Мортидо

      * (Гигил — Gigil (тагальский, филлипины) — непреодолимое желание укусить того, кого любишь, вызванное переизбытком чувств). (Википедия) ___                     К вечеру в замок начали съезжаться люди. Вчера я запомнила далеко не всех, но некоторых сегодня узнала. Со мной никто не заговаривал и между собой они вели довольно спокойные беседы. На этот раз гости приезжали сразу на автомобилях, не на шхуне. А значит, мы не на острове и где-то неподалёку есть населённый пункт, где они останавливались днём.              Машин, как и вчера, было очень много. Водители не покидали автомобилей. Обслуживающий персонал старался не смотреть на гостей. А я решила шпионить за тем, что происходит. В сущности, не сказать, что что-то происходило. Некоторые говорили на других языках, хотя я думала, что таких будет больше, их было всё же немного. Я удивилась, сколько людей здесь говорили на русском. Из их разговоров я поняла, что сегодня в замке будет представление.              Я проходила мимо комнат, где располагались гости, и заметила, насколько все расслаблены. От этих людей исходила спокойная радость. Разговоры их были, судя по всему, о природе, о погоде и об искусстве. Они себя ощущали легко, но я чувствовала сильную тяжесть их энергетики, ту же, что заметила и вчера. Всё-таки они были мрачными личностями. А если кто посмотрит, то от взгляда я испытывала угнетающий холод. Между нами была граница — мы были по разные стороны чего-то. Я ощущала себя призраком, на которого обращают внимание только потому, что он задел занавеску. Жутко.              Коридоры четвёртого этажа привели меня к широкой лестнице ведущей наверх. Той самой тёмной лестнице, с которой меня забрали звенящие шаги. Выключатель сработал и тусклый свет слегка разогнал мрак. Я поднялась наверх и открыла дверь. Маленькое окошко, пустой чердак и землистый пол. Я зашла внутрь. Дверь с грохотом захлопнулась за мной. Я перепугалась. Сквозняк, наверное. Дверь легко открылась, и мне стало легче. Тени, царившие здесь, воскресили в моей памяти яркие образы: меня окружают пестро одетые люди в масках; шум, хохот, музыка; вспышка на одно мгновение и снова тени. Что это? Я бегу по лестнице сюда. Меня со смехом окликают. Я в панике прячусь здесь.              Мне стало не по себе. Пришлось вернуться в комнату. Расхаживая из угла в угол, я пыталась вспомнить подробности того вечера. Но в памяти были лишь обрывки, которые напоминали скорее сон.              В воздухе послышался цветочный дым, и я подумала, что через минуту сюда явится Кай в своём призрачном образе Одиночества. Но спустя три молнии, сопровождённые оглушительным треском грома, на пороге моей комнаты показалась высокая рыжая девушка в тёмно-зелёном платье в пол и с кроваво красными губами. Она закрыла за собой дверь и поприветствовала меня. Цветочный дым рассеялся.              — Здарасте, — тихо, неловко ответила я.              Она огляделась, налила два бокала вина, один подала мне и расположилась в кресле. Напротив стояло ещё одно кресло, куда следовало сесть мне, но я чувствовала опасность и не готова была расслабиться.              — Ты влюблена в Кая? — сходу спросила гостья.              — В Кая? — переспросила я. — В того, который Одиночество?! Даже не знаю…              — Да, в него, — с опозданием подтвердила девушка.              — Странный вопрос, учитывая, что мы не знакомы с Вами.              Дальше последовала довольно продолжительная пауза, в течение которой девушка задумчиво смотрела на мою кровать, укрытую бордовым покрывалом.              — Тебя зовут Диана, не так ли?              Я в ответ лишь кивнула.              — А меня Шарлотта, — продолжала гостья.              Спрашивать напрямую: зачем она пришла? — кажется невежливым.              Я присела в кресло.              — Любишь читать? — вновь заговорила гостья.              — Время от времени.              — Что предпочитаешь?              — Готические романы.              — А мне больше нравятся пьесы. И сегодня здесь как раз будут ставить одну, — не требуя ответа, сказала Шарлотта.              Мы немного помолчали.              — Очередная жаркая мрачная ночь, — продолжила Шарлотта. — Знаешь, Диана, в Кая влюблены многие девушки здесь. И я в том числе. И всё потому, что его любовь недостижима. Мы все это понимаем и хотим его любви ещё больше. Кажется, что его ледяное сердце можно растопить, но это не так. А он нарочно влюбляет в себя. Вселяет в нас надежду.              Она посмотрела на меня.              — Это предупреждение? Или вызов? — спросила я, задетая её словами.              — Просто хочу сказать, что тебе нужно быть осторожнее. Видела «русалок»? Так вот это твоя судьба, если отдашь за него свою душу. Они просто трофеи. Бесполезные. Как головы убитых животных на стенах.              — Они сами себя убили, насколько я знаю.              — Да, но Кай чувствует вину в их смерти, и это делает его отчасти убийцей.              — Чувствует вину? Значит, Кай не маньяк?              — Нет. Это слово ему не подходит. Он нечто более изощрённое и жестокое. Тебе не следует ему верить.              — А тебе верить мне следует?              — Лучше никому не верь.              — Зачем же мне тогда быть здесь, если никому нельзя верить?              — И я считаю, что ты здесь случайно и тебе не следует быть здесь.              Она оглянулась, встала из кресла, медленно подошла ко мне и тихо по секрету сказала:              — Если хочешь уйти, я могу помочь. Тебя отсюда живой никто, и Кай в первую очередь, не отпустит. Но мне страшно смотреть на то, что здесь творится.              В её руке блеснула золотая цепочка с подвешенным на неё ключиком. Она надела её мне на шею. Цепочка была длинная, так что ключик опускался глубоко в декольте, и его не было видно.              — А у тебя есть причины помогать мне? — с подозрением поинтересовалась я.              — Ты не поймёшь, — с тоской произнесла Шарлотта и села обратно в своё кресло. — Но мне кажется, что вскоре ты придёшь в себя и больше не захочешь здесь оставаться.              Её замечание отрезвило меня. И я спокойно и задумчиво открылась ей.              — Я уже миллион раз хотела бежать. И не смогла. Я всё время бегу, а сейчас хочу остановиться. Сбежала от реальности, сбежала подальше от дома. Всё бежала и бежала, пока не оказалась рядом с Каем. А теперь выходит, что и от него нужно бежать? Но больше некуда. Я всё равно исчезну: здесь или пока буду убегать. Я теряю только то, что у меня есть сейчас.              — А под тем, что у тебя есть сейчас, ты, конечно же, подразумеваешь Кая.              Я не ответила.              Считала ли я, что Кай у меня есть, и, если любила его, то, что это была за любовь? Шарлотта хотела заставить меня сомневаться — интриганка. Я понимала лишь одно: если это игра, то в неё надо играть, и если это вызов, то его надо принимать. Видимо, им скучно, а моя жизнь — предмет ставок?              Я подошла к окну и несколько минут наблюдала удалявшуюся грозу. А после повернулась к Шарлотте и сказала:              — Я рискну.              — В таком случае, пойдём.              Она легко, словно призрак, поднялась, оказалась у двери, открыла её и жестом предложила мне выйти из комнаты. Со столика в коридоре Шарлота взяла в руку канделябр с тремя свечами, из которых горела только одна, с трудом рассеивая темноту. Я плохо ориентируюсь в пространстве, но вроде бы, мы прошли сквозь гостиную и направились внутрь здания. Потом мы очень глубоко спустились вниз по лестнице и ещё чуть-чуть прошли. Показался тусклый свет, исходящий из зазора дверных створок в конце очередного коридора. Шарлотта распахнула дверь, и мы вошли в небольшой зрительный зал, заканчивавшийся сценой. Спектакль уже шёл, и я была шокирована тем, что актёрами в нём были дети. Моя спутница проводила меня до места, а затем я потеряла её из виду.              