Настоящий диагноз

— Он безобиден: целыми днями читает книги и медитирует. Правда, за все годы стационарного лечения ни с кем не завёл дружбу и медикаментозное лечение не купирует галлюцинации — он продолжает гладить своих так называемых «гончих», — полушёпотом поделилась медсестра. На прогулочном часу её подозвал к себе новый психиатр, присланный из Токио, чтобы дать независимую оценку на комиссии по постановке диагноза Мегуми Фушигуро. Последние годы парень провел в психиатрической клинике: с шести лет, с тех пор как лишился родителей, он видел галлюцинации. И если его сестрёнку быстро удочерили, то самого Мегуми после череды отказов и жалоб от приемных семей на странное поведение мальчика отправили на принудительное лечение. Сейчас необъяснимо чем встревоженная медсестра, борющаяся с предчувствием, и новый психиатр в столь же чрезвычайно длинном, как его рост, и белом, как его волосы, халате, наблюдали за пациентом, выбравшим для чтения уединенную скамейку под сенью сакуры вдали аскетичного сада. Тёмный больничный халат, запахнутый налево, был завязан на узкой талии короткими тесёмками. В непослушных иссиня-черных волосах убаюканно покоились розовые лепестки, и изящная ладонь пациента, свисая с подлокотника, очевидно машинальным движением гладила воздух. Психиатр прищурил голубые глаза, и его тонкие губы тронула довольная усмешка: — Кажется, я забыл представиться, — он повернулся к медсестре, невысокой сухопарой женщине, взгляд которой теперь упирался ровно в его грудь, туда, где висел пропуск. — Наверное, вы не слышали моё имя раньше, ведь я специалист в узкой сфере изучения души.

***

— Мегуми, могу я называть тебя «Мегуми»? — доктор подготовил список вопросов и пригласил в кабинет цель своего визита для сбора анамнеза. Фушигуро сотни раз проходил эту процедуру и порядком устал пересказывать одно и то же, но этот тип, который откинулся на спинку кресла, точно приготовился к экшн-сцене в кинотеатре, сложил руки в замок и сразу же принялся фамильярничать… Мегуми никогда не видел таких красивых. Даже по телевизору. Альбинос, уложенные белые волосы, до наглого обаятельная ухмылка. Психиатр, который выглядит, как рок-звезда? Что-то новенькое. — Если так надо, — дал согласие пациент и сел на предложенное ему место. Кресла в кабинетах врачей ему тоже надоели до чёртиков: в больнице нельзя было носить брюки, отбирали все, чем можно причинить себе вред, а на связанных штанинах есть способ повеситься — психи не имеют предела в упёртости и находчивости — и обнаженные бедра, прикрытые халатом до колен, как и много раз до этого, тотчас прилипли к кожаной обивке. — На что жалуешься, Мегуми? — спросил он, игриво подчёркивая последнее слово. Новый способ стресс-диагностики? Выбить его из колеи, чтобы получить новые данные для обследования? — Вижу духов, вижу собак — чёрную и белую. Ничего не изменилось за все эти годы, — нахмурившись, Мегуми сгорбился, округлив спину, и отвернулся. Новый психиатр сиял лоском и благополучием, наверняка у него есть просторный современный дом, строгий и стильный, с огромным диваном посреди гостиной, на котором он валяется по вечерам со своей девушкой, и кухней, где он готовит ей завтраки в постель. У Мегуми не было мечтаний о такой жизни, он смирился с ущербностью, проживая жизнь среди людей старше его, поглупевших и осеревших от нескончаемого приёма препаратов. В зеркало тоже не смотрелся — у них было одно на этаже, из железа, чтобы больные не разбили и не покалечились. Глядя в него побриться начисто было невозможно, и бритву выдавали только под присмотром работников больницы. Мегуми довольствовался отсутствием бороды, однако, даже если бы она росла, вряд ли бы его волновала собственная внешность. Он и причесываться каждый день забывал, отчего растрёпанные волосы стояли торчком. Плевать. Стыдиться некого. Новый психиатр нужен для комиссии, значит завтра вечером его уже здесь не будет. — Отлично! Какие собачки? Ленивые, игривые, своенравные? Любят тебя? — Если Вы имеете в виду, не являются ли мои галлюцинации враждебными, то не все. Гончие нет, они вроде как мои проводники. А духи нападают. Приходится с ними сражаться, — Мегуми с трудом сглотнул, осушив и без того пересохший рот, и закинул ногу на ногу. Его колено принялось назойливо трястись. Прямо как у психа. — Высыпаешься? — В основном, да. — Аппетит? — Хороший. Здесь вкусно кормят, правда, мясо редко дают. — Спорт? Творчество? Занятия из списка способствующих реабилитации? — Играю в теннис. — В одиночестве? — Как правило. — Играл когда-нибудь с кем-то другим? — Ни разу. — Почему тогда ты ответил «как правило», Мегуми? — Я… Я допускаю возможность, что однажды возьму в партию кого-то ещё. Просто пока не было случая. Или повода. Запишите, что я асоциален и не иду на контакт. Этого более, чем достаточно: я асоциален и не иду на контакт, — убеждающе повторил Мегуми, демонстрируя воображаемый ярлык на своём лбу. Один из многих. — Но ты же социален и идёшь на контакт, Мегуми. — Только с врачами. Когда отказываюсь отвечать, лишают доступа в библиотеку и добавки, — не показав досаду, но всё же признался пациент. — Значит ты не асоциален и не не идёшь на контакт. Ты осознаёшь с кем и зачем контактируешь. Психиатр озадаченно потёр подбородок и вскочил, резко сменив расслабленную позу, облокотился на стол, разделяющий его и пациента, и задал следующий вопрос: — А как с сексуальным влечением? — Понизив голос, он добавил: — Мегуми. Одной рукой Фушигуро обхватил колено, а пальцы другой сами собой скользнули к уху, ненадолго остановились на мочке, погладили шею и спустились до ключицы. От вибрирующего тембра нового доктора прикосновения к себе ощущались, будто бы Мегуми трогал себя впервые. Впервые себя нашел. Так приятно и нежно, как наедине с собой у него никогда не получалось. — Нет, я же на таблетках. У меня высокая доза. Я ничего не хочу. — Ага, — психиатр двусмысленно, словно неверяще, хмыкнул, но Мегуми быстро забыл о подозрениях, ведь они перешли к стандартным арифметическим тестам, вопросам на логику, воображение, память и эрудицию. — Завтра в десять, — напоследок напомнил врач, и Мегуми без промедлений испарился из кабинета, подобно блуждающей тени добрался по белым коридорам с искусственным освещением до палаты, затворил дверь — он имел такую привилегию, потому что не являлся проблемным, но, конечно же, замка внутри не было, только снаружи — и укрылся пледом с головой. Ему мечталось, что новый симпатичный доктор по какой-то никому неведомой причине влюбится в него и останется работать здесь. Даже если из жалости. Пусть. Лишь бы был рядом. Мегуми воображал, что его первый поцелуй уже случился в том кабинете, когда, наверное, единственный раз в жизни им довелось оказаться наедине. И, увлеченный двухминутной фантазией, которая повторялась в голове, обрастая новыми деталями, начинающими противоречить друг другу, Фушигуро едва не пропустил ужин.

