И никогда не забывай

Тени никогда не были кошмарами. Потому что тени это воспоминания. И не всегда наши.

— Жаль, что всё так вышло. — Хрипит он почти беззвучно, едва шевеля бледными губами. А она всё равно его слышит. И слушает. Закусив губу, сжав его обжигающую — обжигающе холодную — ладонь в своей и мыслями будто не здесь находясь. Его ладонь, на которой за эти недели уже начали выпирать острые костяшки… слишком холодная. — Всё вышло так, как и должно. — Королева Времени сглатывает, пытаясь не смотреть на него, лишь бы не чувствовать лишних крупиц вины. Рыжие ресницы едва заметно трепещут. Девушка отворачивается к окну, за которым медленно ползёт вверх рассветное солнце. И признаёт, что в мире «божеств» много, а Судьба — самый жестокий и ненужный из них.       Марк чрезвычайно бледен. Особенно сейчас, когда в комнату проникает через окно золотистый свет, в котором видно даже мелкие пылинки. Под его глазами залегли глубокие болезненные тени, кожа стала будто полупрозрачной, явив под собой сеточку фиолетовых вен, а скулы показались ещё более острыми, чем обычно. Пепельные волосы прилипли ко лбу, влажному от пота.       В коконе из белых шёлковых простыней, подушек и одеяла он кажется похожим на затерянного, которого вот-вот поглотит само Время.       Впрочем… — Там красиво? — спрашивает Ляхтич хриплым шёпотом, кивая на мир за стеклом. С постели мужчина не встаёт уже неделю и… Здесь он чувствует себя словно под куполом хрустального шара. Тот самый снеговик из игрушки, вокруг которого будет летать блестящий фальшивый снег, когда ребёнок со счастливым визгом возьмёт в руки и потрясёт заветную игрушку, только-только изъятую из коробки в яркой подарочной обёртке.       Василиса нехотя отпускает его почти ледяные пальцы, скользя по острым костяшкам, поправляет одеяло и медленно, пытаясь потянуть время, поднимается, направляясь к окну. Обычно её спина по-королевски прямая, а подбородок гордо приподнят. Не изменяет она себе и сейчас, на пороге перемен и запаха ладана, который однажды заменит ей воздух. «Почему из всех людей только я вечная?» — с печальной ухмылкой думает Королева, поправляя длинные фиолетовые шторы и выглядывая на улицу, щурясь от яркого солнца. Глаза слезятся. А от солнца или от грядущего будущего — уже другой вопрос, правда?       Конечно же, это огромное преувеличение. У всего в этом мире есть срок годности, и даже сама Королева Времени — совсем не исключение. Но её срок годности заканчивается числом из следующего тысячелетия, поэтому жизнь кажется почти вечностью.       Ведь всех близких тогда уже не будет. Никого уже не будет. — Да, там очень красиво. — Выдыхает Огнева с короткой тёплой улыбкой, пытаясь подбодрить то ли Марка, то ли себя. Внизу, за окном, виднеется сад. Белые и синие цветы, сотворив собою прекрасные клумбы, скрыли под большими бутонами ярко-зелёную траву. Среди пары высоких деревьев можно заметить голубые крыши беседок и большую вишню, раскинувшую свои ветви в самом краю сада. За всем этим скрываются воспоминания. И пока она помнит, они будут жить. Он будет жить. — Хочешь… взглянуть?       Девушка оглядывается вполоборота. Свет охватывает её фигуру в тёмно-синем платье, будто почти прозрачная мантия, в которой обычно изображают на фресках и витражах богов. В синих глазах мелькают искры надежды, что Марк сейчас действительно встанет, преодолеет расстояние в никчёмную пару метров и посмотрит на сад. Пусть даже используя как опору её руку, а то и целое плечо. Это ведь совсем не проявление слабости, точно не в их случае… — Давай, Василиса. — Говорит он вместо этого с горькой ухмылкой. Маркус устал тянуть время, бессмысленно пытаясь удержаться за реальность, и они оба это понимают. Чёрные глаза прищуриваются, будто у сонной совы. Все искорки, яркими звёздами горящие на фоне почти чёрной радужки, разом пропадают, будто их никогда не было. — Ты знаешь, что делать.       Василиса сглатывает, пытаясь не задохнуться. Синие глаза темнеют, становясь на вид почти стеклянными, как замыленный хрусталь, без дела стоящий в старинном серванте. Часовая стрела, которую Королева с давних пор носила уже на правой руке, а не на левой, показалась слишком тяжёлой.       Всё показалось слишком тяжёлым.       Потому что Марк говорит вовсе не про сад. Потому что эти слова — вовсе не просьба, не констатация известного факта. Эти слова — самое настоящее прощание, горячим лезвием прошедшее по её сердцу и оставившее глубокую рану, что уже никогда не затянется.       И потому что Королеве Времени — существу, должному взимать плату, — придётся самой заплатить непомерную цену. За такую же непомерную жадность.       