Место рядом с тобой

Заслугой стратега является принятие

разумных решений, а побеждают в

сражении те, которые добровольно рискуют своей жизнью.

27 октября, 22:14. Комната Кэзуки Эго. — Ладно, ­— в голосе Мегуру сквозит напускная отрешённость, — необязательно отвечать сейчас.       Он опускается рядом на корточки и ласково проводит пальцами по щеке. Невесомое прикосновение вызывает табун мурашек. Он делает это с ней снова и снова. Когда касается, когда смотрит огромными жёлтыми глазами, когда притягивает к себе, чтобы коснуться губами виска.       Кэзуки чувствует, как на шее затягивается узел. Решение — то самое, что она должна принять, прежде чем испортит хрупкое равновесие между ней и Мегуру, — камнем оттягивает душу.       Отец абсолютно прав — и это раздражает в который раз, — она должна знать, чего хочет. Твёрдо осознавать, что любое слово, любой поступок будут иметь последствия. Быть готовой к этим последствиям — её первостепенная задача.       Но она не готова. Страх отказа от привычного слишком велик. И пусть решения уже не кажутся единственно верными, инерция тащит за собой со страшной силой. И Кэзуки шмыгает носом. Как ребёнок, как чёртова слабачка. И всё-таки ей так хочется быть слабой в этот момент. — Ты правда ходил к отцу? — Что тебя удивляет? — вопросом на вопрос отзывается Бачира, слегка покачиваясь в такт какому-то внутреннему ритму.       А её удивляет всё. Буквально каждое его слово может быть непредсказуемым взрывом. Он по-прежнему совершенно нечитаем. Он как природное явление. Её личный тайфун, тропический ливень, оползень. Он — ураган из мыслей, эмоций и поступков, которые Кэзуки не может предугадать. А всё, что она не контролирует, выводит. По крайней мере, раньше выводило. — Все уже знают, какой у него скверный характер. — Мы все не сахар.       Сахар.       Она-то как раз «сахарная». — Прости, я, наверное, всё порчу своими вопросами. — С чего ты взяла? — он всё ещё на корточках около неё, одна рука ласково гладит по коленям, вторая замирает на скуле. — Не знаю, как правильно. Хотела поступать, но теперь «Блю Лок» и всё «это». — «Это», — эхом возвращает Бачира с лёгкой усмешкой. — А если я ошибаюсь? — Мне неважно, что ты решишь. Я просто поддержу.       В этот момент Бачира напоминает папашу. Чем-то неуловимым, совершенно неосязаемым. В его голосе ни грамма фальши. Форвард действительно готов принять любой её выбор. И это так странно. Ведь всю свою жизнь Кэзуки сторонилась близких контактов, готовая принять нож в спину буквально от кого угодно. Но они с Бачирой — не соперники, просто не могут ими быть. Ей не нужно доказывать, не нужно преодолевать. Просто быть собой. И этого как будто достаточно. — Но это глупо, Мегуру! Ты не можешь говорить так беспечно. Футбол — часть твоей жизни, а я… — голос срывается. — Ты тоже теперь часть моей жизни, но я и не говорил, что выбираю что-то одно. В любом случае, когда тебе поступать? — Осталось семь месяцев, — сдавленным голосом произносит Кэзуки. — Этого времени вполне хватит.       Девушка не находит в себе силы спросить, для чего именно хватит этого времени. Она сосредоточена на том, чтобы не разреветься. «Слёзы не решают ни одной из возможных проблем — они просто эффективно оттягивают их решение».       Кэзуки знает это и отмахивается от внутреннего голоса, звучащего точь в точь как отец. — Так что заканчивай делать такое лицо, — весело велит Бачира и тянется руками к её подмышкам.       Щекотки Кэзуки до одури боится.       Как и будущего. 31 октября. Технические помещения «Блю Лока». 19:44       Розецу Токео приходит в кабинет, где Кэзуки занимается консультациями, уже вечером. Он улыбается так же фальшиво, как и всегда, но кроме этого на лице психолога отражается очевидное ликование. Его водянистые глазки блестят от восторга. И Кэзуки понимает: что бы он сейчас ни сказал, ей не понравится.       