***

На комиссии за длинным столом собралось пятеро докторов: главный врач больницы, независимый консультант, беседовавший с Мегуми вчера, лечащий доктор Мегуми и ещё двое неизвестных из других отделений. Вновь начался разговор о том же: какие собаки, сколько, как часто появляются, как себя ведут, есть ли другие галлюцинации и если да, то их вид и отношение к Фушигуро. Тому приходилось объяснять, что есть преследующие его духи, с которыми приходится бороться, чтобы они не причинили вред другим людям, и в этом ему помогают его гончие. Остальные люди, по его уверениям, не видят духов, но могут пострадать. Фиксировалось и мировосприятие: Мегуми упоминал часто, что видит силу, и сам ей может управлять, некими заряженными частицами, которые всегда витают в воздухе. Что он может укреплять своё тело, направляя эти частицы в одну из конечностей. Приглашенный консультант слушал, плохо скрывая возбуждение за подперевшей лицо большой ладонью, и задавал осторожные вопросы, медсестра вела стенографический отчёт, кто-то перешептывался, находу вникая в детали лечения. — Фушигуро-сан, спасибо. Медсестра подождёт вместе с вами в коридоре, пока мы будем принимать решение, — завершил беседу главврач и повернулся к консультанту. Дверь захлопнулась. Пятеро высокообразованных мужчин обсуждали что-то на протяжении часа, и на протяжении часа Мегуми беспокойно теребил край халата. Рассказать всё в мелких подробностях срабатывало безотказно — комплексные галлюцинации, бред, мания преследования. Медикаментозная терапия не даёт видимых результатов. Неутешительный прогноз и итог: продление стационарного лечения. Когда Мегуми вместе с медсестрой вернулся в просторный кабинет, теперь залитый солнцем, дошедшем до южной стороны здания за время совета комиссии, главврач поднялся с места и ликующе провозгласил: — Фушигуро-сан, не без трудностей, но мы пришли к единогласному мнению: вы отдаёте себе отчёт и хорошо различаете мнимые сенсорные раздражители. Последовательность логики не нарушена, речь и интеллектуальные способности не имеют отклонений, соответственно, вы можете продолжать лечение амбулаторно. Такие случаи бывали в нашей практике, когда пациенту приходилось свыкаться с галлюцинациями, но они всё же могли вести обычную жизнь, заводили семьи и добивались высоких должностей, некоторые получали научные степени. Главная характеризация — отсутствие опасности для общества и самого себя. Вам пора завести собственную библиотеку и готовиться к поступлению в колледж. Поздравляю! Но едва он успел договорить, как пациент, размахнувшись рукой, локтём ударил женщину, стоявшую позади него. Раздался визг. Он схватил её за белый чепчик, вцепившись в волосы, и все пятеро из врачей вмиг оказались рядом, скручивая взбесившегося пациента. Дал и им: кому в глаз, кому в ухо, другому поддых, а когда очередь дошла до консультанта, он обмяк и завопил: — Духи, духи! Санитары по тревожной кнопке прибыли быстро и, не дав Мегуми возможности самому перебирать ногами, приволокли в наблюдательную палату, привязали к кровати и заперли на замок. К нападению на сотрудников Мегуми ещё ни разу не прибегал, по его плану первым пунктом было прыгать в стену и биться об неё головой, жаль он упустил момент и пришлось довести до подобного. Запястья ныли от связок, но более того зудела совесть: у него ведь не будет возможности извиниться перед медсестрой, больше он её никогда не увидит. Может, к лучшему. Она ни в чем не виновата, просто жертва его собственного проклятья. Впереди ожидало дней сорок одинокой наблюдательной, а далее перевод в отделение для буйных. Там не будет библиотеки. В туалет придётся ходить под надзором. О прогулках можно забыть. Обед и ужин ему принесли в палату. Дежурная кухонная работница влила мисо-суп в рот, придерживая за затылок, накормила рисом с икрой летучей рыбы, блинчиками с водорослями, напоила теплым чаем. Всё было не так плохо, хотя глаза защипало от осознания срока безволия, на которое он себя обрёк. Купируя приступ психоза, его накачали галоперидолом внутривенно, и это единственное, что скрашивало его одиночество. Мысли витали где-то далеко, то казались осязаемыми, то наоборот пропадали, пока посреди ночи в наблюдательном окошке двери не показалась пара голубых глаз, дверь не отворилась, и в неё не вошёл новый психиатр, тот самый консультант: — Ну что за цирк, Мегуми? Ты так осложнил мне жизнь!