Она успевает лишь подумать, что всё это слишком жестоко. Ещё несправедливо. И больно. Что Судьба действительно никому не нужна — особенно такая, — и жить без неё всем было бы гораздо лучше. Что Зодчий Круг — взрослые дураки, решившие следовать этой Судьбе и с рождения определить будущее двух невинных подростков.       А потом происходит то, что должно было случиться, но что оттягивалось непозволительно долго. Настолько, что теперь Королева будет ненавидеть себя всю оставшуюся вечность. — Огнева… Огнева. Огнева!       Василиса вздрагивает. Фамилия звучит пощёчиной, звонко пролетевшей по комнате. Воспоминание, непрошено ворвавшееся в голову, преодолев все заслоны разума, совсем отвлекло её от настоящего момента. И от нового Марка, всё ещё сидящего на диване с эскизом замка в руках. Амбициозного и немного наивного мальчишки, мечтающего о великом будущем… — У меня вообще-то имя есть, Ляхтич. — Находит в себе силы фыркнуть, будто обращение по фамилии её задело. Нет, вообще не задело. Ни капельки. Пусть хоть «фейрой» назовёт, Бывшему Времени плевать. — Я знаю, Огнева. — Парень хмыкает, насмешливо наклонив голову к плечу и самим взглядом давая понять, что её слова его не волнуют. — Думал уже, эфер на тебя какой наложили. И надо же, прямо в доме отца! Осторожнее надо с таким быть, знаешь ведь?       Для себя Маркус признаёт, что старшая дочь Огнева — вся в своего папашу. То есть, такая же отвратительная и до чёртиков ему ненавистная. А ещё красивая, хитрая фейра всё-таки часовщица с высшей степенью, которая в противовес одному навыку Златоключника найдёт у себя целых десять, подтверждением чему служит рисунок в его руках, а ещё редкие раздражённые — и раздражающие, несомненно, тоже — рассказы Норта о том, что его старшая сестричка умеет делать сальто, как обезьянка в зоопарке — что бы это не значило. И ему, конечно же, совсем не завидно.       Потому что Огнева — ходячий живой мертвец, у которого нет будущего. Так твердит Елена, вечно поджимая губы и потирая свою золотую стрелу, но никогда не раскрывая воспитаннику причин такой уверенности. И Марк, пусть и не целиком, но всё равно ей верит, потому что верить ему больше некому. А синие глаза упрямой девчонки, едва ли слушавшей его минуту назад, скоро будут ему сниться. Настолько они ему отвратительны. — Ты хотел ещё что-то сказать? — осведомляется Василиса, глядя поверх его головы. Бывшее Время почти готова признать, что находит мерзкую зелёную стену очень привлекательной. Ведь стена по крайней мере не вызывает у неё чувство вины… — Если да, то советую поторопиться. Я не люблю тратить время на бессмысленные разговоры. «Потому что его у тебя и так почти не осталось?» — Ляхтич едва сдерживается, чтобы не сказать эти слова вслух с оттенками ехидности и презрения в мальчишеском голосе. Но он мнит это правдой, потому что так говорит Елена. А ещё потому что Огневу сразу же быстро «уберут», стоит ей выполнить своё предназначение и достать для младшего брата Рубиновый Ключ.       Мортинова считает, что Нортон-старший ненавидит свою рыжую дочь. Для Маркуса это не секрет и, если быть совсем честным, он тоже так думает.       А ещё он думает, что лучше иметь хотя бы такого отца, ещё и влиятельного, чем вообще никакого. Девчонка же наверняка думает наоборот, и это очередная причина, по которой Златоключник может сильнее её ненавидеть и поливать ядом при каждой встрече. — Это твой рисунок? — задаёт парень очередной бессмысленный вопрос, лишь бы взбесить и посмотреть, как синие глаза пылают от недовольства. Чтобы усилить эффект, он даже удобнее устраивается на зелёном диване с бархатной обивкой и насмешливо щурится, становясь похожим совсем не на мудрую сову, а на высокомерного треугла. — Замок ничего, красивый… — Да, красивый. — Василиса отвечает, как ей кажется, без промедлений. Потому что, конечно же, треуглов она совсем не ненавидит. Находит в себе силы подойти и склониться над Марком, чтобы забрать рисунок. Точнее, выдернуть его из длинных пальцев, на которых костяшки едва видны. Воспоминание снова непрошено мелькает в голове, заставляя поджать губы. — Спасибо.       Непривычное слово шёпотом срывается с губ, будто порыв ветра. И им обоим кажется, что время почти замирает. И неожиданно Бывшее Время осознаёт, что несмотря на всю боль, ей было важно получить похвалу именно от него. Особенно… особенно это касается рисунка и замка на нём.       Хватает секунды промедления, когда их лица оказываются достаточно близко друг к другу, чтобы парень осознал: у Огневой глаза не просто синие, а синие с голубыми искорками, похожими на звёзды. И они… странные. Как и рыжеволосая фейра. Почему? Ответить не представляется возможным.       