Парочка айти-специалистов, наблюдая за ходом тренировки со звёздами футбола, даже не отвлекаются от мониторов. Для них этот мужчина в опрятном деловом костюме цвета кофе с молоком ничем не примечателен. Но младшая Эго буквально превращается в слух. Она напрягает все свои органы чувств, чтобы попытаться уловить любой подвох. Впрочем, на этот раз никакого двойного дна нет. Всё до банального просто. — Госпожа Эго, прибыл директор Ассоциации Хиротоши Бурацута. Он пожелал познакомиться с вами. В конце концов, «Блю Лок» — это и ваше детище.       «И ваше» — формулировка выбрана специально, чтобы задеть её, и это настолько очевидно, что понял бы даже ребёнок. Кэзуки инстинктивно поправляет наушники, почти упавшие с головы. — Действительно, моё, — с нажимом отзывается девушка, едва успевая осознать, насколько дерзко звучат слова. Однако Розецу не смущается, напротив, скалится ещё дружелюбнее, предлагая ей выйти вместе с ним и подкрепляя предложение лёгким движением руки.       Они снова собираются в конференц-зале. Но на этот раз Кэзуки отмечает ухудшение атмосферы. Отец темнее тучи — занимает место во главе стола. Бурацута ­– обрюзгший мужчина с залысинами и широким ртом, делающим его похожим на старую жабу, — вальяжно располагается на большом кресле позади. Тут же и его секретарь, второй помощник и заместитель. Все как один в кофейного цвета костюмах, с идеальными галстуками и запонками. Они буквально излучают показное дружелюбие и напоминают Кэзуки разные вариации Розецу Токео. Анри выглядит напуганной, хотя и старается храбриться, в очередной раз перебирая бумаги под скрепой планшетника. Кэзуки не психолог, но даже ей ясно: планшетник — своеобразная защита от начальства. — О-о-о, юная госпожа Эго. Рад, наконец, познакомиться с вами лично, пусть и при таких обстоятельствах, — Бурацута картинно взмахивает руками, отчего все его пять подбородков подрагивают как желе. Он даже встаёт со своего места, чтобы отодвинуть Кэзуки стул. Попытка выглядеть галантно или правильно выводит из себя. Сама Кэзуки никакой приязни к главе не испытывает. Слишком уж этот надутый павлин печётся о собственном кармане. Футбол его интересует в последнюю очередь — лишь репутация, ради сохранения которой он готов пускать инвесторам пыль в глаза столько, сколько потребуется.       Джинпачи кривит лицо, и Кэзуки отмечает, что отец не просто не в настроении — он в ярости. Праведной, кипящей, точно лава в жерле вулкана. И эта лава уже бурлит где-то под горлом, обтянутым узким воротом синей водолазки, грозит вылиться остротами куда жёстче тех, что он использует, обучая дочь обороняться от несправедливого мира. — Раз мы все в сборе, — Хиратоши слегка хрипит, глотая последнее слово, — можем начинать. Не хотелось бы затягивать с неприятными решениями. Поэтому скажу прямо: Ассоциация намерена закрыть проект «Блю Лок». Во всяком случае, в текущем его виде.       Кэзуки ожидает подобного. Ещё в тот момент, когда Такео лично является на консультацию, девушка понимает: новости прескверные. Впрочем, судя по тому, как саркастически цокает Эго, он, очевидно, не ставит на «Блю Локе» окончательный крест. Ещё несколько месяцев назад Кэзуки непременно порадовалась бы такому решению. Сейчас же костяшки пальцев белеют оттого, с какой силой она сжимает корпоративную ручку.       