***

— Я всё равно тебя выпущу, — прислонившись к подоконнику, высокая фигура заслонила широкое окно без штор, и на полу появился силуэт из тени, обрамлённый лунным свечением. Только он привязанному Мегуми и был виден. — Ты ведь не болен. Это не приступ психоза, а притворство, которое я разгадал. — Я вижу всякое, — промямлил Мегуми, с трудом ворочая языком. — С этим можно научиться жить, — слова в голове Фушигуро тягуче распластались по внутренней стороне черепа, и консультант, не дождавшись ответа, продолжил: — Ты сильный. Если бы не поддался, тебя бы не схватили. Мегуми прикрыл глаза. Кадык дёргался от напряжения, сердце до боли разогналось в разомлевшем от препаратов теле. Откуда он знает? Неужели, лечись он у столичных докторов, его давно разоблачили бы, как этот консультант? — Пока ты мне мешаешь. Придётся держать тебя так, чтобы ты не натворил ещё больше глупостей. Белая голова склонилась к едва успевшему распахнуть веки Мегуми, и тонкие губы опустились на его искусанные. Мимолётно. Так целуют сестёр в лоб и руки матерей. Забыв объясниться или попрощаться, психиатр направился к выходу, но после двух шагов остановился, длинным пальцем провёл по ноге пациента и тронул край халата, играя с чертой обнажённости: — Красивые колени. Я сразу их заметил, — он несколько секунд не отводил от них взгляд, а после покинул палату, заперев дверь снаружи. Из груди Мегуми выбило дыхание, и, пока доктор был здесь, он, как в параличе, не мог пошевелиться, но как только тот вышел, то Фушигуро тут же скрестил бёдра, сжав их, и дёрнулся на связках. Вот чёрт! Что этот консультант задумал? Однако разгадывать мотив нового психиатра сил не оставалось: Мегуми то проваливался в забытье, то вновь просыпался, и так длилась бесконечная ночь, а утром его разбудила медсестра: — Тебе разрешили позавтракать самостоятельно, но позже, когда остальные разойдутся по палатам, — объявила она, сделав утреннюю инъекцию. — Я хочу умыться, — прохрипел Фушигуро. Его и без того низкий голос стал надтреснуто сиплым. Медсестра взглянула на него с опаской и подозрением, видимо, не единственное распоряжение, но и слухи о его жестокости дошли до неё. — Я позову санитаров, — сказала она перед уходом. Через пять минут пришел мужчина, выдал антивандальную зубную щётку с закругленными краями и уже выдавленной на неё зубной пастой. Утро начиналось не так дурно, как Мегуми себе представлял, только иногда приходилось мириться с тем, что вода льется в кран, а не идёт из крана. Он предполагал, что полоскать рот придется лёжа, сплевывая в хирургический лоток, а лицо ему протрут влажным полотенцем, если не забудут. Позавтракал он под тем же надзором, и после опустошения тарелки с омлетом санитар повел его по коридору, но не к палатам, а к кабинетам врачей. К двери того самого, который выделили консультанту. Вспомнилась ночь. И поцелуй. Точнее, сон или видение поцелуя. Препараты кружили голову, заставляя принимать фантазии за реальность, и Мегуми вздохнул облегченно, что иллюзия развеялась быстро. Нет, он не был психом. Он знал это наверняка. Уловки разума перед ним были бессильны, хоть он и убеждал врачей в обратном. И убедит нового, каким бы упорным тот ни был. Присланный консультант сидел не за столом, а опершись на столешницу, повелительным жестом он отослал санитара в коридор и, оставшись с Мегуми наедине, вынул из-за спины пакет. — Сэндвичи с говядиной, — он передал свёрток, обернутый в вощёную бумагу и завязанный на джутовую нить. — Сами готовили? — удивился Мегуми, раскрыв бутерброд с хрустящими тостами из пшеничного хлеба. Выглядело аппетитно. По-американски. — Вот чего не хватало! — рассмеялся психиатр. — По дороге на повороте купил. Внутри зачесалось желание спросить у него, приходил ли тот к нему ночью, но вместо этого Мегуми, почти не