Но затем девочка резко выпрямляется и вырывает рисунок из его рук, заставляя Златоключника нарочито громко фыркнуть и закатить глаза. Время возвращается в привычное русло, также возвращая двух подростков к разговору, которого одинаково не хотят оба. — Так зачем же ты пришёл, о великий и ужасный? — Василиса хмыкает, переводя дух и устало оседая в кресле, чтобы выдохнуть. Воздух, который она делит вместе с Марком, всё ещё обжигает. То ли лёгкие, то ли сердце, то ли сразу совесть. И Бывшее Время определённо не знает, что хуже. — Вместо того, чтобы сразу послать весточку Резниковой, ты решил соизволить лично явиться через переход, а после ещё и остаться? Так странно.       Ляхтич цокает языком и поджимает губы, думая о том, что это не он странный — о, совсем нет! — а обстановка вокруг и… сама Огнева.       Парень не понимает, почему ему кажется, будто что-то не так. Почему именно в её присутствии мышцы иногда нервно дёргаются от напряжения, почему под ложечкой так неприятно сосёт, когда их взгляды пересекаются. — Твой великодушный отец, Огнева, — начинает Маркус с хитрой и будто бы великодушной ухмылкой. Он же знает, как собеседницу раздражает подобная манера общения… — Позволил тебе внезапно отправиться в Чародол. Это королевство светлых фей. Ещё и накануне Чарований… Лазарев с Драгоцием ведь рассказали тебе, что это? Я буду удивлён, если хоть один из них не проболтался… — Допустим. — Василиса уверена, что после его слов её плечи слегка напряглись, а тело медленно выпрямилось. То ли от слова «великодушный» в одном предложении со словами «твой отец», то ли от упоминания Драгоция пару секунд после. — Что с того? — А то, что это всё не просто так затеяно. — Парень с явным удовольствием потягивается, чувствуя себя королём ситуации. Будто объясняет простейшую задачу по хронологии какому-то первочаснику. И Бывшее Время про себя ухмыляется, наблюдая за этой картиной и считывая каждую эмоцию на юном лице. — Нортон-старший придумал отличный план, в котором ты должна принять непосредственное участие. — Один отличный план за другим и совсем без перерывов… вы только посмотрите на этого гения. — Василиса закатывает глаза и громко цокает языком, вызывая у собеседника громкий смешок. Неприязнь к главе семейства Огневых явно объединяет людей… — И с чего он решил, что я соглашусь участвовать в его очередной авантюре? — А у тебя нет выбора, Огнева. — Марк весело пожимает плечами, на секунду забывая о своей неприязни к ней. — Ты должна помочь своему глубоко «любимому» папочке, правда ведь? — Ничего я никому не должна, Ляхтич. — Поджимает губы и разглаживает невидимые складки на ярко-жёлтой ткани своего платья. — И вообще, это он мне должен. Две… кхм, четырнадцать лет отсутствия так просто не прощаются, знаешь ли. Хотя, наверное, не знаешь. — Ууу… Если Огнев узнает, что ты говоришь нечто подобное, тебе ведь мало не покажется… — Златоключник ухмыляется, склоняя голову к плечу и пропуская её последние слова мимо ушей. Если бы не важность девчонки для выполнения их плана, он бы уже давно гневно зашипел и оскалился… но вряд ли мысли об ушедшем в другую параллель отце волнуют его так сильно. — И от кого же он узнает? От тебя? — Василиса хмыкает в ответ и наконец снова расслабляется. — Тогда я своё «мало не покажется» получу только через твой труп.       На секунду наступает тишина. Затем собеседник громко смеётся, причём совсем не по-доброму, а Василиса поджимает вмиг побледневшие губы. И ей кажется, будто ладони всё ещё обнимают его ледяное тело. Но это было слишком давно, целых триста лет назад. И теперь, пожалуй, уже не имеет никакого значения.       Ни для кого, кроме неё.       Потому что никто не помнит. Ни для кого, кроме Эфларуса, Ассил и самой Королевы Времени ничего ещё не произошло. Первого распри между подростками наверняка никак не волнуют, если те не касаются напрямую Безвременья и не угрожают Часовому Кругу. Ассил — прошлая Василиса, чьё тело Бывшее Время забрала себе для выполнения собственных желаний, — пусть и считала Маркуса своим недругом, но никогда не желала ему плохой участи. Вот такая альтруистичная девчонка, которая ненавидеть могла только Астрагора да… Елену Мортинову.       И даже не потому что та убила Лиссу — хотя и поэтому тоже, — а потому что зачасовала любимого Фэша. Потому что в ту ночь осколки статуи с лёгкой подачи Шакла должны были оросить весь пол Часовни Эфларуса и покрыть половину помещения белой крошкой. И так бы, конечно, случилось, если бы не вмешательство Бывшего Времени, которое отмотало время назад и вытеснило теперь уже Ассил из этой вероятности.       