Танго самоубийц

      — Здесь больше нет других пассажиров? — спросила авантажная дама, протискиваясь в их третьеклассные нищебродные апартаменты, откатывая чемоданчик к двери и заталкивая его впритык под стену. Похлопала ладонью в чёрной лайковой перчатке по свободному диванчику и предупредительно поинтересовалась: — Я могу занять это место?       Уайт утло и неуютно поёрзал, собирая в гармошку открытый ещё секунду назад рюкзак, где уже ворочались с явственно зарождающимся недовольством, и бессловесно кивнул, выражая согласие, которое с него спрашивали исключительно из вежливости. Рядом завозился господин Валентайн, пробуждаясь — вот же напасть! — так несвоевременно, когда в непосредственной близости нарисовалась отчего-то настраивающая всем своим обликом на ревнивый лад попутчица. Быть может, всё дело было в её мальчишеском наряде, а может, в том, что вела она себя несвойственным девушкам образом, демонстрируя излишне мужские, волевые и самостоятельные качества — этого Кей в точности не знал, но чувствовал себя ужасно уязвимо, неуместно и никчёмно на фоне белокурой леди пиковой масти, возомнив, будто сударь Шляпник, к женщинам не тяготеющий, может зачем-то увлечься подобной незаурядной андрогиней. Ему захотелось вцепиться Лэндону в рукав пальто, отчаянно его затрясти, крикнуть, чтобы не смел никем интересоваться, чтобы не вздумал затевать с ней разговоров, чтобы не причинял — пожалуйста, не сейчас, когда сердце и без того измотанное и слабое, — нечаянно лишнюю боль, но ничего из этого он, конечно же, не сделал, продолжая восседать на месте подавившимся шпагоглотателем и душить рвущуюся из рюкзака химеру, всего минуту назад наречённую Лилак.       Видя, что второй пассажир доставшейся ей каюты проснулся, дама сдержанно улыбнулась, а затем совершенно неожиданным манером, едва не роняя укомплектованного моноклем кота и повергая в изумлённый ступор как одного, так и другого участника этой сцены, поочерёдно протянула им машинально принятую руку, стиснула, на миг обдавая ровным шпарящим теплом, и энергично потрясла, сообщая:       — Меня зовут Саманта Саванна, приятно познакомиться! А это мой компаньон, мсье Кисье.       — Э-э-э… — выдал единственно возможное Кей, не успевший сочинить себе имя и в принципе не способный генерировать их с такой немыслимой скоростью.       — Лэрри Нолан, — не сморгнув и глазом, вяло, простуженно и полусонно соврал Лэндон, взбираясь повыше на сиденье, с которого успел неприлично и развязно сползти, привольно выпростав ноги и заняв собой почти всё место, рассчитанное на шестерых. — А это мой младший братишка, Лэйн. Мы вместе путешествуем… — и вдруг замялся, застопорился, застрял на половине так и не выведенного губами слова, будто что-то припоминая и прикидывая, а затем вкрадчиво предположил: — Простите, вы сказали: «Саванна»? Я не ослышался? Не вы ли, случайно, дочь известного изобретателя…       — Дочь известного идиота, ага, — довольно резко оборвала его Саманта, присаживаясь на диванчик, выпуская своего котяру, пытаясь устроиться в немыслимой тесноте и при этом извернуться так, чтобы закинуть под невысоким столиком ногу на ногу. — Не очень-то я люблю обсуждать своего papá: все его сразу начинают оголтело хвалить, а мне приходится давить фальшивые улыбки, чтобы при них же не протошниться.       Кей метался взглядом от одного к другому, от Лэндона к этой малознакомой девушке, и топился в чернейшей горечи, подступающей под горло, будто жёлтая желудочная желчь; охваченный разбушевавшимся в груди чувством, он напрочь позабыл свое новое имя, выпорхнувшее вольной птицей из головы, и уточнить теперь уже никак не мог.       — Ваше право, — с изрядным безразличием пожал плечами господин Валентайн, немножко успокоив своей реакцией заранее разревновавшегося мальчика-ключика. — Стало быть, мы только что сделали остановку… я так полагаю, то был Париж?       — Париж, да, — ответила ему рубленым кивком попутчица, доставая из кармана смятый свёрток, при ближайшем рассмотрении оказавшийся сложенными воедино и скрученными в рулон тетрадью, блокнотом и загадочной серой брошюркой без названия. Потрясла этим свёртком, высыпая пару автоматических чернильных перьев, совершенно одинаковых, стеклянных и наполовину исписанных, и небрежно сгрудила всё это богатство на стол.       Её кот-компаньон в это время с любопытством всё обнюхивал, тычась носом в потёртый флок да примериваясь поточить об него бесстыжие когти, задирал хвост трубой с таким видом, будто собирался пустить пахучую струю, пометив причитающееся ему по билету место, разгуливал по сиденью туда-сюда и изредка таращил на побледневшего Уайта свою лупу-монокль.       Господин Валентайн провёл пятернёй по измятому от бесконечных дорог и плохого отдыха лицу, скрывая зевок и собирая в горсть подселившуюся усталость, покосился за окно, где даже не думало брезжить отдалённым рассветом, и перевёл всё внимание на Кея, тайком нащупывая его прохладные пальцы и легонько их стискивая. Метнул быстрый взгляд в сторону кота, многозначительным и лишь им одним понятным кивком указал на рюкзак, где их дивная зверушка возилась с нарастающим недовольством, никак не умея улечься в сгустившейся духоте, и Кей, вконец растерявшийся, напуганный, смятенный и даже близко не представляющий, как им одолеть этот путь до Ливерпуля, превратившийся вдруг во что-то невообразимо сложное и до бесконечности долгое, в ответ только обречённо придавил забрыкавшийся пуще прежнего куль.       На их счастье, леди Саванна как будто не замечала ничего вокруг себя: склонившись над столом в потёмках, она развернула тетрадь с блокнотом на недописанных страницах и сощурилась, с трудом разбирая пьяно скачущие во все стороны буквы. Снова порылась в безразмерном кармане-хранилище и извлекла из самого дна, мелькнувшего бордовой подкладкой, некий предмет, отдалённо похожий на громоздкую гильзу и песочные часы одновременно: колбу, отлитую из плотного стекла и запаянную с обеих сторон, с округлой ровной подставкой в нижней части и цилиндрическим отростком, укомплектованным таким же медным шнуром, в части верхней. Стекляшка была замутнённой, по чернёному временем корпусу разбега́лись шестеренчатые узоры, шнур казался потёртым и изношенным, однако, невзирая на это, хватило лишь прикосновения к его навершию и лёгкого нажатия, чтобы устройство вспыхнуло глубоко внутри голубоватым огоньком и засветило, медленно разгораясь и отвоёвывая у темноты пару окружных дюймов.       Уайт расположения к девице по-прежнему не испытывал, но на карманный фонарь уставился во все глаза с неприкрытым изумлением, чуть не разжав замечтавшиеся пальцы и не устроив нежеланное кулуарное представление юродивых циркачей.       Саманта, впрочем, ничего не почуяла; ей бы сделать в череде необычайностей хоть что-нибудь относительно обыденное, да вместо этого она раскрыла брошюру, придавила переплёт посерёдке увесистым гильзовым фонарем и, подхватив в обе руки по ручке, сноровисто и бойко, будто так оно и должно быть у нормальных людей, принялась одновременно выводить в тетради и блокноте одни и те же слова, списывая их под копирку не хуже знаменитого диплографа Клоксуорта, бесследно сгинувшего в морской пучине.       — Как вы… как вы это делаете? — не удержавшись, в священном трепете прошептал Уайт, слишком обескураженный, чтобы суметь промолчать. Поверженно покосился на господина Валентайна, тоже не без интереса наблюдающего за умениями их необычайной попутчицы, всем своим видом признавая полнейшее и безоговорочное поражение перед дочерью знаменитого механика, и повторил, заметив, что леди Саванна отняла взгляд от линованных листов: — Как у вас это получается?       — «Это»? — переспросила Саманта, моментами соображая откровенно натужно, со скрипом несмазанных шестерней. Через секунду-другую додумавшись, просияла: — А, письмо! Всё просто: я амбидекстр.       — Амби-кто?.. — не понял Кей, от потрясения едва ворочая губами.       — Амбидекстр, — неожиданно отозвался слева Лэндон, повторяя уже озвученное слово, импульсивным рывком поднимаясь с места и сгребая Уайта за шиворот. — Тот, кто одинаково хорошо пользуется обеими руками. Пойдем-ка, мой славный Лэйн, прогуляемся по дирижаблю и не будем отвлекать мадмуазель от её занятия. Прошу нас извинить, — с дрожащим от еле сдерживаемого бешенства голосом прибавил он, чуть уловимо склонив голову в галантном кивке. А после этого, не слушая возражений, вытолкал Уайта вместе с бушующим рюкзаком прочь из каюты.

⚙️⚙️⚙️

      — Лэндон, что… — начал было Уайт, когда его вывели и потащили петляющими змейками коридоров вслед за стрелками, указывающими пассажирам расположение курительной комнаты. — Что ты… что происходит?       — Что происходит, спрашиваешь? — злостно отозвался сударь Шляпник, скрипя зубами и задыхаясь последним астматиком без свежего глотка успокоительных ядов и смол. — Это я хотел бы тебя спросить, мой Ключик: что, твою распоследнюю мать, происходит? Какого дьявола ты сидишь и таращишься, раскрыв рот, с таким неподдельным восхищением, будто ещё секунда — и рухнешь в ноги новоявленной королеве? Стало быть, я недостаточно хорош для тебя? Меня ты, помнится, не спрашивал, как я так управляюсь двумя руками с виолончелью, а это, поверь мне, ничуть не легче!       — Что?.. О чём ты?.. — путанно пролепетал Кей, до сих пор ровным счётом ничего не понимающий, но перепугавшийся до панических чёртиков, и тогда Лэндон, окончательно психанув, приложил его к стенке так, что воздух вышибло из лёгких, а у кого-то в каюте затряслись шаткие створки и оскорблённо звякнули переполненные багажные сетки. Ухватил рукой за ворот дублёнки, заставляя приподняться на носочках и занырнуть в окрасившиеся бушующей морской зеленью глаза — лютые, осатаневшие и обещающие, если немедленно не принести щедрую жертву скорому на расправу подводному царю, потопить вместе со всеми мачтами и крылатыми парусами.       — Хватит! — прорычал господин Валентайн, хорошенько встряхивая захлёбывающегося неподдельным ужасом мальчишку, впервые — что, в общем-то, было неудивительно, учитывая, что и сам Уайт тоже в первый раз за время их путешествия осмелился, пускай по-детски непосредственно и наивно, но при этом столь откровенно и неприкрыто кем-то восхититься, — раскрывая себя ревнивого и оказываясь поистине устрашающим в этой ревности. — Ещё раз попытаешься, ещё раз я засеку хотя бы проблеск вот этого щенячьего восторга в твоих блудливых глазах, гадёныш, и пеняй не себя!.. Я тебя высеку уже по-настоящему, до самой крови, чтобы навсегда рубцы остались, понял меня?!       — Но я не… — попытался оправдаться Уайт, непростительно поздно осознав, что творится с рассвирепевшим мужчиной и в какую ловушку, сам того не подозревая, ненароком угодил. — Я не потому же… Господи, Лэн, да выслушай ты меня! — Он почти плакал, он молил его, хватаясь пальцами за удушливый ворот; где-то сбоку брыкалась химера, истерически сражаясь с рюкзаком, и от новой катастрофы их отделял ровно дюйм сосборенной ткани под сомкнувшимся и неуклонно сдающим кулаком.       — Что я должен выслушать? — всё ещё испепеляемый яростью, уточнил сударь Шляпник, наседая на несчастного мальчишку и болезненно вдавливая его в коридорную переборку нижней палубы, замершей и навострившей бессонные уши в предвкушении чужого аморального скандала. — Твои оправдания? — Каким-то немыслимым чудом взяв себя в руки, он с огромным трудом согласно кивнул: — Валяй. Я слушаю.       — Не здесь же… — в отчаянии просипел Кей, впиваясь ногтями в его жёсткую руку, но не находя в себе права даже попробовать сорвать её с лацканов скомканной курточки. — Пожалуйста, не здесь, Лэн… ты с ума сошёл! Кругом же люди спят…       Осаженный его словами, господин Валентайн ругнулся, но малость протрезвел и, не выпуская юношу из хватки, поволок за собой сквозь мутный полумрак одинаковых пролётов, обитых фальшивым деревом и разлинованных через равные промежутки алюминиевыми вставками; пока они шли, Уайт подыхал от страха, заполнившего каждую клеточку его существа, и загодя подыскивал подходящие слова, чтобы как-нибудь всё объяснить и потушить пробудившийся вулкан, грозящий вот-вот похоронить всё под раскалённой лавой. Кое-как они добрались до курительной каюты, затоптанной следами чужих грязных ног, окутанной завитками густого дыма, плавающего под потолком, и в столь глухой час, на их удачу, пустующей. Озверевший Лэндон безжалостным швырком втолкнул мальчика-ключика в эту зловонную камеру пыток, и рюкзак, давно уже норовящий устроить маленький цирковой фокус наподобие тех, где из цилиндра появляется невинный белый кролик, выскользнул из разжавшихся пальцев, сдулся и опал на пол, а Лилак вырвалась на желанную свободу, окунаясь в прогорклый смог всех возможных дешёвых табачных сортов, взмыла ввысь и столь уморительно там расчихалась, что Уайта невольно перекосило искривлённой нервической усмешкой.       Господин Валентайн, и так слишком во многом подозревающий юношу, усмешку эту истолковал по-своему, в корне перверсивно и неверно: быстрым шагом пересёк пространство квадратной комнатушки, расталкивая ногами подворачивающиеся приземистые стулья из легковесного металла, заваливающиеся набок практически без звука, и навис над зажмурившимся Уайтом, неосознанно сжавшимся в комок и влипшим в невысокие стены, вымазанные синеватой сепией и разукрашенные всевозможными моделями дирижаблей. Еле сдерживая красную пелену, заволакивающую сознание, мужчина вздёрнул его поникшую голову за подбородок, вынуждая глядеть строго в глаза, и потребовал с нехорошим придыхом:       — Ну же, малёк, давай. Я жду твоих объяснений. Им лучше быть убедительными.       Уайт всхлипнул, попытался взобраться потряхиваемыми лопатками чуть выше по стене и выпрямиться, не смог, окончательно сник и, урывая для себя последний шанс на спасение, вместо этого беспомощно осел, забившись в самый угол, и уже оттуда простонал, не особенно надеясь на то, что его услышат:       — Ты совсем идиот, Лэн… ты слепой идиот…       — Что-о?.. — протянул Валентайн, вынужденно присаживаясь перед ним на корточки и стараясь не обращать внимания на химеру, скачущую прямо за его спиной и пытающуюся испортить всю серьёзность момента, комично вскарабкавшись ему на плечи. — У тебя ещё язык поворачивается…       — Да как ты не понимаешь, что это я тебя ревновал к ней, я! — отчаявшись достучаться до чужого отключившегося рассудка, угодившим в капкан волчонком взвыл Кей. Закрыл лицо от унижения ладонями и уже из-под них продолжил выталкивать сжигающие добела слова: — Я не хотел этого говорить… это ужасно стыдно, ты и представить себе не можешь, насколько… Тебе же легче, ты волен на меня злиться, волен, если уж я того заслуживаю, высечь, а что остаётся мне? Я могу только мучиться этим чувством и… всё остальное в моём исполнении было бы откровенно смехотворным, Лэн… ты же должен это понимать…       Химера, нагло вторгаясь и разряжая обстановку, раскинула крылья, впилась когтистыми лапами в замызганное серое пальто мужчины, покорила никак не дающуюся вершину, протоптавшись по спине, и практически плюхнулась ему на голову всей своей осклизлой тушей, на радостях зачем-то прикусив мелкими передними зубами прядь волос, с восторгом её всасывая и изъявляя явственное намерение отожрать.       — Ах же ты, дрянь паршивая! — взревел Валентайн, отмахиваясь от зверюги и раздражённо скидывая её с себя. Снова уставился на мальчика-ключика, не способного сдержать спазматическую улыбку, без спросу проступающую на его лице, и резонно напомнил:       — Допустим, мой Пьеро, но это бред: тебе прекрасно известно мое отношение к женскому полу. Леди, нацепившая брюки, от этого не перестаёт являться леди, точно так же как и ты, милый мальчик, если вдруг удумаешь нарядиться в платье, естества своего от такого преображения не поменяешь.       — Я не… — Уайт поневоле вспыхнул на нарисованной сударем Шляпником гипотетической картине с переодеванием, но как следует откреститься от неё не успел.       — А вот твоего отношения к дамам я так до конца и не понял, — не давая ему и рта раскрыть, продолжал наседать Валентайн, с обманчивой лаской оправляя на мальчишке воротник: руки его заботливо и бережно расправляли ещё мгновенье назад ими же измятые складки, но Кей почему-то ощущал затаённую в них дрожь, будто сейчас они плясали свою умалишённую пляску на бритвенном острие, за которым, если только дать достаточный повод, ласка эта сменится пощёчиной или же полноценным, до сочащейся из дёсен крови, ударом; Уайта никогда за его скромные восемнадцать лет так не били, чтобы со всей сердечной злости да по лицу, зато сам он единожды в своей жизни съездил сударю Шляпнику на прощальном, едва не разлучившем их амстердамском корабле, а потому прекрасно понимал, какой силы безумие должно пульсировать в самовольничающих руках для подобного, на первый только взгляд непростительного, поступка. Ладони Лэндона продолжали гладить, надеясь, что их ответно успокоят и помогут улечься вздыбленной шерсти, но голос его звучал так, будто в нём звенели и перекатывались сложенные в банку на зиму молнии: — Я так и не понял, что ты питаешь к женщинам, Ключик, и ты ни разу не удосужился этот спорный момент прояснить.       — Да ничего я не питаю, — тихо и с поистине детской честностью проговорил Кей, колеблясь всё там же, на их общей ревнивой грани, вдруг перехватывая его ладонь своей, поднося к губам и целуя насквозь протравленные сигаретным дымом судьбоносные линии. — Я просто никогда не видел, чтобы люди писали обеими руками одновременно, Лэн, пойми ты это. Я просто удивился, только и всего!       Лэндон прерывисто вдохнул-выдохнул, усмиряя внутренних демонов, и с такой же искренностью — только дурной, взрослой, поломанной и извращённой, — предупредил:       — На будущее: если ты и впредь попытаешься при мне столь бурно проявлять своё удивление, не обижайся потом, что я из раза в раз воспринимаю его несколько… превратно. А сейчас, пожалуйста, загони свою животину…       — Лилак, — оживился Уайт, за всей этой кутерьмой позабыв, каким важным известием собирался поделиться с господином Валентайном перед тем, как в их устоявшийся маленький мирок косвенно вторглись посторонние личности. — Я придумал ей имя!       — Поздравляю, — без особого энтузиазма отозвался сударь Шляпник, до кучи умудряющийся ревновать ещё и к химере, которая к моменту их примирения устала скакать по пустующей курилке, заволоченной смогом, и от недостатка внимания принялась надоедливо впиваться ему в ботинки и брюки, раздирая ткань на лохмотья, надкусывая задники туфель и иногда оставляя на голенях нечаянные царапины. — Тот случай, когда имя неоспоримо превосходит своего владельца. Держи её, а я попытаюсь накинуть мешок.       Пока они возились с бедной химерой, вынужденной путешествовать в неприглядном качестве багажа, но уже притёршейся, смирившейся и только слёзно таращащей на своих спутников печальные малиновые глаза, Кей наконец-то во всей полноте осознал, что они находятся на самом настоящем дирижабле, что вокруг колышется воздух, переплетаются в шутливом танце ветра, тянутся географическими картами лоскутные шкуры полей, седые линии рек, верхушки гор — иней и седое серебро, — свалки городов, нагромождения куполов, шпилей и невзрачных квадратных крыш; что где-то там, за немыслимой высотой, безлюдные еловые чащобы, сухостойные равнины, облетевшие лиственные рощи, приютившие вороньё, и что прямо под ногами, с боков и над головой подрагивает фюзеляж золотистого цеппелина, его каркас, поперечные шпангоуты и продольные стрингеры, поют хоровым гулом пустоты, расчаленные тугой проволокой, и дышат легковесным газом гигантские баллонеты, обтянутые просмоленным телячьим бодрюшем.       — Лэн, — виновато оглаживая морду расстроенно пыхтящей химеры, неуверенно позвал он мужчину, присевшего рядом с ним и удерживающего точёные крылья зверя от бессмысленного порыва раскрыться прямиком в мешке. — Лэн, я никогда не видел дирижабля внутри.       — Надеюсь, ты отдаёшь себе отчет, какой фурор произведёт эта твоя скользкая гадина, если только прорвётся, — предостерёг Валентайн, застёгивая рюкзак. Поймал разочарование в синих глазах, осёкся, моментально передумал: — Так и быть, малёк, давай ее сюда, я прослежу, чтобы она не испортила нашу ознакомительную экскурсию. Большинство сейчас дрыхнет праведным сном, и нас там, скорее всего, встретят пустующие залы.       Сказавши так, он без жалости скрутил в тугой жгут горловину рюкзака, давно уже пестрящего мелкими дырами, будто решето, и вывел, легонько подталкивая в спину, взбудораженного Уайта в коридор, проводя потёмками нижней палубы, где ютился третьеклассный люд, к лестнице в светлый мир палубы верхней, предназначенной преимущественно для обеспеченных пассажиров.       Стальные ступени, отлитые из легковесных полых трубок, тонко позвякивали под ногами, пока поднимались по ним, а мерклый и матовый свет по мере продвижения становился насыщеннее, резал глаза; когда же ступени закончились, на смену им растянулось в обе стороны ковровое покрытие, ровным ворсом устилающее рукава разветвлённого коридора. Прямо по курсу маячила бежевая стена, украшенная старинными плакатами и крупными диахромными фотографиями — на плакатах то плясали акробаты и гимнасты из лионского цирка Франкони, то господин в деловом костюме и с подкрученными усами рекламировал немецкий лагер, то огненная дама в нахлобученном набекрень плюмаже из перьев и в рыжей балетной пачке экспрессивно прижимала к груди охапки ночных фиалок на фоне горного озера, приглашая всех посетить знаменитый савойский курорт Экс-ле-Бен, а фотоснимки были преимущественно с воздушными шарами, полупрозрачными фантастическими стратостатами и дирижаблями. Коридорчики огибали выставочную стенку с двух сторон, уходя глубже в каютный квартал, справа и слева зияли сквозными проёмами приглашающе открытые двери, за ними виднелись огромные окна, а за окнами переливалось приглушённой на полтона вайдовой чернотой звёздное небо.       — Туда можно? — против воли робея и замедляя шаг, спросил Кей, вытягивая шею в надежде заглянуть за дверную коробку.       — Отчего же нет? — пожал плечами сударь Шляпник. — Там прогулочные галереи и, должно быть, столовая или лаунж. Идём, Ключик! Не ты ли жаждал поближе познакомиться с планировкой нашего летучего шарика?       Химера, словно чуя, что без неё там творится что-то до невозможности увлекательное и интересное, как с цепи сорвалась, яростным клубком кувыркаясь внутри мешка и едва не ломая самой себе косточки нетопырьих крыльев, и Лэндону стоило отдельных усилий удерживать её от побега. Коварная мысль о том, что они только зазря мучают живое существо, неотступно стучалась ему в виски, умоляя впустить и договориться по-хорошему, а он без конца отгонял её, напоминая себе, что существо это прицепилось к ним само, тогда как никто его силой не удерживал и вообще поначалу рьяно гнал взашей.       — Идём, — почему-то шёпотом вымолвил Кей и уже сам потянул господина Валентайна за рукав, утаскивая навстречу прямоугольнику парящего заоконного неба.       Лэндон, за свою жизнь повидавший таких цеппелинов не один и не два и перелеты привыкший совершать люксовым классом, в догадках не ошибся: за дверью действительно оказалась галерея, проложенная вдоль левого борта гондолы и отделённая от столовой тонкой ширмой наподобие китайской. Скошенные окна, укомплектованные широким подоконником, тянулись сплошным полотном, размежёванным лишь вездесущими дюралевыми переборками, столовая с округлыми столиками дремала, буфетные створки были закрыты до завтрака, и тишина перекатывалась гулом в такт стрекочущим моторам, откатываясь от внутренних стен и до внешней обшивки.       Ободрённый этой всеобъемлющей тишиной, Уайт двинулся вдоль длинного окна, касаясь подушечками пальцев поверхности подоконника и собирая с него редчайшую небесную пыль, а Валентайн последовал за ним неотъемлемым эскортом. Скошенные окна охватывали не только край заоблачного мира, но и видимый горизонт с ландкартой стелющейся под ними земли: та сейчас была укрыта непроницаемым пологом, и только тонкие россыпи золотого песка поблескивали там, где горели слабым светом огни спящих городов.       Дирижабль плыл неторопливо и величественно, будто мудрый синий кит, надрезающий океаническую гладь. Его отлаженный механический ход был настолько ровным и выверенным, что практически не ощущался: казалось, будто находишься в подвесном доме, прицепленном к нарядному Мировому древу, украшенному в честь Рождества бесчисленным множеством таких вот праздничных шариков.       — Лэн, — позвал Кей, захлебываясь от восторга, хватая мужчину за руку, исступлённо его тормоша и подтягивая за собой к оконцу. — Лэн, смотри! — И Валентайн покорно шёл, смотрел, незаметно поддаваясь мальчишескому восхищению, причащаясь кипучей энергии и духу молодости: зелёному, словно народившаяся по апрелю вешняя трава.       Он даже по просьбе Уайта позволил Лилак высунуться из рюкзака и насладиться видами, хотя, по его сугубому ощущению, душевная организация химеры едва ли позволяла той испытывать эстетическое удовольствие, будучи даже не столько примитивной, сколько филистерской: заоконные красоты зверюгу интересовали куда меньше, чем тончайшие запахи, доносящиеся от буфетной стойки.       Побродив ещё немного по галерее и заглянув в примыкающую к ней столовую, они направились обратно через коридор и мимо спальных кают на противоположную сторону, где должен был находиться озвученный Лэндоном лаунж.       Вдоль правого борта там обнаружился в точности такой же прогулочный променад и однотипные ширмы, только отделяющие на сей раз не обеденные столы, а небольшие чайные столики, окружённые диванчиками; большинство столиков пустовало, и иногда на них бесхозно лежали позабытые пассажирами книги, газеты или журналы, но некоторые места оказались заняты такими же одинокими полуночниками или па́рами, коротающими время в беседе. Порой кто-нибудь из этих людей приподнимал голову, отрываясь от чтения, и учтиво приветствовал новоприбывших лунатиков-шатунов, получая в ответ такой же вежливый кивок, другие даже не удостаивали их и взгляда, что было для Лэндона с Кеем гораздо предпочтительнее, но ни один, к величайшему облегчению юноши, не приставал с праздными расспросами. Женщин среди них не было, кроме одной сухопарой дамы крайне преклонных лет в широкополой шляпе, тёмно-красной, как спелый гранат, и таком же приталенном платье; дама склонялась над стопкой документов, изучая их сквозь монокль, а какой-то пухлый клерк ей старательно ассистировал, подсовывая всё новые листы и при этом что-то торопливо приговаривая.       — Тебе не показалась странной наша попутчица? — с понятной опаской, недаром предугадывая новый ревностный приступ и в свою очередь тоже терзаясь взаимной ревностью, рискнул спросить тихонько Кей, подтекая ближе к Валентайну и приподнимаясь на цыпочки, чтобы шепнуть на ухо.       — Не страннее нас с тобой, — отрезал мужчина. И напомнил: — К тому же, не забывай, Ключик: она дочь мистера Арчибальда Саванны…       — …И почему же она тогда путешествует третьим классом? — усомнился Кей. — Если она дочь настолько известного человека…       — И что с того? — недовольно огрызнулся Валентайн, снова чувствуя себя уязвлённым и незаслуженно приниженным в значимости. — Мой отец был куда известнее, просто поверь мне на слово. Он изобрёл топливо, на котором сейчас работает практически всё, что движется с помощью механики и пара, а мистер Саванна всего лишь собирает автоматоны. Разницу чувствуешь? Однако я, как ты видишь, тоже путешествую вместе с тобой третьим классом. — И добавил уже проще, чуточку остывая и успокаиваясь: — У неё банально могли закончиться деньги в пути.       Его слова дошли до Кея далеко не сразу, застревая в голове, набитой и переполненной примелькавшимися образами беспутного бродяги-ирландца; лишь с третьей или четвёртой попытки он кое-как осознал услышанное, запнулся, сбившись с выверенного шага, и уставился на Лэндона примерно с тем же шокированным озарением, с каким их химера таращилась на людей, всякий раз будто впервые их видя.       — Так твой отец изобрёл топливо?.. Выходит, он во многом тот, благодаря кому существует наша эпоха… — медленно, буква за буквой постигая эту запоздалую новость, проговорил он и возмущенно, с долей понятной досады вопросил: — Почему же ты мне раньше никогда об этом не рассказывал, Лэн?!       — К слову не приходилось, — с изрядным безразличием пожал плечами Лэндон. — Да и что мне до отцовских заслуг? Ко мне они если и имеют отношение, то косвенное, а теперь, когда на мой банковский счёт наложен негласный арест, вернее, на меня при попытке им воспользоваться, можно сказать, что наши родственные связи практически оборвались: видишь ли, я не могу воспользоваться ни фамилией отца в силу личных причин, ни плодами его трудов в силу обстоятельств, от меня не зависящих, поэтому какая разница, кем он там был и что изобрёл? Реальность такова, что я путешествую третьим классом, ты путешествуешь третьим классом и дама эта тоже путешествует третьим классом. Всё остальное значения не имеет.       Кей пристыженно помолчал, помялся немного, не зная, как заставить язык с прежней бойкостью выталкивать заученные слова, и сконфуженно произнёс, внезапно испытывая немалое стеснение:       — Я и не знал, что ты из настолько именитой семьи, Лэн… Лэндон, — почему-то осекся он, на мгновение ощутив самолично урезанное имя, родное, сердечное и тёплое, недостаточно почтительным.       — Вот и славно, правда же? — хмыкнул тот, безупречно уловив это короткое замешательство и игриво подмигнув. — А иначе я бы решил, что ты со мной только из-за пресловутых наследных лавров. Неплохо иногда скрывать такие существенные детали. К тому же, я мог бы быть гораздо известнее и богаче, не унаследуй мой дядя всего состояния Браунов… Впрочем, какое это имеет значение сейчас? На данный момент я настолько же бесславен и нищ, как и ты, мальчик-ключик. Я говорил тебе когда-то о том, что суть такое все эти атрибуты достатка, всё дорогостоящее барахло и общественное положение — быть может, ты помнишь тот день, проведённый в моём отроческом древесном домике посреди ирландского леса за откровенными беседами? — так вот, все они преходящи и не значат ровным счетом ничего. Мне ли, лишившемуся на семнадцатом году жизни всего в одночасье, этого не знать.       Огорошенный новыми сведениями о знакомой вроде бы личности Лэндона Брауна-Валентайна, Кей всё равно никак не мог вернуться в свое прежнее состояние, в равной степени наполненное меланхолией и вспышками эмоций: косился на сударя Шляпника с немыслимым доселе смущением, спотыкался на ровном месте, пока шли по галерее вдоль правого ряда окон, прятал в карманы руки, начинающие досаждать одним фактом своего несуразного существования, и с нарочитым упорством вымученно таращился на стены, разрисованные фрагментами географических карт и увешанные вездесущими фотографиями, крошащимися плакатами да репродукциями знаменитых картин. В конце концов Лэндон, поначалу изрядно забавлявшийся этой его ментальной кататонией, не выдержал и, ухватив свободной от рюкзака рукой за шиворот, хорошенько встряхнул, так расстаравшись, что даже оторвал невзначай от пола.       — А ну, прекращай это, малёк! — неодобрительно потребовал он. — А иначе мне придется затолкать тебя в туалетную комнату и напомнить одним весьма порочным способом, какими должны быть отношения между тобой и мной. Всё бы ничего, да закончится это наверняка тем, что твоя химерья пакость опять вырвется, пойдёт топиться где-нибудь в унитазе и добьётся-таки, что её неминуемо смоет в открытое небо.       Уайт прыснул, не удержался, хохотнул и, не представляя, как ему сдержать рвущиеся из лёгких приступы заполуночного веселья, принялся давиться смехом, зажимая ладонью рот и покрываясь красными пятнами.       — Ох, Лэн, — отсмеявшись, сказал он, избавляясь от лишних сомнений и снова становясь самим собой: — Когда ты так говоришь, я сразу вспоминаю, что ты мой… мой близкий человек. Давай пройдём эту галерею до конца и вернёмся в каюту? Я самую капельку устал, и меня клонит в сон…       Им на глаза попадались лёгкие полки с книгами, протянутые вдоль стены, небольшой постамент с миниатюрным пианино, сияющим так, будто его отлили из невесомой ангельской стали, невостребованная конторка с письменными принадлежностями и часами; цеппелин, ныряющий в воздушные ямы и выплывающий из них обратно вместе с попутной волной, убаюкивал, и Кей, поначалу оживлённый перелётом и новой обстановкой, незаметно привыкал, что их кочующий дом мерно покачивается на одной из ветвей исполинского ясеня, а сам ясень куда-то движется, переступая канатами бесплотных корней.       — А ты сумел бы сыграть что-нибудь на пианино? — легкомысленно спрашивал он на обратном пути первое, что приходило в ветреную голову, сонливо при этом зевая и щуря глаза.       — Как бы я тебе должен играть ещё и на пианино? — возмущённый подобными ребяческими допущениями, отзывался Лэндон. — Но изволь, кое-чему я в своём детстве обучался и мог бы, скажем, изобразить убогую детскую считалочку. Что-нибудь из разряда «Джек и Джил пошли на холм принести ведро воды, Джек корону разбил, упав ничком, Джил за ним летит кувырком…» — такая игра тебя устроит?       — О, Лэн, это было бы забавно! — радостно откликался приноровившийся насмешничать Уайт. — Я бы много отдал, чтобы только послушать это в твоем исполнении…       — Боюсь, что подобные забавы дорого тебе обойдутся, — с многозначительным намеком, нисколько его издевками не смущённый и на подростковые уловки попадаться категорически отказывающийся, спокойно отвечал Валентайн, приподняв брови. — Надеюсь, ты понимаешь, что я вовсе не о деньгах сейчас говорю?       — Ага, — на диво покладисто соглашался Кей, его недотрога-Пьеро, пугливая певчая птица, пойманная на задворках пражских улиц и за время, проведённое в неволе, успевшая сменить скромный воробьиный окрас на дивное оперенье маленького цветочного колибри. — И во сколько же мне это обойдется, если ты прямо сейчас пойдёшь и сыграешь там хотя бы один куплет?       В результате Лэндон, недовольно прорычав что-то о том, что за такой прилюдный позор в лаунже дирижабля на виду у тех, кто мается там инсомнией, и на слуху у тех, кто дрыхнет в люксовых каютах, созерцая сладкие сны, Уайту придется выплачивать свой неденежный долг до конца жизни, впихнул его, кемарящего на ходу, но по какой-то разошедшейся малолетней дурости застрявшего у раздвижных тридцать восьмых дверей и собравшегося устроить там игривые выкрутасы, внутрь их каюты, только в этот миг наново припоминая, что путешествовали они на сей раз не в одиночку.       Саманта, всё ещё корпеющая над брошюрой, отняла белобрысую голову от исписанных листов и поприветствовала их вежливой улыбкой. Цилиндр с заткнутым за тулью пиковым тузом она к этому времени успела снять и отставить в сторону, на пустующее сиденье, по большей части занятое пока котом. Мсье Кисье тоже приподнял отягощённую моноклем башку, отрываясь от важного дела и ненадолго прекращая вылизывать себе яйца, и окинул вошедших фосфорным прищуром, полным всепоглощающего презрения. После этого он быстро сменил неподобающую позу, улёгшись египетским сфинксом и обвив себя подвижным хвостом, а Кея посетило навязчивое параноидальное ощущение, что котяра этот за ними следит.       Медный гильзовый фонарик за то время, что они прогуливались по дирижаблю, малость угас, но зато за окном наконец-то начало светлеть четвёртым дорассветным часом, смывающим цвета и неизменно погружающим землю в призрачное царство берилловых теней. На городских улицах в час этот можно было порой увидеть что-нибудь сильно не то: тёмную фигуру, колышущуюся в углу у водостока, старый отпечаток Белой Дамы, сбежавшей из родового замка и тающей с каждым лучом, как восковый негатив, зловещие крылья воронов, хлопающие на излёте обманутого сознания. Кей помнил, что по Карловой часто разгуливал призрак влюбленного канатоходца, осёдлывающего карнизы и рельсовые пути, и сумасшедший брадобрей, срезающий молоденьким девушкам косы — брадобрея отрастивший от лени волосы Кей по понятной причине побаивался тогда и сам, переживая не столько за даром не нужную длину, сколько за саму нежеланную встречу, — но высоко над приютившей истлевающие прахом кости землёй всё было иначе: голубоватое сияние фонарика плясало вместе с резвой скачкой ветров, терзающих снаружи цеппелин, из соседних комнат доносился приглушённый храп, чей-то разговор, ведущийся в настолько выверенной темперации, что тело от него смаривало, охватывало дремотным оцепенением, и эфемерные небожители, если только они попадались летучей махине на пути, обходили «Ромула и Рема» стороной. Зато иногда можно было встретить небожителей других: пару раз мимо них проносились, слабо поблёскивая корпусом, встречные птичьи монопланы дю Тампля со стреловидным свободнонесущим крылом и тянущим воздушным винтом, осёдланные одинокими лётчиками в авиаторских шлемах и непроницаемых тонированных очках, призванных уберегать глаза от слепящего солнца, а в отдалении, за облачными массивами, кучно и порожисто переваливающимися в руслах ветряной розы, Кей заприметил другие дирижабли, движущиеся так плавно и незаметно, что казались зависшими в вакууме.       Как и прежде, господин Валентайн пропустил Уайта к окну, а сам уселся рядом, ближе к двери, чтобы можно было устроить, закинув одну на другую, утомлённые ноги, слишком длинные и оттого не вмещающиеся под приземистым столом. После этого в каюте установилась тишина, изнурительная и выматывающая: необоснованная ревность истлела, не получив ни малейшей подпитки ни с одной из сторон, говорить им в таком составе было не о чем, леди Саванна усердно скрипела парой перьев, выводя на бумаге двумя руками одинаковые буквы, Лилак в рюкзаке продолжала бесноваться, Кей отчаянно давил её, заталкивая себе под бок и накрывая, как мог, короткой полой дублёной куртки, а мсье Кисье давно уже засёк эти манипуляции и таращил сквозь лупообразный монокль на непоседливый рюкзак зелёные лупешки, морщил шерстистый нос и многозначительно шевелил завитками длинных усов. Закончилась эта напряженная пантомима тем, что уже и попутчица стала всё чаще поглядывать на подозрительную парочку, безуспешно пытаясь понять, в чём тут было дело и почему так волнуется кот, и этого Лэндон не выдержал: выпрямился во весь рост, рывком поднимаясь с места, вытащил из кармана сигаретную пачку, без лишних слов демонстрируя свои намерения, предупредительно извинился и — сволочь эгоистичная! — выскользнул из каюты, бросив Уайта одного во всём этом кошмаре.       Тогда бедолага, не представляя, как ему спастись от недоумённого внимании леди Саванны, перетащил несносный рюкзак ближе к стене, навалился на него, вжав химеру в обшарпанную фанерную панель, влип лицом в стекло, от усердия перестаравшись и громко треснувшись об него лбом, и стал молиться о том, чтобы увидеть ещё одного залётного моноплана-тамплиера, походящего на хищную Рух, пестрящий лоскутами яркой материи аэростат или хотя бы скучную дыню какого-нибудь цеппелина — что угодно, только бы нарочитая увлечённость заоконными видами стала чуточку более правдивой и живой, но, как назло, никто больше в расчистившемся небе, с каждой секундой светлеющем аврорной зарёй, не показывался.       Лилак у него под локтём так мощно и отчаянно билась, умоляя её выпустить и подарить глоток свежего воздуха, что Уайту стало дурно, фанерный лист ходил ходуном, сотрясаясь вместе с атаками химеры, вслед за фанерой начинал подрагивать стол, а уже на столе медный фонарик заходился беспричинной дрожью, норовя соскользнуть с помещённой под него брошюры; было бы ложью сказать, что хуже ситуацию не придумаешь, и всё-таки эта конкретная уже складывалась весьма и весьма погано — даже рокот моторов, отчасти стирающий звуки, больше не мог в ней выручить.       Не зная, куда ему деться и от цепких глаз Саманты, и от одержимого, отнюдь не льстящего интереса её кота, и чем занять себя так, чтобы выглядеть со стороны по-настоящему занятым, Кей в панике зашарил взглядом по их скудному багажу, в котором не имелось ни книги, ни чистого блокнота с простым карандашом, и остановился на худом саквояже, припоминая о единственном, что могло бы, как ему представлялось, создать иллюзию дела.       Извернувшись, опустив правую руку локтём на разбушевавшегося питомца, а пятернёй прихватив горловину рюкзака, он рукой левой кое-как расстегнул саквояж, порылся в нем, с тоскливым ужасом натыкаясь на редкие разрозненные денежные купюры и дареные гогглы с компасом, отыскал кубик Клоксуорта и ухватился за него пальцами с той же надеждой, с какой утопающий хватается за спасательный круг.       Кубик звякнул заблудившимся подшипником, хрустнул трещиной на одном из боков, от небрежительного отношения только углубляющейся и разрастающейся с каждым днём, проведённым в бесконечном пути, и отразил мглистый каютный свет стеклянными гранями; Уайт столько раз брался за него, мечтая разгадать сокрытый в его лабиринтах секрет, что, пожалуй, знал наизусть все ходы-выходы, повороты и тупики, но ровно до середины, до центральной точки, где дорога обрывалась и не находила продолжения. Всё так же усмиряя химеру правой рукой и топясь в безрадостных размышлениях о том, что перед Ливерпулем их ожидает остановка в Лондоне, а значит, количество пассажиров их маленького и тесного купе может возрасти на недостающую треть от положенных шести мест, он поудобнее взял кубик свободной кистью и покатил шарик привычной — и, по сути, единственной доступной, — линией к злополучной срединной точке.       Уверенность, что это отведёт от него пускай и вполне объяснимое, но оттого не менее досаждающее и пристрастное внимание попутчиков, растаяла, едва успев зародиться: как только пальцы его коснулись прозрачного куба, а тот поймал надколотыми плоскостями рассеянные лучи восходящего солнца, в каюте моментально затих скрип железных перьев и воцарилась тишина настолько страшная, что к горлу юноши подкатила ни разу до этого не беспокоившая дорожная тошнота.       — Что… что?.. — не выдержав, спросил он, приподнимая голову, и столкнулся с шокированной Самантой практически лицом к лицу: та не поленилась перевалиться через разделяющую их преграду, чтобы влипнуть чуть вздёрнутым острым носом едва не в самый кубик.       — Откуда у вас это? — спросила она, пораженно хлопая широко раскрытыми глазами и неверяще таращась на ту из стеклянных стенок, где виднелась кривоватая подпись, собственноручно выведенная почившим изобретателем. Повторила, вкладывая в слова непонимание, обиду на вселенскую несправедливость и — возможно, только померещившуюся Кею, — угрозу: — Откуда. У вас. Это. Откуда?! — Проявляя себя истинную, чуждую невыносимых приличий, даром никому не нужных, спросила уже с потрясающей прямотой: — Ты хоть представляешь, что держишь в своих руках? Такая вещь не должна находиться у какого-то… никчёмного недоростка, не представляющего даже, что с ней делать! — И под конец, основательно разошедшись, потребовала настолько напористо и категорично, что Кей впервые в жизни испугался девчонки, едва ли превосходящей его по возрасту более, чем на пять лет: — Дай сюда!       — Что?! — возмущённо взвился и отпрыгнул он, убирая руки из-под бесцеремонных пальцев, вхолостую мазнувших по воздуху. Отшатнулся, подался назад, вжался лопатками в просаженную диванную спинку, разразившуюся горестным пружинным стоном, и взвыл: — Какое вы имеете право? Это не ваш кубик, он принадлежит Лэн… Лэрри, моему брату!       — Как он может ему принадлежать, если давно уже не принадлежит никому?! — продолжала наседать леди Саванна, которую, впрочем, после всего увиденного язык не поворачивался звать «леди»: перегнулась через стол, выпростав не по-девичьи сильные руки, без малейших стеснений вцепилась ему в предплечье, подтащила к себе, болезненно выкручивая суставы, и попыталась заново отобрать изрядно потасканный легендарный предмет. — Изобретения Клоксуорта объявлены всемирным достоянием!       На озвученном имени великого Сэра Уайту поплохело уже основательно: если до этого он ещё питал какие-либо иллюзии относительно ушлой девицы, то теперь растаяли и они, а давешнее спасение обернулось настоящим бедствием. Он вскинул руку вверх, спасая кубик, но Саманта взгромоздилась на столешницу, опираясь сперва одним коленом, потом другим; накинулась, обрушилась сверху — юноша еле успел отвести конечность в сторону и сделать единственное возможное в подобной ситуации: выронил кубик на диванное сиденье, а сам перехватил нахальные руки, метнувшиеся следом, удерживая их, ввязываясь в состязание и почему-то, к вящему собственному ужасу, в нем неуклонно проигрывая.       — Мой брат сейчас вернётся! — крикнул он, глядя в пепел сощуренных глаз, обрамленных чёрной подводкой. — Думаете, он позволит вам забрать кубик?       — Мне хватит тридцати секунд, чтобы решить задачку, — с непостижимой самонадеянностью заявила Саманта, морально подавляя Кея так, как никому ещё не удавалось в его недолгой жизни. — А после этого уже плевать будет на твоего брата.       Мсье Кисье вздыбил шерсть и агрессивно зашипел, происходящее более всего напоминало зачинающуюся драку; Уайт, драться совершенно не умеющий и не представляющий, что ему делать с этой девушкой, заламывающей ему запястья, мысленно взмолился кому-нибудь, чтобы сюда поскорее возвратился господин Валентайн и прекратил творящийся беспредел, но в этот миг произошло нечто худшее, о чем он за борьбой напрочь успел позабыть.       Лилак, почуяв слабину и поначалу не поверив возвращённой свободе, воспрянула, протиснула нос сквозь стянутую горловину мешка, принюхалась, обнаружила странно знакомые запахи, будоражащие память собачьих предков, и вырвалась из рюкзака, так ожесточённо протаскивая мышиные крылья, словно считала те лишней деталью и мечтала поскорее отломать.       Саманта замерла, так округлив и выпучив глаза, что сделалась похожей на точную копию своего кота, только без монокля. Ошарашенно повернула голову, ослабляя хватку и проседая под встречным натиском мальчишки, не удержала равновесия и опрокинулась назад, соскальзывая со стола и плюхаясь задницей на диван. Проводила потрясённым взглядом обалдевшую от заточения химеру: та радостно свесила язык, расправила крылья и — безобразие продолжалось, набирая обороты, — без отлагательств набросилась на кота, вздыбившего шерсть и выгнувшего спину дикой дугой.       Громадный скачок химеры смёл фонарик, блокноты и ручки, мсье Кисье издал напуганный косный мяв и стремительно полез вверх по флоковой обивке, по фанере, по багажной сетке, каким-то чудом даже по потолку, перебегая на противоположную сторону каюты и чуть не роняя катающийся там кубик, а леди Саванна, застрявшая кверху ногами и едва не провалившаяся под стол, взбрыкнула рассыпающими грязь сапогами, злобно сузила глаза, скрежетнула зубами и заорала придушенным шёпотом, выталкивая слова сквозь ощеренные губы:       — Откуда у вас эта химера?! Я же знаю её, я могу поклясться, что знаю эту слабоумную крылатую псину!.. Неужели это вы спалили лабораторию господина Магистериуса?..       — Кого?! — обречённо простонал Уайт, притворяясь непричастным, но на деле всё кристально понимая и только глубже погрязая в безнадёге, пополз по дивану, пытаясь одновременно схватить кубик, химеру и кота, но успел спасти только кубик, накрыв собою прежде, чем по нему прошлись четыре пары когтистых лап, увлечённых догонялками.       — Господина Паскье! Паскаля Паскье, если так тебе лучше понятно! — рявкнула Саманта, хватаясь за боковину стола, за диванную ручку, и возвращая вертикальное положение. — Это из-за вас, значит, я впустую моталась в Марсель, а потом делала крюк до Парижа…       — Не понимаю, о чём ты! — закрывая уши руками и почти плача, пискнул Кей, мечтая прямо сейчас провалиться сквозь пол и уйти куда-нибудь в машинное отделение цеппелина, да там и просидеть вплоть до самого прибытия в Ливерпуль.       — Не делай вид, будто не знаешь, о чём я! — прорычала леди Саванна, стискивая кулаки так, будто ещё немного — и врежет. — Откуда бы вам ещё её было взять?       — Мы нашли её! — безуспешно отбиваясь, топясь во лжи, звучащей до истерического смеха неестественно, открестился Уайт, подтаскивая к себе саквояж, запихивая внутрь едва не сменивший хозяина кубик и провожая заметно косящими от нервов глазами сцепившийся звериный ком, катающийся по каюте и разбрасывающий в разные стороны то перья, то пластинки чешуи, то клочки выдранной шерсти. — Надо их скорее как-нибудь разнять!       — Давай! — велела Саманта, игнорируя заманчивое предложение. — Разнимай!       В этот беспросветный миг дверца взвизгнула, стремительно отъезжая в сторону, и на пороге, ошеломлённо замирая и теряя выскользнувшие из руки сигареты, возник Лэндон, возвратившийся как раз к апогею непоправимой сцены, чтобы заслуженно пожинать плоды легкомысленной отлучки.