жуя, проглатывал куски от доставшегося ему сэндвича и затравленно соображал, как себя не выдать. Салат хрустел на зубах, словно черепица под молотком. Вариантов, к сожалению, не оставалось, кроме как продолжать актерствовать, однако рядом с этим человеком парализовало всякие чувства, не то что наигранные. Фушигуро потянулся ко второму сэндвичу, следя за психиатром, но тот не остановил его, и следующие пять минут так же прошли в молчании, прерываемые звуками жевания и глотания. — Мегуми, ты же не склонен к саботажу, — весело проговорил доктор. Ласковый тон его подкрадывался, минуя заслоны формальностей. — Что вчера было? Говорить правду? С другими врачами всегда работало, но с ним?.. Менять тактику было поздно, и Мегуми отважился признаться, почему так дорожит местом в богами забытой психушке. — Хотите верьте, хотите нет, но когда я здесь, духи меня не донимают, а когда выхожу наружу, то атаки на меня и окружающих начинаются беспрестанно. Поэтому я должен быть тут. Хотя бы до совершеннолетия, чтобы не подвергать риску опекунов. — Всё тобой сказанное свидетельствует не о ранее поставленной шизофрении, а о тревожно-фобическом расстройстве: тебе кажется, что тебя преследует некий злой рок, и ты пытаешься самоизолироваться. Однако в глубине души ты знаешь, что это всего лишь случайности, только комплекс бога не даёт тебе признать это. Твои фантазии не твои галлюцинации, а уверенность, словно ты, удерживая себя в психиатрической клинике, имеешь власть над миром. Словесная терапия подойдёт тебе более, нежели лекарственная, которую предлагают в клиниках. — Нет, я так не считаю, — воспротивился Мегуми. — Из-за длительного пребывания на стационарном лечении ты мог приобрести привычку жить в подобном укладе, и страх перед большим миром, где придется нести за себя ответственность, нормален. Но ты юный и мозги ещё гибкие — всего восемнадцать лет. Ты легко адаптируешься и перестроишься, главное дать себе шанс. — Я не хочу провести здесь всю жизнь! Если бы не Вы, я бы спокойно провел ещё год здесь, после чего начал бы отрицать явление мне духов и гончих, — он запнулся и отвёл взгляд, однако пыл в нём не остыл, — и вышел бы к двадцати годам! Всё шло по плану! Вчера я решился напасть, потому что иначе было бы хуже! Впервые он позволил себе повысить голос на врача. Любой другой тут же вызвал бы санитара и прописал Фушигуро комбинированное лечение из трёх антипсихотиков, но консультант ссутулился от смеха и тихонько хохотал куда-то в собственный галстук. — Почему Вы смеетесь? — не выдержал Мегуми. — Да так. — Доктор успокоился, хотя приподнятое его настроение до сих пор отражалось и в тоне, и в лице: — Мегуми, не сопротивляйся мне. Я ведь взялся за дело, а значит доведу его до конца. Ты не сможешь сопротивляться, — добавил он неожиданно серьёзно. — Не беспокойся, той медсестре быстро оказали помощь. Отделалась ссадиной на губе. Это я уладил, свёл к эпизодическому пароксизмально-тревожному приступу на фоне стресса, написал ей письмо от твоего имени, в котором горячо извинился. Она тебя простила и попросила передать, что будет молиться за твоё выздоровление. Ну как, Мегуми, будем сотрудничать? Поиграем в теннис, а? Пациент покачал головой. Доктор не знал, что несёт, он считал состояние Мегуми безвредным для общества бредом, и верил наверняка, что спасает жизнь юноши, в то время как никто его об этом не просил. — Я дам время на подумать. Зайду сегодня вечером, как закончу смену. Мегуми кивнул. Чтобы не казаться прикормленным, за сэндвичи благодарить он не стал, и со смирением мученика приготовился вернуться в одиночную палату. «Выскочка и прилипала. Упёртый, как осёл. Что ему от меня надо? Чего он так вцепился?» — сокрушаясь, спросил себя Мегуми, но упрямо недовольные уголки его губ на мгновение дернулись вверх.