И хотя ей не помешают пара лишних минут, чтобы восстановить дыхание, диалог продолжается. — Полагаю, вы осознавали все риски, используя резервное финансирование, директор Эго? — левый из помощников Бурацуты просматривает, вероятно, финансовые бумаги, так как губы его беззвучно повторяют цифровые значения. — Использовать все предоставленные средства — верх безрассудства, Джинпачи. Ты же это понимаешь? — Бурацута злобно скалится, выставляя напоказ неровные ряды желтоватых зубов. Кэзуки внимательно следит за малейшими изменениями в мимике отца, но тот пока остаётся абсолютно спокойным. Он уверял Токецу, что имеет козырь против главы Ассоциации. Кэзуки не сомневается — козырь пора применять прямо сейчас. — Насколько я помню, мы обговаривали сумму и результат. О том, как именно я буду использовать вверенные средства, речи не шло. Или что-то изменилось, глава?       Анри до этого момента занимает промежуточное положение между Эго и Бурацутой, будто не определяется до конца, на чьей стороне находится, однако когда она тоненьким голосом всё же произносит: — Условия соглашения не включают в себя аспекты использования резервных средств, — становится ясна и её позиция.       Бурацута раздражённо машет ладонью, чтобы прервать девушку. Щёки Анри слегка алеют, и она смолкает на полуслове. Кэзуки такое пренебрежение кажется вопиющей наглостью, но субординация — бич японской вежливости. Анри по статусу положено слушаться непосредственного начальника, как бы она ни поддерживала «Блю Лок». — Проект, который не приносит прибыли одномоментно, вам не так интересен? — усмехается Джинпачи, поправляя съехавшие на нос очки. — Дело не в прибыли, а в глупости этой затеи. Никакого результата…       Эго перегибается через край стола, отделяющего его от Хиротоши, и тот нервно дёргается, стараясь не показывать, как сильно он опасается своевольного тренера. — Результата? Если бы вы хоть что-то смыслили в спорте, то осознавали бы, что результат невозможно купить или подделать, его не спрятать в цифрах или бумажках. Его видно невооружённым глазом на поле. И только самый настоящий болван лишает себя возможности посмотреть на результат вживую. Если бы вас волновал прогресс тренировок, вы отправили бы в «Блю Лок» не психолога, — Эго возвращается в прежнее положение, бросая пренебрежительный взгляд на Токео, — а футболистов. Наблюдателей. На крайний случай — явились бы сами. — «Блю Лок» слишком… — начинает Хиротоши, но Эго вновь прерывает его, не давая закончить фразу. — Всё дело в родителях того Джокера. Это ведь они — дипломаты — потребовали более тщательной проверки?       Об этом Кэзуки ничего не известно, но, вероятно, отец не терял времени даром и наводил справки. Если родители Шидо действительно такие важные шишки, что могут влиять на членов футбольной ассоциации, то кто знает — быть может, и закрыть Блю Лок им вполне по силам? — Как бы ты ни хорохорился, Эго, «Блю Лок» пора сворачивать. Не думаю, что ты сможешь предложить что-то стоящее, чтобы я изменил своё решение.       Словесный пинг-понг достигает своего апогея. Атмосфера накаляется до такого предела, что вот-вот рванёт. Неизвестно только, с какой стороны взрыв случится раньше.       Первым рот открывает Джинпачи. Но то, с каким пугающим спокойствием он произносит слово, призванное решить проблему, кажется Кэзуки почти невероятным. Будь в ней хоть йота отцовского хладнокровия, она давно была бы студенткой желаемого учебного заведения. Подумаешь — полбалла. Это ведь такая мелочь. Если действительно хотеть, гореть своей идеей, никакие полбалла не станут препятствием. Как и не становится для Эго Джинпачи препятствием намерение всей футбольной ассоциации закрыть «Блю Лок». — Матч.       Бурацута кривит лицо, будто отец подсунул ему под нос тухлую рыбину. — Какой ещё матч? — Между футболистами «Блю Лока» и Молодёжной сборной, разумеется. — И ты всерьёз веришь, что я позволю такой игре случиться? Какой мне с этого толк, Эго?       В чём-то Кэзуки готова с ним согласиться. Одно дело — предложить инициативу, совсем другое — отстоять её. — Я верю, что вы ни на секунду не сомневаетесь в том, что Молодёжная сборная Японии порвёт на кусочки зазнавшихся выскочек из «Блю Лока». А значит, риска никакого.       