Ставили «Питера Пена». Зрелище было трогательным. Вспомнился дом, детские годы, всё самое хорошее, что могла вспомнить. Я даже прослезилась несколько раз. Такого я не ожидала здесь увидеть.              Когда спектакль закончился, дети скрылись за кулисами после бурных оваций, в зале зажгли свет. Разодетые гости начали его покидать. Я вышла последней и, находясь под впечатлением от того, что увидела на сцене, не могла думать больше ни о чём, кроме постановки. Мне было всё равно, куда все идут, я собиралась лечь спать и погрузиться в собственные мысли и туманные воспоминания.              В замке зажгли свет. Я отчётливо разглядела дорогу обратно. Даже обнаружила лифт, но пошла пешком по лестнице. Как оказалось, это был не самый нижний этаж. Подземелье в общей сложности насчитывало этажей шесть, а театр находился на минус третьем.              Возле комнаты меня поджидал Кай.              — Тебе понравилось? — спросил он.              — Очень. До сих пор не могу прийти в себя.              — Пойдём к гостям.              — Нет. Я устала и мне не до вульгарных балов…              Он медленно обошёл вокруг меня. Я почувствовала, что вот-вот потеряю над собой контроль и упаду в его объятья, поэтому поторопилась попрощаться. Кай взял меня за руку и несколько минут стоял очень близко, словно испытывал моё терпение. Я уже чуть было не коснулась его губ, но почувствовала, что мы не одни. Из-за угла в коридоре на нас смотрела какая-то девушка. Когда я перевела на неё взгляд, она быстро удалилась. Кай успел её увидеть.              — Кто это? — спросила я, отстраняясь на безопасное расстояние.              Он не ответил. Продолжая улыбаться он поцеловал меня в щёку, пожелал спокойной ночи и скрылся за поворотом коридора.              Оставив зажжённым ночник и открытой форточку, я легла спать.              На следующий день за обедом я попыталась узнать у Кая, кто такая Шарлотта, почему она ко мне приходила, но он как обычно ничего вразумительного не ответил.              День я провела в одиночестве и размышлениях. А вечером меня посетила ещё одна гостья — брюнетка в жёлтом платье.              В отличие от Шарлотты, она не пыталась заставить меня покинуть замок, она соблазняла меня на то, чтобы я снова и снова пыталась заполучить Кая.              — Ты же хочешь. Почему ты сопротивляешься своему желанию? Почему не поддаёшься ему? Ты же женщина. Ты должна. Отдайся, — полушёпотом с хрипотцой говорила гостья в жёлтом.              Она несколько раз обошла вокруг меня, словно стервятник. Мне было не по себе. Я почувствовала обиду. Они всё играют со мной. Нашли развлечение. Мне хотелось поступать вопреки их советам.              — Иди же.              — Нет, — тихо сказала я, и из моих глаз покатились слёзы.              Она залилась звенящим, пробирающим до дрожи смехом.              — Какая же ты глупая. Он ждёт тебя. Иди.              — Нет, — снова произнесла я.              Она засмеялась, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Я осталась одна и заплакала ещё сильнее. Трудно было не слышать её слова. Заманчиво было думать, что Кай ждёт меня.              Потом я выпила вина. Потом ещё. И ещё. Голова приятно закружилась. Я решила пойти посмотреть, что происходит в замке. И в конце концов, послушав совета сегодняшней своей гостьи, я через полчаса вошла в гостиную. Там снова в самом разгаре был маскарадный бал. Пары красиво кружили по залу в танце. Узнать кого-либо было трудно. Кай стоял в противоположном от меня конце зала. Он был без маски. Я стала пробираться сквозь толпу к нему. Когда приблизилась, он окинул меня взглядом и приказал следовать за ним. Мне ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Брюнет был самым таинственным и загадочным мужчиной в зале, поэтому наш уход сопровождался множеством женских взглядов, непонятного для меня значения.              