Неожиданно ещё одно воспоминание ярким изображением вспыхивает в голове. И Огнева медленно, будто невзначай, опускает голову вниз. Так, чтобы собеседник не увидел, каким холодным и будто стеклянным наверняка стал её взгляд всего за мгновение. — Хватит меня обвинять, Фэш. — Надо же, тогда она ещё звала его по имени… Тогда не было ещё ненависти, не было развода, не было ничего.       После праздника в доме Броннеров в честь тридцатилетия Захарры Остальское Время будто вскипел, стоило им увидеть маленькую Алису Броннер. Юркая девочка в ярком платье сразу же привлекла внимание всех гостей, вызвав умиление и смех. У всех, кроме Фэшиара… Тогда он лишь сжал руки в кулаки, но улыбнулся двоюродной сестре, чтобы не портить праздник. — А кого же мне тогда винить во всём этом, а? — мужчина вскинул бровь. Небесно-голубые глаза наполнились льдом и яростью. — Не знаешь, Василёк?       Василиса сжалась на месте и сглотнула, когда услышала своё часовое имя, но тут же взяла себя в руки. Она не стала отвечать, посчитав истину очевидной. Возможно, они оба не хотели принимать действительность — им обоим не верилось, что подобное вообще могло произойти. Но это была правда, внезапным летним снегом упавшая на голову спустя год после трагедии.       Если бы не она — ничего бы не было. Если бы не ярость, скорбь и желание мести, наполнившие её сердце, — ничего бы не случилось. Если бы он сумел её остановить — никто бы ни о чём не узнал.       Драгоций зло отдёрнул бархатную зелёную штору и громко фыркнул, не желая признавать очевидное. Он резко развернулся и пошёл к выходу из спальни супруги, сжав бледные губы в тонкую полоску. Длинный чёрный плащ за его спиной быстро всколыхнулся, зацепив музыкальную шкатулку, стоящую почему-то на самом краю стеклянного столика.       Раздался звук падения, треск дерева и тихий звон. Крышка шкатулки отвалилась, позволив хрупкой фигурке балерины выпасть и развалиться на мелкие фарфоровые кусочки.       Фэш скрылся из виду. Василиса сглотнула, щелчком пальцев убирая разбитый предмет из комнаты. Такие часодейные вещи, особенно сделанные с душой, никогда не позволят даже самому Времени себя починить.       Это было началом конца. Конца не Ордена Дружбы, но одной из семей. — Так значит Чародол? — быстро выдыхает Василиса, поднимая голову и силясь натянуть на лицо задумчивую улыбку. А ещё проигнорировать холодное, но едва ощутимое отрезвляющее прикосновение ладошки Ассил, опять появившейся в самый нужный момент. За тысячу лет можно легко стать хорошей актрисой, которая может любого человека обвести вокруг не только пальца, но и целой ладони. А иногда даже двух. Особенно двух, если перед тобой сидит новый Маркус Ляхтич. И совесть сейчас практически не подаёт признаков своего существования. — И Рубиновый Ключ для брата… Хорошо.       Довольный Марк, не заметивший никакого подвоха или изменения с её стороны, быстро кивает, окончательно расслабившись на диване. Юноша, очарованный тем, что на такую важную миссию с фейрой Огневой отправляют именно его, совершенно забыл об одной важной детали.       Ни о Рубиновом Ключе, ни о подробностях миссии, порученной им обоим Нортоном-старшим, Ляхтич ей не рассказывал.       И как уверяет решительный взгляд полупрозрачной Ассил, замершей у окна, за которым уже давно царит прохлада позднего вечера, Златоключник об этом не вспомнит. По крайней мере до тех пор, пока Василиса не даст ему явный намёк на всю странность происходящего. И будет Маркус бродить в лабиринте из собственных догадок и версий, неспособный без её протянутой руки найти выход… — Завтра утром жду тебя в карете во дворе перед замком. — Наконец уведомляет он, этим завершая всю беседу. Быстро поднимается с насиженного места, деловито поправляя рукава выглаженной белой рубашки, и через несколько длинных шагов уже исчезает в зеркале.       Бывшее Время дожидается момента, когда переход закрывается, и медленно поднимается на ватные ноги. Сначала проверяет на предмет сохранности рисунок, оставшийся на столе. Бережно разглаживает примятый уголок листа, немного проклиная внимательный взгляд и цепкие руки Марка. Эррантия разглядывает эскиз замка всего пару секунд, затем хмурится и внезапно исчезает, решая оставить Огневу в одиночестве.       Девочка ведёт плечами и медленно шагает к окну, переводя дыхание. Этот день выдался крайне тяжёлым, поэтому ей нужно действительно хорошо выспаться. Руки сами по себе тянутся к плотным зелёным шторам, чтобы запахнуть окно. И за секунду до того, как отвратительного цвета ткань закроет собой стеклянную поверхность, за которой простирается ночное небо…       Василиса успевает заметить, что в окнах Северной Башни, где обитает её достопочтенный отец, всё ещё горит свет.

