Кукла в виде мальчика

      Нил просыпается в горячем поту. Ему холодно. Ему жарко.       Горло сильно сдавливают фантомные руки. Нечем дышать.       Он подрывается с постели, и у него кружится голова. Его тело ужасно дрожит. Его руки онемели.       Он не чувствует своих рук.       Нил часто дышит, чтобы дрожь ушла из тела, но он не может успокоиться. Это невозможно. Сложно.       Оглядывается по сторонам, смотрит в окно, а за ним идет сильный дождь. Гроза. Молния и темные тучи. Руки настолько слабы, что ему больно их поднять, он только сидит ровно, запутанный в одеяле, смотрит на шкаф, который прямо перед его глазами и часто-часто дышит. Он не помнит, что случилось. Ничего не помнит, кажется, даже своего имени. Он просто сидит, оглядывается и дышит. А в голове пустота. Он не понимает кто он. Где он.       Смотрит на свои руки туда, где сильно-сильно пульсировало — плечо правой руки и предплечье левой. Эти места были трупного цвета. И это заставило его вспомнить, как Эндрю озверел, как его глаза налились черной смолой, а тело окаменело. Эндрю сломал ему руки.       Нил помнит, что произошло до этого. Близость в Зазеркалье. Но она не вызывает у него никаких внутренних чувств, только пустоту. Он помнит все до ужаса размытым, ничего четкого, ничего точного и ничего понятного. Лишь непонимание происходящего.       Он без одежды, в той, хоть и лег на эту кровать в ней. Прилег на пару минут, чтобы расслабиться, а в итоге заснул на неопределенное время. Ему не понять, сейчас ночь или день — гроза идет так, что, кажется, ночь, но молния бьет так, что светит ярче солнца. Нил не слышит этой грозы. Лишь свое дыхание. Ему тяжело расслабиться, когда он смотрит на собственные руки, из-за которых у него тошнота подкатывает к горлу.       Руками двигать удается. Прикасаясь к огромной гематоме, он ожидает резкой боли, но рука под касаниями ощущается резиновой. Как манекен. Он не чувствует боли, не чувствует как сам к себе прикасается, только пальцы чувствуют эту кожу. Гнилую, что Нил больше не дышит.       Задыхается.       Если бы он мог, заплакал бы. Но слезы не идут.       Нил сгибается пополам, кое-как сжимая одеяло, и утыкается в него, заглушая свои всхлипы. Его тело ужасно дрожит, а сердце болит. Оно не просто разбито в дребезги, оно сжато в чьих-то ладонях, которые держат его, и он больше не свободен. Он в клетке. Руки не чувствуются и он вряд ли сможет взять что-то тяжелее телефона. Не может даже одеяло посильнее сжать. Сил нет.       Он снова осматривается. Глядит на тумбочку, на которой были часы, и они, как всегда, указывали одно и то же время.       19:30       А рядом были две куклы ручной работы. Неправильно белоснежная и какая-то ржавая с голубыми крестами вместо глаз.       Кукла белая отличалась от той, которую помнил Нил, но он слишком обессилен, чтобы даже вспомнить о ней. Он просто игнорирует две эти игрушки, игнорирует время и шкаф, чьи дверки легко постукивали. Но Нил этого не слышит. Его сердцебиение и гроза были громче каких-то ударов.       Теряется в одеяле, не в силах встать с кровати. Не может смотреть на собственные руки, которые так сильно пострадали. Они ужасно болят, и он не знает, раздроблены ли кости или сломаны. Не знает, стоит ли вообще говорить об этом родителям. Что он скажет? Занимался любовью с призраком, а того переклинило и он озверел? Нил даже не может думать об этом, не хочет вспоминать образ Эндрю перед собой. Видеть даже не хочет, потому что сейчас ему это не нужно. Ему нужен холодный воздух, который приведет его в чувство.       Он кое-как пытается встать с кровати, прийти в себя. Но ноги так дрожали, что ему приходилось через боль держаться руками за кровать, упираясь, дабы не упасть. Он поднимает с пола всю свою одежду, бросая на постель не в силах о ней даже думать, что уж говорить об уборке. Его ноги подкашиваются с каждым шагом, и Нилу становится сложнее ходить. Движется к халату, который лежит на коробках, и слышит стук в дверь.       По едва уловивым стукам Нил понимает, что к нему пришла Люси. Родители если и стучат, то делают это громко, а Люси всегда стучит так, словно боится потревожить сон.       Нил резво накидывает на себя халат, скрывая оголенные участки тела и руки. Движется к двери на слабых ногах и, морщась, отворяет двери. На него взволнованно смотрит Люси, когда она замечает какое настроение у ее брата. Ее еле заметная улыбка тут же пропадает, а Нила обдает сильным холодом, кой был не простым, а почти ветряным. Нил ежится и пытается натянуть улыбку, чтобы Люси не волновалась, но девочка видит его насквозь, и ее голос становится тише, будто бы она боялась, что кто-то услышит.       — С тобой все в порядке, братик? — она склоняет голову набок так, как это делал Эндрю, и веки Нила дрожат. Воспоминания вихрем на него обрушиваются, приходится потереть веки, дабы избавиться от кадров, что пронеслись у него перед глазами. Ему сдавливает горло.       — Все в порядке, — говорит он и теребит кудри малышки — он всегда так делал, когда пытался успокоить сестренку, но она лишь подошла к нему ближе и, слегка потоптавшись на месте, спросила:       — Можно тебя обнять? — Нил стоит в ступоре от вопроса, но кивает, когда Люси аккуратно обнимает его за ноги. Нилу становится слегка неловко, но он рад, что его халат достаточно длинный, чтобы Люси не догадалась о его оголенном теле. Она прижимается к Нилу так, словно знает, что происходит внутри него, что произошло с ним. Она аккуратно обнимает его за ноги, чтобы он мог устоять и не чувствовать сильной слабости. Он поглаживает Люси по голове — утешающее, дабы она перестала беспокоиться о нем. Но Люси все чувствует. Все видит и все слышит. И она понимает, что Нил не в порядке, но молчит.       Пятилетняя девочка, которая таит в себе больше, чем видят другие, она видит все сквозь призму, сквозь все утаенное и скрытое с глаз. Она видит, как Нилу сейчас нехорошо, но обязательно умолчит об этом, ведь понимает, что Нил справится. Что он не нуждается в помощи родителей. Люси аккуратно отстраняет от него, натянуто улыбается, стараясь отвлечь Нила от плохих мыслей, и просто движется назад к выходу. Видит, что Нил требует личного пространства, видит, что ему нужно уединенное спокойствие, потому собирается покинуть комнату, как вдруг девочка что-то вспоминает и говорит:       — Мамуля сказала идти тебе в душ, а потом спуститься к ним и помочь папе.       Люси дожидается кивка Нила, чтобы быть уверенной, что он ее услышал и поступит как нужно. Нил помогает ей закрыть двери. Он слышит топот ножек — Люси убегает по лестнице вниз, а когда ее шаги стихают, комната Нила будто бы во мрак погружается, ведь нет той яркой-яркой атмосферы, которая присутствует всегда, когда Люси оказывается рядом. В каком бы настроении она не была, Люси всегда действует на окружение и предает ему собственный окрас.       Она всегда действовала на стены как чарующее зелье — стоило ей оказаться в каком-то мрачном помещении, так оно тут же заливалось краской и уютом. Нил не понимал, как ей это удается, но Люси везет. Она всегда радует всех своей улыбкой, дарует настроение. На ужине, как он постепенно вспоминает, Уокеры души не чаяли в ней, всегда обращали на девочку внимание и предлагали множество вкусняшек. А Люси в свою очередь не хотела слазить с колен Рене, которая надежно и трепетно удерживала ее.       Нил только собирается снять халат со своего оголенного тела, но мелькнувшая тень в пространстве не дает ему это сделать. Он замирает. Это был явно не Эндрю. Тот всегда ощущается как спокойствие, как что-то тихое. Своим присутствием он полностью расслабляет тело Нила, и тот ощущает себя хорошо. Ощущает легкость. Но эта тень наводит на него онемение конечностей. Наводит ужас. Он ползущий, моментально возникающий под кожей. Эта тень полностью заполняет пространство и единственное, что чувствует Нил — паника. Она сдавливает горло. Он не понимает, что это за тень, понимает, что это призрак, но это не был Эндрю. Это был Аарон.       Аарон грозой стоял посреди комнаты и ненавистно глядел на Нила, словно знает каждое его грешное деяние, которые тот сотворял на протяжении всей своей жизни. Аарон смотрит на Нила так, словно тот — угроза. Неясная. Ненавистная ему угроза. Он тяжело осматривает Нила с ног до головы, но на лице ни единая эмоция. Ничего не сверкает у него на лице, кроме излучавшего страха. Страх присущий не Аарону, а Нилу. Нил ощущает ужасающее давление, что сдавливает его. Наступает на него тяжелым шагом, и он не может это выдержать. Потому смотрит на Аарона так, будто бы увидел что-то неимоверно ужасное.       Призрак только смотрит на него. Ничего не говорит. Только внимательно вглядывается в его выражение лица, что олицетворяло неимоверный страх. Нил не понимал, почему он его ощущает, но он такой прочный, что ему невозможно сдвинуться с места, чтобы противиться этому страху. Нил не дышит, Аарон — тем более. Он лишь склоняет голову, как это зачастую делает Эндрю, и всматривается в Нила, пытаясь найти какие-никакие подозрение в нем.       Под этим взгляд Нил ощущает опасность. Она такая явная и ужасная, что его начинает трясти. Аарон видит, как Нил напрягается, как страх перед ним башней выстраивается. И он чувствует себя монстром. Аарон чувствует себя неимоверным монстром.       Взгляд призрака падает на куклы — белая и ржавая.       Улыбка сама по себе тянется. Уголки губ приподнимаются в призрачной радости, и Нил замечает эту улыбку. Замечает взгляд Аарона, куда он смотрит — на куклу.       Аарон думает о том, что он свободен. Что Тильда не сможет им руководить, потому что кукла не у него. Она настолько сильно ему доверяет, настолько уверена, что он вернется по ее зову, что спокойно отдала куклу в небытие. Она отпустила Аарона. Не зря он был покладист целый век — он сам смог себя освободить от Тильды.       Аарон думает, что, наконец, свободен.       Нил понимает, что это не кукла Эндрю.       Сердце пропускает удар.       Его руки превращаются во что-то странное, они не двигаются, не чувствуются. Они являются чем-то, что тяжелое, словно камни, которые привязали к его телу и пустили на дно, чтобы именно там он и пробыл до тех пор, пока его останки не найдутся. Нил не может поверить своим глазам. Это не могло быть правдой, это не могло быть реальностью, но, тем не менее, это немного объяснило, почему Эндрю так странно себя вел, почему он сломал Нилу руки.       