Кадровый вопрос

Иллиан мерил шагами кабинет. Уже традиционно для подобных размышлений, была глухая полночь. Не спалось. — Наверное, — медленно произнес он, — я должен чувствовать радость. Что информационный вакуум наполнился, загадка начала разрешаться и я знаю конкретное имя. Или облечение, что не я — бездарь, ухватившийся за непосильную задачу, а все неудачи во внешней разведке связаны с конкретным, целенаправленным и активным противодействием. Или азарт, что вот сейчас прижму некоторых умников, чтобы неповадно было. Почему… Стефанис, ну скажи, почему сейчас мое основное чувство — это огорчение из-за глупой мелочности всего происшедшего? Совершенно не подходящее шефу чувство. — Не думаю, — отозвался непривычно хмурый Стефанис и прикрыл ладонью поминальную стопку бренди. — Имеешь все основания переживать и даже злиться, когда умный человек погибает даже не по злому умыслу, а потому, что одному мудаку инструкции не писаны, мать его в хвост и в гриву. Яйца бы за такое оторвать! А ведь это мне на в будущем придется решить, как и кому из моих людей положено ставить аллергию, мысленно вздохнул Иллиан. Оказывается, даже эту простую штуку, вроде бы определенную инструкциями при Негри и отработанную, надо достать из шкафов, стряхнуть пыль и рассмотреть повнимательнее. Чтобы не только не допускать утечек информации, но и не страховаться просто потому, что технически возможно. Он понимал, что теперь долго, принимая решение о постановке аллергической блокады очередному ревностному служаке, будет вспоминать о нелепой смерти нужного и преданного человека. — Да, — сухо подтвердил Иллиан. — Когда этот полицейский майор упомянул, что вкатил агенту Негри фаст-пенту, я на секунду уверился, что мы не только потеряли ценного сотрудника, но и слили информацию высшего уровня секретности. А тут…. Какие-то наркотики, какое-то доморощенное следствие, бессмысленное как черт-те что. — Зато теперь, на нашем следствии он поет четко и осмысленно, — невесело усмехнулся Стефанис. — И сдает всех. — Да уж. И мы имеем список обвиняемых. Начиная с майора Форбукка, младшего брата хорошо известного нам полицейского, кто бы мог подумать? Братец тоже хочет тоже возглавить собственный департамент, по примеру старшего? — Ну, департамент ему не дадут, чином не вышел, — прокомментировал всезнающий Стефанис. — Но должность зама при ком-нибудь из паркетных генералов, с надеждой на дальнейшее повышение, тоже ведь неплоха? Время, конечно, интриган выбрал удачно, чего уж там. Дырами сейчас зиял весь кадровый состав штабных ведомств, в отличие от флота, сохранившего в недавнем мятеже нейтралитет. Множество офицеров, по глупости или неверному расчету поддержавших Фордариана, освободили свои высокие посты: расследование, в тяжелых случаях — трибунал, при наличии смягчающих обстоятельств — перевод в глушь, черная метка в личном деле, слив карьеры. Самые умные из оставшихся прекрасно поняли, что настало время, когда можно сделать головокружительную карьеру. Идея была почти элегантной: отделить от имперской СБ ее куцый департамент внешней разведки весь, со всеми его функциями. И создать отдельную новую службу в рамках армейского ведомства, что, если на то пошло, вовсе не противоречит традициям, о которых так долго и нудно рассказывал Иллиану старик Форпарадис на том приеме. Под Политвоспитанием ли сидит внешняя разведка, или под Генштабом, или отойдет к СБ — тут в прецедентах сам черт ногу сломит, был бы деятельный человек, лично желающий прибрать дела к рукам. И в качестве способа, который убедил бы самого Иллиана и тех, кому шеф СБ все же вынужден давать отчет, что внешняя