готов! — Атсуши вдруг подпрыгнул на месте, вставая и стукнувшись коленом об угол парты, напоследок обернувшись на товарищей. Накахара смотрел на него, как на спасителя всей его жизни, Акутагава расслабился и выпрямился. Он пересёкся с ними взглядом погрустневших жёлтых глаз — с таким взглядом обычно агнцы идут на заклание. Куникида-сан молча кивнул, пожав плечами, и сел вполоборота, сложив локоть на спинку стула и посмотрев из-под очков на мальчишку. Атсуши глубоко вдохнул, стараясь смотреть не на одноклассников, а выше их голов, на шкаф с книгами и цветами сверху, и начал: — Белеет парус одинокий в тумане моря голубом… …И воцарилась тишина. Накаджима хотел бы продолжить, но понял, что в голове полнейшая пустота. Чёрт тебя подери! Вспоминай, ну же! Что там делал этот треклятый парус? Атсуши открыл рот, закрыл, как выброшенная на берег рыба, и полными страха глазами беспомощно глянул на Тюю, сидящего позади его парты, и на Рюноскэ в среднем ряду на том же месте, где и Накахара. «Спасайте!» — Б-белеет парус одинокий… в тумане моря голубом… — повторил Атсуши ещё раз, мельком глянув на Куникиду-сана, бесшумно постукивающему ручкой по журналу. Рыжий-веснушчатый с предпоследней парты встрепенулся, сообразив, что к чему, и начал что-то активно писать на листке, но, видимо, то ли ручка не писала, то ли достаточно крупно не получалось, и он бросил. Секунда текла за секундой, Куникида-сан вот-вот сейчас отправит доучивать и пересдавать учительнице литературы, поставив злосчастную точку напротив фамилии, как вдруг Акутагава дёрнул Накахару за рукав и указал на дверь. Тюя нахмурился, а потом всё-таки быстро понял, что товарищ имеет в виду. Сложив руки рупором и прикрывшись поставленным на стол учебником, он прошептал так, смотря на Атсуши, чтобы Куникида-сан не услышал, а если и услышал, то ничего не понял: — Дадзай далеко ушёл и кинул нас! И тут в голове щёлкнуло. Учитель уже хотел было что-то сказать, чтобы прервать молчание ученика, но Накаджима тотчас затараторил: — Белеет парус одинокий в тумане моря голубом. Что ищет он в стране далёкой, что кинул он в краю родном? Тюя и Рюноскэ вновь были на подхвате. Достав бутылку воды из рюкзака, рыжий открутил крышку и, схватившись за тару одной рукой, охватил её алым свечением, по-прежнему скрываясь учебником и озираясь по сторонам. Свободная рука легла на горлышко, медленно поднимаясь и вытягивая за собой подсвеченную красным струю воды, закручивая её на ладони второй руки, как прозрачную ручную змею («О, водный элементаль!» — воскликнул бы Дадзай, вспоминая о своей игре, если б был здесь, а не ретировался, хитрый гад), и разделяя на две. Тюя плавно, будто маг воды, задержал два водянистых шара над ладонями и покачал ими, вынуждая шары покачиваться в такт кистям, а затем столкнул обе струи, бесшумно хлопнув ладонями, как две играющие волны. Акутагава, кашлянув и отвернувшись от Куникиды-сана, приложил два пальца к губам и коротко, негромко присвистнул. — Играют волны, ветер свищет… — Атсуши задумчиво заложил руки за спину, стараясь не смотреть на учителя и делая вид, что вспоминает. Тюя, убрав воду обратно в бутылку одним быстрым движением и отставив её в сторону, не закрывая, взялся за карандаш на парте и лёгким движением рук переломил его пополам, как ветку. — И мачта гнётся и скрипит… В ряд между средним и третьим рядом, у стены, прополз чёрный змей с яркими красными глазами и драконьей головой, вытянувшийся из-под парты Рюноскэ и держащий в клыкастой пасти листок с чем-то на нём крупно написанным чёрным маркером. — Увы — он счастия не ищет… — Атсуши прищурился, вчитываясь в не очень понятный почерк Акутагавы, благо что зрение тигра позволяло. — И… не от счастья, кажется, бежит? Когда Куникида-сан полностью повернулся к Накаджиме, взгляд от пола пришлось оторвать, и змей исчез вместе с