Мы поднялись на второй этаж и зашли в одну из комнат, где горели свечи, и играла музыка. Я уже достаточно хорошо знала Кая, чтобы не понимать превратно такую атмосферу. Эротизм — его стиль, ему так комфортно. Хотя рука моя всё же дрогнула, когда брала из его рук бокал вина, на что он ухмыльнулся.              В полумраке смуглое лицо и тёмные волосы почти до плеч придавали образу Кая невероятную притягательность. Мне нравилось смотреть на него и наслаждаться чувством непреодолимого желания, которое перерастало чуть ли не в экстаз, когда его взгляд без капли смущения ловил мой. Его образ говорил о сексуальном пресыщении, и всё-таки в нём звучало и что-то вроде: «Только скажи, детка, и я твой…»              Мы молчали. Взглядов, языка тела и расстояния между нами, которое я безумно хотела преодолеть, хватало нам, чтобы не скучать. Уже привычная ночная жара снова плавила тело под платьем, отчего я острее ощущала ветер, который врывался в как всегда открытое настежь окно. Я нетерпеливо обмахнулась рукой.              — Жарко? — спросил Кай.              Я улыбнулась и встала у самого окна, чтобы ловить больше ветра. Вид на море тут же унёс меня в воображаемый полёт над волнами, в ночном небе, в сладком воздухе, в жаркой мгле… к Луне…              Я почувствовала, что Кай медленно расстёгивает молнию на моём платье. Он спустил вниз по моей руке сначала одну шлейку, потом другую. Платье держалось теперь лишь на бёдрах. Затем он подал мне белую рубашку. Я надела её и окончательно избавилась от душного атласа. Меня пробила дрожь от прикосновений Кая. Мне хватило сил поблагодарить его лишь улыбкой. Я вернулась вглубь комнаты. Кай бесстыдно ловил взглядом моё обнажённое тело, прикрытое кружевным бельём, под распахнутой рубашкой.              А вот рубашка Кая была расстёгнута сверху лишь до середины груди, ну и рукава он закатал, открыв вид на крепкие предплечья. Кай смотрел на меня так, словно я проиграла в этой неоговоренной случайной игре в раздевания и теперь должна снять с себя всё окончательно.       Мне стало неловко. Поэтому я поставила вино на пол и начала застёгивать на себе рубашку. Когда я её почти застегнула, он вдруг сказал:              — Верни, как было…              Я посмотрела на него, но не смогла понять, всерьёз ли он. Он улыбнулся уголком губ и продолжил:              — Верни… или всю её сорву с тебя.              Я осторожно подняла бокал с пола, не торопясь принимать его слова всерьёз. Тогда он встал из кресла. Парализованная ситуацией, я начала одной рукой расстёгивать пуговицы. Кай заметил это и хотел вернуться обратно, но мои пальцы не слушались, и процесс, видимо, шёл медленнее, чем он того хотел. Кай подошёл ко мне, убрал мою руку от пуговиц, и сам начал их расстёгивать. При этом пальцы он запустил под рубашку и прижимал их к моему телу, опускаясь всё ниже по мере того, как рубашка расстёгивалась. Когда он дошёл до последней пуговицы, у меня перехватило дыхание. Наконец, Кай убрал руки, и я выдохнула. Он довольно улыбнулся и вернулся в кресло.              Но теперь мне безумно хотелось подойти к нему, прикоснуться, почувствовать его, или совсем выйти из комнаты, чтобы избавиться от его обессиливающего общества. Мой взгляд избегал той части комнаты, где был Кай. А от волнения я слишком быстро осушила свой бокал.              — Подойди, налью тебе ещё вина, — приказал он.              