⚙️⚙️⚙️

      — И держите её крепче, — приказала леди Саванна, безрезультатно стараясь успокоить кота. Выглядел тот после короткой стычки с химерой ещё более потрёпанным, чем прежде: хвост походил на вздыбленный бутылочный ёршик, шкура кое-где щеголяла сизыми проплешинами, монокль немного съехал набекрень, оставляя глаз беспомощно слепым, но паскудства в его морде поубавилось на пару градусов, а взамен пришло расстройство и первобытный звериный страх.       — Я держал, — огрызнулся Уайт и колко припечатал, одной незначительной фразой выдавая всё случившееся в отсутствии сударя Шляпника: — До тех пор, пока ты не полезла!       — Эй, эй! — вклинился Лэндон, только успевший доблестно растащить шипящий, плюющийся и вихрящийся клубок и теперь любующийся новыми порезами на и без того истерзанных руках. — Что такое здесь произошло? Я требую объяснений!       — Она пыталась отнять твой кубик! — выпалил Кей, не испытывая ни малейших угрызений совести за порицаемое всеми ябедничество. — Просто хотела его отобрать!       — Ты что, вытащил его при ней? — отчетливо расслышав сказанное, да выводы сделав несколько иные, чем юноша рассчитывал, процедил господин Валентайн, становясь отменно злым. — Пьеро, ты соображаешь хоть иногда своей непутёвой башкой?       — Вы не имеете на этот кубик никакого права! — вклинилась Саванна, хотя её мнения по этому поводу никто и не спрашивал.       — Я имею полное право на этот кубик, уважаемая леди, — резко отчеканил Лэндон, полуобернув к ней лицо и с усилием усмиряя переполняющий его гнев. — Как минимум, я имею прав на него ровно столько же, сколько и любой другой человек, и решительно не понимаю, с чего вы возомнили, будто можете вот так легко и непринуждённо его присвоить!       — Вы придурки, и вам он достался по ошибке! — ни капли его речью не впечатлённая, спокойно возразила Саманта, продолжая приводить в чувство доведённого до сердечного приступа мсье Кисье: снова порылась в мешковатых карманах пальто, достала неопознанный мутноватый пузырёк, вскрыла с характерным щелчком деревянную пробку и поднесла к его носу с часто вздымающимися ноздрями. По каюте разлился знакомый аптечный запах, в котором Уайт угадал обычную лекарственную валериану, кот поплыл заволоченными плёнкой глазами, в мгновение ока хмелея, а больничный дух, окутавший их комнатушку, незаметно превратившуюся в палату душевнобольных, как-то разом успокоил всех присутствующих, благотворно влияя на взвинченные нервы.       — Простите? — недовольно переспросил порядком оскорблённый её нападкой господин Валентайн. — Что это означает?       — А что, можно подумать, у вас он светится? — ехидно предположила Саманта, отставляя пузырёк и скрещивая руки на груди.       — Допустим, не светится, — раздражаясь только больше, выдохнул Лэндон, чувствуя, что впервые в жизни хочет ударить женщину. — И что с того?       — О чём я и говорю, — покачала головой наглая дочка изобретателя. — Вам он достался по ошибке.       — Вас это не касается в любом случае, — в очередной раз справляясь с недостойными порывами и призывая на помощь всё имеющееся в его распоряжении безразличие, с нажимом произнёс мужчина, потирая пальцами усталый лоб и помогая Уайту затолкнуть опечаленную Лилак обратно в её рюкзак.       — Может быть, это меня и не касается, — вынужденно согласилась с ним Саманта, размеренно и жутко постукивая носком сапога по алюминиевой ножке столика, — но зато меня, определённо, касается кое-что другое. Вам известно, чья это химера? Пускай мои права на кубик так же спорны, как и ваши, но бесспорно одно: химера вам не принадлежит! Мне хорошо известен её настоящий владелец. Это господин Магистериус, алхимик и учёный… — И тут она перескочила с одного на другое, меняя тон, и продолжила уже в менторском духе: — А знаете, что пишут в газетах? Парочка клиентов, мужчина средних лет и молоденький мальчик, наведались к мсье Фонко с целью сбыть пропавший кубик Сэра Джонатана Клоксуорта, но не сошлись в цене и стали угрожать уважаемому антиквару револьверами. Тот был вынужден обратиться за помощью, ему удалось это сделать благодаря своему подручному Эгберту, прибывшему к нему из Англии для прохождения практики. Юный Эгберт вызвал охрану, и тогда посетители сбежали, воспользовавшись балконом, после чего очутились в лаборатории господина Магистериуса…       Инстинкт самосохранения у неё, судя по всему происходящему, либо напрочь отсутствовал, либо был задавлен напыщенной убеждённостью в собственной значимости.       — И как же ваш любимый Магистериус оправдывался перед властями за свою смертельно опасную алхимистрию, оборудованную в жилом доме? — нисколько её речью не впечатлённый, спокойно поинтересовался Лэндон, невозмутимо присаживаясь на диванчик рядом с Кеем, напуганным до столбняка и цепляющимся за своего взрослого спутника как за последний оплот.       — У господина Магистериуса, конечно, возникли после этого происшествия некоторые проблемы с городским главой, посылающим ему теперь гневные телеграммы, — бесстрастно отозвалась леди Саванна. — Однако его проблемы не идут ни в какое сравнение с вашими. Вы сожгли дотла лабораторию и присвоили себе его творение! Если персонал «Ромула и Рема» узнает, что на его борту находятся двое преступников с опасной тварью…       — А хотите, уважаемая леди, я вас высажу из дирижабля, не дожидаясь прибытия в ближайший порт? — учтиво предложил Лэндон на такое дерзкое заявление, и глаза его при этом не улыбались, а смотрели холодно и недобро. Воплощать подобное в жизнь ему совершенно не хотелось, пускай он и не представлял, как ещё разрешить конфликтную ситуацию, в которой эта малознакомая девица внезапно обернулась для них не меньшей угрозой, чем покойный Джилрой Келли — а с Келли, надо заметить, он разобрался безо всяких колебаний, даром что тот некогда был ему другом.       — Лэн, так мы преступники?.. — наконец-то сообразил Уайт, медленно переварив и осмыслив полученную информацию, да так переволновавшись, что опять запамятовал их вымышленные имена.       — Не мы, Лэйн, — с нажимом напомнил ему господин Валентайн, тормоша сигаретную пачку, сражаясь с желанием плюнуть на всё да закурить прямо здесь и не закуривая только потому, что спички у него отобрали ещё на входе. — А двое безымянных клиентов мсье Фонко, мужчина средних лет и молоденький мальчик. Знаешь, сколько народу подойдёт под подобное описание? И единственный, кто знает правду — вот эта леди.       Облик его, небритый, бандитский и откровенно недоброжелательный, пугающий даже Кея, сделал своё дело: Саманта захлопнула рот, застыла в неловкой позе, припомнив озвученные револьверы и медленно холодея, уставилась на дверь, на Кисье, которого бросать, очевидно, не собиралась, да так и не решилась предпринять ни малейшей попытки прорваться, прекрасно отдавая себе отчёт, что преимущество не на её стороне.       — Мне нет дела до сгоревшей лаборатории, — облизав языком широкие тонкие губы и сглотнув пересохшую слюну, проговорила она. — Меня интересует только кубик. Мы скоро прибудем в Лондон, это моя остановка, и я никогда больше его не увижу. Он останется у вас, а вы и понятия не имеете, что с ним делать! Какое бессмысленное расточительство! От вашего небрежного обращения у него уже трещина поползла по стенке, и я точно вижу, что вы его угробите, так и не пробудив ото сна, а я — я просто не смогу спокойно жить дальше, думая, что находилась буквально в нескольких дюймах от триумфа… И всё потому, что вы — парочка эгоистов, те самые собаки на сене, которые и сами его не жрут, и другим не позволяют тоже!       Как ни странно, в её горьких словах крылась правота, которую Кей не мог не признать; стушевавшись, он исподтишка перевёл взгляд на господина Валентайна и понял, что тот точно так же колеблется, испытывая понятные сомнения.       — Что же, — помявшись немного и с облегчениям ощутив, что разговор уходит в сторону от взаимного запугивания и шантажа, произнёс мужчина, вскинув голову и неотрывно глядя на леди Саванну. — Вы полагаете, будто сможете играючи решить эту головоломку? Откуда такая потрясающая уверенность?       — Оттуда, что я давно уже её решила, — выдала Саманта, повергая доверчивого Уайта, удивлённо хлопающего наивными глазами, в шок и заталкивая на самое дно собственной ничтожности.       — Тогда, быть может, вы желаете выкупить его у нас? — осторожно предположил Лэндон, прощупывая почву. — Как справедливо написали в той статье, которую вы имели несчастье, на нашу беду, прочесть, мы действительно посетили антиквара, чтобы продать ему эту вещицу, и в цене с ним, как ни странно, даже сошлись — представьте, газеты имеют обыкновение перевирать события и изливать на страницы красочную ложь…       — В таком случае, зачем вы бежали оттуда и сожгли алхимистрию? — с сомнением в стальных глазах перебила его дочка изобретателя. — Что-то в вашей версии не сходится.       — Это потому не сходится, что вы не знаете всех деталей и обстоятельств, — раздражённо отмахнулся, ничего при этом не объясняя, сударь Шляпник. — И вас они, поверьте, не касаются. Хотите купить у нас кубик? Он обойдётся вам недёшево. Антиквар играючи давал за него два миллиона английских фунтов и даже не торговался.       — Так почему же вы всё-таки не продали ему кубик? — уцепившись за эту несостыковку, словно береговой краб клешнями — за подсунутый ему в шутку палец, не отставала Саманта, удерживая своего шального кота, налакавшегося валерьянки, теряющего монокль и порывающегося сползти под стол. Шерсть его плавала в воздухе целыми хлопьями, будто окрашенный порохом снег или пёстрая труха, лезла в глаза, в нос, и оседать всё никак не торопилась.       — Какая вам разница, леди? — устало выдохнул Лэндон, изнурённый вынужденной беседой. Кубик был на последнем издыхании, трещина удлинялась с каждым днем, и он готов был от него избавиться, но хоть с какой-то выгодой для себя. — Я не безмозглый коллекционер, собирающий ради самого процесса присвоения ненужного хламья, и готов распрощаться с этой вещицей за достаточное вознаграждение. Мы сейчас испытываем денежные трудности, и у меня нет ни малейшего желания разгадывать чужие головоломки. Понимаю, что два миллиона вы вряд ли способны за него заплатить…       — Пятьсот тысяч фунтов, — одержимо сверкая глазами, пообещала Саманта, вытаскивая из внутреннего кармана пальто чековую книжку. — Это всё, что у меня есть. Я выпишу вам чек.       — Не годится, — одним махом погасил её щедрый порыв сударь Шляпник. — Как только прибудем в лондонский порт, вы сдадите нас властям, и чек этот мы, даже если умудримся ускользнуть, никогда уже не сможем обналичить.       — Но я же не таскаю при себе такую громадную сумму! — в отчаянии всплеснула руками разочарованная девушка, всклокоченная, покрывшаяся лихорадочными пятнами по бледному от природы лицу, и с тушью, потёкшей от учинённого совместными усилиями кавардака, напоминающая рыдающего паяца. — У меня — по вашей, между прочим, милости! — и дорожных-то денег не осталось из-за того, что пришлось сперва ехать в Марсель, после — в Париж, а сейчас со всех ног в Лондон, чего же вы от меня хотите теперь…       Закончить свою тираду она не успела: что-то гулко стукнулось снаружи в обшивку дирижабля, будто клювастая птица со всего разгона попыталась протаранить его броню, и плавучая громада покачнулась — плавно, чуть ощутимо, — а вслед за этим толчки продолжились очередью, канонадой, один за другим вонзаясь в облегчённый резонирующий металл ниже баллонет, наполненных гремучим огнеопасным газом, строго на уровне литой гондолы.       Каюта пошатнулась, мсье Кисье всё-таки скатился с сиденья, плюхнувшись на пол и звонко приложившись обо что-то моноклем, подобранные несколькими минутами ранее блокноты, брошюра и гильзовый фонарик снова посыпались со столешницы, громыхая, шурша страницами и закатываясь под диванные ножки, а цеппелин содрогнулся всем своим сигарообразным туловом так, будто ему осталась секунда до невозвратного взрыва. Кей зажмурился, бессознательно накрывая голову руками, Лилак воспользовалась всеобщим смятением и снова выскочила из рюкзака, виляя хвостом и затевая больные игры с невменяемым мсье Кисье, Саманта ахнула, упала на сиденье и в прострации уставилась на противоположную стену, а Лэндон нахмурился, теряя равновесие и хватаясь за подскакивающий от ударов столик.       Что-то натянулось снаружи с упругостью струн небесной арфы, и дирижабль застопорился, содрогнулся и как будто завис, невесомо проседая на выдохе, сбавляя едва ощутимый ход и застывая теперь уж точно прицепленным на ветвь Мирового ясеня наподобие рождественской игрушки.       — Господи, что это, Лэн, что это?! — заголосил Уайт, в такой ситуации вконец наплевав на лживые имена и взывая к именам понятным, спасительным, родным. — Что происходит?! Мы падаем?       — Да не похоже на то, — непонимающе отозвался Валентайн, впаивая пальцы в столешницу, кое-как приподнимаясь и выглядывая за окно. — Выглядит это так, будто… нас осадили какие-то насекомые, почти как осиный рой возле улья… — Он морщил переносицу, собирая взволнованные складки на лбу, и таращил глаза на прояснившееся небо, налитое розовым сиропом, нежной мимозой и тусклой синевой, проступающей в зените. За квадратом маленького оконца творилось что-то непостижимое, никак не укладывающееся в голове на ровные полочки, отведённые для воздушных путешествий: там мельтешили крошечные жёлтые монопланы, сверкающие медью пузатых боков и осёдланные разодетыми в густой мех и тёртую кожу людьми. Монопланы напоминали золотых рыбок, оснащённых подвижным винтом, и этот винт повиновался руке пилота, при необходимости перемещаясь в хвостовой части и меняя вертикальное положение на горизонтальное, что позволяло юрким рыбинам зависать и парить на широком крыле.       — Дайте мне глянуть! — потребовала Саманта, выныривая из оцепенения и присоединяясь к нему, и Кей тоже запоздало встрепенулся, подползая к единственному источнику обзора, заранее всем сердцем страшась увиденного и в то же время желая знать, что происходит снаружи. Пока он трясущимися руками подтягивал самого себя к задраенному окну, девушка успела окинуть взглядом тревожную картину, побелела, спала в лице и отсутствующим голосом потерянно выдала: — Это «жуки».       — «Жуки»? Что за «жуки» такие?.. — в хтоническом ужасе пробормотал Уайт, еле поспевая взглядом за бесстрашными всадниками и их летучей эскадрильей, снующей возле дирижабля и споро опутывающей его верёвками. — Почему они здесь? Кто эти люди?       — Воздушные пираты, — обречённо откликнулась леди Саванна, тяжело дыша, откидываясь обратно на сиденье и с каждым новым вдохом всё явственнее испытывая с этим естественным процессом серьёзные трудности. — Наш дирижабль захватили.       — Как — захватили?.. — еле слышно пролепетал Кей, ощущая тошноту настолько сильную, что ему под горло подкатил кислый глоток, обжёг пищеварительным соком и провалился обратно в желудок. Он поднял опустевшие глаза на Лэндона, доверяя исключительно ему и надеясь получить исчерпывающий и честный ответ, и спросил: — Но как такое возможно?.. Разве такое бывает сейчас, в наше время…       — Бывает, мой Ключик, — поверженно отозвался господин Валентайн, неотрывно наблюдая за ловкими манёврами медных «жуков», вспарывающих обшивку цеппелина абордажными крючьями. Крюки не позволяли дирижаблю ускользнуть из осады: вроде бы он, мощный и громадный, продолжал куда-то целеустремлённо плыть, почти незаметно снижая высоту, а пираты тем временем деловито суетились вокруг, готовясь вскрыть его, как ржавую жестянку. Множество монопланов обступало парящую сигару со всех сторон болотной мошкарой, откуда-то прибывали всё новые и новые, метали гарпуны с тросами, а после с храбростью, которой невозможно было не восхититься, причаливали к его обтекаемому корпусу и каким-то хитрым образом пришвартовывались, врезаясь боевыми клинками, расположенными в носовой части их резвых машинок. — Как видишь и сам…       — Что… что теперь с нами будет? — всё ещё в глубине души надеясь, что это какая-то шутка, розыгрыш или скверный сон, выдавил из себя Уайт закономерный вопрос, неотступно пульсирующий в висках.       — Продадут в рабство, — простонала Саманта — ей было хуже, чем мальчику-ключику, привыкшему к заведённому порядку, в котором бедствия следовали друг за другом беспрестанной вереницей, и принимающему такое положение вещей как данность. С лёгкими девушки творилось что-то неладное, она дышала поверхностно, через раз, грудная клетка часто и надсадно вздымалась, а пальцы вонзались во флоковую обивку и пытались надорвать, будто это могло помочь справиться с упирающимся воздухом, застревающим в глотке. — Или отберут всё ценное, убьют, выкинут где-нибудь над морем, а дирижабль попросту угонят.       — Лэн! — взмолился Кей, хватаясь за пальто господина Валентайна и повисая на нём беспомощной куклой с прищепкой заместо рук, и, в смехотворном уповании на то, что его взрослый спутник придумает выход даже из такой безвыходной ситуации, отчаянно взвыл: — Лэн, что нам делать?! Я не хочу умирать! Так глупо умереть, когда мы столько всего пережили, не хочу, что за издёвка такая?! Зачем же мы сели на этот дирижабль?! Зачем?! Надо было пить в Лионе! Тогда бы мы наверняка его пропустили и летели бы сейчас в Бухарест!       Сударь Шляпник молчал, точно проглотив язык, и только неотрывно смотрел на то непостижимое, что воочию творилось за их окном: не теряя даром лимитированного времени, «жуки» ровным пунктиром облепляли цеппелин, с одного на другой перебрасывались подвесные дорожки, связывая цепочкой в единое целое, и так до самого причального отсека в носовой части. Пилоты покидали свои кабины, предварительно укрепив на поясе страховочную систему, и устремлялись вперёд по этому шаткому полотну; как там дальше воздушные пираты взламывали задраенный люк, отсюда видно не было, но дирижабль отчётливо сотрясался в конвульсиях, будто громадный гибнущий мастодонт, облепленный ядовитыми огненными муравьями.       Всеобщая паника по нарастающей охватывала летучий дом, в соседних каютах раздавались женские крики и плач, рёв грудничков и годовалых детей, взволнованные и теряющиеся мужские голоса; кто-то бежал по коридору, хотя бежать здесь было некуда, в отдалении звучал лестничный топот, люди бросались в обзорные галереи, чтобы с неизъяснимым мазохизмом насладиться последними мгновениями собственной свободы и полюбоваться дорогостоящим редким зрелищем.       — Лэн, — кривя дрожащий рот, позвал своего спутника Уайт, переживая крушение своего с горем пополам устаканившегося мирка. — Лэн, рабства же больше нет!       — Да где это его нет? — ответил Валентайн, напуганный ничуть не меньше всех остальных и погружающийся в точно такую же беспросветность. — На востоке, куда ты, кстати говоря, так мечтал податься, оно процветает до сих пор! Сейчас нам с тобой выпала уникальная возможность туда отправиться, только вот в крайне сомнительном качестве… Проклятье! Да будь же он проклят, этот неладный рейс…       Во всей этой суматохе и кутерьме оба они не сразу поняли, что леди Саванна, почти переставшая к тому моменту подавать признаки жизни и неуклонно сползающая в астматический обморок, пытается позвать своих спутников и что-то им сказать; заметив, что она тянет руку и мучительно распахивает рот, Уайт встрепенулся, бросился к ней, помогая подняться повыше на диванчике и не зная, как оказать в такой ситуации первую помощь.       — Пальто ей расстегни, — торопливо скомандовал Лэндон, склоняясь над девушкой и высматривая в её лице первые признаки ускользающего сознания, а Кей трясущимися пальцами принялся высвобождать пуговицы, по дурной привычке, приобретённой порочным образом, почти срывая их начисто. Пока он ослаблял стягивающую грудную клетку ткань, сударь Шляпник сообразил подобрать пузырёк с валериановой настойкой, которым леди Саванна совсем недавно отхаживала мсье Кисье, выудил его из-под скользкой туши Лилак, рассевшейся неусыпным сторожем над котом, откупорил пробку и поднёс к мертвенно бледному лицу их попутчицы.       — Выпить это не получится, — сказал он. — Воды у нас нет, так хотя бы попробуйте подышать.       — Кубик, — с третьего раза справившись и сумев выдавить из себя внятную речь, попросила Саманта. — Дайте мне ваш кубик, если хотите выбраться отсюда живыми!       — Да чёрт с вами, берите вы этот кубик! — выругался Лэндон, подхватывая саквояж, расстёгивая и вынимая на свет уже изрядно всех измучивший артефакт. — Берите, делайте что угодно, если считаете, что это хоть как-то нам поможет! А только мне кажется, что вы бредите или попросту переоцениваете свои способности! Я бы вам советовал лучше пораскинуть мозгами и предложить захватчикам за себя выкуп — уверен, ваш отец его заплатит, — чем страдать бессмысленной ерундой…       Он грубо вручил ей кубик, впихнув в неточные ладони, отступил на два шага и скептически скрестил на груди руки, наблюдая за дальнейшими её действиями, а леди Саванна с благоговением и величайшей осторожностью стиснула редкую вещицу ослабевшими пальцами, не обращая на слова сударя Шляпника ни малейшего внимания и всецело погружаясь в стеклянные лабиринты. Подняла кубик повыше, оглядывая на расчистившемся свету каждый ход и выход, пристально всмотрелась, сощурив глаза и увлеченно приоткрыв рот, будто начисто позабыла, что прямо в этот миг дверцу причальной каюты «Ромула и Рема» крушат, надрубая ледокольными топориками замо́к и укреплённые петли.       В их критической ситуации Уайт отмахнулся от ревности, от недавних распрей и угроз, и взволнованно присел рядом с ней, чтобы воочию увидеть, что такого особенного сделает дочка изобретателя, чего не опробовали бы они с Лэндоном, иной раз по нескольку часов кряду насилуя от безделья многострадальную вещицу. Умостился на краешке дивана, извернулся боком и застыл, почти уверовав в грядущее таинство.       — И всё-таки она вертится, — произнесла Саманта, осторожно пробуя, как катается подшипник, натыкаясь на прозрачные преграды.       — Светится? — нерешительно поправил Кей, припомнив увиденную и заученную в музее Немо «эпитафию».       — Нет, — упрямо возразила леди Саванна. — Галилей сказал это первым. Всё остальное — не более чем аллюзия и игра слов. Ключ всегда нужно искать в первоисточнике.       Шарик катился резво и споро, словно не раз уже проделывал под её руками этот путь в сотне безымянных копий, идеально повторяющих своего оригинального собрата, и Уайт следил, как тот перемещается знакомым маршрутом, не выполняя ничего нового, незнакомого или необычного, рисуя набивший оскомину узор зигзагообразных линий и обещая вот-вот натолкнуться на неминуемый затор в самом центре. Он открыл уж было рот, чтобы предупредить о неизбежном препятствии, но Саманта, очевидно, была и сама о нём прекрасно осведомлена: как только подшипник достиг предельной точки, отказываясь продвигаться дальше, она ловким натренированным жестом заправского фокусника подкинула кубик, меняя квадратное положение на ромбическое, собираясь превратить в обманчивое подобие октаэдра и удерживая не за плоскости хрупких граней, а за противолежащие острые углы всего лишь парой указательных пальцев. С этим неординарным, отличным от всего, что оба они не раз пытались осуществить, поступком уже и Лэндон заинтересованно подался вперед, ощущая странное биение в груди, сродни предчувствию первого полета на едва собранном отцовском пароплане, сродни игре на виолончели и верным звукам, после долгих и упорных трудов наконец-то складывающимся под смычком в гармоничную и мягкую мелодию, сродни первому девственному снегу.       — Вам известно, что время существует, только пока вращается земля? — спросила Саманта и, не говоря больше ни слова, двумя большими пальцами крутанула кубик, игнорируя дискомфорт от острых углов, безжалостно врезающихся в мякоть подушечек.       Глубоко в извилистом чреве кубика что-то щёлкнуло, внутренние перемычки, образующие непреодолимый тупик, распались, выскакивая из тончайших пазов и рассыпаясь миниатюрным карточным домиком, подшипник играючи проскочил помеху и покатился дальше как по маслу. Дочка изобретателя гнала его так же резво, с помощью всё тех же сувенирных копий заранее изучив, продумав и мысленно пройдя следующую половину лабиринта, чтобы малейшая загвоздка не свела достигнутое к нулю.       — Боже, Боже мой, у вас получается! — воскликнул Кей, восторженно вскочив с места и почти подпрыгнув от нетерпения.       — У неё получается, — немножко охладил его пыл сударь Шляпник, тоже немало потрясённый и вдохновлённый, но приученный мыслить более прозаично и здраво, нежели его эмоциональный юный спутник. — Но что нам с этого? Он будет светиться, только и всего, и пираты с радостью присвоят себе до кучи столь ценный и, к тому же, работоспособный экспонат.       — Кто вам сказал, что он будет только светиться? — хрипло отозвалась леди Саванна, не сводя очерченных глаз с шарика и ярус за ярусом подводя его к заветному финишу. — Вы так решили только потому, что прочли послание Сэра Клоксуорта, в котором говорится вовсе не о том, как должен работать кубик, а лишь о том, каким образом заставить его работать?       — Я так решил… — начал было Лэндон, сбился на невысказанном порожнем слове, мысленно соглашаясь, что ведь, в сущности, какая малость и глупость, что светиться может и гильзовый фонарик, если только вовремя заправлять его чем-нибудь горючим, махнул рукой, принимая чужую неоспоримую истину, и выдал единственное, в чём ещё оставался смысл: — Забудьте. Просто делайте как можете быстрей.       Просьба его была не пустой: тотальная паника, объявшая цеппелин, крепла и нарастала по мере того, как где-то в носовой части «Ромула и Рема» срывали с крепежей невесомую дверцу, выплавленную из лёгкого металла, единственно пригодного для полётов на дирижаблях, врывались в узкие затемнённые коридоры, не встречая ни малейшего сопротивления со стороны беспомощного персонала, покорно сдающегося на сомнительную милость захватчиков и в испуге вскидывающего дрожащие руки. Поочерёдно и методично заходили во все и каждую каюту, попадающуюся на пути, рассеивались по рукавам коридоров, не оставляя ни малейшей лазейки к отступлению, в сложившейся ситуации практически нереальному, брали на мушку тех, кто самонадеянно выскакивал им навстречу с салонным пистолетиком, а после — об этом застрявших на нижней палубе пассажиров третьего класса извещал отдалённый хлопок выстрела, заглушённого стенами и переборками, — в назидание остальным без жалости расстреливали на месте, не чураясь пальбы в дерзкой близости от невесомого взрывчатого газа. С этими смертоносными нотами, проигрывающими вступление к похоронной симфонии, даже Лилак и мсье Кисье оставили выяснение от начала времён непримиримых отношений и затихли, дружно вздыбливая шерсть перед общей бедой, надвигающейся на всех без исключения.       Вслушиваясь в какофонию криков, слёз, истерики, чьей-то заранее проигранной борьбы, оканчивающейся всегда одинаково, страшным ударом, с которым пуля прошибала мясо, выходила насквозь или застревала в костях, и последующим грузным падением мёртвого тела, обитатели особой, тридцать восьмой каюты сгрудились возле танцующего в торопливых тряских пальцах кубика, словно издыхающие от жажды африканские туземцы — вокруг покрывшегося паутиной и плесенью жреца.       — Там кого-то убили… Господи, они же убивают всех подряд!.. — причитал Уайт, остервенело вгрызаясь себе в губы, пока леди Саванна с упорством, дающимся ей непросто и отнимающим немало духовных сил, целенаправленно тащила шарик с одного стеклянного этажа на другой, всё ближе подводя к конечной нижней точке лабиринта. Кей метался от кубика, в который верил и не верил одновременно, к Лэндону, утыкался ему в плечо, прижимался трепещущим осиновым листом и монотонно повторял, как упомянутые туземцы твердят потрескавшимися ртами утратившие силу заклинания вуду: — Пожалуйста, пусть всё получится! Пожалуйста, только бы получилось!..       — Всё, — выдохнула Саманта, загоняя шарик в мелкую лунку, выточенную в самом конце заковыристого и долгого пути, и на короткий миг Кею показалось, что она и сама сомневается, что готова сокрушенно опустить руки и сложить опустошённую голову…       …А потом по глазам садануло ярким сиянием, ударившим из сердцевины артефакта: ослепило, разлилось падшей кометой до условной линии отдаленного горизонта, застывшего театральной декорацией, хлестнуло белыми лучами из окон каюты и под дверь, в пронзительно узкие щели, и вдруг всё погасло, столь же стремительно, как и вспыхнуло. Посторонние звуки исчезли, схлынув до оглушительной тишины, а Уайт осмелился приоткрыть инстинктивно зажмуренные глаза и понял, что их карманная сверхновая за кратчайшую секунду полыхнула и остыла. Остался только мерный огонёк, самостийно тлеющий в глубине кубика без подпитки и источника, да искажённый мир, обернувшийся сплошной двумерной картинкой: двумерностей было много, все они ощущались, как слоеный пирог, и разрезали пространство тесной комнаты, поделив его одинаковыми, на первый взгляд ничем не отличимыми промежутками, но в каждой следующей прослойке этого вселенского пирога всё менялось, всё выглядело чуточку иным. С цветом тоже происходило что-то необъяснимое: в одном из слоёв он был невообразимо ярким, кислым, насыщенным настолько, что начинало болезненно резать в затылке, однако стоило только невольно шарахнуться в сторону от этой шаманской мистерии, как кто-то невидимый поворачивал ручку лубочного ящика, картинка перепрыгивала, резко становилась чёрно-белой, и от таких противоестественных скачек делалось неуютно, жутко, откровенно не по себе. Он повернулся к Лэндону — мир окрасился сепией, а мужчина сделался похожим на вылепленную из глины божественной рукой заготовку для первого Адама.       Перепугавшись, что этот обновлённый мир может схлопнуться, растянуться в Абсолют, навсегда разлучить их или вместе с хамелеоновым перевоплощениями уничтожить, полностью обесцветив, юноша протянул руку, намертво вцепился в рукав господина Валентайна и подполз, преодолевая ещё четыре расщепленные палитры, доводящие сознание до наркотической комы, вызванной бесконтрольным злоупотреблением волшебной индейской аяуаски.       Саманта потрясённо сжимала кубик, всё тараща в него округлённые глаза и пребывая в подобии молитвенного транса: так монахини теряют разум, когда к ним вдруг нисходит святой дух, которому они поклоняются каждый божий день, но в который до конца, до последней клеточки своего проспиртованного теософией существа, так и не верят. Кубик светил почти равномерно, за исключением той покалеченной грани, где обосновалась трещина — там он выстреливал сполохами невыносимо-белых искр, остывающих до позолоты и опадающих на пол медвяной цветочной пыльцой.       — Мне кажется, долго он не протянет, — с сожалением покосившись на светоч, озвучил терзающую всех мысль Лэндон, и слова его, первыми разбившие совершенное безмолвие, прозвучали пустынно и глухо, будто пропущенные сквозь ватный фильтр: звук жил в радиусе двух слоёв, а на третьем угасал бесследно. Он приблизился к окну, насильно протаскивая себя с ухватившимся за пальто мальчиком-ключиком через давящие на мозг вертикальные пласты, и выглянул наружу в надежде понять, какие ещё кардинальные изменения претерпело пространство, всего секунду назад бывшее стабильным и понятным.       Кей вместе с ним рискнул и прижался к стеклу, находя его всё таким же плотным и прочным, ничуть не утратившим своих фундаментальных физических свойств. Коснулся мерзлявыми пальцами, распознавая константную прохладу, тоже не пережившую никаких метаморфоз, и уставился в монохромное поднебесье, растерявшее всю давешнюю суетливую оживлённость.       Монопланы всё так же торчали бесцветными медными дротиками, понатыканными в боковину гондолы, мобильный трап, протянутый вдоль всего корпуса до носового шпиля, болтался на положенном ему месте, только уже не колыхался и не трепетал крыльями бабочки под ударами ветряных порывов, да и самого ветра больше не существовало: он затих, вынужденно смолк в идеальный штиль, затерявшись где-то в иллюзорном наслоении фотографических отпечатков и опав на землю прошлогодним листопадом.       Уайт проследил глазами подвесную дорожку и вдруг увидел то, что его до крайности, до полноценного осмысления потрясло.       В самом конце этой дорожки стоял человек; впрочем, было бы ошибкой сказать, что он стоял — скорее, завис в гротескном прыжке бегущей фигурой, оторвав одновременно обе ноги от непрочной и шаткой опоры. Всколыхнувшиеся полы распахнутой авиаторской куртки неестественно топорщились, застёжка гогглов выступала указующим флюгером, вихры чёрных волос, выбившиеся из-под шлема, торчали острыми сосульками — каменное изваяние, выточенное рукой умелого скульптора, детская игрушка на витрине магазина, идентичный памятный дубликат, повторивший весь облик до мельчайшей детали; мозг долго и упорно отказывался признавать в этой статуе одного из членов пиратской шайки, но под конец сдался, вместе с этим принимая и царство безвременья.       — Они застыли… — проговорил Уайт, вздрагивая от собственного искажённого голоса. Спросил, повернув голову к мужчине и натыкаясь на такой скарлатно-алый, что поневоле померещился выходец из преисподней, и отрешённо подумалось, а каким же видит его сам Лэндон. — Но почему они застыли, а мы — нет?       — Очевидно, потому что мы находились в момент вот этого… переустройства в непосредственной близости от кубика, я полагаю, — неуверенно предположил господин Валентайн и в поисках верного ответа перевёл испытующий взгляд на дочку изобретателя, всё ещё гипнотизирующую кубик взглядом влюблённой кобры. — Нам лучше спросить леди Саванну: уж если кому и знать, так ей.       — Я не знаю, — зачарованно откликнулась та, с сожалением стряхивая на стол сочащуюся в трещину пыльцу. — Наверное, причина в том, что мы видели вспышку, а все эти люди — нет. Впрочем, всё это не важно, а важно другое: отныне и до тех пор, пока кубик светится, мы — повелители времени.       Осмысливая её гипотезу, Кей заполз под стол, попутно преодолев три четверти психоделических превращений, варьирующихся от переливов павлиньего хвоста до радужного спектра, и выволок оттуда за лапы Лилак с мсье Кисье, ставших точными неподвижными копиями самих себя.       Господин Валентайн окинул понимающим взглядом химеру: хроностазис застиг её в самый удачно-неудачный момент, запечатлев настолько помешанное выражение одурелой морды, что становилось непонятно, как она такая ещё живёт, а не рассыпается шестерёнками, основательно поехавшими в развесёлой пёсьей черепушке.       — Благодать снизошла на наше страшилище, — не удержался от язвы он. — Вот такой она мне по душе, Ключик: сунул набивное чучело в мешок, и никаких тебе неудобств!       — Как тебе не совестно?! — всхлипнул Уайт, ползая на карачках и едва не плача. Бережно уложил мягкие и тёплые крылья химеры вдоль боков, совместил широко распяленные лапы и с величайшей заботой поместил её, недвижимую и неживую, в рюкзак. — А если она никогда уже не очнётся?       — Тогда весь наш мир никогда уже не очнётся, — резонно возразил ему сударь Шляпник. — И сдохшая химера покажется меньшим из зол.       — Боюсь, что времени у нас не так и много, — встрепенулась леди Саванна, налюбовавшись разгаданным кубиком и теперь с поникшим лицом созерцая, как щербина на его боку ширится, тянется дальше, захватывая и надрезая соседние стороны, и просыпает всё больше хроносной пыли. Подорвалась с места, небрежно подбирая с пола и засовывая под мышку своего канувшего в забытье кота, нахлобучила цилиндр и объявила: — Все очнутся очень быстро, нам надо успеть покинуть дирижабль прежде, чем это случится!       — Но как мы покинем дирижабль? — недоумённо и взволнованно уточнил Кей, при столкновении со второй серьёзной проблемой моментально сдавая и тушуясь. — Если мы с него спрыгнем, то ведь разобьёмся так же верно, как и при обычных условиях?       — Мы не будем с него прыгать, — с хорошо сознаваемым превосходством фыркнула дочка именитого механика, едва ли уступающая своему даром или недаром прославленному отцу. — В дирижаблях всегда имеются лётные спасательные шлюпки для пассажиров первого класса. Правда, в случае крушения воспользоваться ими обычно всё равно никто не успевает, так что это не более чем успокоительная обманка… Кто-нибудь, возьмите мой чемодан! — распорядилась она, распахивая раздвижные двери каюты и высовывая в коридор ушлый острый нос. — Я не могу с ним расстаться, его содержимое слишком ценно.       Учитывая, что Кей и так тащил нагруженный рюкзак с химерой, непредвиденно впавшей в анабиоз, господин Валентайн подхватил их сдувшийся саквояж, повесил на локоть верный парашютный зонт, прикорнувший у стены, и взялся за ручку чемодана, замыкая процессию беглецов и с погашенным визгом колесиков выкатывая его из каюты.       В коридоре их обступила та безликая и равномерная темень, от которой повстречавшие рассвет глаза уже успели порядком отвыкнуть, да сутолока неподвижных экспонатов.       Там было страшно.       Люди, остановившиеся фигурами из свечного воска, выставленными на обозрение в музее диковинок, заполонили коридор, порой скучиваясь так тесно, что приходилось сдвигать их с места, оттесняя к стене, ловить себя на мысли, что же почувствует человек через секунду после пробуждения, оказавшись в несколько иной точке пространства, чем был, и поверит ли в произошедшее с ним невероятное событие, или спишет всё на расшатанную психику. Млечно-топлёные лица выражали эмоции слишком живые, слишком искренние, слишком истошно рвущиеся наружу из стеснённой рёбрами груди, глаза смотрели расколоченным витражом, и только чувствительный зрачок беспокойно подрагивал, будто схватывал что-то не то, когда приходилось ненароком оказываться в поле чужого зрения.       Зрачок пытался уловить, но отразить и передать картинку в уснувший мозг никак не мог.       Чем дальше продвигалась компания беглецов, тем неотвратимее и сильнее накатывало ощущение вампирского бала, оцепеневшего с наступлением рассветом ровно до следующей полуночи, и полночь почему-то ощущалась возвышающейся на пороге и стучащейся в дверь.       — Где находятся эти шлюпки? — громко окликнул Саманту сударь Шляпник, не питающий доверия к той, что ещё четверть часа назад обещала сдать их персоналу, и балансируя на грани подступающей паранойи. — Куда мы направляемся?       — Шлюпки обычно в хвостовой части, — отозвалась леди Саванна — слова её запутались в слоёной паутине, угасли, не достигнув адресата, и пришлось повторить, возвысив голос: — Я думаю, шлюпки должны быть в хвосте! Поскольку они предназначены для пассажиров первого класса, то кратчайший доступ к ним должен быть устроен с верхней палубы.       — Они здесь точно есть? — присоединяясь сомнениями к господину Валентайну, уточнил Кей.       — Откуда же мне знать?! — огрызнулась Саманта, злобно поведя плечом. — Я не была на верхней палубе «Ромула и Рема» и понятия не имею, что там есть, а чего нет!.. — И после этого предложила совсем уж безумное: — Если их там не окажется, придётся угнать у наших захватчиков несколько «жуков».       — Ты разве умеешь ими управлять? — обидевшись на ту легкомысленность, с какой эта нахрапистая дама говорила о сложных и заковыристых вещах, ворчливо усомнился Уайт, хорошо запомнивший, как непросто обращаться даже с паропланом, куда более устойчивым с виду, чем непоседливые винтовые монопланы.       — Умею, — отрезала леди Саванна, тоже в свой черёд оскорбившись и поудобнее перехватывая мсье Кисье. Справедливости ради признала: — Не совсем такими, как у них, конечно, но похожими. А вот вам я не завидую.       — Зато у нас есть зонт, а у тебя — нет, — себе под нос мстительно пробубнил Кей, с каждой новой фразой всё прочнее уверяющийся, что девицу эту не выносит на дух. — Мы-то выживем, даже если и упадём.       — Что ты сказал? — переспросила Саманта, не расслышав и обернувшись, чтобы метнуть через плечо острый взгляд.       — Ничего, — ответил за юношу Лэндон, непроизвольно припоминая баталию химеры с котом и пресекая на корню зарождающуюся перебранку, чтобы не пришлось потом вторично кого-нибудь разнимать. — Ничего существенного он не говорил.       Саманта не поверила, но только хмыкнула и устремилась дальше, с ловкостью огибая один человеческий манекен, слишком живо и мягко качнувшийся под случайным касанием её локтя, другой, переступила чью-то ногу, будто бы нарочно злокозненно выставленную поперёк прохода, и следующего за ней по пятам Кея охватило ощущение тотальной неправильности всего, что они делают.       — Все эти люди… Какая судьба ждёт их? — спросил он упавшим голосом, провожая глазами морщинистую женщину в дымчатой шали, с исступлённой тревогой прижимающую к себе русоволосого мальчика лет десяти, высокого интеллигентного мужчину с густыми усами, в таком же чёрном пальмерстоне, как некогда носил в Ирландии Лэндон, худенькую хорошенькую девушку, не без оснований напуганную буквально до юной седины — даже не нюхавший большого мира Кей понимал, что ожидает в рабстве женщину, — старушку, ребёнка, снова девушку и какого-то человека, пропахшего лавровой камфарой и походящего на врача… — Мы-то спасёмся, а они?..       — А они пускай разбираются сами, — не допускающим возражений тоном отмахнулся Валентайн. — Что же мы, должны и их всех за собой тащить? Как ты, мой наивный сострадательный Пьеро, это себе представляешь? Я в спасители всего человечества не нанимался, увольте, эта роль мне не по плечу. К тому же, если ты помнишь, Христос плохо кончил. Неблагодарное это дело — спасать тех, кто тебя об этом не просил.       — Они бы попросили, — справедливости ради всё-таки попробовал возразить Кей, давно уже осмелевший и взявший за правило высказывать свое мнение, неизменно идущее вразрез с мнением сударя Шляпника. — И мы могли бы хоть попытаться дать им шанс на спасение! Представь себя на их месте!       — Я и так на их месте, — рявкнул господин Валентайн, озлобляясь на назойливый глас совести, вещающий устами юного Уайта. — И если мы не поторопимся, то разделим их участь! — помолчав немного и поварившись в кипятке собственных сомнений, выпалил уже прямо, помещая окольный вопрос ребром: — Как ты предлагаешь им помочь? Может быть, у тебя есть идеи?       Уайт растерялся, сник и потерянно замолчал, перебирая опустевшие мысли, как ворох осеннего мусора.       — Если вам очень надо, то у меня есть идея, — неожиданно высказалась леди Саванна, всё это время пробиравшаяся по коридору в молчаливом безразличии и только монотонно перешагивавшая через людские тела. — Раз уж мы всё равно вынуждены идти сквозь обе палубы, предлагаю попутно разоружить тех, кого встретим на пути. Времени на то, чтобы рыскать по закоулкам и вылавливать всех захватчиков без исключения, у нас нет, но ведь речь шла о шансе, не так ли?       — Прекрасная идея, — саркастически подхватил Лэндон и уточнил, заранее зная, каким будет ответ: — И кто же потащит весь конфискованный арсенал?       — Ты и потащишь, — не стала разочаровывать его в ожиданиях Саманта. — Это ведь твой брат порывается вызволять пассажиров дирижабля.       Кей поперхнулся, споткнулся, едва не упал. Виновато покосился на Лэндона — тот дышал вполне объяснимой яростью, а на скулах его различимо перекатывались желваки; от такого зрелища юноше сделалось не по себе, и он тихонько попросил, подбираясь ближе и робко цепляя мужчину под локоть:       — Пожалуйста, Лэн!.. Не сердись…       Тот выругался так заковыристо, что Уайт весь сжался в комок, не отваживаясь больше раскрывать рта, но сударь Шляпник только обвёл взглядом стекающий к лестнице коридор, оглядывая неизвестных ему людей, разделивших с ними одно несчастливое путешествие, затем тяжко выдохнул, обречённо соглашаясь на новую благотворительную миссию мальчика-ключика — последняя, напомнил он себе, закончилась приобретением даром не нужной химеры, — и сцедил сквозь зубы, обращаясь почему-то не к заварившему кашу Кею, априори прощая ему любой каприз, а к ёрничающей Саманте:       — Так и быть, леди. Однако чемодан свой в таком случае покатите сами, я вам не носильщик.       В узких закоулках, отданных на попрание малообеспеченным пассажирам, втиснутым по шестеро на одну каюту, ближе к лестницам царило такое столпотворение, что пролезть мимо мужчин в костюмах затрапезных клерков, разбуженных происшествием и щеголяющих помятыми лицами, мимо торговцев среднего достатка или просто скупцов, скрупулезно экономящих каждый пенни, мимо женщин, наседками волокущих за собой ровным счетом ничего не соображающих детей в надежде куда-нибудь их спрятать, было нелегко и с пустыми руками, но с чемоданом, водружённым на колёсики, оказалось задачей совсем уж непосильной: Лэндон это понял, едва только подкатил багаж леди Саванны к лестнице и попытался водрузить его на первую ступеньку.       Далеко впереди Саманта уже торопливо карабкалась, зажав под мышкой своего престранного кота, протаскивая себя сквозь жалкие дюймы свободного пространства, рискованно удерживая кубик высоко над головой и неуклонно продвигаясь вперёд; за ней поднимался Кей, тоже как-то управляясь с относительно компактным рюкзаком, и никого не волновало, как на эту, запруженную народом, лестницу должен вкатиться колёсный чемодан, не сданный в багажное отделение, очевидно, тоже исключительно по причине своей якобы значительной ценности.       Валентайн чертыхнулся, втиснулся на нижнюю ступеньку, подвинув кого-то плечом, дёрнул свою ношу за ручку, и та со старческим скрежетом колес, раздающимся и тут же затихающим в многоцветной реальности, взгромоздилась следом. Одолел ещё один крошечный ярус, стараясь не зашибить никого зонтом — чемодан попытался повторить его манёвр, вот только гибкости ему, прямоугольному и закостенелому, на второй заход не хватило. Он покачнулся, соскочил с колес, рухнул на пол и распался надвое, звякнув расхлябанным замком, а из него тотчас же вывалилась чёрная подставка с ячейками, где в закупоренных колбах плескался розоватый раствор. Ячеек было десять штук, по пять с каждой стороны, и столько же пузырьков с жидкостью помещалось в них. Часть колб от удара вылетела, только чудом не разбившись и не пострадав, и покатилась, наворачивая неровные круги. Лэндон скрипнул зубами, спустился, чтобы поднять и сложить непонятный груз в чемоданную утробу, и в тот же миг Саманта, углядевшая это бедствие с последнего лестничного витка, бросилась обратно, без деликатности расталкивая локтями ни о чем не подозревающий заколдованный люд, отпихивая попавшегося ей на пути Кея и небрежно зацепив моноклем мсье Кисье алюминиевый лестничный столбик, проводивший их сдавленным звоном.       Кубарем слетела вниз, поспешно потеснила Лэндона и, раздражённо отложив безвольную тушку кота, стала бережно укладывать выкатившиеся пузырьки в отведённые им соты.       — Осторожней! — воскликнула она. — Я же предупреждала, что он ценен! Это очень важное вещество.       — А что это такое? — спросил Кей, из любопытства возвращаясь к месту крушения чемодана, попутно аккуратно смещая перекрывших лестницу пассажиров в сторону и расчищая, насколько это было возможно, проход. Присел рядом с Самантой, поднимая одну склянку, и удивленно оглядел её на тусклый коридорный свет.       — Ассимилярий, — нехотя ответила девушка, быстро отбирая у него из рук последнюю колбу и заталкивая её в пустую ячейку. — Отец попросил меня привезти. Господин Магистериус сейчас в Лондоне вместе с отцом, а я была в Ницце. — Пояснила, устраняя неизбежную путаницу в городах: — У нас в Ницце дом, а алхимистрия господина Магистериуса в Марселе. Вернее, была, пока вы её не спалили, а мне из-за этого не пришлось мчаться в другую лабораторию, уже в Париж, и ждать, пока изготовят достаточное количество раствора.       — Простите, — сознавая их непосредственную причастность к мелким бытовым злоключениям дочки изобретателя, запоздало извинился Кей, прекращая затянувшееся оскорбительное фамильярство, активно подпитываемое с обеих сторон. — Я надеюсь, вы благополучно его довезёте.       — Довезу, — кивнула Саванна и неожиданно вручила Лэндону всё ещё тлеющий бирюзовым огоньком кубик. — Несите вы. Вам плевать на мой чемодан, и вы без сожалений его грохнете, так что забирайте свой кубик. Его-то вы будете хранить как зеницу ока.       Лэндон молчаливо принял артефакт, хмуро оглядел со всех сторон, чуть качнул, получив в ответ упреждающий чих искрящейся световой пыльцы, и быстро зашагал вверх по ступеням, хорошо предчувствуя, что трещина скоро разойдётся и кубик распадётся пополам точно так же, как мгновение назад — колёсная торба.       Прошёл последний лестничный виток, добрался до верхней площадки и там сполна хлебнул чего-то недоброго, снежным комом нараставшего ещё по мере продвижения: лица людей обманчиво-беспричинно искажались ужасом, тела их меняли позу с устремленной к выходу на пятящуюся и оседающую на пятки, застывали вполоборота, рты раскрывались зависшим в безвременье криком. По спине прокатилась ледяная дрожь, он сделал ещё несколько стремительных шагов и столкнулся нос к носу с одним из захватчиков, добравшихся и до нижней палубы.       