листком, втянувшись в чёрную штанину брюк Акутагавы. Учитель теперь смотрел только на Атсуши, и Накахара понял, что пора действовать. Бутылка вновь была открыта, Тюя резким движением вытянул из неё струю воды ладонью, словно заклинатель змей — кобру, рукой запуская на эту импровизированную волну наскоро сделанный из тетрадного листа кораблик и пуская струю над собой спиралью вверх. «Волна», охваченная слабым красным свечением, поддерживая кораблик, ярко блеснула в солнечном свете из окон. Все в классе обернулись, наблюдая, что вытворяет их одарённый одноклассник, а вот Куникида-сан нет — он смотрит на Атсуши, не отрывая взгляда. Оно и к лучшему. Накаджима в этот момент благодарил всех богов, что всё-таки хотя бы пробовал выучить — абстрактное представление перед глазами помогало натолкнуть на верную мысль и вспомнить с горем пополам, что там этот русский поэт писал про этот дурацкий парус. — Под ним струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой… К водному представлению над классом поднялся чёрный Расёмон, сверкая глазами и оставив Акутагаве от штанины брюк штанину шорт. Он разинул пасть, клацая тёмными зубами по бурлящей волнами струе, поддевая корабль драконьей головой и окружая потолок класса тёмной аурой, словно хмурым небом над морем перед штормом. Над ребячьими головами развернулся настоящий Девятый вал, с брызгами и потоплением корабля, с чёрными тучами и сражающимся с водной струёй Расёмоном, а кораблик всё всплывал и всплывал, не желая мириться с судьбой Титаника… — А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой! Всё в мгновение ока стихло, стоило последней строке стихотворения прозвучать из уст одноклассника. Когда Куникида-сан, посмотрев на потолок в задумчивости, медленно повернулся к классу лицом, все ученики сидели так, как сидели всегда на его уроках — тихо, смирно, особо не разваливаясь за партами, и ничего подозрительного не было. У Накаджимы бешено колотилось сердце, как у загнанного гончей кролика: он-то видел, как в секунду Расёмон рухнул на пол и уполз под парту к Рюноскэ, а Накахара сбрызнул всю воду на парту сзади, спокойно убирая бутылку с водой в рюкзак. Атсуши ждал оглашения вердикта о своём ораторстве всего несколько секунд, а возникло такое ощущение, что он ожидал уже вечность. — Можно было бы, конечно, выучить и получше, — негромко заговорил Куникида-сан, что-то поставив в журнале напротив фамилии Атсуши. — Иди садись. Поставлю «хорошо», захочешь «отлично» — пересдашь своей учительнице. Накаджима никогда ещё не чувствовал такого прилива свободы, чувства выполненного долга и человеколюбия. Он прошёл на место как раз тогда, когда в дверях появился Дадзай, наверняка всё это время сидящий возле двери или гуляющий по коридору, уставший сидеть в классе. Накахара, поздравляюще похлопавший Атсуши по плечу, только загадочно ухмыльнулся, когда Осаму проходил мимо за свою парту. На вопрос Куникиды-сана о том, почему Дадзай вдруг решил поменять стулья, Осаму ответил, что «кое-кто криворукий устроил на моём столе потоп, пока меня не было, и я ума не приложу, кто же это такой косой». После звонка почти весь класс сорвался со своих мест, как ошпаренный, загремели дверьми и вылетели в коридор, к лестнице, скорей вниз. Конечно, кому нужна эта литература, когда и рассказы неинтересные, и стихи учить нужно непонятные, ещё и низкие баллы по ним хватать за то, что смысла не понял или анализ не прочёл. Накахара был первым, кто скинул учебник на парте в рюкзак одним движением аккурат со звонком и кто выскочил за дверь, подгоняя остальных своих товарищей тем, что нужно как можно быстрее успеть на следующий урок, иначе времени совсем не останется! Атсуши был в прострации после своего выступления и шёл на ватных ногах, благо Акутагава схватил его за руку и тащил за собой, Дадзай тоже не особо торопился, а вот