А сломал он их потому, чтобы вернуть Нила в реальный мир. Эндрю чувствовал, как его разум начинает пульсировать от того, что костлявые и мертвенные руки Тильды сжимали его. Он чувствовал, как фантомные нити, привязанные к его шее, запястьям и щиколоткам натягиваются — Тильда приводила свою марионетку в движение. Она наслаждалась новыми чувствами, новыми ощущениями того, каким же сладостным являлось могущество над Эндрю, каким это было трофеем наконец-то владарствовать его телом. Тильда безжалостно тянула Эндрю за хребет, а он чувствовал, как кости его не успевают даже восстановиться в Зазеркалье, как они трескаются, какая неимоверная боль начинает пульсировать в его конечностях. Как тяжело дается контроль над самим собой, потому он и ломает Нилу кости, а они не успевают регенерироваться.       Зазеркалье — это некое зеркало не только дома 1930, но и зеркало души Эндрю. Эндрю тесно связан с Зазеркальем, и, если с ним что-то происходит не так, с Зазеркальем происходит ровно то же. Тильда настолько быстро и неимоверно коварно дробила его кости, вставляла иглы в его куклу, и вертела шеей, заставляя ее трескаться. Кости Эндрю не выдерживали этого, его тело не было готово к этому. Поэтому и Зазеркалье начало крошится, прямо, как и тело Эндрю. Зазеркалье не успело излечить раны Нила, когда Эндрю сломал ему руки.       Эндрю удается вернуть Нила домой, но Зазеркалью не удается вернуть ему руки. Они все еще функциональны, но чтобы что-то держать, как-то ими двигать, нужно выдерживать агонию. Нужно тяжело стискать зубы и игнорировать неимоверные боли. Нил не может. Он бессилен.       Аарон смотрит на него полной болью глазами. В глазах, которых были одни извинения, которые имели не более чем сострадание. Аарону было стыдно за свой поступок перед человеком. Но он так желал заполучить хоть каплю свободы, наконец-то почувствовать эти ощущения, когда фантомные нити не тянут тебя куда-то, когда твой разум не сжимается от постоянного контроля. Когда ты свободен.       Ему хотелось так яро почувствовать свободу, что он был готов пойти таким планом Тильды. Он был готов сам себя контролировать, он дал слово ведьме, что, после того, как вся семья Веснински будет убита, он вернется к ней и отдаст куклу. Аарон всегда был маменьким сыночком, всегда шел у нее на поводу и всегда слушался, лишь единожды пошел против ее указаний и заглянул в мастерскую, раскрыв ее дьявольские секреты. И получил за это наказание.       Тело Аарона не было в Паучьем лесу, оно не было подвешено к белоснежному небу, как остальные тела. Тело Аарона не было уничтожено так, как уничтожено тело Лютера. Тело Аарона было где-то рядом. Он это чувствовал. Аарон знает, что где-то есть его тело, оно рядом. Но ему неведанно где.       — Это ведь не кукла Эндрю… — Нил судорожно подходит к куклам, которые безжизненно лежат рядом друг с другом. Он понимает, что это не кукла Эндрю. Это кукла Аарона, и нахождение призрака тому подтверждение. Аарон смотрит на него. Наблюдает, а Нилу слишком сильно ощутим его пронзительный взгляд, который блуждает по телу.       — Это не его кукла, — лицо Аарона отражает некую жалость. Он чувствует себя отвратительно от подобного, потому что Эндрю действительно не заслуживал такого конца, он не заслуживает того, чтобы быть во власти ведьмы по вине собственного брата, ради которого Эндрю годами отдавался, отдавал свое тело на бесчисленное количество пыток и побоев. Отдавал собственную жизнь ради того, чтобы Аарон не чувствовал того же что и он.       Тильда никогда не ломала Аарону конечностей, но она ломала их Эндрю, потому что тот защищал брата. Аарон никогда не забудет ту ночь, когда закрывал уши, но все равно слышал, как громко кричал Эндрю. Тильда, кажись, сломала ему некоторые кости. У Эндрю были повреждены ноги, он месяцами не мог толком передвигаться, всегда хромал, а кости срослись только благодаря Тильде, которая с помощью куклы вправила ему конечности, чтобы потом вновь сломать. Эндрю было восемь, когда Тильда начала с его пальцев на ногах. Ему было 10, когда ступни Эндрю были сломаны пополам изнутри. Это произошло в тот же день, когда Тильда заставила его хоронить отца. Эндрю было 12, когда Тильда, используя ржавые иглы, начинала беспощадно вонзать их в ноги куклы, а Эндрю только и оставалось, что сидеть привязанным к стулу и наблюдать за тем, как в его ногах появлялось нескончаемое количество ран. Почти дыр. Черные, из которых сочилась кровь, а вперемешку с ней какая-то черная слизь. Все ноги Эндрю были испачканы в крови, были вспороты и открыты, а когда Эндрю устал кричать, устал чувствовать боль, Тильда резко сломала его ноги. Аарон никогда не забудет его пронзительный крик. Никогда не забудет, как кричал Эндрю, когда Тильда сидела напротив него и, тихо напевая какую-то песенку, зашивала куклу. Казалось, это было больнее, чем тогда, когда она кромсала его ноги. Это было больнее, чем то, как ломались кости.       