разведка — груз, который он категорически не тянет и будет рад отдать, была выбрана тактика мелких булавочных уколов. С одной стороны — обвинение молодого капитана в личных проступках. С другой — не критические, но громкие провалы СБ в нужной области. Человек с фантазией, обладающий определенным доступом, может много что организовать, помимо дезертирства завербованного флотского офицера за пределы Империи. Скажем, разглашение внедренных агентов где-нибудь на Цетаганде. («На Эскобаре, — прокомментировал Стефанис. — Этот… шоумен с пуделями»). Попроще — растрата денег, предназначенных на сбор разведывательных данных, где-нибудь в посольстве, например, на Бете. На худой конец, или консульство где-нибудь сгорит, или курьерский корабль СБ будет захвачен пиратами… Все это Сингх охотно и добровольно выложил на допросе. Невероятное совпадение; ведь не получи он на руки труп и не рискни устроить такую убедительную подставу с настоящим покойником, то никогда бы и не предстал перед неласковые очи СБ. Но теперь он пел соловьем, рассказывая о встречах заинтересованных лиц, о сговоре, о далеко идущих планах офицеров в чинах от вполне солидных до средних. С именами и фамилиями. Собственно исполнителей можно и нужно было брать уже сейчас, пока они не доложили в общую копилку еще одну мелкую пакость из вышеперечисленных, а вот со старшими офицерами было интересней. — Форбукк-младший. Майор Генштаба, получал свеженькую информацию о делах в нашей штаб-квартире через доверенных офицеров своего брата, последние недели ходивших в СБ как на службу. Как восторженно заметил Сингх, «умнейший человек», и если не мозг всего предприятия, то что-то близкое. В поле нашего зрения не попадал, нареканий не имеет, на правонарушениях не ловили… — Талант, — подтвердил Стефанис. — Пойдет за организатора. Письмо про «запачканные кровью знамена мясника Комарры» не он составлял? — Все возможно, выясним. Дальше, коммодор Чаттерстоун. Наш, между прочим, коммодор, СБшный, мне про него Дункан говорил. Занимался эскобарским сектором давно, сейчас внезапно лег на медицинское обследование, устранившись от активных дел, однако, как выяснилось, оказался до чертиков полезен заговорщикам, которые с его помощью свободно могли ориентироваться во внутренней кухне СБ и ее базах. Предполагаю, после того, как все утряслось, попросил бы перевода на спокойную штабную должность по состоянию здоровья: опытный офицер, почему бы и нет. — Да помню я его, по прошлым годам в штаб-квартире. Обычный мужик. Обязанности свои исполнял исправно, на глаза бате не слишком попадался, общался по службе с армейскими. Не удивлюсь, если весь наш клубок заговорщиков — сплошь лояльные офицеры с честными глазами, которые хотят исключительно блага родной стране и служить ей так, как ты, выскочка, пока просто не можешь. Чудесная вещь — благие намерения. Ну, и кто у тебя там еще? — Наш туз в колоде, — Иллиан поморщился. — Генерал Форзаун. Сразу и граф, и генерал, если быть точным. Уважаемый человек с политическим весом, не боится выступать с открытой критикой в адрес жуткой Имперской СБ. А тем более приурочить ее к заседанию Совета Графов, когда там утверждается смета расходов на следующий финансовый период. Подковерные игры в Совете — не моя область, но то, как там организуются лобби, союзы и торговля, могу понять даже я. Тем более, результат-то на общее благо — на новых хороших должностях в разведке будет не зазорно служить и графской родне, не то, что в нашей плебейской конторе. — А если он граф, он тебе не по зубам, — высказал Стефанис очевидное. — Вольно было бате тридцать лет назад, в гражданскую. Говорят, шутка «сколько вешать в графах?» никогда не звучала так живо, как тогда. Но ты, Саймон, цивилизованный человек и законник. И даже не подсунешь Форкосигану на подпись расстрельный приговор всем этим красавцам оптом. — Расстрельный?.. — Они проходят, если мне не изменяет память, по статьям «организация преступного сговора», «служебное преступление» и, возможно, «оскорбление Величества», если удастся доказать, что подметное письмо в газету он вместе сочиняли. — Не знаю, квалифицируется ли как «измена Родине» содействие провалу этого эскобарского шута, — ворчливо добавил Иллиан, — но, полагаю, Барраяр в тот день понес ущерб уже от того, что у Форкосигана подскочило кровяное давление. — Вот Эйрел и разберется с твоим неприкосновенным графом, сам же понимаешь. Оставь людям их работу. Обвинение уже составляется, ордера на арест выписаны, ожидать у всех поголовно аллергию на фаст-пенту ты же не станешь? Значит, дальше все пойдет как по маслу. Это будет уже забота следователей, а ты в нынешнем деле, Саймон, как не крути, всего лишь потенциальная жертва. И большой начальник. Что тебя дергает? Иллиан прекратил вышагивать по кабинету и, глухо зарычав, стукнул кулаком в стену. — Нет, ну какого черта! Люди не учатся никогда и ничему. Почему-то именно мотив «я хочу лучше служить своей стране» приводит их к самой пакости из всех статей о тяжком преступлении. Уверен, ныне безголовый покойник Фордариан твердо считал, что он действует на благо Родины и никак иначе. Поневоле задумаешься, а так ли благородны и чисты твои собственные мотивы и следствия из них… — Это риторическое «твои», или ты в порядке паранойи усомнился в себе самом? — Скорее запоздало сообразил, что, оказывается, моя должность — это не только дополнительная куча работы, но и желанный высокий статус. И еще толпа желающих заполучить его вместе с этой работой. Раньше было проще. По крайней мере, на кусочек чипа никто из посторонних никогда не претендовал. Стефанис расхохотался. — Да, могу представить! Нет уж, мозги свои оставь при себе. Лично я имею виды на другую часть твоего тела и, к большому облегчению, не наблюдаю других желающих. Да и беру ее не навсегда, верну почти в целости. — Все тебе хиханьки! А, между прочим, ты в курсе, что это тебя я подозревал в организации всей схемы? По отнятию у меня части СБ в твою пользу, незаметно так, тихой сапой. Я тут с ума сходил, соображая, то ли поддаюсь паранойе сверх меры, то ли и вправду, стою точно зеленый новичок, разинув рот, пока опытные спецы выдергивают у меня из рук важные рычаги к ключевым делам. Ты же моя правая рука. Хреново подозревать собственную руку. — Надеюсь, ты привыкнешь меня не подозревать, — кивнул Стефанис. — Но я исключение. Уникальное и неповторимое, ты теперь сам знаешь, и повторяться не буду. Однако это твоя нынешняя дилемма, факт, и ты от нее не убежишь. Ты большой начальник, поэтому тебе придется, хоть и скрипя зубами, но делегировать вниз по цепочке почти все. Пусть с твоими заговорщиками работают следователи, а с данными — аналитики; твой волшебный чип сам по себе весь департамент не заменит. К слову, батя не любил делиться властью, хотел держать за яйца всех, с кем работал. Просто спокойствия ради. Он считал, что полезно изолировать подчиненных друг от друга и обеспечивать их лояльность самыми мудреными методами. Но времена сменились, и тебе придется найти свой способ управлять службой. И выбрать свои ниточки, за которые ты будешь дергать. Но это уж точно не сегодня. Он подошел к Иллиану сзади, схватил за локти, притиснул к телу — и в этом несомненно некомфортном положении, от которого у любого тренированного