***

Купание большинства пациентов проходило, как и у всех обычных людей, использующих общие душевые — по утрам и вечерам в порядке очереди. Буйных больных мыли иначе. Для них набирали ванну, но лишь наполовину, не то пациенты могли бы утопиться, и одну руку пристёгивали к поручню. Надзор занимал у медработников время, поэтому водные процедуры назначались на середину дня, когда не было обходов и раздачи лекарств. Мегуми впервые нужно было пройти через это. Ему выдали новый халат, а прежний забрали в химчистку, вручили необходимые гигиенические средства и отправили в небольшую ванную, в которой он прежде не бывал. Коридорная плитка с каждым шагом увеличивалась вдвое, не давая не наступить на шов, и Фушигуро, никак не сумев победить проклятую плитку, морщась, наступал куда получится. Это уже почти не вызывало в нём гнева. Пристегнутый одной рукой и оставшийся раздетым перед санитаркой, не надеясь на удовлетворение просьбы, он позволил себе выглядеть ещё глупее: — Можно бритву, пожалуйста? Медработница, однако, достала из тумбочки одноразовый дешёвый станок в индивидуальной упаковке и отдала ему. Таким нельзя было серьёзно порезаться, да и одной рукой единственное лезвие не вынуть, но Мегуми всё равно не задумывал ничего подобного, он просто хотел впервые побриться. Хотя бы снять пушок у висков. Мыться одной рукой оказалось сложнее, чем можно было себе представить, тем более, когда в распоряжении осталась неведущая левая и половиной тела сложно было шевелить. Санитарка то и дело порывалась помочь Мегуми, но тот протестующе поднимал свободную ладонь и просил её оставить его. Возможно, он и правда не был похож на типичного постояльца психушки, потому что она раз за разом шла навстречу, только кроме него забот у неё хватало, и несколько раз она покидала ванную комнату, следя за чем-то снаружи. В коридоре её поймал консультант, Фушигуро различил его голос: — Что же вы разрываетесь! С этим я не помогу, мне ума не хватит, но я могу присмотреть за юношей. Он мой пациент, обещаю, я найду к нему подход. Он будет целенький к вашему возвращению, — зачем-то заигрывал он с ней, а ведь мог просто распорядиться. В любом случае, метод сработал так же безотказно, и в дверном проёме показалась знакомая высокая фигура в белом халате. К тому времени Мегуми намылил себя, и взвешивал в ладони станок. В клинике не жизнь была рутиной, а рутина — жизнью, поэтому хотелось хоть секунд на десять зависнуть в переходном моменте между «никогда не пробовал» и «сделал». Консультант очевидно мешал, а ещё пялился, словно извращенец. — На лице нет волос, ты планируешь убрать их с другого места? — мягко поинтересовался он и опустился на край ванны. Его рука нежно дотронулась ладони Мегуми и вынула станок из несжатых пальцев. — Давай я помогу тебе. — доктор провёл пенной мочалкой по вытянутой обнажённой ноге. — Здесь? Капли полились в воду, тарабаня наперебой. Мегуми сглотнул и кивнул одновременно, завороженно следя, как аккуратно бритва прокладывала дорожки среди белого мыла, и лишь постукивание доктора станком, чтобы снять с лезвия пену и пушок, возвращало в реальность. Закончив с икрами и бедрами, консультант перешёл к подмышечным впадинам, заставив пациента закинуть руку за голову. После бритья он помассировал большим пальцем гладкую кожу. Было не щекотно, было по-другому. Глаза Мегуми подернулись поволокой, ресницы задрожали, грудь выдвинулась навстречу. Дыхание доктора касалось вставших от прохлады сосков. Если бы Фушигуро не накачали транквилизаторами вперемешку с антипсихотиками, он бы устыдился явного признака возбуждения, но того не было, и с затуманенным рассудком всё виделось приличным, даже когда доктор опустился ниже, а Мегуми, закусив губу, томно вздохнул. Освобождая лобок, пальцы врача осторожно отвёли мягкий член в сторону, и Мегуми толкнулся вверх, впервые ощутив неконтролируемый выстрел, однако вместо белесых капель по внутренней стороне бедра стекало полупрозрачное пятно смазки. — Тебя ни разу никто не трогал здесь так, даже ты сам, не правда ли? — вкрадчиво прошептал голос доктора. Он провел плотно сомкнутой ладонью, собирая остатки напряжения в ещё один спазм. — Ничего, всё в порядке. Кожа внизу живота теперь тоже сияла молочной белизной, консультант коснулся и её, будто бы наслаждаясь совершенством своего творения, а после предложил негромко: — Продолжим с другой стороны? Ты мог бы повернуться на бок, Мегуми. В полубреду не различая, какая химия его мозг накрывает сильнее — лекарственная или исступленное вожделение, Фушигуро послушался. Закончив и с этим, доктор провёл пальцем по ложбинке и задержался на входе, надавливая. Это движение, в отличие от остальных, было ничем не обосновано, и всколыхнуло в Мегуми забытое здравомыслие. — Подожди пока, — встрепенулся врач, услышав звуки в коридоре. — Ты же ничего с собой не сделаешь, если я тебя оставлю на минуту? Я заберу станок. Но через минуту вернулась медсестра: — Фух, просто уснул! — облегчённо воскликнула она. — Там выдача постельного белья, и я забегалась! Вот что бы со мной было, если бы кто-то из врачей узнал, что я дала пациенту из наблюдательной бритву и оставила его? Мегуми вовсе не спал, просто глаза устали от слишком яркого света. Он проморгался и обнаружил в ладони синий станок. А под ладонью — молочную белизну гладкой кожи и полупрозрачное пятно.