Тюя, убежавший вперёд и периодически оборачивающийся, злился и топал ногой, намекая, что можно бы и побыстрее передвигать ногами, а не идти в темпе мёртвой черепахи. На физкультуру опаздывать нельзя! Не существовало ещё в мире такого норматива или игры, которую бы Тюя не выиграл или не установил бы рекорд. Да он один против всего класса мог выстоять, перескакивая через чужие головы или раскидывая всех мячами. Мелкий рыжий всегда был лидером команд и самым активным: разминку провести? запросто! первым прийти к финишу в забеге? да пожалуйста! стенка на стенку в соревновании? легко! И энергия у него никогда не кончалась. Правда, лидер команды соперников всегда старался быстрее забрать в свою команду или Акутагаву-куна, или Накаджиму-куна, потому что все знали, что их Тюя будет выбивать либо в последнюю очередь, либо будет позволять им так или иначе уходить, а то и вовсе не будет атаковать — а значит, что команда так или иначе останется в выигрыше или просто не успеет проиграть. А война с Дадзаем была вечна. Если Дадзай спокойно залезал на канат и обратно, Накахара мог залезть на балку и пробыть на высоте дольше, чем он. Если Дадзай попадал мячом в кольцо, Накахара был готов кинуть в кольцо одноклассника. Если Дадзай прыгал через козла, Накахара готов был делать через козла сальто. Но, если Дадзай пытался так или иначе повеситься на канате, подставиться под обстрел мячами или так или иначе загреметь в медпункт, его приходилось спасать всем троим: суицидальный пацан либо снимался с высоты Расёмоном за шкирку, либо выбивался с поля пинком гравитации под задницу, либо подхватывался тигриными лапами. Однажды у Дадзая спросили, какой способностью владеет он, раз ходит вместе с тремя одарёнными: «Может, ты стреляешь огненными шарами? О, или умеешь призывать демонов? Превращаешься в волка? Нет-нет… Создаёшь ледяные глыбы?» Но на всё Осаму отрицательно качал головой. На дружное от одноклассников «тогда что у тебя за сила?» Дадзай молча встал с лавки, не спуская глаз с парящего в двух метрах от пола Тюи, чем-то увлечённым на поле, заполз на канат под шумок, раскачался и схватил Накахару за руку. Рыжий посмотрел на него сначала негодующе, а потом испуганно, потому что красная аура вокруг него вмиг исчезла, а он с грохотом рухнул на стопку матов спиной. Дадзай также молча слез с каната, отряхнул руки, ухмыльнулся и гордо заявил: «У меня всего лишь сила бога». Рюноскэ и Атсуши их разнимали, чтобы Осаму не выбил Тюе зуб, как в прошлый раз, а Тюя не сломал Осаму палец. Ну почему нельзя жить в мире? У Накахары то футболка рваной на воротнике окажется, потому что кто-то за неё да схватится, Дадзай ходил в пластырях на коленях и бинтах на руках каждый урок, Накаджима крайне нелюбимо относился к физкультуре как к школьному предмету из-за постоянных толчков, прыжков, соревнований и синяков, Акутагава всегда ходил в тёмной олимпийке с задранным кверху воротом до самого подбородка. Мелочь с неуёмной энергией, только-только выпустившаяся с начальной школы и готовая бесконечно носиться с мячами и по матам даже после нескольких кругов по стадиону под солнцем, наполняла спортзал беготнёй, вознёй и криками, как голодные вопящие чайки — пляж; отбирающие друг у друга снаряды и раскачивающиеся на канатах, они были как неугомонные игрунки с шилом в заднице. Детские крики из спортивного зала во время уроков физкультуры у младшеклассников сравнятся лишь с криками обезьян из зоопарка, потому что по топоту школьники могут сравниться лишь со стадом мустангов, иноходью мчащихся через прерии от стаи волков, право слово. Орава маленьких дьяволов! Если ты дежурный и заходишь на уроке в спортзал, решаясь спросить у физрука, есть ли отсутствующие в классе, велика вероятность, что тебе прилетит футбольным мячом в лицо, и это ещё в лучшем случае; в худшем тебя собьёт