СБшника встает дыбом шерсть на хребте, произнес, почти касаясь уха губами: — Не рычи, Саймон. Сегодня у тебя твое никто не отнимет. Иди ко мне, расслабься. — Но я должен… — слабо возмутился Иллиан. — Ни черта ты сейчас не должен. Из тебя следователь, как из меня врач: немного знаю, при нужде как-то справлюсь, но аппендицит пусть лучше оперирует кто-нибудь другой. — Боюсь сейчас спрашивать, для чего я, по-твоему, пригоден на все сто, — усмехнулся Иллиан. — Не напрашивайся на комплименты, — Стефанис мягко развернул его к себе лицом. — Если не поспишь несколько часов, ты и как вменяемый шеф СБ тоже будешь непригоден. Позиция провоцировала; они поцеловались, стукнувшись зубами. — Я не усну. Такое дурное ощущение, будто внутри продолжает раскручиваться маховик. И вибрирует, зараза. — И хорошо. Неудобно любить спящее тело. В самый решительный момент оно рискует захрапеть. Намек был понят. Но в постели Саймон немедля свернулся в клубок и позволил себя не спеша разворачивать. Прикосновения настраивали его на нужный лад — не то чтобы возбуждали, ведь член отреагировал раньше, чем мозги, но при этом внутри распускался стиснутый злой узел, и хотелось еще немного потянуть время. Ладони раздвигали ему ягодицы, грели нежную изнанку бедер, потом Стефанис поцеловал его в шею, подпихнул, чтобы он поджал одну ногу, и пристроился сзади, ритмично вбивая в него долгое горячее удовольствие, от которого забываются все лишние мысли. После он удовлетворенно распластался ничком, заняв на диване как можно больше места, а Фил продолжал его поглаживать, то ли решив залапать вконец, то ли надеясь на последующее повторение. Саймон одобрительно заметил, не поворачивая головы: — Если бы я не знал, что ты — умный, деятельный, крутой и чрезвычайно полезный СБшник, то сказал бы, что твой главный талант — трахать меня именно так, как мне больше всего по вкусу. — И как именно тебе по вкусу? Когда я накидываюсь на тебя, как дикий зверь? — Да ладно тебе! Вот как сейчас было, глубоко и медленно. И все, можно меня собирать лопаточкой и намазывать на ровную поверхность. Люблю я это занятие. — А если бы я не знал, что ты опасный и зубастый, как крокодил, глава самой страшной конторы, то сказал бы, что больше всего в тебе люблю, — сообщил Стефанис, не убирая бесстыдных рук из ненадлежащих мест. — Что ты умеешь доставлять удовольствие мужчине. И делаешь это от всей души. — Так… опыт же. Его мужчина тоже кое-что умел, и умений этих набирался явно долго. Саймон, полузакрыв глаза, подался к нему задницей, чтобы насадиться на ласкающие пальцы. — Опыт снизу? — восхищенно предположил Стефанис, оценивший предложенное. — Ты, должно быть, был очень блудливым юнцом. — Вот еще! Да будет тебе известно, почти до тридцати я интересовался исключительно девушками. — А потом? Кто-то совратил тебя с пути истинного? Тут голос Стефаниса прозвучал как-то странно, но Саймону сейчас было не до странностей. Нетипично, чтобы в тридцать с лишним лет у тебя вскоре вставал заново, как у мальчишки, но если уж так повезло, не надо упускать момент. Уже задыхаясь в такт толчкам, он договорил: — Ага… да… и приучил! — «… твой собственный отец», прибавил он мысленно очень кстати, и удовольствием скрутило все тело. Аж до поджавшихся пальцев на ногах. — В следующий раз не расспрашивай меня о моем бурном прошлом, пока мы трахаемся, — заявил он позже, подсмеиваясь. — С меня станется на ходу сочинить историю про то, как я… ну, не знаю, был походно-полевой женой у всего командного состава местного отделения СБ и танцевал в одних чулках на столе во время вечерних попоек. А тебя от такой роскошной картины удар