***

Не спалось, и можно было посчитать, что препараты больше не действуют, но когда Фушигуро поднимал взгляд с двери на потолок, тот неизменно падал на него. Это начинало надоедать до тошноты, как и размышления о приглашенном консультанте: он явно был в полшаге от того, чтобы вызволить Мегуми. «Ну нет», — отбросил он безнадёжную мысль, как отвязаться от доктора, и поморщился. Но ничего другого в голову не лезло, казалось, оставался один выход. Весь день Мегуми методично трудился высвободить руки из связок, и когда успешно сумел вывернуть сначала одно запястье, потом ослабить путы и вытащить другое, то продолжил притворяться, словно надёжно зафиксирован. Медработница ничего не заметила, и ужин прошел спокойно. Близилась ночь. Одолевала скука напополам с нетерпением, в особенности необходимость держать руки в одном положении перед приходом доктора волновала его. Наконец в коридоре мелькнула тень и в окошке показались голубые глаза. Мегуми их ждал. Он сомкнул свои и выровнял дыхание, прикидываясь спящим. Ключ повернулся два раза, консультант вошёл внутрь, притворил за собой дверь и опустился на край больничной постели: — Мегуми, — не найдя возможности потрясти за плечо, он просто положил раскрытую ладонь на грудь. Фушигуро не ожидал такой удачи, но мгновенно ею воспользовался: молниеносно он схватился обеими руками за ладонь доктора и кинулся на него с отчаянной яростью, сел сверху и прижал к стене. Следующий рывок совершить было трудно, словно его и растерянное лицо консультанта разделяли километры воды. Он утекал из реальности и вдруг начал светиться, но Мегуми, изо всех сил игнорируя галлюцинаторный бред, всё же ухватился за бледные щёки, раскрыл чужие губы и жадно к ним припал. Он не стремился ублажить или понравиться, его цель была отпугнуть, и преследование цели развязывало все его тайные желания. Он беспорядочно кусал, впивался, придушивал, оставляя синяки на шее... «Наверняка он в своей жизни не держал ничего тяжелее ручки, а дрался в последний раз в детском саду. Не пытается дать отпор, до смерти напуган психом», — ликующе заметил Мегуми. Неистовый поцелуй и воздержание девственника упали и достигли точки, выпрямляя линию по вертикали. Обнаженная атласно-нежная кожа, прикосновение к ней, её тонкий аромат дорогих духов и вкус — вот что могло помочь Фушигуро. А халат мешал, как и все ненужные слои одежды между ними. Предвкушая, как легко её будет порвать и без спроса вторгнуться ещё дальше, взять его, как предмет, Мегуми ощутил вдруг, что рука консультанта обвила его талию, что другая приподняла край халата и прикоснулась к белью: — Ты хотел напасть на меня, чтобы я дал заключение комиссии, якобы ты опасен для общества? — доктор, используя заминку, горячо шептал в губы напротив. — Я же ведь даже не настоящий психиатр, Мегуми, — из консультанта вырвался хрустально-звонкий смешок. — Я тоже вижу гончих. Мегуми так прижал его, что сам оказался в ловушке, и ладонь доктора продолжала методично скользить, не то успокаивая, не то раззадоривая пациента. — Знаешь, сколько лет я искал тебя? В день твоего рождения я почувствовал, что на свет появился маг с техникой Десяти теней, потом твой отец перед смертью рассказал о тебе, и с тех пор ни на день я не останавливал поиск. Уже и сам начал забывать зачем ищу. Думал, что ты умер. И вот наконец нашел... Таким одиноким и разбитым, будто осколок, которого не хватало моему сердцу. — Два длинных пальца дотронулись до лба Мегуми, словно пытаясь разгладить морщины, пролёгшие между нахмуренных бровей: — А теперь спи. Потом будет время для разговоров. И Мегуми, поскользнувшись на мыслях: «Что он там бормочет? Какой бред! У меня или у него…» — упал в темноту.

***

Свет уже не получалось игнорировать. Мегуми разомкнул глаза, найдя себя привязанным к койке и завопил, что есть мочи: — Хасу-сэнсэй! Позовите Хасу-сэнсэя! Хасу-сэнсэй! И он кричал без передышки, пока дверь в палату не отворилась: — Комиссия по твоему диагнозу закончилась, Хасу-сэнсэй собрал необходимые бумаги и вернулся в Токио. — Но он ведь был? Такой беловолосый? Он сказал, что тоже видит моих гончих, — на выдохе протараторил Мегуми. — О-о-о, — сочувственно протянула медсестра, — я передам лечащему врачу, что тебе нужно повысить дозировку. — Нет, нет! Пожалуйста, не надо! Тёмные глаза Мегуми посветлели от стоящих в них слёз. Одна нашла себе дорожку и стекла по щеке, залившись в ухо. Только не это! Он клялся себе, что никогда здесь не заплачет. Что бы ни происходило — что угодно, но только не это! Слёзы в психушке никогда не помогали, они всё делают хуже. — Хасу-сэнсэй, — тихо повторил Мегуми, захлёбываясь в рыданиях.