Бурацута фыркает, будто Эго — сморозивший глупость школьник. — Такой матч требует невероятных денежных вложений. Если ты считаешь, будто мы станем рисковать бюджетом ради того, чтобы твоя кучка эгоистов сразилась с настоящими профи, то… — Профи? — Эго хищно облизывает губы. — Сколько матчей выиграли эти «профи» за последние два года? — Это неважно. — Неужели? Так сколько?       Бурацута щёлкает толстыми пальцами, задавая одному из помощников немой вопрос. Некоторое время сохраняется тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием собравшихся. — Не трудитесь. Всего четыре победы из возможных двадцати четырёх. Плюс три ничьи. Если это по вашему «профи», то японский футбол обречён. — Даже если и так, какое отношение ко всему этому имеет ваш «Блю Лок?» — Если матч состоится, а японская молодёжка одержит в нём победу, я покину Японию и ближайшие десять лет не вернусь сюда в качестве тренера, консультанта или любого другого футбольного представителя. «Блю Лок», как вы и хотите, будет закрыт, а его участники распущены. — Ну а что ты сделаешь, если я не соглашусь? Я могу силой закрыть твоё детище, так что… — Если вы думали, что я покорно покину это место, то вы сильно ошиблись. Вчера я дал первое интервью. Если матча не будет, уже завтра все новостные спортивные каналы будут пестрить заголовками о том, как ассоциация душит надежду Японии на поднятие футбола с колен.       Бурацута бледнеет и оседает на кресло, с которого почти вскочил, пока спорил. Кэзуки округляет глаза.       Она отлично знает. Со дня смерти жены Эго Джинпачи не дает интервью, не соглашался даже на короткие блиц-опросы, отвергая предложение за предложением. Но, оставаясь заметной фигурой в мире футбола, нарушенное молчание может многое изменить и потому, если он действительно даст такое интервью, ассоциации придётся туго. Пострадает не только репутация — полетят головы. — Да как ты смеешь! — Господин Бурацута, — голос Розецу Токео в этой гнетущей атмосфере кажется Кэзуки каким-то призрачно далёким и слегка неестественным. Психолог мгновенно приковывает к себе всеобщее внимание и, лениво щурясь, продолжает: — Мне кажется, что раз мы ставим на кон честь всего японского футбола, то будет логично увеличить ставки. Тогда смысл этого матча станет куда важнее. — Было бы что ставить, — хмыкает Эго. Бурацута мгновенно багровеет. — Ты ведёшь себя глупо, Эго. Судьба этой, — он обводит безумным взглядом помещение зала, — конторы зависит от нашей милости.       Токео не обращает внимания на мелкую перепалку и продолжает свою мысль, глядя только на Кэзуки. Он скалится, будто гиена при виде лакомой падали, наблюдая за тем, как дочь Эго Джинпачи, сцепив зубы, ждёт, пока он озвучит свой замысел. — Госпожа Эго, что насчёт вас?       Кэзуки едва успевает сдержать дрожь в губах. Она не может подвести отца, выдавая себя такими глупыми жестами. Не хватает только картинно заламывать руки и подносить их к губам, точно дева в беде. Искать поддержки у отца, пусть даже и мимолётной? Увы, сейчас Кэзуки сама по себе. Она должна, просто обязана выстоять в этой схватке с чёртовым психологом. Если Бурацута сражается с папашей, то ей в противники достался именно Розецу. Права на ошибку у неё нет. Ради Бачиры, ради «Блю лока», ради отца. — Скажем, если Кэзуки Эго подпишет письменный отказ от любых притязаний на проект «Синяя Тюрьма» с полной передачей всех наработок в ассоциацию, в случае нашего проигрыша — достойная компенсация потере репутации.       