хватит. — Са-аймон, — задумчиво протянул Стефанис. — Не говори мне, что забыл, не смешно. Я ведь рассказывал, что вел за тобой наружное наблюдение, пока ты жил во дворце. — И хорошо знаешь, что я не умею танцевать? Стефанис помедлил. — И точно знаю, чей ты был, — произнес он без улыбки. — И каким ты из императорских покоев выходил — тоже своими глазами видел. Сонное удовольствие растаяло. — Ничего ты не мог знать, — произнес Иллиан полуутвердительно. Уход в несознанку получился у него практически рефлекторно. — Не выдумывай. Сам же знаешь, что Эзар работал по ночам. — Информационная безопасность, Иллиан; знаешь, что это такое? Это значит, чтобы ничего лишнего не оставалось на пленках, чтобы ни один караульный не задумался ни разу, отчего ты всякий раз уходишь под утро, чтобы никто не нашел лишнего в императорской спальне — ни кастелянши, ни горничные. Кого еще Негри на контроль посадит? Не посторонних же? Семью. Своих. — Но я мог сам… — Да не мог ты. Будь ты хоть самый-рассамый замечательный, как бы ты мог приглядывать за собственной спиной? — Стефанис помолчал. — И не замечательный ты был. А самый обычный. Мальчишка с провинциальным образованием, честолюбием и идеалами, каких пучок на пятачок. Только что железка в голове. Я сперва смотрел на тебя и не понимал: ну что такого он из всех в тебе нашел? В постели, что ли, так хорош? — Как видишь, хорош, — попытался пошутить Саймон. Но не сработало. Стефанис продолжил, мрачно и решительно: — Наверное, я ревновал тогда... хотя нет, завидовал, скорее так. Хотя уж чего-чего, а отцовских чувств к незаконному отпрыску от его императорского величества ждать не стоило, он и родному-то сыну поблажек не давал. Но все-таки. А теперь, наоборот, на него злюсь. Сложно понять в постели, где ты, друг сердешный, насочинял, а где сболтнул правду. Но если ты лет примерно до тридцати с мужчинами не спал… он что, принудил тебя? Ошарашенный Иллиан сел в постели и возмутился: — Ты все-таки думай, про кого говоришь! — А я и думаю! — огрызнулся Стефанис в ответ. — Что ты был против него, щенок бессмысленный, он и не таких переламывал! Ему достаточно было на тебя рявкнуть, брови нахмурить, и готово. Я как подумаю… — А ты не думай, у тебя это хреново получается! — Иллиан, отошедший от шоковой картинки, в которой он представал беспомощной девицей в беде, отданной в лапы насильнику, тоже разозлился. — Какого черта, я любил твоего отца, я сам ему… да пошел ты с твоими предположениями! — Тебя же запрограммировали на верность, — напомнил сержант безжалостно. Иллиан неожиданно протрезвел от всех эмоций, и от злости в том числе. — Тебя самого программировали, сержант, только на другую задачу; помнишь, кто это делал и как? Штатные психологи в погонах. Можешь себе представить, чтобы им хватило фантазии заложить в программу романтическое влечение офицера СБ к государю? Эзар бы за такое им бы умные головы пооткрутил. Нет уж, я умею отличать закодированную лояльность от собственных чувств, благодарю покорно. Он отвел глаза и прибавил совсем тихо: — Как-нибудь, на годовщину его смерти, мы с тобой помянем, напьемся, и я спьяну расскажу, как все было. Про чувства, знаешь, я только спьяну и умею. И не ревнуй. — Ну... я постараюсь, — пообещал Стефанис не очень уверенно. — А почему ты именно сейчас об этом заговорил? — Потому что ты сам упоминал про полное доверие. А то опять начнешь на меня злиться, что я что-то знал, а тебе не сказал. Нет уж, теперь до донышка выложил, даже то, в чем признаваться не хотел. — Ну и правильно, — согласился Иллиан. — Мне самому полегчало, я знаешь, сколько раз язык прикусывал, чтобы тебе про