Призраки завтра

      Кто-то придумал клише, что история должна начаться с глобального события. С чего-то невероятно эпичного. Эта история началась, хотя, вернее сказать, продолжилась, с сообщения. Одного кривого сообщения, переведенного через Гугл-переводчик. Знакомая фотография в профиле, вот он, деятель искусств, Сатору Годжо. Тут, наверное, могла бы быть предыстория нашего знакомства, но она откроется в другой раз. Позже.       Хочешь жить — умей вертеться. И я верчусь. Так уж вышло, что у меня много сообщений в социальных сетях. Люди просят о сотрудничестве в той или иной области моей деятельности или, скажем, таланта. Много сообщений на разных языках. Я «человек мира». С детства мне говорилось — хочешь договориться с японцем — учи японский, хочешь договориться с кем угодно — учи английский, а если договориться не получилось — учи иврит и ищи еврея, который договориться за тебя. Трудно сказать, пригодилось ли мне именно эта коннотация. Но, так или иначе, на переговорах я, что называется, «собаку съела».       Однако, как бы там ни было, случаются дни, когда ты не хочешь напрягать голову и читаешь первым делом что-то на своем родном языке. Каково же было мое удивление читать русскоязычный шедевр рукописного творчества со щепоткой смайликов от коренного японца. Выглядело так плохо, что даже хорошо.       Смысл оскароносной речи сужался до одного — есть дельце.       Сказать, что это меня удивило — очень преуменьшить степень моего потрясения. Сама перспектива иметь общие дела удивляла. Мне казалось, что мы по разные стороны выдуманных мной баррикад, границ, пространства и времени. Ну, нет. Никаких общих дел, никаких авантюр, — это я и поспешила отправить. Тоже на русском, из внутренней вредности, взрощеной ранним пробуждением.       Никаких дел, думала я и понимала, что уже практически согласна. В последний раз, когда мы виделись — мы не конфликтовали. Товарищи, не больше не меньше. И спустя несколько лет вот он. Действительно, сколько? Не хочу считать.       Отказ не будет принят. От мысли о возвращении в Японию внутри все начало зудеть, то ли от тревоги, то ли от предвкушения. Да, отказ будет нечестен и даже кощунственен, за мной должок или вроде того, негласный, но вполне реальный. Я это понимаю, и, опять же, это понимает Сатору.       У меня нет ни денег, ни жилья. Я беженец, перекати-поле, ветер мирских дорог. Все, что я имею в этой жизни поместится в чемодан, все мои сбережения — в небольшое четырехзначное число на счете в вечно зеленых хрустящих бумажках. Хотя такие числа не хрустя, они стыдливо шелестят.С другой стороны, что меня удержит? Тем лучше.       От Японии я уже была очень далека в любом из всплывающих в голове смыслов. Едва ли меня могло с ней связывать что-то кроме воспоминаний. Или внезапно возникающего Сатору.       В том, что нужно будет явиться лично сомнений нет. Вряд ли Годжо понадобилась певица на корпоратив. Тут дело пахнет другим. Длинным и не мытым, как и все предложения долговязого авантюриста.       Прошлое приглашение было столь же внезапным, повод был не радостный, однако, нельзя сказать, чтобы я осталась в обиде. Вот он — мой долг. Но об этом в другой раз. Прокручивая в голове события многолетней давности соблазн поддаться на заманчивое предложение Годжо брал свое.       Не прерывая короткой традиции, следующее сообщение тоже было на русском. Так же для ясности удобренное изобилием смайликов, чтобы даже собака поняла. Мне тоже пришлось вникнуть. Предложение стало казаться более лестным: дом (и картинка шалаша), деньги (много пачек зеленых и значков долларов), перелет (картинка самолета, естественно) за сделку из двух частей (значок «виктори» и ухо).       Я старалась не задумываться, почему мой дом Сатору представляет как шалаш. Тем не менее, это действительно не было похоже на корпоративное выступление. Устав играть в лингвистические ребусы, я ему позвонила.       Когда-то родной японский шел тяжело и давно забылся. «Вот, заодно и поднатаскаешься!» — ну, естественно, что он еще мог сказать. Громкий, как рота солдат, неутомимый и язвительный Сатору. Да, все же я не особенно соскучилась.       