Эти слова всё же вызывают у Кэзуки мелкую дрожь. Разумеется, со стороны внедрённого ассоциацией психолога такое предложение выглядит весьма логичным. Он закономерно рассудил, что у Эго должны быть слабости. Только в этом он просчитался. Кэзуки злорадно усмехается про себя. Она никогда не была слабостью гениального тренера. Скорее, его прикрытием или тылом, но никак не болевой точкой, на которую в действительности можно надавить. Кэзуки вымуштрована на провалах, на падениях, на ошибках. И вымуштрована настолько, что даже потеря проекта, в который она вложила душу, не сломает и не заставит отступить. Тем не менее сейчас, когда она прокручивает в голове альтернативный вариант развития событий, то понимает совершенно отчётливо: ей будет жаль без боя отдавать свои разработки. Именно поэтому «Блю Лок» просто обязан победить в этом матче. Только от Кэзуки ничего не зависит. Разве что взломать парочку систем и выудить оттуда новейшие разработки, которыми пользуются футболисты японской молодежной сборной для своих тренировок. Она готова рискнуть. Страх риска не пугает её с раннего детства. Риск — ерунда. А вот злость на ассоциацию индюков и болванов, которые намереваются макнуть их семью в лужу дерьма, а затем отобрать проект, выдав его за свою разработку для сборных, ощущается теперь как нечто осязаемое.       Кроме того, теперь это личное. Такое условие унизительно для дочери Эго Джинпачи. А за прошедшие недели Кэзуки рассудила, что она нравится Токео не больше папаши. Что ж, война — значит война. — Чёрт с вами! — рявкает Бурацута, заставляя помощников подпрыгнуть от неожиданности. — Так даже лучше. Когда эти бездари публично проиграют, больше никто не захочет связываться с тобой, Джинпачи. Помяни моё слово. — Разумеется, — откликается Эго в спину удаляющимся мужчинам. 1 ноября. Кабинет Эго Джинпачи. 15:11       Когда Кэзуки получает короткое: «Зайди быстро» от отца, то сердце ныряет куда-то в глубины ада, отказываясь возвращаться оттуда по-хорошему. Рёбра болезненно ноют от скорости ударов. Такая формулировка мало того что не сулит ничего приятного, так ещё и обещает разбор полётов. К разбору полётов Кэзуки не готова. Они только-только выторговали второй шанс для «Блю Лока», к новой борьбе силы не восстановились.       Скорее на автопилоте девушка спускается на два этажа и минует половину коридора, гадая, где могла так накосячить. Связан ли вызов с новым психологом или настройками системы? Может, дело в Бачире? Но ничего больше того, что уже случилось, они не сделали. Во всяком случае Кэзуки надеется, что Розецу Токео к делу не причастен. Его самозабвенную ухмылочку она желает видеть только впечатанной в ближайшую стену — и никак иначе.       Электронная дверь отцовской обители открыта. К счастью, Розецу Токео внутри не наблюдается. А то, что бросается в глаза, заставляет Кэзуки второй раз за день пережить приступ тахикардии.       У капитана молодёжной сборной Оливера Айку появилась девушка?       Таинственная незнакомка и Оливер Айку?       Встречи двух влюблённых кофеманов.       На многочисленных отцовских мониторах красуются различные заголовки интернет-изданий. Один изобретательнее другого. Но фотография везде одинаковая — тот самый момент, когда Кэзуки обняла друга в честь примирения. — Как тебе, сахарная? Ты настоящая звезда, — Эго картинно разводит руками и переводит взгляд на дочь. Глаза тренера сверкают хищным блеском. Понять, рад он или разозлён, совершенно невозможно. Но тот факт, что данное обстоятельство доводит папашу до крайне возбуждённого состояния, неоспорим. — Это плохо или хорошо?       Эго делает вид, что не понимает вопроса. — То, что вы с Оливером, — имя звучит крайне пренебрежительно, — теперь снова не разлей вода? Это великолепно. — Мы вовсе не… — Сахарная, оправдания не помогут в сложившейся ситуации.       Кэзуки пока плохо понимает, за что должна оправдываться в принципе, как и не может сложить два и два, чтобы осознать серьёзность или комичность ситуации.