тво… про Эзара нечаянно не сболтнуть! Это хорошо, когда кому-то можно все рассказать. Не объяснять, не оправдываться… хотя с одной вещью надо было разобраться. — Только учти, если начнешь думать, что я благодаря этому сделал свою карьеру и стал шефом СБ — сам тебе голову откручу. Потому что есть ревность, а есть дурость. — Я не настолько дурак, чтобы не помнить, что не старик Эзар назначил тебя на нынешний пост, — буркнул Стефанис. — А если вы с Форкосиганом и спали… Понял, заткнулся, шутка неудачная. — Угу, — подтвердил Иллиан. — Какие уж шуточки с главой Службы безопасности. Он произнес это, сидя в разворошенной постели, после бурных фантазий и секса в самой неподходящей достоинству и чести офицера позе, и все же — с полной уверенностью. Он — на своем месте и никому не позволит в этом усомниться. * * * Капитан Иллиан расстегнул крючки высокого, расшитого золотом воротника, потом одну за другой — литые бронзовые пуговицы на кителе и, наконец, с наслаждением почесал шею. Сержант Стефанис, которому ношение парадной офицерской формы с ее золотой канителью никак не грозило, хмыкнул и произнес с притворным восхищением: — Ты такой впечатляющий в парадке. Даже плечи шире кажутся и физиономия не такая невзрачная. — Лучше помоги стянуть сапоги, — отозвался Иллиан. Он был сейчас на редкость благодушен. — Тогда я смогу ими в тебя швыряться за непочтительные замечания. — Спрашиваю со всем почтением, как прошло заседание Совета Графов? И я уже понял, что задавать тебе вопросы следует, встав на колени. — Стефанис так и сделал, ухватил каблук высокого кавалерийского сапога, которые прилагались к парадному мундиру, и с явным усилием стащил. Правый. А потом, пыхтя, и левый. — Мы люди скромные, приглашенные свидетели… поэтому часть заседания я просидел на зрительской галерее. Просто забавно, как постепенно расчищалось вокруг меня пространство. Зрители то ли полагали, что я заразный или дышу огнем, то ли предпочитали не отсвечивать там, куда не без причины явился шеф СБ. Я думал, это мне польстит, но отнюдь. — И долго тебе пришлось терпеть? — С полчаса, быть может. Милорд Регент ценит мое время и был так любезен, что практически сразу по неторопливым меркам Совета вынес на повестку дня внеплановый вопрос и зачитал ту часть моего доклада, которая затрагивала политическую составляющую недавнего заговора. И сразу же, не давая никому времени опомниться и собраться с мыслями, вызывал графа Форзауна. Для того это оказалось полнейшей неожиданностью; я специально захватил с собой оптический увеличитель, чтобы с балкона разглядеть его ошарашенную физиономию. Естественно, он не успел сообразить, куда маневрировать, впал в праведный гнев и назвал все, что мы с тобой так кропотливо собирали в доклад, сфабрикованной наглой ложью. Зря он так про слово Регента... И вот тогда Эйрел велел вызвать свидетеля обвинения, главу Имперской Службы безопасности. Мой выход. — А ты еще говоришь, что не любишь публичного внимания. — Согласись, если шеф спецслужбы часто делается публичной фигурой, он пригоден только для представительских функций. И кто бы говорил… Это разве не ты уперся и категорически оказался ехать в Совет, чтобы возглавить отряд задержания? Ладно, не бурчи, я все понимаю. — Значит, спускаешься ты в залу Совета весь такой красивый… — Вся сцена произвела эффект взорвавшейся акустической гранаты, — привел подходящее сравнение Иллиан и сам слегка поморщился при неприятной ассоциации. — Словно звук выключили. Публика онемела и затихла. — А ты, печатая шаг начищенными сапогами — и в Спикерский круг? — Примерно. Но старался не топать. Люблю, знаешь ли, двигаться