Аарон все же иногда попадал под куклу Тильды, она измывалась над ним. Но он бы никогда не хотел почувствовать то, каково это, когда твою куклу зашивают. Каково это, когда дробят твои внутренности, кости. Аарону, благо, больше никогда этого не почувствовать, но он и представить не может, каково было Эндрю.       Аарон наблюдает за тем, как Нил аккуратно прикасается к кукле Аарона. Он смотрит на призрака таким взглядом, в котором рушатся надежды, он смотрит таким взглядом, где сочится потеря. Потеря в веру, потеря в любой шанс на жизнь. В глазах Нила вдребезги разбивалась последняя искра. Последняя искра доверия и жизни. Словно лишь мгновение назад все было хорошо. Он расплавлялся в любви и трепетных прикосновениях, но стоило чему-то легонько коснуться их сознаний, как все оборвалось, как натянутая нить. Кровавая нить их судеб была натянута столь сильно и яро, что лишь одно неверное движение сподвигло ее уничтожению. И все вмиг оборвалось, не успел Нил даже среагировать и осознать происходящее, как вот он теперь здесь — стоит да смотрит на две безжизненные куклы. Одна принадлежит Аарону, а вторая, по всей видимости, ему.       И не понятно ему, как действовать дальше, смириться ли с участью ужасающей или продолжать двигаться вперед по следам да искать способ выжить. Нил не может осознать происходящее толком, его руки слабы, его голова болит, не давая ему понять, что же все-таки делать, как действовать.       — Если это не кукла Эндрю, то где она? — подает наконец-то голос Нил, разрывая тишину в комнате. Его не пугает призрак, стоящий напротив него, его не пугает ужасающая гроза за окном. Его не пугает шкаф, который является одним из порталов к призракам, его не пугают уже и собственные руки, которые обессилены. Сломаны и кое-как функциональны. Его не пугает его собственный вид, не пугают и картины, которые вернулись на свои места, хоть он и убирал их. Его не пугают провалы в памяти, что он многое упустил и не помнит.       Его пугает лишь одно. Кукла Эндрю не у него.       — У Тильды, — коротко отвечает ему Аарон, голос которого разносится эхом в разуме Нила. Он просто неспособен в подобное поверить.       — Что же делать, что же делать… — нашептывает Нил. Он хочет схватить себя за волосы, но его руки слишком слабы. Аарон подходит к нему близко и мертвенно заглядывает в глаза. От взгляда призрака Нилу становится не по себе, а от его голоса по всему телу бегают мурашки.       — Руки твои пропитаны темной энергетикой, которая присуща ведьме. Твои руки в порядке, они были сломаны, но кости успели вернуться в норму. У тебя есть флакончик святой воды, прими ванную, добавив пару капель святого. Это избавит от боли и бессилия, но гематомы не уберет. И… прошу, — Аарон кажется неуверенным, он пытается подойти осторожно, но Нил подрагивает от того, насколько близок был Аарон. — Пусть моя кукла находится у Люси, я буду ее оберегать, обещаю.       Лишь мгновение. Лишь легкий взгляд на Аарона дает Нилу знать. Аарон плещет искренностью, но, после сотворенного руками Эндрю, Нил не может так просто доверить свою сестру призраку.       — Нет, — тихо говорит Нил, а улыбка его расцветает натянутой добротой. Она кажется безумной, в ней заметное острое недоверие и отчуждение. Нил не доверит свою сестру мертвому. Только не Аарону, который пытался заманить Люси в Паучий лес, только не ему. И плевать — под контролем ведьмы он или нет. Аарон — призрак. Он — опасность. Нил движется в его сторону, все ближе подходя вплотную, что чувствуются проходные сквозь прикосновения. Холодные. — Я. Сожгу. Эти. Куклы. Дотла. Держись подальше от Люси.       Аарону достаточно услышанных слов, он не знает, что будет, сожги Нил его куклу, но он не желает узнавать, ведь последствия могут быть разными. Взгляд Аарона направляется к ладони Нила, а там виднеется та самая метка, которая связывает души. Навеки. Связывает судьбы. Аарон морщится, осматривая Нила. Между ними витает враждебное безразличие. Аарону не нравится некая неблагодарность Нила, но понимает, что в глазах Нила он — угроза. Призрак. И печаль осязает лицо его.       — Хорошо, — говорит Аарон, а после покидает помещение — растворяется в пространстве, оставив лишь легкий холодок. Нил чувствует облегчение, чувствует, как злость покидает его, покидает страх. И только усталость хлынет льдом.       Нил задумывается о том, почему Аарон так желанно тянется к Люси. Почему Аарон желает ее защитить. Нилу неведомо то, что Аарон чувствует вину за то, что пытался заманить девочку к своей матери в лес. Нилу неведомо, что Аарон считает Люси своей сестренкой, он чувствует долг старшего брата, чувствует необычайное желание защитить ее так, как его защищал Эндрю. Аарон хочет защитить Люси от того детства, которое было у него в этом доме. Аарон благодарен Люси за то, что она первая, кто проявил к нему искреннюю любовь, даря незабываемые эмоции и чувство нужности. Потому Аарон рвется к Люси, даже сквозь запрет Нила.       Понимает Нил, что Аарон так просто не послушается его и поступит так, как желает сам.       