***

— Мегуми, ты звал меня? — на кровати сидел кто-то тяжёлый и тёплый, пах кофе, улицей и духами. — Мне передали, что ты отказался от завтрака, а потом во сне кричал «Хасу-сэнсэй». Я принёс тебе сэндвичи с говядиной, кажется, они понравились тебе тогда, — психиатр потряс бумажным пакетом в воздухе. — Я не могу поесть сам, — Мегуми сжал кулаки, обращая внимания на запястья в путах. — Точно, я же сам привязал тебя вчера! — доктор достал первый бутерброд и принялся развязывать тесьму, но застыл от неожиданного вопроса. — Значит Вы были здесь вчера? Вы тоже видите моих гончих? — Вижу, — подтвердил он со всей серьёзностью. — У них красные треугольные метки на лбу. Мегуми никогда не рассказывал о метках ни на одной из комиссий, ни в одной из бесед. Он так привык к ним, что и не подумал бы упоминать их, тем более, если никто другой не сможет разделить с ним возможность наравне обсудить вид его собак. — Если Вы оставите меня здесь, — в синих глазах Мегуми разверзся шторм с карающими молниями, — я всем расскажу, что Хасу-сэнсэй меня домогался. — Ты ведь понимаешь, что это не моё настоящее имя? — тонкие губы растянулись в беззлобной усмешке. — Скажите настоящее. — Нет, — доктор кокетливо порозовел, точно девушки в фильмах, — не сейчас. Пока тебе вкачивают половину склада аптеки в день, ты своему языку не хозяин. Но знай, что все спланировано и почти готово. И следующий пункт плана: покормить Мегуми Фушигуро. Врачи вообще кормят пациентов или я должен позвать санитарку? А, неважно. Подмяв черные вихры, он взялся за затылок и поднёс ко рту хлеб. Фушигуро старательно жевал и сверлил исподлобья небесно-голубые глаза недоверчивым взглядом, но доктора это только забавляло. С каждой секундой всё больше, и Мегуми, разозлившись, сомкнул веки. Последние три дня он ел из рук, почему именно в этот раз хотелось сгореть со стыда? Из-за того, что он чувствовал или из-за того, что произошло между ними? И было ли, ведь на докторе не осталось ни следа: ни синяков, ни укусов. — Раз вы видите гончих, значит вчера мы целовались? — осмелился спросить Мегуми, когда консультант сложил упаковки, пустой стаканчик кофе обратно в пакет, открыл дверь и собрался уйти. — Тише! — по волшебству психиатр в мгновение перенёсся к постели, и его длинный палец закрыл губы пациента. — Необязательно так трезвонить. Это, однако, не оказало никакого впечатления на Мегуми. Он качнулся на связках, и, глядя решительно и невозмутимо, почти что скомандовал: — Поцелуйте меня сейчас. Доктор послушно склонился, и его тонкие губы оставили теплый невесомый отпечаток на губах Мегуми, как целуют сестёр в лоб и руки матерей.

***

День Мегуми провёл в таком благостном предчувствии, что дышать было больно. В голове вертелось по кругу: «Всё спланировано и почти готово». Пять слов, в которых заключалась надежда и предвкушение новой жизни. Неважно, кто этот доктор, как его зовут по-настоящему и чем он занимается — он видит гончих, а значит Мегуми убежал бы с ним и ввязался во что угодно, тем более он готов был сделать это за вкус его губ и нежность прикосновений. И бред отступил: свет не играл, замысловатым разноцветным ковром размазываясь по стенам, кровать не качалась, словно гамак в шторм на корабле. Жизнь вдруг стала прямой и простой. Гончие теперь казались не единственными друзьями, навек запертыми с ним в одиночестве, а чем-то, что роднило его с этим человеком. Ночью он пришёл снова. Проснувшись, первым делом Мегуми ощутил, что поясницу странно ломит и режет под коленями. Он увидел ноги, привязанные к предплечьям, и осознал, в какой позе находится, но край халата во рту не дал задать вопрос: «Зачем?». Впрочем, консультант всё понял без слов: — Расслабься. Как в прошлый раз ты не вырвешься, ты связан по рукам и ногам. — Наслаждаясь победой, он провел большими ладонями по стройным бёдрам, остановившись на обнажённых ягодицах: — Не смог отложить до момента, когда украду тебя. Ко входу было приставлено что-то прохладное, мокрое и твердое. Мегуми рефлекторно сжался, но маленькая и скользкая пробка проникла без труда и прошла внутрь полностью, оставив снаружи тонкий шланг. Вслед за прохладой пришли теснота и жар. — Хорошее начало, но работы предстоит ещё много, — доктор сделал одно нажатие на клапан, увеличив объем, и потянул наружу. Заполненность, сменяемая раскрытостью, неведомым образом дарила Фушигуро покой, и он откинул голову на подушку, всецело сосредотачиваясь на том, чтобы научить своё тело впускать и отдавать. Если он так хочет, Мегуми хочет точно так же. Это продолжалось, пока бедра пациента не начало трясти от крупной дрожи. Тогда ладони врача переместились, отодвинули халат до шеи, обнажая плоский живот и вздымающуюся грудь. Горячие губы коснулись обнаженных мест. Мегуми ахнул, когда зубы впились в кожу, но стон приглушился тканью. Длинные пальцы до невыносимой щекотки сжали нижние рёбра, и две метки любви разлились малиново-красным пятном, как рана у самого сердца, прежде чем широкий язык заменил мысли на искры, пройдясь по острым соскам. — Ты такой доступный и беспомощный. Я могу к этому привыкнуть, — обжигающий туман вожделения оседал рваными выдохами на мокрой коже. Признание спровоцировало в Мегуми взрыв: громкий, пульсирующий и освобождающий от самого себя.