естественно и без пафоса. Вошел, поприветствовал и зачитал — разумеется, не по бумажке, а пристально глядя нашим графам в глаза — формальный текст обвинения. И очень внимательно кое-кого разглядывал. — Ну, и у кого глаз дернулся, а кто заерзал? — У Форвилля аж красные пятна на щеках выступили. Хотя его графскую милость в обвинении не упомянули ни словом. Сосредоточились на Форзауне. С ним, собственно, было уже ясно. Четверо подследственных подтвердили под фаст-пентой, что он присутствовал на их сборищах, знал и одобрял. Достаточно, чтобы обвинить его по статьям «нарушение государственной тайны» и «оскорбление Величества». Господину графу отольются публичные дела и Мийоча, и Ромеро. И на сладкое — его руководящая роль в заговоре, имеющем целью нанести ущерб Имперской Службе. Материалы следствия будут предоставлены Совету после выполнения всех процедур, определенных законом, и так далее. — А как Эйрел? — Сидел бесстрастный как ящер, в тени, с непроницаемым лицом. Я видел его краем глаза, и заметил, что он ногой отстукивал ритм, пока я говорил. Быстрее и быстрее. Это гипнотизирует. Чертовы начищенные сапоги. — А что лорд спикер? Не пытался требовать свидетелей защиты? Не заявлял, что это нарушает регламент? — Что ты! Слушал, как завороженный, особенно когда я перешел к декларативной части. Знаешь, Совет графов — это не взвод новобранцев, их не любыми словами удастся пронять. Но тут… я посмотрел в их лица и решил, что произнесу все. — Пожалуй, я начинаю жалеть, что пропустил твой бенефис. — Могу и процитировать, мне не сложно. Иллиан на секунду прикрыл глаза и заговорил, тихо и напористо, так что голос словно резонировал в замкнутом пространстве кабинета: — «Кому-то может показаться, что после мятежа Фордариана СБ потеряла имеющиеся у нее ресурсы и ослабла. Это не так. Она опирается на традиции, заложенные моим предшественником, использует наиболее эффективные и проверенные временем методы, а сейчас переживает период роста и вооружается новыми технологиями, необходимыми для защиты имперских интересов…» — Красиво излагаешь, — кивнул Стефанис. — И вот, когда они чуть расслабились, полагая, что докладчик переходит к общей части, я скромно прибавил еще кое-что. Что сегодня мы предоставляем доказательства преступлений графа Форзауна, поскольку их требует закон. Однако обладаем информацией и о других лицах, имевших отношение к этому заговору, знавших о нем или косвенно замешанных. Пока у нас недостаточно оснований для предъявления им обвинения. Но мы обещаем этим людям в дальнейшем самое доброжелательное и пристальное наблюдение. Служба имперской безопасности под моим руководством — как и я сам — ничего не забывает. — Ого! Они не начали орать, что ты их запугиваешь? — Нет. Они проголосовали за снятие графского иммунитета с Форзауна. Подавляющим большинством голосов. За дверь его вывели приставы Совета, а там уже ждал мой конвой. — Н-да. — Лицо Стефаниса просветлело. — Все прошло четко. Значит, эта поганая история закончилась. Служба безопасности остается целиком в твоих руках, внушает страх кому положено, и ты ее контролируешь. И зубасто так контролируешь. Уфф! — он выдохнул с явным облегчением. — Знаете, сэр, служить в СБ под вашим руководством будет настоящим серьезным делом. Лицо Стефаниса приняло сосредоточенное выражение, глаза сузились, губы сжались. И в этот момент он настолько сильно походил на старые снимки тридцатилетнего капитана Форбарра, что Иллиан аж замер. Но это продолжалось всего мгновение, Стефанис чуть шевельнулся, и иллюзия пропала. Иллиан притянул его за воротник и крепко поцеловал в губы. — Ладно. Поживем-увидим.