***

      Большая пробка с громким хлопком покидает горлышко бутылки. Янтарная жидкость быстро наполняет гранённый стакан, обхваченный длинными пальцами мужской руки.       Нортон-старший задумчиво хмурится, уходя мыслями куда-то далеко. Поэтому дорогой коньяк, который ему доставляют из другого времени, переливается через край. Огнев громко цокает языком и лёгким взмахом ладони — могущественным часодеям для такого стрела не нужна, — отматывает время слегка назад, чтобы часть напитка вернулась в бутыль.       В мыслях он решительно признаёт, что дочь сумела его удивить. Сначала в то утро, когда они встретились впервые за долгие годы. Этим своим твёрдым «безусловно» Василиса так напомнила его, что Нортон невольно задержал воздух в лёгких на секунду дольше, чем планировал. Затем на празднике, который дочь своевольно посетила совсем в другом платье, неизвестно куда подевав его подарок. — Наследником должен быть Норт. — Эхом прозвучал в его голове уверенный голос Елены, когда мужчина вспомнил события часового посвящения, которое они все ждали столько времени. Пальцы сами собой обхватили стакан ещё крепче. — Я уверена, что часы лишь подтвердят это.       Она была уверена. А вот Нортон — совсем нет.       Даже наоборот, он всегда знал, что всё будет абсолютно по-другому. Что Василиса, как дочь могущественного Духа из древнего рода и феи с редким даром видения вероятностей будущего, обязательно будет сильной часовщицей. И что Норт, его старший сын, из-за третьей степени Ниры станет наследником только в том случае, если произойдёт какое-никакое великое чудо… или убийство, на которое не раз намекала Мортинова, хмуря свои тонкие светлые брови.       А ещё был ТОТ САМЫЙ МОМЕНТ. И пророчество, которое крутилось в его голове и не единожды напоминало о себе в самых худших кошмарах. То, что показал ему однажды Астрагор после того, как Лисса совершила свою самую серьёзную ошибку.       Рыжеволосая дочь, часовой флёр, огненный крест... Его собственное зачасование, внезапная смерть от руки собственного ребёнка.       Конечно, почти ничего из этого ещё не сбылось, да и редкий дар у Василисы проявился абсолютно другой — под стать Лиссе, — что Огнева сильно взволновало. Ещё и так, что он поспешил тут же сбежать из её комнаты, поджав хвост. Вот только у него было лишь две дочери, а Дейла с её характером «в мать» и второй степенью ну никак не подходила на роль человека, который однажды направит стрелу в сторону родного отца, дабы прочертить огненный крест. Две ровные линии. Сияющие диагонали, пересекающие грудь.       Нортон вздрогнул, едва подумав об этом. Покачал головой и потянулся рукой к краю стола, вытягивая из стопки чистый лист дорогой белой бумаги. Затем ладонь сама по себе потянулась к перьевой ручке, приготовившись выводить нужные слова.       Но, как оказалось, нужных слов не нашлось. Сложно было бы подобрать речи, способные убедить саму Белку — на этом прозвище, внезапно возникшем среди облака запутанных мыслей и букв, мужчина усмехнулся — в том, что произошло сегодня в РадоСвете. Хотя, вероятно, верная советница уже обо всём ей доложила, причём во всех нелицеприятных подробностях.       В голове вновь прозвучал голос, но теперь уже принадлежащий не Елене. Вспомнились ровная спина и упрямый вскинутый вверх подбородок Василисы, уверенно глядящей на толпу из советников в ярких белоснежных плащах. — Константин Лазарев убедил меня в том, что меня собираются убить в собственном доме. Он собирался похитить меня, дабы затем шантажировать моего отца.       Убедительное обвинение, заставившее всех замереть. Безупречная и до безумного красивая ложь, которую даже после можно будет использовать против старого друга и врага. Миракл подобное, правда, совсем бы не одобрил, даже оглядываясь на прошлое, в котором они оба могли часами подкалывать «ремесленника» по поводу его возможной влюблённости в «милую Лиссу».       Но лучший друг не появлялся в этой параллели уже долгие четырнадцать лет, строя свою жизнь с любимой женщиной и совсем не думая о том, чтобы вернуться. Возможно, их общая ссора принесла зодчему боль. Возможно, ссора семьи Огневых, к которой он сам едва ли не принадлежал, окончательно его добила, вынудив собрать вещи и уйти подальше.       