увлечённая игрой толпа и потопчется по тебе, даже не замечая. — Стройсь в шеренгу! — громогласно рявкнул физрук, дунув в свисток и мигом вынудив всех подопечных замолкнуть и замереть, а затем суетливо забегать и выдресированно построиться по стойке смирно. — Только попробуйте сейчас что-то крикнуть, пикнуть, взвизгнуть, тявкнуть, проблеять, прорычать, прощебетать или свистнуть, когда я скажу… — на мгновение в спортивном зале воцарилась тишина, и тридцать пар внимательных глаз уставились на физрука, держащего мяч в руке, — …вышибалы! Рыжий и встрёпанный мальчишка хищно сверкал голубыми глазами, сжимая в руках мяч и стоя напротив целой оравы своих одноклассников: сегодня он охотник, а они — жалкие жертвы. Кролики перед стервятником. Мыши перед коброй. Антилопы перед тигром! Сопливые детишки перед грозным вышибалой. Тюя никого и никогда не щадит, даже тех, кто боязливо жмётся по углам, не желая, чтобы им попало мячом в бок или спину. Это час расплаты, щенки. Час расплаты за прошлые вышибалы, из-за которых кто-то из родителей одноклассников срывал телефон уставшему от звонков Рэмбо, потому что, видите ли, кому-то мячом палец вывихнуло, а кому-то синяков понаставило. Живыми не уйдёте, мерзавцы. Ныть нужно было дома, а здесь — дикая среда! — А ну подставили лица, сейчас всех выхлестну по одному! — крикнул мальчишка, резко уходя вбок, замахиваясь двумя руками и запуская в толпу одноклассников подсвеченный красным мяч. Это оружие массового поражения под оглушающие визги отлетело от груди первой жертвы, задело двоих по плечам, отскочило от чьего-то затылка, стукнулось в противоположную стену и рикошетом снесло с ног троих, возвращаясь прямо к Накахаре. Рыжий подпрыгнул, хватая мяч на ходу, никому не давая передохну́ть и запуская «оружие» в оставшиеся ряды с такой силой, с которой не давил на ручку, коей писал контрольную по математике и у коей начала заканчиваться паста именно на дописывании последнего примера. Мяч звонко отбивается от чьего-то лба, мажет по прыгнувшему вверх на подсвеченных голубым тигриных лапах Атсуши и летит прямо в Дадзая, но мальчишка нагнулся — одноклассницу позади сбило мячом в плечо и вышибло из игры к остальным выбитым. Тюя нахмурился, рыкнув сквозь зубы от промаха по своим целям, выловил выкатившийся из подкошенной толпы мяч и прицелился точно в Дадзая на этот раз, в эту наглую рожу, но этот хитрый засранец элегантно ушёл вбок, и мяч, пролетев в миллиметре от белой макушки Атсуши, отбился чёрной головой Расёмона и тюкнулся однокласснику в спину. Мяч летал, как пушечное ядро. Бедный Накаджима присел на колени, закрывая голову полосатыми мохнатыми лапами вместо рук — ну не любил он эти проклятые вышибалы! Ему, конечно, ещё ни разу не прилетало, да и преимущество за ним было, но, видя последствия от ударов мяча у одноклассниц и одноклассников, эта игра нравилась ему всё меньше и меньше. Это же варварство! Настоящее варварство. Нужен пацифизм. Он юркнул за Рюноскэ, как кошки прячутся за диваны и шкафы, и боязливо выглянул из-за его плеча, сверкая жёлтыми глазами и смотря, чтобы они не стояли на открытом пространстве — да хоть за Дадзаем, хоть за оставшимися, только бы не на расстоянии выстрела! — Да вы у меня солдатиками сейчас попадаете! — злобно и хрипло выкрикнул Тюя, сжимая мяч в руках и неожиданно швыряя его не в толпу, а в стену — он, отскочив в сторону, вышиб практически всех одноклассников своим обманным манёвром и последующим рикошетом от потолка, стукнувшись об одного из одноклассников чётким хэдшотом, но чудом не задев мальчишку-полутигра и попав в кольцо тёмной змеевидной нити — способности Рюноскэ. На поле остались Акутагава и Накаджима, тяжело дышащие и следящие исключительно за мячом, и, конечно же, Дадзай, уклонившийся от мяча внезапным колесом вбок и запустивший руки в карманы спортивных штанов как ни