***

— Тебя вызывает Хасу-сэнсэй, — сообщила медсестра на вечернем обходе. Она позвала санитара, и тот отвёл Мегуми к кабинету приглашенного консультанта по знакомому пути. Фушигуро надеялся, что сегодня снова будут сэндвичи с говядиной и кофе, но увидел пустой стол, а за ним плохо скрывающего волнение доктора, пригласившего его разместиться в кресле напротив. Мегуми присел на самый край и, наклонившись вперёд, приготовился слушать. — Мне нужно было время на подготовку, чтобы «Мегуми Фушигуро» перестал существовать. — А кто будет вместо него? — задыхаясь от смертельного любопытства, уточнил пациент. Доктор выложил паспорт на стол. Мегуми развернул его и ознакомился с документом, как с незнакомой книгой. — Почему «Мегуми Годжо»? — изменилась эта графа, а ещё место жительства: «Токио». А далее была записана незнакомая улица, о которой Мегуми не слышал и на которой никогда не бывал. — Потому что это моя настоящая фамилия. А полное имя — Сатору Годжо. Я стану твоим опекуном. Обещаю, я научу тебя бороться с проклятыми духами и позабочусь о тебе, — Годжо поднялся, выпрямившись во весь рост, и взял будущего подопечного за руку, настойчиво, но одним лишь взглядом умоляя убежать по собственной воле. Мегуми переложил её в другое место, под вырез халата на груди и прижал своей сверху: — Нет, не надо, — он покачал головой, и его голос растаял до хриплого шёпота. — Пожалуйста, разбей мне сердце. Хочу, чтобы это был мой настоящий диагноз. — Тогда побежали? Домой, — на губах фальшивого психиатра засияла искренняя улыбка. И в следующий момент они оба оказались за пределами больницы, на шоссе посреди поля возле чёрной мазды, в которой за водительским креслом ждал худой мужчина, одетый в костюм. На остром носу у него косо сидели очки в тонкой оправе. — Годжо-сан, я не нашел сэндвичи с говядиной, только с ветчиной! Такие ведь подойдут? — боязливо уточнил он через опущенное стекло автомобиля. Ответив ему что-то своим уверенным и насмешливым тоном рок-звезды, Годжо скинул халат и бросил в багажник. Мегуми не слушал. Он впервые за долгое время оказался снаружи затемно. После заката голубые небеса накрыла тень, и те приобрели по-прекрасному грязный желтовато-синий оттенок. Воздух пах вечером, пах свободой, пах внезапно начавшейся жизнью. Вдохнув его поглубже, Мегуми оглянулся и ухватился за большую ладонь, боясь потерять её в таком огромном заново открытом мире. Большая ладонь ласково сжала пальцы в ответ. Если это продолжение череды галлюцинаций, то Мегуми добровольно и окончательно высекал на своей жизни отказ возвращаться в ясный рассудок. — Пусть так будет всегда, — пробормотал он, усаживаясь в машину, пропущенный вперёд возлюбленным. Тот накрыл его губы, едва они оказались вместе на заднем сиденье. Водитель печально вздохнул. Мегуми расслышал, хоть и был оглушен поцелуем. — Мне нравится твой халатик, — рука Годжо опустилась на острое колено, — но мы всё же заедем в магазин и купим тебе новую одежду. — А где мы возьмём деньги? — спросил Мегуми, догадываясь, что именно этот вопрос заботит людей в огромном мире, и пытаясь показаться здесь своим. — Ограбим банк, конечно же, ты разве не догадался, что я могу перемещаться куда угодно? — Сатору расхохотался. Никто в машине не поддержал его смех. — Мне самому впору иметь собственный банк, поэтому не беспокойся. На вещички как-нибудь наскребём, может, нам даже хватит на теннисную форму, — он вновь перешёл на дразнящий тон и добавил, — м-м-м, а ты как думаешь, Мегуми Годжо?