Он надеется, что все же ничего не будет вредить Люси. Надеется. Нил слышит голоса снизу. Мама с отцом о чем-то громко переговариваются. По тонам голоса можно понять, что они взволнованы, но не ссорятся. Нил понимает, что ему действительно стоит сходить в ванную. И он прислушивается к тому, что ему советует Аарон — пара капель святой воды. Руки так ноют, что поднять их тяжело, но он движется к одежде. Помнит, что кто-то всучил ему какую-то колбу. В ней определенно была святая вода, если будет так, как сказал Аарон, то у Нила есть шанс, что руки начнут хотя бы немного функционировать, а не быть полностью обессиленными. Он берет эту колбочку, берет одежду, кое-как удерживая ее. Ему больно.       Открыть двери было сложно, он даже не пытался их закрыть, оставив настежь. До ванной комнаты кое-как добирался на ватных ногах. Силы оставались лишь на то, чтобы дышать, а он все идет да идет сквозь агонию, сквозь боль. Открывает дверь в ванную, прикладывая столько усилий, что он почти чувствовал, как изнутри крошатся его кости. А зайдя в ванную…       Все оставалось на месте. То самое полотенце, которым Эндрю закрыл зеркало, вода в ванной, в которой все так же оставалась губка, все то же самое. Даже…       Пижама Эндрю.       Но не было той новой чистой одежды, которую Нил приносил Эндрю, чтобы он переоделся. Та самая щетка, которой Эндрю чистил зубы, все так же была у раковины. Все здесь было так, как в Зазеркалье. Лишь одного не было — Эндрю.       Нил тяжелыми движениями снимает с себя халат и осознает, насколько ужасно выглядит тело. Он сквозь боль снимает полотенце с зеркала, чтобы посмотреть на себя. Но вместо яркого паренька, кой счастливо и нежно улыбался, кажется, всего-то миг назад, уже не было. Волосы Нила тяжко потемнели, а глаза…       Глаза его больше не голубые. Не яркие. Это больше не бескрайнее небо, это не голубизна океана — это его чернеющая глубина. Глаза Нила столь потемнели и утратили свой блеск, что казалось, это та самая чернота, которая преследовала его в зеркалах несколько лет назад. Это та самая пустота, которая поглощала его ежедневно. Поглощала бездна этих стен, а он и не заметил, когда превратился в это — пустотное существо, ощущающее только иррациональные чувства.       Только миг назад он счастливо улыбался в поцелуй Эндрю, стоя прямо в этом месте, а сейчас он глядит в зеркало. В самое обычное зеркало, в котором больше не было Нила.       В зеркале был Натаниэль.       Тот самый сломанный парнишка. Тот самый, который обезумел еще в далеком прошлом от количества препаратов, кои превращали его в бесчувственный овощ, ощущающий только пустоту. Избавившись от них, Нил избавился от Натаниэля, но сейчас, будучи сломленным Эндрю, Натаниэль вновь вернулся к нему, вновь он смотрит на него в зеркале. Вновь он сломанный парнишка, который содрогается каждый раз, стоит кому-то взглянуть на него. Но Нил чувствует себя ужаснее того, как чувствовал себя в прошлом. Он чувствует, как тело с каждым разом выходит из-под его контроля. Он ощущает фантомность в своих конечностях, словно его душа отделена от тела, а боль все так же преследует его. Нил не моргает. Его плечи опускаются, и он больше не дышит. Даже не замечает этого.       Перестает моргать, перестает дышать, перестает чувствовать себя. Пока не приходится шевелиться.       Руки в зеркале кажутся ужасающими. Это — две отмершие конечности, казалось, они разлагаются с каждой секундой. Трупные пятна. Цвет гниющей кожи, а главное — ожоги. Там, где руками прикасался к нему Эндрю. Нил уже видел подобное.       Такая кожа была у Тильды.       Ему невозможно на себя смотреть. Руки почти отрываются и единственное, что ему остается сделать — послушаться Аарона. Открыть бутылек со святой водой было невозможно, что к горлу начала подкатывать истерия. На краешках глаз выступили слезы боли, которую Нил так сильно игнорировал, что она начала брать. Он не придумывает ничего лучше, чем залезть в ванную, вода которой была горячей. Ужасно горячей. Нил морщится. Вспоминает, как в Зазеркалье на полную выкрутил горячую воду, но там он не ощущал температуру, а сейчас сидит в воде, сжимая челюсть до треска зубов.       Кожа горит, сгорает. И последние силы его тратятся на то, чтобы разбить флакончик со святой водой об стенку ванны, и разбить вдребезги маленькую бутылочку. Осколки — крохотные да большие оказались в воде, а капли святой, кажется, были как масло в воде. Капли казались светлее, а прикоснувшись к ним, руки Нила обожгло не пойми чем. Это было больно. На коже пятна выжигало, но от этого становилось легче. Выдыхает он всю тяжесть, расслабляется, а руки его словно отрываются. Он не чувствует боли, не чувствует ничего, что могло бы причинить ему боль, даже разбившееся стекло, которое слегка ранило его руки, но, кажется, что раны затягиваются. Быстро. Незаметно. Словно и не было их. Стекло не ранило его, но он пал в некое невообразимое состояние, когда не ощущает боли. Не ощущает того, как она медленно уходит с его тела. Он просто расслабляется, надеясь смыть с себя все, что воспоминаниями осталось на нем как грязь.       Не думает ни о чем, а просто концентрируется на том, как вода спокойно обволакивает его.       И руки его восстанавливаются. На первый взгляд, внешне, никак, но при движении боль его не беспокоит.       Просто забывается. Забывает, где он, как оказался в подобном месте, и что он чувствует. Лишь пустота да пустота.