в чём не бывало. Осаму победно ухмылялся. Накахара остановил подкатившийся к себе мяч ногой. Весь класс сидел на лавках, потирая ушибленные места и наблюдая за происходящим, ожидая конца игры, и никогда ещё финал не был так интересен — рыжий-рыжий-веснушчатый Тюя в лице великого Жнеца, выкосившего двадцать шесть человек за несколько минут своими точными ударами, и троица выживших в лице Атсуши, Рюноскэ и Осаму, смотрящих на него, как храбрые тореадоры на разъярённого быка, только вместо рогов был больно бьющий мяч. Физрук даже не смотрел, чем занимаются дети, выйдя из зала и позволив им играть в оставшееся от урока время, а дети в его отсутствие уже устроили революцию и построили новый феодальный строй в ходе протестантских движений, едва не бои гладиаторов — кто-то болел за вышибалу как за атакующего, кто-то за уклоняющихся, а кто-то и вовсе помалкивал, молча смотря, чем бойня закончится. Когда в классе есть одарённые, школьные будни уже не такие скучные, а когда они все вчетвером остаются на поля боя стенкой на стенку — становится интереснее развязок всяких триллеров. Ну что, погнали? Рыжий засветился красным, до скрипа резины сжимая мяч в руках. Он вдруг отпрыгнул назад, быстро оценив траекторию полёта мяча и швырнув его в угол спортзала над головами вылетевших из игры одноклассников. Атсуши среагировал первым, дёрнув круглым ушком, и моментально прижался к полу спиной, смотря, как светящийся красным мяч пролетает над его лицом. Рюноскэ боковым зрением уловил движение и красиво ушёл вбок — мяч пролетел мимо раскрытой пасти Расёмона, аккурат между клыков. Все замерли, когда увидели, как оружие массового поражения летит точно в Дадзая, запустившего руки в карманы, но он даже не напрягся — всего лишь отшагнул в сторону за секунду до попадания по нему мячом. Тюя негодовал. Откровенно злился, окутываясь тёмно-красной аурой. Дадзай-кун шутливо называл эти моменты режимом берсерка, чем злил товарища ещё больше, после чего они сцеплялись в страшной драке десятилеток. Он выловил мяч сбоку, притянув его способностью, вскочил на козла, оттолкнулся от него и с воздуха бросил мяч в поле выживших. Атсуши, видя, как снаряд неумолимо летит в него, растерялся и рухнул на пол, прикрывая голову большими пушистыми лапами, но мяч стукнулся о пол в миллиметре от его головы и скакнул вверх. Вокруг мяча закрутился чёрной лентой Расёмон, не трогая, и мяч, подхваченный красным свечением злящегося Накахары, разогнался, стремясь прямо Дадзаю в спину. Чуя сжал руки в кулаки, радостно скалясь — вот оно, неужели, Осаму, гад, наконец-то попался?! Но Дадзай, обернувшись в последний момент, выгнулся спиной назад, чудом устояв на ногах, и мяч проскользнул в миллиметре от носа, ударяясь в стену над лавками вышибленных из игры и рикошетя. Злорадствующий смешок и раздосадованное рычание вышибалы раскатились по залу, отвлекая всё внимание на себя, и застанный врасплох Акутагава, в голову которого вот-вот готов был прилететь мяч, не ожидал, что Расёмон среагирует быстрее и поймает его. …Зубами. После мощного хлопка и мгновенного исчезновения всех способностей в спортзале, погрузившемся в тишину, раздался звонок. Всю мелочь из зала сдуло в мгновение ока, и физрук обнаружил остатки разорванного мяча лишь тогда, когда все раздевалки были пусты. Физкультура тем и хороша, что она последним уроком — можно не переодеваться обратно. А зачем? Погода тёплая, сентябрьская. Враги на сцене, за кулисами они закадычные друзья: Тюя уже и забыл, что хотел попасть мячом в лицо хоть кому-нибудь из троицы, Атсуши расслабился, оставив поле сражения позади, Рюноскэ расстегнул свою тёмную олимпийку и повязал её на поясе, Осаму может стукнуть Накахару локтем в бок без опасения, что ему прилетит в ответ. Они и пяти минут не высидели в тени дерева во дворе школы в ожидании отцов, разделившись