Возможно, они скоро увидятся, потому что Зодчий Круг вновь начинает свою активную деятельность, а Миракл — человек слишком любопытный, чтобы отказаться от своей «второй должности» и держаться от Часового Круга в стороне. Такой как он ещё и эфлары будет ставить, пытаясь определить будущее.       Нортон едва заметно улыбается, глядя на кресло, где обычно сидел его лучший друг. От воспоминаний, сколько коньяка здесь было пролито — взгляд невольно опускается на собственный бокал — любой бы поморщился. Любой, но не Огнев. Потому что даже такое своему другу-зодчему он готов простить. Возможно, за партию в карты, которую он же обязательно выиграет.       Или…       Мужчина сглатывает, одним движением открывая шахматную доску, внутри которой сложены фигуры, вырезанные специально по его эскизу из дорогого дерева с другого конца планеты-двойника. За секунду бокал с алкоголем оказывается в стороне, а руки заняты уже совсем другим.       Чёрная фигурка короля, покрытая лаком, причудливо переливается под свечением огня в настенном подсвечнике, чаша которого чем-то напоминает крылья огнежара. Именно чёрный король стал первой фигурой, собственный концепт которой он придумал. Именно чёрный король, возможно, чем-то напоминал Нортону его самого. Именно чёрный король несколькими часами ранее из-за лёгкого толчка оказался на полу Зелёной Комнаты, сим знаменуя победу юной девочки над зрелым мужчиной.       Всего на секунду Огнев думает о возможном исходе, если вдруг его старшая дочь перестанет быть фигурой — которой её все воспринимают, — и решительно перешагнёт край, выйдя за пределы доски. Сама мысль о возможности подобного для него убийственна, причём в самом прямом смысле. Это пугает. Это заставляет переживать. Это… это то самое «если», которое тоже снится ему в кошмарах.       Зеркало в углу покрывается инеем, начиная звенеть и переливаться. В кабинет элегантно ступает Елена, целиком готовая к празднику. У женщины новый дорогой наряд, который сегодня точно будут хвалить, а позже тихо обсуждать ещё с неделю. Нортон мельком смотрит на часы, отставляя фигурку в сторону. Отдельно от всех остальных.       Затем мужчина поднимается из-за стола и шагает к своей спутнице. С уст сам собой срывается привычный комплимент, который Мортинова, возможно, однажды станет воспринимать как должное. Огнев задумчиво поджимает губы, аккуратно — возможно, даже почти нежно — берёт женщину под руку и вместе с ней пересекает зеркальную гладь.       И лишь спустя секунду он понимает, почему Василиса вызывает у него такие странные чувства.       Виной всему вовсе не ТОТ САМЫЙ МОМЕНТ, не пророчество и не боязнь смерти. Нормальные родители не боятся подобного от своих детей, потому что точно уверены в них и их любви.       Но Нортона Огнева, увы, трудно назвать нормальным родителем. Хотя бы потому, что он совершил большую ошибку. Подумал, будто Василиса всем — и внешностью, и характером, и много чем ещё — похожа на свою мать. Но это не правда. И теперь он это понимает. — Я хотел бы, чтобы у нас родилась дочь. Такая же, как ты, — рыжая-рыжая, с васильковыми глазами. Лисса-Василис-са. Как тебе имя? — он улыбается и задумчиво закусывает губу, будто уже представляя себе будущее с дочерью по имени Василиса. — Вот бы и вправду она была похожа на меня… — А по характеру — на меня. — Хмыкает и сразу натыкается на скептический взгляд синих глаз. Характер у него явно не очень, поэтому поведение Лиссы очень даже понятно.       И лишь теперь он осознаёт, что всё случилось так, как прежде сами то загадывали.       Старшая дочь не похожа на него внешне. Характером — да, очень даже. А взгляд на мир у Василисы и вовсе свой собственный. Но в отличие от двойняшек, обременённых своим восхищением к подопечным Елены, к могущественным взрослым часовщикам и Духам, она — свободная.       Василиса — вольная птица, умело скрывающаяся в своём гнезде от чужого влияния. Как огнежар. Из-за жизни на Остале под вниманием опекунши ей пришлось рано повзрослеть и обрести собственное понимание вещей, за что ею, пожалуй, даже можно гордиться. Вот только…       Именно свобода дочери Нортона и пугает. Именно свобода её разума подстёгивает его верить в то, что ТОТ САМЫЙ МОМЕНТ — его самый страшный кошмар, преследующий Огнева подобно тени уже четырнадцать лет — имеет все шансы стать реальностью.