***

      В комнате он оказывается спустя некоторое время. Гроза за окном слегка стихла, а Мэри уведомила его взять свое одеяло и подушку. Они всей семьей будут спать в коридоре, потому что Мэри боится, что ночью что-то может случиться.       Нил стоит в комнате. Пытается привести свое тело в движение. На нем белая полосатая пижама. Он не знает, каким образом ему удалось ее найти. Но она так похожа на ту, которую носил Эндрю, что это согревает его. Он надеется, что в отражении зеркала увидит не только себя, но и Эндрю, кой стоит за его спиной, глядя прямо в глаза через отражения. Нил надеется, что Эндрю близко, но подсознательно остерегается его присутствия рядом. Боится. Ведь сейчас Эндрю — угроза.       Угроза ему. Угроза его семье. Его сестренке. Эндрю — угроза самому себе.       Как бы то ни было, Нил не может осознать, что Эндрю, который очаровывался блестками, который был таким уютным в его объятиях и таким спокойным, безопасным, мог стать угрозой. Мог стать опасным и жестоким, стать жутким и неуправляемым всего за секунду. Нил понимает, что в Зазеркалье Эндрю больше не был собой. Он был таковым, коим Тильда его хотела видеть. Она смогла вернуть контроль над Эндрю, смогла вернуть его куклу. И все это по вине Нила.       Он оставил ее без присмотра прямо на видном месте. Он оставил куклу доступной. Это в его руках она была до того момента, пока… Пока что? Нил не может никак создать цельную картину. Не может понять, где он так облажался. Но всему была его вина и только его. Эндрю доверил ему свою куклу, предмет к которому он привязан, а Нил не смог уберечь его. И кукла запросто оказалась во власти ведьмы. Теперь с Эндрю происходит нечто ужасное. Что ему делать — неизвестно. Как действовать — не знает.       Он поворачивается, смотрит на куклы и не чувствует ничего, кроме отвращения. Тошнота крадется, подкрадывается грозой в штормовом море. И Нил не знает, что ему делать. Он смотрит на эти куклы. Две безжизненные игрушки, в которых запечатаны души. Взяв в руки свою собственную куклу, Нил смотрит на нее с ужасом. В руках его — орудие, коим ведьма может управлять. Может управлять им. И в голове возникают воспоминания — мазкие да неясные. Лишь кукла безжизненно лежит, и стоит взглянуть чуть поодаль, как слышится тяжелый хруст, а затем — оглушительный крик. Именно эти воспоминания теряются в тумане леса, именно эти воспоминания Эндрю желал стереть с памяти Нила, чтобы тот никогда не помнил его жестоким. Но память к Нилу возвращается. Нечетко, по кусочкам, но так внезапно, что голова изнывается от нахлынувшего.       Нил вздыхает, слегка сжимая куклу. И замирает, когда ощущает что-то странное. Внутри игрушки было что-то твердое и непонятное. Нил ощупывает маленькое тельце куклы, немного неуверенно, ведь если он привязан к кукле, то определенно мог сам себе случайно нанести вред. Но тело его никак не реагирует на то, как сильно он сжимает предмет, чтобы нащупать то, что было внутри. В животе куклы есть что-то. Нил незамедлительно начинает искать какой-то острый предмет, чтобы вскрыть ее. Ножницы он находит с трудом, но все же находит. Руки его подрагивали от бессилия, сжимать куклу было не больно — только сил было недостаточно.       Внутри игрушки определенно было что-то твердое.       Он собирается вскрыть куклу, но перед ним возникает лицо Аарона, кой выглядывает прямо из стены. Смотрит на него и хмурится. Нил понимает, что на Аароне такая же полосатая пижама, которая и на нем. У Нила не было в гардеробе такой пижамы, но каким-то образом он нашел ее в коробках, где была его одежда. Нил не помнит многое, но наличие новой вещи в гардеробе он сразу поймет — ощущения. Пижама на нем была наощупь словно ненастоящая. Слишком легкая. Слишком призрачная. Одновременно незнакомая, но такая родная, словно это ее Нил снимал с Эндрю пуговка за пуговкой.       Пижама Эндрю была рванная и грязная, эта же — самая новая.       И Аарон смотрит на него. Смотрит на то, как он одет. Взгляд заостряется. Вражда в нем кипит сильнее, словно Нил украл его вещи. А после Аарон говорит:       — Если ты пытаешься вскрыть куклу, это может понести последствия.       — Давай вскроем твою куклу и узнаем, какие там последствия? — Нил озаряется улыбкой.       До этого его лицо не выражало ничего. Оно пустое. Полно иррациональных чувств и скорби, но сейчас оно полно озорства. В нем расцветает улыбка. Не та, которая радовала Эндрю. Не та, которая могла осчастливить Натана и Мэри. Не та улыбка, кою он дарует Кевину каждый раз, когда тот глупо шутит. Эта улыбка — сплошное знамение безумства перед неизвестностью. Азартность в его глазах. Ужасающий гром в окне этой спальни, которая принадлежит им обоим: Аарону и Нилу.       — Ты не посмеешь этого сделать! — Аарон слишком плотно стоит к Нилу. Слишком близко располагается к нему, а после тянет руку навстечу. Палец утыкается прямо в грудную клетку Нила, и он чувствует невообразимое отвержение этого прикосновения. Он не может выдержать прикосновений, которые принадлежат не Эндрю. Он чувствует себя странно. Чувствует себя заключенным в тюрьме.       Нил отстраняется. Не хочет чувствовать призрачные касания Аарона. Не хочет его вообще ощущать так близко. Нил тот человек, которому ведомы призраки, он может прикасаться к ним, взаимодействовать. И это сводит с ума, ведь другие в его семье видят этих призраков иначе. Они ощущают их призраками. Нил ощущает их мертвыми людьми, кои ожили и спокойно бродят по дому. Смотря на Аарона, Нил может сделать только одно — отойти.       Ему хочется вернуться домой. В свой старый городок, где не было старых давящих стен, где не было призраков, что нависали над ним своими недовольными лицами и грозились смертью всей его семьи. Он просто устал от этого, но понимает, что ему нужно свершить то, ради чего он еще здесь — сделка с Эндрю. Он должен помочь Эндрю найти способ избавиться от Тильды, но сейчас перед ним Аарон.       И Нил идет против его воли. Он вскрывает свою куклу.       Аарон смотрит на него без каких-то эмоций, ведь Нил скрывает не его игрушку, а свою.       Внутри куклы много-много красных нитей. И все они являются ее внутренностями. Нил пальцами достает оттуда нечто, что дает понять Аарону, что к этой кукле привязано слишком много душ.       Это неправильно для Тильды. Это не в ее силах. Не в ее традициях.       Внутри куклы, кроме огромного красного клубка нитей, была подвеска, а на ней три камня.       Люси. Натан. Натаниэль.       Подвеска олицетворяла Мэри.       Тильда привязала всю семь Веснински к одной кукле.       Она не могла этого сделать.       Аарон понимает, что Тильда что-то задумала, раз она сделала две отдельные куклы для Нила и Люси. Она сделала куклу, привязав всю семью. Ведьма никогда не использовала подобные методы. Этот случай слишком затратный для ее сил. Она поглотила недостаточно страха, чтобы даже подделать подобное. Она не могла сделать эту куклу. Тем более привязать всю семью к ней.       С этой куклой было что-то не так.       — Ты что-то чувствуешь? — резко спрашивает Аарон. Он больше не может сдерживать рвущийся вопрос.       — Да, — говорит Нил. Аарон каждой частичкой своей души напрягается, думая, что что-то может сильно навредить Люси. — Да, я чувствую неимоверное желание сжечь эту куклу, и тебя вместе с ней.       Нил улыбается слишком дружелюбно, чтобы Аарон смог принять это за серьезную угрозу.       Из первого этажа доносится голос Мэри, которая уже заждалась Нила. Аарон слишком резво реагирует на это.       — Вскрой мою куклу!       — Нет, — расслабленно отвечает ему Нил и просто кладет игрушки рядом, как и было. На видном месте. — Пусть тут остается целой и невредимой.       — Возьми ее с собой хотя бы!       — Нет, пусть лежит тут.       Аарон чувствовал тревогу. Неимоверную тревогу, потому что боялся, что кукла попадет в руки Тильды. Он стоял, чувствуя неприятную горечь по всему телу, но увидев, как Нил собирал одеяло и подушки, спрятав в них его куклу, Аарон не мог сдержать бушующее облегчение. Ему действительно стало спокойно от того, что, несмотря на перепирания, Нил взял его куклу с собой, а ту, к которой привязан, так и оставил растерзанной лежать у кровати.