два на два и начав пинать между собой пустую бутылку из-под воды. Физкультура тем и замечательна, что позволяет сбросить накопившуюся энергию — хотя бы половину заряда — и идти домой с чистым сердцем и отведённой душой. Физкультура — очень хороший предмет, особенно когда последний, потому что ближайшие несколько часов никто не будет скакать по дому, как стадо кенгуру. Возможно, даже посидят в тишине какое-то время. Если сильно повезёт — отключатся на полчаса. Правда, если оба Мори-младших и Рэмбо-младший засыпали на постелях, креслах или диванах, иногда сидя за столами, то Шибусава-младший мог спать в самых неожиданных местах. Тацухико отшучивался, что и кота никакого с таким сыном не нужно — ходишь по ночам на цыпочках, подсвечиваешь телефоном дорогу, чтоб случайно на ребёнка посреди пола не наступить или не взвизгнуть от испуга от того, что полукот-полусын спит на столе кухни. Мужчина помнит, как первое время ужасно пугался позам Атсуши, в которых тот спал, или местам, где обнаруживал спящего Атсуши. Со временем попривык, даже вычислил излюбленные места: подножье собственной постели в обнимку с подушкой; накрытый пледом и переделанный под спальное место подоконник; шкаф; возле порога ванной комнаты, потому что там прохладно. Иногда, конечно, ребёнка могло вырубить и днём, прямо в машине, и тогда Шибусава аккуратно выносил его на руках, укладывая в квартире на постель — пускай лучше не просыпается и спит, как нормальный представитель человека, и не забирается на шкаф и не разваливается на нём, как на королевском ложе, спустив ногу вниз. Но сейчас Атсуши спать не хотел. После физкультуры он, конечно, устал, но, когда позади раздался автомобильный гудок, волосы на затылке встали дыбом, а самого его сдуло на ветку ближайшего дерева. Слишком поздно он вспомнил, что отец обещал забрать его после школы на машине — выглянувший из Роллс-Ройса-«Чёрного-призрака» Шибусава в сером плаще схватился рукой за белую голову, открывая дверь и выходя. — Атсуши! — несколько разочарованно окликнул он мальчишку, подходя ближе к дереву. — Ты же не умеешь спускаться! Кажется, Накаджима даже не успел осознать, что он взлетел на дерево, поэтому сейчас, услышав отца, он поглядел вниз, увидел два метра до земли и слезать резко расхотел, вцепившись в ветку ещё сильнее. — Д-да всё под контролем, пап… — Тц. Я помогу, — вдруг буркнул Акутагава, поднимая голову кверху и крикнув незадачливому тигру: — Только не дёргайся! Тюя благополучно оттащил пакостного Дадзая от Рюноскэ подальше, чтобы Расёмона, достающего товарища с дерева, не тронула аннулирующая способность, а то Осаму может — конечно, как брата-то стороной обойти и не толкнуть? Атсуши, поджавший ноги и зажмурившийся, был благополучно поставлен на землю, и он ещё минуту не хотел раскрывать глаз, пока не убедился, что действительно стоит на твёрдой поверхности. — Ваши отцы вот-вот приедут, я просто в пробку не успел попасть, — мужчина, тяжко вздохнув и улыбнувшись, посмотрел на детей своих коллег, и в его голосе звучало доброе самодовольство. Оба Мори-младших и Рэмбо-младший синхронно кивнули — они знали, что все их отцы работали рядом друг с другом, просто заканчивали в разное время. — Поехали скорей домой, — Тацухико обратился уже к своему ребёнку. — Ты же не хочешь, чтобы обед остыл? Атсуши, засверкав глазами на слове «обед», моментально закивал, махнув товарищам на прощание рукой и рванув к чёрной машине, уже и позабыв, что минуту назад готов был душу отдать от высоты на дереве. — И нас осталось только трое, — задумчиво протянул Дадзай, повернувшись через плечо к Накахаре и Акутагаве, наступив ногой на пустую бутылку: — Ну что, мелкий берсерк, выстоишь против двоих? — Да я вас уделаю, как щенков! — Тюя даже не против сразиться в одиночку. Он обоих Мори-младших обыграет несколько раз, пока они только