Первая часть сделки была ясна еще до ее оглашения, вторую он пообещал рассказать на месте. Искать другие варианты бессмысленно, правду я узнаю только по прилету. Ну и да, я лечу. Перспектива вернуться в страну, в которой я провела половину жизни казалась очень манящей, возможно даже больше, чем изобилие нарисованных денежных котлет. Я устала бегать, паковать чемодан и прыгать из одной стран в другую, перебиваясь редкой работой и доедая хрен без соли. Я не ждала обмана, предлагаемый им обмен всегда был честным. И, в любом случае, я не могла это проверить. Вопреки многим годам знакомства я остерегалась его, но совершенно точно знала, что у него нет намерений навредить мне.       Через неделю я вылетала. Пять пересадок, спасибо большое. В очередной раз было так плохо, что даже смешно. Неделя довести свои дела до конца в текущей стране и со всеми попрощаться. «Скорее всего, ты надолго» — тогда меня это не насторожило. Да и перспектива, наконец, задержаться где-то скорее радовала, чем отторгала. Билеты в брони, только подтвердить моими паспортными данными. Каков хитрец, заранее знал, что я соглашусь. Конечно знал.       «Да, еще кое что, я переведу тебе авансом небольшую сумму и еще часть сверху. Будет просьба — купи на эти деньги своих традиционных штук, хочу удивить учеников. Не забудь пряники!»       Какая прелесть, подумала тогда я, собираясь искать в Финляндии белорусские пряники. Но, кто ищет, тот всегда найдет.       Как я добиралась рассказывать не буду, ни одна камера Гуантанамо, кабина дальнобойщика или строительная площадка не слыхала столько возмущений в адрес одного человека. Пять пересадок. Надеюсь Сатору почувствовал сколько раз и на что я ему порекомендовала пересесть, когда в аэропорту Венесуэлы попытались снять сережки, которые им явно напоминали оружие при помощи которого можно угнать самолет. Или их решили толкнуть где-то по дешевке. Этот язык я знаю на уровне собаки. Еще и пряники эти. В чемодане лежало столько еды, что я была похожа на контрабандистку, вывозящую все запасы глазированных сырков и сгущенки. И пряники, будь они неладны. Как они пережили эти перелеты для меня остается загадкой.       Зал ожидания, гейт, самолет, автобус, кафе, новый аэропорт, все по новой. И люди, люди, люди. В этом круговороте я уже не помнила куда и зачем летела. Цель была одна — упасть в хрустящее холодное постельное и проспать до тех пор, пока небеса не рухнут. Но где-то в глубине сознания я явственно ощущала судьбоносность происходящего. Не смотря на умывание в туалетах аэропорта, ночевки то в креслах, то отелях-капсулах, тихий гул турбин, который, казалось, останется в черепной коробке на несколько лет, и вечное, бескомпромиссное и оглушающее, как толща воды над головой желание хорошенько поспать.       И вот, я в Токио-Ханеда. Последняя точка моего назначения за эти несколько дней. Меня ждет человек с табличкой, как мило, хотя бы это. На улице не так холодно, как в Финляндии, но, все же, не май месяц. «Мириам». Просто Мириам, даже без фамилии. Но когда я подошла ближе, то мужчина перевернул табличку «Хесс». Понимаю, не слишком славянское имя, но вот уже много лет я Мириам Хесс. Не могу сказать, что это не создает проблем в современном мире, но я не была готова отречься от всего, что связывало меня прошлую со мной нынешней. Перспектива назваться кем-то в духе Кет Смит провоцировала рвотные позывы.       Мужчина в костюме пригласил меня в машину, я, наверное, даже могла бы узнать его, если хоть немного слушала или смотрела в его сторону. Сев на заднее сиденье я повалилась в недра овечьей шубы, словно в кокон, укутавшись покрепче и заснула. И мне было глубоко безразлично, везет он меня закапывать в овраг или в Токийский магически колледж. Возможно, первое было бы предпочтительнее.       Сон был прерывистый и неполноценный, но я чувствовала, как отдыхаю. То прекрасное ощущение, когда ты резко начинаешь обостренно чувствовать, какая мягкая и удобная одежда, как тепло внутри кожаных перчаток, а шорох колес по дороге под нежную мелодию из радиоприёмника звучали как колыбельная.       Я не заметила, как машина остановилась, меня разбудил звук открывающейся двери и громкий радостный голос прогудел: — Мидж! Наконец ты приехала, я уже заждался!       Сатору. Я уже успела забыть, какой он громкий и вездесущий. Как всегда без объятий. — Не пришлось бы столько ждать, если бы пересадок было вдвое меньше, — заметила я, прощаясь с остатками такого прекрасного сна, в попытках максимально вменяемо выбраться из машины, не уронив честь и достоинство. Накинув шубу на плечи, протянула ему руку в перчатке: — Приветствую!