***

      Тяжёлая деревянная дверь громко хлопнула за спиной, но девочка не оглянулась. В белой ночной рубашке, похожей на длинное платье, и с мутным взглядом синих глаз она скорее напоминает призрака, внезапно объявившегося в запутанных коридорах великого и загадочного Черновода.       Но Василиса знает — её щёки покраснели и горят, когда их касается ледяной ночной воздух, а глаза лихорадочно блестят от странных и непривычных ощущений, охвативших всё тело. Значит она жива, и всё происходящее — не выдумка её уставшего тысячелетнего разума.       По лбу стекает холодный пот, отчего волосы липнут к бледной коже. Девочка бегом взбирается по каменной лестнице, вздрагивая от прикосновений босых ног к каменному полу, и старается не оглядываться назад. На пути возникает ещё одна дверь, но и её Огнева пересекает без раздумий, оказываясь в Одинокой Башне.       Специальные эферы, наложенные на Западную Башню Черновода, способны подавлять любую часодейную магию — это Василиса усвоила ещё тысячелетие назад, в своей прошлой жизни, когда Елена заперла их здесь. С такой силой, какой обладает Бывшее Время, здешние эферы вряд ли справятся — точнее говоря, явно не справятся, — но… возможно, они смогут хоть немного облегчить её страдания.       Полный кубок с часовым зельем и незавершённое отцом посвящение в остальском поместье сделали своё дело — открыли специальный временной коридор, по которому подобно реке течёт сила часовщика. Но в случае с Василисой они ещё и сорвали печать, сдерживающую всё то часодейство, которое она каким-то образом утянула с собой из прошлого настоящего… Вот только стрелу и часовое имя ей никто не дал, поэтому из-за полнолуния, усиливающего часодейство, всё приобрело неприятный поворот событий — сила неконтролируемо выплеснулась наружу, стоило только телу осознать, в каком положении оно оказалось.       А ещё… сама Зелёная Комната обеспечила ужасные ощущения и озноб, несмотря на все заверения психологов о том, что зелёный цвет должен успокаивать… Огнева, очевидно, в очередной раз стала исключением из правил, поломав многолетние убеждения.       Ассил предупреждала, что так будет. Поджимала губы и тихо говорила, что будет больно. Иногда пересказывала переживания Эфларуса о том, насколько ужасным всё будет, просила потерпеть и приготовиться к тому, что грядёт. Василиса надеялась, что всё будет легче, чем старик и эррантия полагают. В конце концов, Огнева уже испытала невероятную боль в момент своей смерти, поэтому… происходящее здесь и сейчас не могло быть хуже. Ведь так?       Нет, не так. Совсем не так.       Королеве думается, будто её мозг опрометчиво полагает, что она при смерти. Такое бывает, когда все процессы по какой-то причине достигают критической точки перед чем-то ужасным, сулящим неминуемую гибель. А Василиса, зная её удачу, на этой точке могла вальсировать и даже проживать на постоянной основе, принципиально съехав от отца.       От боли и нелепой шутки, созданной собственным уставшим разумом, она оступилась, разбила коленки об каменный пол и замерла на месте подобно сломанной кукле. Взглядом изучая каждую мелкую трещинку на камне, Огнева закусила губу до крови. И в этот момент… что-то вокруг шевельнулось.       Девочка резко подняла голову, прекрасно зная, что здесь не могло никого быть. Сейчас самый разгар отцовского праздника, и в этой части замка гостям с хозяином просто нечего делать.       На подоконнике внезапно появилась Ассил и тут же испуганно замерла на месте, боясь шевельнуться. В тёмных углах башни, особенно пронизанных по странному мрачной атмосферой, среди хлама и мебели, заклубились тени. Они густой смолой медленно потекли к центру комнаты, прямо к Бывшему Времени. — Василиса! — эррантия испуганно дёрнулась и резко вытянула руку в её сторону, хотя всё равно не смогла бы ничего сделать. Да и не нужно было девочке спасение. Тьма, подобравшаяся к Василисе на расстояние вытянутой руки, была уже знакома Королеве.       Огнева набрала в лёгкие побольше воздуха и затем решительно коснулась Тьмы рукой, позволяя той накрыть себя с головой, создав непроницаемый купол. Ассил, пытавшаяся по незнанию пробраться ближе, осталась за его пределами, удивлённо наблюдая за происходящим.       Как там говорилось в легендах о создании мира, которые создали часовщики, выступающие против теории Большого взрыва? Сначала была Тьма. И больше ничего.       А затем у девочки засветились ладони. Кожа покрылась ярким голубыми светом, вызвав за собой облако разноцветных цифр. Глаза прищурились, с трудом привыкая к столь резкой перемене освещения. А после Василиса ощутила странное облегчение, вглядываясь в свою личную Бездну.       Сомнений никаких не было — это магия самого Безвременья, которую прежде она видела во сне. Которая ластилась к ней, как к любимой хозяйке, словно испытывая вину. И которая вновь появилась из ниоткуда, нарушив привычное понимание вещей.       