соберутся! Два чёрных автомобиля подъехали с разных сторон. Рюноскэ может узнать отцовский Майбах Ксенатек пятьдесят-семь-эс Куп из тысячи одинаковых Майбахов и прочих чёрных машин, потому подлетевшую к его ногам бутылку схватил Расёмон зубами и подкинул кверху, отвлекаясь на автомобиль вместе с хозяином. Дадзай и Накахара слишком увлечены игрой, потому, не обращая на машины внимания, синхронно задирают головы кверху и несутся отбить импровизированную шайбу первыми, не смотря, что вот-вот столкнутся лобову- лбами. Акутагава даже остановился, наблюдая, так ли его товарищи увлечены игрой… Так. Посыпались искры из глаз, когда лоб Тюи впечатался в нос Осаму и оба от неожиданности рухнули на траву: Дадзай — навзничь, Накахара — на него. Рыжий болезненно потирает лоб, шипя, и айкает, когда подкинутая кверху бутылка стукается о его голову и отлетает в сторону, Дадзай же растирал ушибленный нос, благо что кровь не хлынула. Они даже не поняли сразу, что совсем чуть-чуть не соприкасаются носами. Подул прохладный ветер, ероша рыжие и каштановые пряди, и оба возмущённо смотрят друг на друга: Осаму снизу вверх, лёжа на локтях, Тюя сверху вниз, поднявшись на руках и встав на колени. Дадзай хмурит тёмные брови, Накахара морщит губы и скалится, как недовольный волчонок. — Уйди, противный! — Тюя тут же в спешке начал подниматься и отряхиваться. — Это ты упал на меня. Сам уйди! — Осаму помог оттолкнуть Накахару от себя и уселся на траве, поднимаясь и отряхивая спину. Красивые синяки будут на лицах обоих завтра. — o mon père céleste, не ушиблись? — слышится знакомый обеспокоенный голос, и Тюя тут же оборачивается: ещё не видя отца и всё ещё растирая лоб, он тут же останавливает взгляд на Бугатти «Чёрном автомобиле», таком знакомом и сверкающем сейчас чернильным капотом в лучах дневного солнца. — Дети мои, вы попрощались или сколько вас ещё ждать? — дверь на задние сиденья Майбаха, где уже сидит Акутагава, потягивающийся руками вверх, открыты, а из окна переднего у руля виден Мори-сан в чёрном пальто и белых перчатках, немного спустивший тёмные очки с глаз ниже и смотря на детей. — Да не хотел я с ним прощаться, — фыркнул Дадзай, хватая свой рюкзак и убегая к машине, напоследок обернувшись и показав Тюе язык. Накахара рыкнул и погрозил кулаком, уже хватая свой рюкзак и готовый рвануть к машине своего отца, но вспомнивший про бутылку. Он подцепил её, помятую и испинанную, носком кроссовка, слегка подкинул кверху и отбил точно в стальное мусорное ведро у входа, победно ухмыльнувшись — попал. — Это я с тобой прощаться не хотел! — выкрикнул он Осаму вслед, убегая к Бугатти и влетая в открытую для него дверь на переднее сиденье. Рюкзак швырнут на задние сиденья, Рэмбо блокирует двери и смотрит на ребёнка. Тюя улыбнулся, пристёгиваясь ремнём. — Привет, пап. — ну как, mon chéri? — голос Артюра спокойный, тонкие губы растянуты в улыбке. Бугатти постепенно съезжает с места, как и Майбах напротив. — у тебя спросили на литературе мсье Лермонтова или повезло? — Не, повезло, — отмахнулся мальчишка, похрустев шейными позвонками и вытянув ноги вниз. Кондиционер приятно дует, но только в его сторону и несильно. — Мог и не учить. — ну как это, — Артюр смотрит вперёд. В машине прохладно с одной стороны и тепло с другой — с его стороны. — произведения великих классиков тоже нужно знать, не только же уметь подтягиваться. — Да я их всех на физкультуре раскидал, как детей! — надеюсь, не в прямом смысле и не как в прошлый раз? — …Не-ет, по сравнению с тем разом я был предельно осторожен, — Тюя элегантно отвёл взгляд в окно, делая вид, что совсем-совсем не врёт и увлечён улицей. — А, и ещё, мы сегодня на литературе Атсуши-куна спасали вместе с Рюноскэ-куном, хочешь, расскажу как? Рэмбо постепенно выехал на центральную дорогу, свернув на неё от школы. — конечно. расскажи.