Это был мужчина приблизительно одного с ним возраста, плечистый, с иссечённым несколькими белесоватыми рубцами лицом, в потёртой куртке — однообразный лётный фасон примелькался ещё во время манёвров жуков-монопланов за окном, — и утеплённых кожаных штанах, с косматой русой гривой, потраченной зимней сединой, в сдвинутых на макушку авиаторских очках и вооружённый, что называется, до зубов: в одной руке он удерживал кривой нож, дополненный сверху крюком, чтобы повреждать при ударе больше сосудов и тканей, а в другой сжимал обыкновенный револьвер, отдалённо напоминающий пары почившего в марсельском пожаре «Дуэта».       Застигнутый появлением этого типа врасплох, Лэндон застопорился, застрял на месте, волей-неволей изучая воздушного флибустьера с головы до ног, а после, ведомый уже не столько даже настойчивой просьбой милосердного мальчика-ключика, сколько собственным гуманным порывом, аккуратно извлёк, поочерёдно разжимая пальцы, чтобы ненароком не соскочили и не сдавили спускового крючка, сперва наставленный на безоружных людей револьвер, а следом уж и нож. Ещё раз оглядел экипировку пирата, панибратски похлопал его по бокам, наглея от собственной безнаказанности и проверяя, не осталось ли у того чего смертоносного в запасе, а потом вдруг, озарившись приблудной мыслью и сознавая себя при этом недостойным ублюдком, конченной мразью и кем угодно ещё, но никак уж не джентльменом в третьем колене, поджал сосредоточенно губы и с невозмутимым видом запустил пятерню в чужой карман, выискивая там нечто, одному ему известное, но уж точно не оружие.       — Лэн?.. — недоуменно и с понятным трепетом позвал Кей, буквально упёршийся ему в лопатки, тоже бешено таращась на пирата и воспринимая его чудовищной диковинкой навроде разгуливающего по улицам без намордника аллигатора. — Что ты там нашёл?       — Ничего не нашёл, — недовольно цыкнул Лэндон. — А рассчитывал найти хоть какие-нибудь деньги.       — Ты что, хотел его обобрать?! — выпучил глаза Уайт, не веря тому, что услышал, и пропуская меж пальцев осколки некогда незыблемых авторитетов.       — Отнюдь, мой Ключик, — преспокойно покачал головой господин Валентайн. — Во-первых, я по твоему настоятельному указанию и так его обобрал, — он красноречиво помахал в воздухе конфискованным револьвером. — А во-вторых, позволь напомнить тебе, что до Ливерпуля мы не добрались — и уже не доберёмся — исключительно по вине этих джентльменов удачи, нагрянувших, когда никто их не ждал, и оборвавших нашу поездку на середине. Насколько мне подсказывает мое чутье, мы ещё даже не достигли берегов Британии, а наши деньги уже улетели в трубу! Я всего лишь пытаюсь возвратить то, что мы потеряли их милостью. Плюс компенсация морального ущерба.       — Во сколько же ты оцениваешь наш моральный ущерб? — подозрительно сощурившись и мысленно подлавливая себя на том, что его частично испорченной натуре где-то в запечатанных безднах сознания затея эта приходится очень даже по вкусу, а незримый внутренний советчик радостно уверяет, будто нет ничего предосудительного, если вор украдёт у вора, с видом склочной жены уточнил Кей.       Где-то за его спиной тихонько сопела Саманта, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, но не встревая в обсуждение финансовых вопросов.       — Во столько, сколько найду, — отчеканил Лэндон и вручил юноше кубик, передавая по кругу эстафету негасимого огня. — Держи, а иначе у меня попросту не хватит на всё рук.       После этого он, прикрывая воспалённые веки и морально готовясь к тому малоприятному зрелищу, что неминуемо поджидало их за порогом, ступил на верхнюю палубу.       Она была им с Кеем детально знакома: плакаты с цирком Франкони, лагер, савойская дама в плиссированной пачке, стратостаты, дирижабли, шары, галереи с панорамными окнами, ширмы, столики, погружённые в сон каюты, одиночки в лаунже…       …Первым, на что натолкнулся его взгляд, был ровный беж стены, забрызганный венозным густым бордо с вкраплениями отталкивающей желтоватой кашицы, в следующий миг теряющим насыщенность и спадающим в стабильную угольную серость. Печатные лица циркачей стекали застывшими каплями, клоун в плоёной крахмаленной горгере больше не веселил, вызывая только жуть налипшими ошмётками мозговой гущи. Под оклеенной плакатами переборкой лежал человек, широко раскинув руки, смотрел опустевшими глазами в потолок, и остро угадывалось, что из все недвижимых здесь этот — самый старательный. Одет он был в двубортное чёрное пальто, из-под задранных пол торчали выпростанные длинные ноги в отутюженных стрелками брюках и указывали носками кверху начищенные ботинки. Человек был мёртв, голова его покоилась в липкой лужице, уже изрядно натёкшей и устремившейся по набрякшему ковру под уклоном к лестнице, а во лбу зияла кровавыми ошмётками, прослойкой белой кости и внутренней чернотой сквозная дыра от пули.       Кей увидел это тоже, прерывисто вдохнул, насильно прогоняя морозное оцепенение в жилах и подавляя накатывающую морским прибоем тошноту, сглотнул и, не говоря не слова, двинулся за господином Валентайном, пытаясь на труп не смотреть.       Сцена, развернувшаяся перед ними в фойе верхней палубы, сильнее всего напоминала полотна итальянских живописцев эпохи Возрождения: народ, много народа, скученные группки пленных, красноречивые позы, воздетые руки, изуродованные гримасами ужаса лица, мольба, посланная на Небо срочной телеграммой, и центровая фигура сюжета у расстрельной стены. Всё это не вызывало у случайных зрителей ничего, кроме тягчайшей мрачной черноты, наползающей из распахнутых дверей, из прозрачных окон, за которыми уже четверть часа занимался один и тот же бесконечный рассвет, и из подёрнутых плёнкой глаз лежащего посреди холла мертвеца.       Господин Валентайн подошёл к убитому, присел перед ним на корточки, приподнял безжизненное тело, переворачивая, и, к вящему ужасу Уайта, принялся стаскивать с того пальто.       — Что ты делаешь? — как наяву ощущая холодное подземное дыхание хальштаттских копей и вспоминая, что почтения к умершим у сударя Шляпника не имелось ни на грош, беспокойно спросил Кей, вынужденный поневоле смотреть, как тело с задавленным чавканьем отлипает простреленным затылком от ворсистого пола, переваливается, вместе с разводами на стене перетекает цветом в канареечную желтизну и вдруг моментально прекращает пугать, утратив половину покойницкого антуража. Мазки жёлтой краски оставались у Лэндона на пальцах, на запястьях, на рукавах, пока он деловито и быстро стягивал верхнюю одежду с неизвестного господина, но Уайта эта расцветка хотя бы не так страшила, и он старался не двигаться, чтобы не угодить в следующий слой, в котором всё могло вернуться к исконным мерзостным оттенкам.       — Ему оно уже без надобности, — пояснил Валентайн, встряхнул пальто — капли разлетелись по полу, усеивая поверхность густой желтушной росой и застывая просыпанным бисером, — ухватил его за три условных края, по обеим сторонам бортов и у горловины, превратил в бесформенный куль и сложил внутрь отобранное у одного из вторженцев оружие. — А нам ещё послужит.       Уайт понятливо кивнул, неловко переступил, теряя обретённую точку комфорта и возвращаясь обратно в отвратительную реальность с кровью и черепными осколками, где только растекшиеся по полу мозги оставались всё такими же неизменно-жёлтыми, а Лэндон постоял немного над потревоженным неизвестным господином, в замешательстве разглядывая свою ладонь и не понимая, почему капля чужой крови, соприкоснувшись с ней, обретает утерянные свойства, разжижается и начинает стекать, снова повинуясь временно́му ходу, мотнул головой, сгоняя лишние мысли, и быстрым шагом направился в обзорные галереи, имея личный корыстный интерес в разоружении пиратской команды.       — Где находится проход к шлюпкам? — спросил Кей, втайне всё ещё ожидая от Саманты какой-нибудь подлости и остерегаясь выпускать её из виду, а потому замирая возле девушки праздным истуканом.       — Сразу за жилыми каютами, — не обращая ни малейшего внимания ни на собеседника, ни на постороннее тело с размозжённой головой, без запинки ответила ему леди Саванна, задумчиво приглаживая шёрстку на лбу погружённого в беспробудный сон мсье Кисье.       — Откуда ты это знаешь? — отчетливо улавливая беспрестанно источаемое по отношению к нему пренебрежение, с ревизорским подозрением уцепился Уайт, так и не сумев заставить себя обращаться к ней на «вы».       — Оттуда, что на стене у лестницы висит схема с расположением всех помещений дирижабля, — обладая властью уничижать мальчишку всякий раз, как открывала рот, пояснила леди. — Пока вы там возились с убитым, я её изучила.       Ошеломлённый тем, с какой потрясающей простотой складывается их бегство, Уайт осёкся и заткнулся, погружаясь в почтительное молчание; они терпеливо дожидались Лэндона, и тот довольно быстро возвратился, расторопно обыскав обе галереи и не теряя драгоценного времени впустую.       — Мы с тобой можем открывать оружейную лавку, Ключик! — объявил он, аккуратно удерживая на вытянутой руке отягощённое смертоносной сталью пальто. И разочарованно прибавил: — Жаль, что наличности наши лихие приятели с собой не взяли, отправляясь на корсарский промысел…       Кей не разделял его энтузиазма ни в чём. Его мутило, перед глазами плыло от беспрестанно сменяющих друг друга палитр, кровь убитого становилась то изумрудной, то голубой, будто её с усердием подновляло беличьей кистью гремящее кандалами кентервильское привидение, кубик вяло тлел невесомым газовым огоньком, время от времени похрустывая крошащимися стёклами, а узкий отросток коридора, уводящий в теснящиеся секции люксовых кают, на поверку оказался чем-то куда более страшным, нежели изуродованное кровавой сценой фойе, чем-то более…       …Тошнота усилилась, обещая вскорости закончиться полноценной рвотой, когда он монотонно проходил мимо джентльмена в дорожной светлой пижаме, прикорнувшего у стены, вытянувшего ноги поперёк прохода и безвольно уронившего голову на грудь: у джентльмена этого верхняя часть пижамы была изрешеченной, вязкой от густой юшки, просочившейся из простреленных артерий и вен, а часть нижняя, обнажая неэстетичный и равнодушный лик смерти, напиталась тёмной мокрото́й от самопроизвольно испражнившегося в момент гибели кишечника. В спёртом воздухе разило фекалиями и кровью, но только на пространстве двух соседствующих цветовых слоев, дальше ужасающий запах распространиться не успел. Близость обморока крепла, Кей шёл дальше, мимо распахнутой настежь двери, за которой на фоне смятых белых простыней застыла, скорчившись от страха, абсолютно обнажённая фигурка чуточку полнотелой женщины, очевидно, имеющей маленькую интимную привычку засыпать без ночной рубашки. Женщина хваталась за одеяло, безуспешно пытаясь спрятать оголённое тело от ворвавшегося к ней в каюту пирата, но было отчётливо видно и её округлые плечи, и крупные венерины бёдра с картины Боттичелли, и треугольник рыжеватых волос, и чуть обвислую грудь со сморщенными под утренней прохладой сосцами. От увиденного Кею сделалось стыдно и неловко, и он отвел смущённый взгляд, не желая больше смотреть на слишком личные вещи: ни на наготу, ни на смерть.       Лэндон перед каютой притормозил, глухо выдохнул: «Ну, это уж совсем никуда не годится!», вошёл внутрь, сдёрнул с узкой постели, размерами в точности повторяющей их третьеклассный диванчик, одеяло и накинул даме на плечи, тщательно её укутывая. После этого заученными механическими движениями извлёк у захватчика всё имеющееся в руках, карманах и за голенищами сапог оружие, сложил в своё самобранное пальто и небрежно вытолкнул прочь из чужого номера, не особо заботясь, насколько удачно тот приземлится, а дверь за собой притворил.       Из них троих единственным, кто оставался абсолютно безучастным ко всему окружающему, была леди Саванна: она только целеустремлённо катила свой чемоданчик по коридору да заботливо придерживала мсье Кисье, чтобы тот не выскользнул ненароком из-под локтя. Ни во что не ввязывалась, выбирая роль стороннего наблюдателя, и Кея, хорошо запомнившего, как её перекосило недавно в каюте, пока все они находились в эпицентре драмы, развернувшейся на «Ромуле и Реме», такое эгоистичное бессердечие изрядно возмущало.       Ближе к концу их коридорчик перпендикулярно упирался в другой проход, пошире и попросторней. Там находились туалеты и несколько душевых — мужские в левом крыле, женские в правом, — а кроме того, пара опечатанных служебных дверей. Возле этих дверей сгрудилась толпа тех немногочисленных посвящённых, что обладали чуть более чем поверхностными познаниями об устройстве дирижаблей и первыми бросились к спасательным шлюпкам, но потерпели неудачу: проход оказался закрыт, и отпереть его без помощи владеющего ключами персонала не представлялось возможным.       — Вот об этом я и говорила, — произнесла Саманта, вместе со своими случайными спутниками замирая в хвосте этого сборища. — Воспользоваться шлюпками никто не успевает, потому что двери всегда заперты.       — Но почему они заперты? — воззвал к кому-то невидимому Уайт, незаметно утрачивая последнее понимание человеческой логики.       — Потому что, если их не запирать, любой ребёнок с радостью угонит эту шлюпку и устроит дорогостоящую шалость, — пожала плечами дочка изобретателя. — В этом не заинтересованы ни воздушные компании, ни сами пассажиры. Поэтому двери неизменно, к обоюдному удовольствию, закрыты.       — Давайте-ка переместим этих господ, — сказал Лэндон, выступая вперёд, расталкивая отравленных кудесным хроностазисом пассажиров и пробираясь к двери. — Они потом скажут нам спасибо, обнаружив дверцу волшебным образом отворившейся.       Двигать людей было жутко, словно тягаешь в магазине готового платья искусно выполненные манекены, только не легковесные, жёсткие и хладные, а неподъёмные, мягкие и согретые. Кей машинально бормотал им извинения, когда вынужденно касался ладонями чужой поясницы или спины, ловил себя на этом предвестии безумия, прикусывал сконфуженно язык и сталкивал в сторону увесистые тела, ощущая палящее под одеждой тепло и обмерший пульс, замкнувшийся под кожей и норовящий в любую секунду сорваться на прежний учащённый бег.       Господин Валентайн развернул снятое с убитого джентльмена пальто, выудил наудачу один револьвер, выкатил барабан, обнаруживая его наполовину полным — очевидно, часть пуль уже успела отыскать своего адресата, — прицелился, не видя иного способа устранить преграду, и, понадеявшись, что «Ромул и Рем» нигде не давал взрывоопасную течь, с двух выстрелов сшиб замыкающий дверцу замок.       За дверцей дирижабль дышал.       Нависал заспиртованным гулом двигателей по обе стороны от открывшейся сквозистой лесенки, уводящей куда-то вниз, в кромешную подсобную ночь, перемигивался лампами, тлеющими чуточку хитрее, чем городские керосиновые фонари, и чуточку проще, нежели чародейный Клоксуортов куб, и порывался вибрировать литыми пластинами, устилающими дно длинного туннеля, тянущегося удавом в пробирающее до костей никуда.       Лестница отражала каждый шаг, резонировала, пока спускались на самое дно, пахнущее кожей, смолой, каучуком и механическим маслом; остро чувствовалось, что коридор этот подвешен в пустоте и ведёт от одного обитаемого островка до другого, а кругом, за пределами сплошного листового металла и фанеры, ветвится скелет цеппелина, его внутренний остов, состоящий из многочисленных перемычек, полых трубок, креплений, винтиков, тросов и вспомогательных отзывчивых нитей, непостижимым образом реагирующих на команды техников.       В этом коридоре им не встретилось уже ни единой погруженной в сонную кому души; их троица беспрепятственно продвигалась вперёд, а неуловимый раскатистый треск, прорывающий хроностазис одной гортанной нотой, обтекал, усиливался, наваливался, как волнообразная лавина, сходящая с космических гор, и истаивал в отдалении. Сразу же ощущалось, что всё обман, что никакого звука в остановившемся мире не было и быть не могло, что звук просто заполнил воздух, словно туман — болотистую низину, и теперь сочится в уши, оседая на барабанные перепонки. Иногда на пути им встречались овальные боковые дверцы, стерегущие поперечные ходы в моторные отделения, некоторые из них были пронумерованы яркой краской, другие же оставались безымянно-безликими.       