Огнева задержала дыхание, касаясь её руками. Цифры часового флера заструились по куполу, превращаясь в мантиссы прошлого и будущего. Василиса увидела знакомые силуэты. Вот прадед, придумывающий эфер огненного креста. Вот разговор Лиссы и Нортона, который она видела когда-то в Змиулане. Девочка от неожиданности дёрнулась, случайно цепляя одну мантиссу кончиком указательного пальца. Но этого хватило, чтобы она ожила, показывая Бывшему Времени кусочек комнаты. Комнаты из Зелёного Ларца — тайного убежища Лазаревых…       Огнева сглотнула, оглядывая почти пустое помещение, в котором замерло двое человек. Ничего не мешало распознать в этих людях «ремесленника» и «стрелочника». — Ты не знаешь, сколько ночей провёл я в раздумьях, что мне с ней делать, — зазвучал твёрдый и уставший голос отца. — Я ненавидел её всей душой. Тяжело принять, что твоя же дочь в скором времени разрушит твою судьбу. Чем лучше знаешь своё будущее, тем труднее его изменить. — И ты, как всегда, решил взять ситуацию полностью под свой контроль. — В голосе Лазарева проскользнула ирония, заставив Нортона-старшего нахмурится и поджать губы. — Вот именно, — холодно произнёс он. — Астрагор сообщил мне в тот роковой день, что я погибну от рук дочери. Я видел этот момент своими глазами. Все сходится до мельчайших подробностей: черноключница, часовой флер… Часовая стрела в руках. Да, я надеялся, что ничего этого не будет. Но сначала она получила высшую степень часодейства, потом встала в Часовой Круг с ЧерноКлючом. Алый Цветок, синяя искра. Часовой флер, тиккеровка. И вот она уже ученица Астрагора! А Лисса… погибла. — Нортон Огнев издал глухой стон. — Я пытался изменить судьбу, но проиграл! — Возможно, пора смириться с мыслью, что это не твоя судьба, — резко произнес Лазарев, нахмурив светлые брови. — Прости за прямоту, но ты создал столько временных параллелей, что, похоже, сам в них запутался.       Василиса замерла на месте, заворожённо слушая разговор. Конечно, она уже слышала его когда-то давно, просматривала этот самый фрагмент времени. Но девочка не могла отказаться от возможности вновь ощутить эмоции участников тех событий. И особенно — злость отца. Злость Нортона Огнева на его собственную глупость… какой человек упустит возможность немного над этим позлорадствовать?       Продолжая наблюдать за событиями, Бывшее Время заметила появление прадеда в личине Астариуса, а позже и Миракла. Но в какой-то момент она потеряла нить разговора. Лишь одна фраза эхом звучала в её голове, принося с собой ярость. — Помнишь ли ты, Нортон, как всё начиналось? Мы специально выбирали в ключники сирот, детей из неполных семей. Людей, наименее зависящих от прошлого, почти не имеющих близких, как можно меньше связанных со своей параллелью. Тех, кто смог бы уйти в любую минуту.       От злости Василиса непроизвольно взмахнула рукой, заставляя мантиссу исчезнуть. Затем повторила жест, теперь уже сжав ладонь в кулак и ударив по стене магического купола. Цифры, зависшие по его периметру, быстро опали вниз, издав тихое шипение. Голубое сияние с ладоней исчезло, оставив Огневу в полной темноте.       Остановило ли это её? Нет. Бывшее Время просто ударила по куполу снова. И снова. До тех пор, пока не появилась первая трещина, пропускающая холодный лунный свет. Пока Тьма не расступилась, отползая в теневые закутки и в них исчезая.       Василиса схватилась за горло, пытаясь отдышаться. Она уже и не знала, что было хуже — находиться в Зелёной до противного Комнате или выдерживать такие интересные нападки собственного часодейства, которым пока не было возможности управлять.       Ассил наконец сумела подбежать к ней. Она упала рядом с Королевой на колени, взяла её лицо за подбородок и заглянула в синие глаза, пытаясь понять, находится ли Огнева в сознании.       Желанным ответом было «нет», ведь так хотелось списать всё на галлюцинации и проделки разума. Но настоящим ответом, заставившим поджать губы, было «да». Твёрдое, уверенное и непоколебимое «да», напрягшее эррантию, не привыкшую к чему-то подобному, до дрожи в коленках. — Василиса. — Ассил сжала губы в тонкую полоску и обеспокоенно её оглядела. — Ты в порядке? — Нет. — Бывшее Время поморщилась и потёрла переносицу, пытаясь прийти в себя. Эррантия слишком часто задавала этот вопрос, особенно за последнюю неделю. И Огнева могла её понять, но… подобное волнение, абсолютно ничего не стоящее, вызывало у неё лишь раздражение. — Я не в порядке.       Помощница Эфларуса молча покачала головой, затем щёлкая пальцами. Она здраво рассудила, что в Зелёной Комнате Василисе будет лучше, чем здесь — на холодном каменном полу. А затем и сама покинула Одинокую Башню.       Не осталось в помещении ничего, кроме пыльного хлама, лунного света и ночного ветра, уносящего все события этой ночи куда-то далеко. Туда, где о них никто никогда не узнает.