Чтобы его больше не злить, я послушалась и пошла к столику, где стояла бутылка и возле которого сидел Кай. От волнения и опьянения моя координация была нарушена, и я задела колено Кая своим. Едва бокал коснулся стола, Кай схватил меня ладонями за талию, развернул спиной и усадил к себе на колени. Он убрал волосы с моего затылка и провёл по нему вдохом. Голова сама наклонилась в сторону, открывая шею словно для укуса вампиру. Его ладони горячими следами поднялись вверх по моей талии к груди, потом к плечам, спустились на предплечья и окольцевали запястья. Кай завёл мои руки мне за спину. Его дыхание продолжало ласкать шею, а потом он заставил меня подняться и отвёл к кровати. Я была послушной, я была не в себе, но пришла в себя, когда поняла, что мои руки привязаны к прутьям в массивном деревянном изголовье. Попыталась выбраться, но ничего не вышло.              Огонь в глазах Кая пугал и завораживал. Приподнимая моё тело, он снова и снова вдыхал меня. Я закрыла глаза, проигрывая своему желанию, а в темноте воображения сила моей страсти лишь возрастала. Когда же я снова открыла глаза, у Кая в руке что-то блеснуло — лезвие ножа, которое вот-вот должно было коснуться моего живота. Кай взглянул в мои испуганные глаза и жутко улыбнулся. Я не успела испугаться. Извращённое наслаждение накрыло, когда Кай слегка поцарапал мою кожу чуть ниже рёбер. Холодное лезвие, словно струя кислоты щипало на ране. Кровь едва сочилась из пореза. Кай наклонился и поцеловал алую нить, заботливо слизывая кровь. Ранка остро пощипывала. Так себя чувствуешь, наверно, когда в детстве какой-нибудь мальчишка обрабатывает тебе разбитую коленку. Кай же сам поранил, чтобы позаботиться. И здесь боль перемешалась с нежностью от его губ и уже на губах, шее, груди. Мне было мало. Возьми ещё, но дай больше. Я сходила с ума от желания.              — Кай, пожалуйста… — шептала я. — Кай… пожалуйста… Кай…              Он продолжал лишь целовать. Тело моё дрожало. Снаружи я замерзала, а внутри как будто горел огонь. Я умоляла его. Но он лишь усмехался. Он был непреклонен. Я горела в Аду желания в этот момент, пока не потеряла сознание.              А утром я проснулась в своей кровати и в жутком состоянии, ощущая, что меня нет, потому что я есть везде. Как будто я вода, и я растекаюсь. У меня нет чётких границ. Мне нет начала и нет конца. Мелкая дрожь пронизывала током. Было трудно пошевелиться. Я хотела разорвать себя на куски, хотела смыть запах Кая. На запястьях были видны следы верёвок, которые прошлой ночью до крови врезались в кожу. Они заклеймили меня. Они остались несмываемыми кандалами — напоминанием, что я несвободна.              Я зарыдала, шумно и истерично. Было больно от тоски, от пустоты, которая образовывалась в душе, от жажды. Я молчаливо кричала: «Нет!». Не знаю, почему именно «нет», но от этого слова становилось легче. Через час у меня не осталось сил рыдать. Лежала без движения и смотрела в одну точку. Было очень жарко. Ещё через час я встала с кровати и привела себя в порядок. Но ничем нельзя было смягчить мой измотанный, бледный, болезненный вид. В доме никого не было, и всё было в абсолютном порядке и чистоте. Ни в одной из комнат, ни на улице, нигде я не смогла найти ни одного человека. Несмотря на то, что по ночам замок жив, днём он наполнен только моим одиночеством.              Что происходит? Я снова потеряла сознание. Снова ничего не было. А что, если дело во мне? Что со мной не так? Кай называет себя моим одиночеством. И у него виртуозно получается быть им. Меня душила безысходность. Я всегда считала себя фригидной, потому что в моменты близости во мне никогда не было страсти. Я занималась сексом только из любопытства. А сейчас, когда страстное желание выжигает во мне бездну, близость стала недоступной. В ком же всё-таки дело: в нём или в моём чудовищном страхе перед чувственностью?