Спустя некоторое время, которого больше не существовало, они вступили во вторую полосу отвердевшего шума, снова испытывая давление, сжимающее черепную коробку в незримые тиски, но и он погас столь же скоропостижно, возвращая всеобъемлющую тишину. Это означало, что четыре машинные кабины с моторами остались за спиной, а значит, очень скоро коридор должен был уткнуться в ангарное помещение, где хранились спасательные шлюпки, если только создатели цеппелина не пожадничали снабдить ими свое детище.       Лэндон, возглавляющий их процессию, щурил отказывающие глаза, в бесконечной феерии цветов теряя контуры, границы и очертания вроде бы простых и понятных при обычных обстоятельствах предметов, и дошёл в своей куриной слепоте до того, что практически ткнулся лбом в неожиданно возникшую на его пути преграду. Та при ближайшем рассмотрении оказалась дверью, свободно поддавшейся под нажимом руки, и в лицо пахнуло головокружительным морозным холодом, не сквозящим и не текущим, а повисшим инистыми облачками, такими удивительными и плотными, что хлебнувший студёного воздуха Кей почуял на языке отчётливо различимый жёсткий привкус глетчерного ледника.       Перед взором открылся ангар, просторный, как брюхо исполинского кита, пожравшего пророка Иону; всё те же лампочки под потолком чадили ровным и никуда не льющимся светом, флегматично рассеянным по окружающему пространству и закономерно редеющим в мышеловках острых углов. Слева и справа ровными рядами стояли небольшие шлюпки, более всего походящие на миниатюрные капсулы глубоководных мезоскафов и отчего-то лишённые положенных им крыльев: чуточку ржавые от собственной невостребованности, прозябающие здесь из года в год, пока дирижабль исправно рассекал небесные просторы, они таращили на гостей мутные немигающие зрачки иллюминаторов и приглашающе распахивали боковые люки, которые команда «Ромула и Рема» педантично приводила, следуя инструкции, в открытое положение перед полётом и замыкала, как только заходили на стоянку в эллинг.       — Что это такое? — спросил Кей, изрядно напугавшийся при виде этих гробоподобных устройств, одним своим видом заверяющих терпящих бедствие беглецов в своей отрицательной летучести. — Разве они способны лететь?       — Кажется, это подводные планёры, или батипланы, или что-то похожее на них, — немного оторопев и растерявшись, неуверенно отозвалась Саманта, очевидно, тоже не ожидавшая увидеть здесь такую экзотическую модель. Потом, очухавшись, тряхнула головой и пояснила: — Шлюпки и не должны летать. От них требуется только то, чтобы умели планировать, без помех спускаясь к земле. Но понятно, почему они так напоминают батипланы: часть пути проходит над Ла-Маншем, обыкновенная шлюпка в случае крушения будет бесцельно дрейфовать, и её с большой вероятностью вынесет в открытые воды Кельтского или Северного моря. А управляемый батиплан без труда доберётся до берегов.       Прямо в центре, чуточку дальше к хвосту, меж двух одинаковых шеренг диковинных шлюпок-батипланов оставалось расчищенное пустое пространство, где при старании можно было разглядеть стыки раздвижного люка, вплотную прилегающие друг к дружке и намертво входящие в стальные пазы. Лэндон поозирался кругом, напрягая сдающее зрение, заметил неподалеку от входа в потаённый ангар дирижабля механическую лебёдку и быстро направился к ней. Повернул круглый штурвал, похожий на корабельный, с усилием на него налегая и протаскивая лучистые ручки по кругу, и в оцепеневших механизмах что-то пробудилось, подчиняясь живой мысли точно так же, как кровавая капля, стекающая по ладони. Ожило, заворчало шестерёнками, используя паровую силу разогретых котлов, томящихся недвижимым огнём, и напольные сочленения щёлкнули, расступились, неудержимо поползли в разные стороны, впуская в пузо цеппелина кварцевую белизну загостившегося утра.       Разверстая сквозная рана тоже плавила цвета, играя то в асбестовые белила, то в рифлёную грифельную муть, то в кромешный масляный карнавал; недоношенные батипланы всё ещё пугали своей топорной конструкцией, навскидку не пригодной ни для полета, ни для плавания, ни даже и для планирования, однако к тому моменту, как т-образные створки окончательно раскрылись, освобождая проход для спуска шлюпок, Саманта успела осмотреть несколько из них и остановить свой выбор на той, которая, по её мнению, сохранилась в относительно годном техническом состоянии.       Она стояла подле шлюпки и глядела на своих спутников с недоумением и искренним непониманием, почему те не торопятся как можно скорее покинуть дирижабль, пока с кубиком не случилось чего-нибудь непоправимого, после чего очнувшиеся пираты — кто же знает наверняка, какими силами они располагают? — смогут играючи призвать кого-нибудь себе на подмогу, сигнализировав об этом световой или дымовой шашкой.       Не испытывая к леди Саванне ни крупицы доверия, Кей уставился на Лэндона с тревогой, и мужчина понимающе вздохнул, пожал плечами, показывая, что и сам ведь совершенно ни в чём не уверен, но другого выхода, кроме как присоединиться к молодой особе, на порядок лучше разбирающейся во всяких механических штуковинах и устройствах, не видит, после чего обнял мальчишку за плечи и повёл к батиплану. Широким жестом уступил звание рулевого даме, возящейся со своим алхимическим чемоданчиком, сгрудил саквояж с зонтом на последнюю пару сидений, рядом с бездыханно дрыхнущим зверинцем, и принялся заталкивать туда же оружейный вьюк, повязанный рукавами наискось.       — Ты что, заберёшь всё это с собой? — хлопая глазами, удивлённо спросил Кей. — Но зачем оно нам?..       — Мы с тобой по-прежнему неприлично нищие, малёк, — напомнил Валентайн, надёжно уложив и закрепив их сомнительную добычу, вместе с юношей устраиваясь у Саманты за спиной и ощущая над собой и со всех возможных сторон нервирующую замкнутость монолитного катафалка. — Уж поверь, я найду применение этим вещицам.       В каждой шлюпке-батиплане было по шесть сдвоенных мест, обтянутых таким же дешёвым флоком, как и диваны в каютах третьего класса, и снабжённых потёртыми и не внушающими уважения холщовыми ремнями безопасности; чувствовалось, что конструкторы старались предельно сэкономить, скрупулезно выполнив по чертежам и воплотив в железе только самое необходимое для спасения никого в действительности не заботящих жизней, и изнутри спасательная капсула выглядела функциональной и аскетичной.       — Надеюсь, эта развалюха работает, — сказал Валентайн, покосившись на Кея, впившегося в тлеющий кубик так, будто втайне замыслил диверсию и намеревался под шумок его раздавить. — Признаюсь, что никогда не горел желанием делить свой гроб с женщиной, не в обиду вам будет сказано, уважаемая леди, — учтиво прибавил он, хотя всем присутствующим давно уже было ясно, что учтивость его насквозь лживая, притворная и никакой смысловой нагрузки не несёт, а пальцы тем временем стискивали набалдашник зонта, без особого, впрочем, расчёта на то, что получится воспользоваться им вместе с Кеем в закрытой гильзе, на огромной скорости несущейся навстречу земле.       — Я вообще мизантроп, чтобы вы знали, — резко отозвалась Саманта, отбрасывая в сторону высокий пиковый цилиндр, задраивая маленькую дверцу слева от себя и выискивая обязательную в таких случаях памятку, простое пошаговое руководство по управлению шлюпкой, доступное даже ребёнку. Руки её нервно тряслись, когда она шарила по округлой приборной панели, оборудованной несколькими скудными рычагами, вполне достаточными для того, чтобы сдвинуть с мёртвой точки дремлющий батиплан. — И ни с кем не собираюсь делить ни свою смерть, ни жизнь, потому как все вокруг — за редким и почти не существующим исключением — настолько кромешные идиоты, что мне даже в гробу валяться по соседству с ними унизительно.       Уязвлённый Уайт вспыхнул от обиды и стыда, приняв слишком близко к сердцу и припомнив, сколько раз уже вынужден был признавать себя круглым дураком рядом с этой кошмарной стервой, а Лэндон ничего не ответил, словно ему заранее было плевать на всё, что бы ни полетело ответной язвой на его трёп.       Недостающая инструкция наконец-то обнаружилась, выведенная пирографистом по фанерной поверхности приборной панели. Горячая гравировка, въевшаяся глубокими чайными линиями, демонстрировала три нехитрых действия, и леди Саванна последовательно их проделала, передвигая рычаги один за другим.       Первый рычаг убрал тормозной упор, позволяя батиплану свободно катиться по днищу цеппелина, съезжая под уклоном всё ближе к воздушному провалу, страшащему невообразимой высотой. Рычаг второй выдвинул скелет крыльев, расположенных по обеим сторонам шлюпки, а третий, тронутый Самантой почти у самого края обрыва, выкинул полотно, нанизанное на стальную проволоку, раскатил по крылатому каркасу и натянул тугим парусом, готовым встретить ветра…       …Которых за пределами дирижабля всё ещё не было, как не было и движущего их времени.       — Выключи кубик, — вдруг опомнилась девушка, ещё мгновенье назад кичившаяся своим умом, а такую решающую мелочь не продумавшая. — Выключай его скорей!       — Но как мне его выключить? — в священном трепете пролепетал Уайт, неосмысленно таращась на Клоксуортово детище и в панике едва не роняя его из рук.       — Всё то же самое, только в обратную сторону! — приказала Саманта, в ужасе бросая рычаги, переваливаясь через спинку сиденья, пытаясь выхватить из трясущихся рук мальчишки издевательский артефакт и слишком хорошо понимая, что даже ей не хватит ни ловкости, ни скорости прокатить обратно шарик до противоположного угла в разгоняющемся с ускорением свободного падения батиплане. Куб искрил, выскальзывал из непослушных пальцев, пропасть близилась, щерилась распахнутой пастью; ещё мгновение — и они должны были рухнуть камнем, не способным уцепиться ни за один дышащий воздушный поток, потому что потоков этих не существовало, и планировать, даже при отменной способности к этому их устройства, было категорически не на чем.       Тогда Лэндон, секунды две понаблюдав бессмысленное жонглирование подскакивающим кубиком, очухался первым, выхватил его у обоих из скользких он испарины рук, швырнул себе прямо под ноги и безжалостно, ни секунды не колеблясь и не собираясь над ним вздыхать, с хрустом раздавил подошвой ботинка.       Стекло треснуло, надломилось, просело пористыми ярусами заточенных внутри лабиринтов, брызнуло во все стороны; огонёк погас, затоптанный вместе с осколками, и в ту же секунду цветовые слои рассосались, слились воедино, в лобовое стекло ударил встречный ветер, натянул тканые крылья, распахивая их и заставляя полыхать, и их крошечная шлюпка нырнула в открытый проём, вырываясь на хромированные небесные просторы, а на заднем сиденье раздались фырканья и шорохи, красноречиво свидетельствующие о пробуждении химеры с котом. Прямо над ними оживал и цеппелин, продолжая рассказывать свою печальную историю, но никому до него уже не было дела.       — Что ты сделал?! — выла Саманта, хватаясь пальцами за волосы, и без того не настолько густые, чтобы бездумно их дёргать, и пялилась очерченными тушью глазами Лэндону под ноги, в колотые обломки кубика, окончившего свой извилистый и причудливый путь в спасательной шлюпке где-то на подступах к исконной родине. — Что ты натворил?! Ты хоть представляешь, какую ценность только что уничтожил?!       — Куда меньшую, чем моя жизнь, — грубо отзывался Валентайн, испытывая немалый неприязненный дискомфорт от близости этой девушки, трагично нависающей прямо над его бёдрами. — Хватит уже петь по нему панихиды! Если бы я этого не сделал, мы бы попросту разбились, ясно вам, леди? И следите лучше за управлением, а то мы всё ещё можем разбиться по вашей милости!       В затылок ему уже сопела Лилак, разочаровавшаяся в прискучившем ей мсье Кисье, зато вспомнившая о большом человеке и на радостях принявшаяся вылизывать да зачем-то откусывать всклокоченные волосы, и это тоже хорошему настроению никак не способствовало.       — Безмозглые животные! — совсем уж не по-женски выругалась Саванна, подразумевая при этом отнюдь не химеру — а может, и её вкупе с новоявленными владельцами, — но всё-таки прислушалась к совету, рывком разворачиваясь и хватаясь за гуляющий туда-сюда штурвал, не особенно нуждающийся, судя по его второстепенному виду, в присмотре во время планирования. — Если и есть причина, по которой я так ненавижу людей, то заключается она в том, что свою никчёмную обывательскую жизнь они неизменно ставят превыше всего!       — Ну и ради бога, — возразил ей сударь Шляпник, всё ещё силясь унять едва не остановившееся от скорого инфаркта сердце. — Жертвуйте своей жизнью, а мы своими жертвовать ради ваших безумных целей не обязаны. Что-то я не заметил, чтобы вы горели особым желанием отправиться в мир иной, когда дирижабль захватили! К тому же, напомню вам, что кубик и сам бы очень скоро сломался, без моей посильной помощи.       Последнее замечание немного остудило пыл Саманты, и она притихла, погрузившись в состояние задумчивого созерцания.       Только теперь, оказавшись в относительной безопасности и некотором подобии покоя, Кей тоже смог выдохнуть и расслабиться. Прильнул к герметично запаянному стеклу справа от себя, вытянул шею, стараясь разглядеть далеко под собой землю, похожую на штопанные шахматные квадратики, неумолимо приближающиеся, растущие, расширяющиеся и сменяющие друг друга с завидной частотой. Шлюпка их, конечно, не падала, но снижалась довольно быстро, и стремительная посадка обещала быть если и не костедробильной и не смертельной, то в любом случае достаточно ощутимой, болезненной и отнюдь не мягкой. Мысль об этом сильно беспокоила юношу, но лишь до тех пор, пока полоска суши, сперва растеряв палево-зелёные цвета нормандского побережья, а затем промелькнув каменно-серыми крышами неизвестного города, над которыми парила парочка престранных аэростатов в виде синих то ли кракенов, то ли спрутов с полощущими присосками щупалец, вдруг в завершение не обернулась перед путешественниками сплошной мутно-тёмной, негостеприимной поверхностью незамерзающего зимнего Ла-Манша.       Кей успел испытать облегчение, по своей наивности почему-то полагая, что посадка на воду должна быть на порядок мягче, и прямо за этим их встретил мощный удар в днище: колышущийся, неровный, волнообразный, подбросивший сперва одним краем, затем другим; тут только до беглецов дошло, что легкомысленно позабытые ремни безопасности следовало всё-таки пристегнуть хотя бы напоследок. Крылья батиплана плеснули, зачерпнув горстями воды, залили потоками окна, завибрировали возмущённой трелью; Лэндон, как самый высокий из троих, треснулся макушкой об потолок, Саманта едва не пробила лбом стекло, со всего размаху налетев на него, а Уайт, пострадавший сильнее остальных, врезался в верхушку расположенной прямо перед ним спинки сиденья и расквасил себе нос.       Лицо полоснуло оглушительной болью, он по инерции схватился за него, накрывая ладонью, и почувствовал, как из обеих ноздрей по губам струится липкое и горячее, стекает ниже и отзывается во рту привкусом железной соли. Отнял руку, долго неверяще оглядывал кровавые пятна, пока с кончика носа не закапало частой капелью, и лишь тогда с запозданием осознал, что с ним произошло.       С замыкающих сидений доносилось барахтанье неунывающей Лилак и жалобный мяв кота, впереди Саманта скулила, баюкая лоб, рядом с ним зашипел Лэндон, потирая отбитую макушку, но быстро опомнился, заметив, что с мальчиком-ключиком приключилось нечто худшее, ухватил за запястье, потянул к себе, развернул, столкнулся с ошарашенными глазами, увидел залитые кровью губы и подбородок, перепугался до полусмерти и неточными руками полез по карманам за платком, давно уже там не водящимся.       — Господи, Ключик, как ты? — спрашивал он, тормоша его за плечи и нерешительно пытаясь вытереть окровавленное лицо рукавом своей рубашки. — Только нос, или что-то ещё?       — Вот, — всё ещё держась за ушибленный лоб, отозвалась спереди леди Саванна, наугад протягивая им чистую кружевную тряпицу. — Возьмите, если это поможет.       Платок Саманты пах горьким цитрином, маслиновыми туманами и пылью дорожных перегонов, Лэндон всё гладил несчастного Кея по плечам, отирая ему вспухшие губы и зажимая тряпицей давший течь и никак не желающий униматься нос, а послушный правящей руке батиплан, повинуясь запасной инструкции, составленной на случай водной посадки, складывал только мешающие крылья, слишком послушные терзающему их ветру, резвым углом и медленно погружался под воду.