***

      Несмотря на то, что Нил сказал не приближаться к Люси, сейчас он наблюдал за таковой картиной: в горе подушек и одеял на полу в коридоре Аарон сидел около Люси. Девочка ярко улыбалась. Она светилась от некого счастья и рисовала что-то в своем альбоме. Цветные карандаши черкали по бумаге, создавая знакомые звуки спокойствия и уюта. Девочка часто рисовала. У Мэри даже была отдельная папка для ее рисунков, кои до сих пор хорошо сохранились.       Аарон сидел тихо. Послушно, думает Нил, глядя на раскинувшуюся картину. Ему не было видно то, что рисует Люси, но любопытство внутри бушевало. Девочка выглядела настолько погруженной в процесс, что от этого становилось слегка… Непонятно.       Нил не понимал, что он чувствует. Люси казалась под сильным гипнозом, ведь то, как она увлечена, как резки ее движения, вводило в некий диссонанс. Люси всегда рисовала неосторожно, очень трепетно и медленно, но в этот раз все было иначе. Она рисовала рванными и быстрыми движениями, кои не могли принадлежать его сестре.       Его сестра неуклюжа, потому всегда ко всему подходит с превеликой осторожностью, всегда трепетна к делу, но никогда не сосредоточена. Она всегда отвлекается. Девочка неусидчивая. А сейчас все было иначе. В этом доме с их семьей творилось все иначе. Люси так быстра, сконцентрирована и хаотична, что вводит в заблуждение Нила, кой привык видеть ее другой. С Люси произошло что-то. Он заметил, как она одной рукой придерживала животик. Если бы он у нее болел, она бы сказала.       — У тебя животик болит, Люси? — осторожно спрашивает Нил.       Люси никак не реагирует на его вопрос, она будто и вовсе не слышала всего происходящего вокруг. Нил презрительно глядит на Аарона, кой был сосредоточен, как и Люси. Он сидел рядом с девочкой близко, но на достаточном расстоянии, чтобы дать ей пространства. Аарон смотрит куда-то в одеяла, в пустоту, словно что-то слыша, что не слышат другие. Нила напрягает это.       Его напрягает то, как Аарон блуждает взглядом по пустоте, пытаясь слухом понять, что вокруг него могло происходить. Нил пытается прислушаться к тишине, но кроме чиркающих карандашей и тихих голосов родителей не услышал больше ничего. Люси резко оборачивается назад, словно кто-то к ней подошел, но сзади никого нет. Нил никого не видит, а Люси видит.       Ни Аарон, ни Нил не видят того, что видит она.       Люси могла просто оглянуться. Но нет. Она пару секунд смотрела словно кому-то в глаза, а после, сморщившись, отвернулась, продолжая механически рисовать.       — Люси, — повторяет Нил, его очень беспокоит то, как Люси одной рукой держится за живот, — у тебя болит животик?       — Нет, — слишком непривычно для себя отвечает девочка. Она остра. Не смотрит на брата своего, и Нила действительно это беспокоит.       Беспокоит ее взгляд, кой не выражает ничего. Там нет того детского блеска, кой блистал у нее всегда. Люси выглядела как ребенок, но ребенком здесь себя чувствовал только Нил.       Он вздыхает. Тяжело и судорожно, потому что уже не знает, что ему нужно сделать, как среагировать. Он просто выдыхает это состояние из груди. Опустошает голову, ложась под одеяла. На полу мягко, слегка прохладно и удобно. Вокруг все прекращается. Все перестает существовать. Нил просто засыпает под тяжестью навевающего сна.       Люси смотрит на него. Осматривает его состояние и замечает гематомы, кои виднелись со слегка приподнятых рукавов ночной рубашки. Нил на глазах как будто бы худел. Ни по дням, а по минутам. Он был совсем другим человеком, когда они вернулись всей семьей домой, он стал другим, будто бы за краткий отрезок времени с ним что-то произошло. Люси смотрит на него испуганными глазами. Совсем пугливыми, но такими ясными, что Аарон не узнает ее.       Он смотрит на девочку и не понимает, что с ней происходит. Она глядит на своего брата, кой засыпал от усталости. Из-за всего нависшего над головой. Он просто уснул, устав от всего и вся. Люси чувствует остроту в теле. Ее живот ужасно побаливал, так, как остры были лезвия и чьи-то когти, что словно прошлись по ее телу. Девочка не могла прийти в себя. Ее что-то сильно напугало, что-то заставило ее потерять детский блеск.       Аарон чувствует в ней что-то надломившееся. Он хочет прикоснуться к ней, понять, что она чувствует, понять, что с ней происходит, но он сидит на месте и просто осматривает ее. Не прикасается, держит ее на расстоянии и наблюдает за тем, как она рисует. Его беспокоит здешняя накалившаяся атмосфера. После того, как он обрел свободу, дом стал ощущаться ужаснее, чем до того, когда он был в плену. Горестное чувство вины за брата гложет и разъедает изнутри, но он знает, что Эндрю справится. Знает, что так просто под влияние матери он не попадет. Эндрю не позволит самому себе быть ее марионеткой. Он вырвется из нитей. Когда-нибудь.       Аарон не знает, как ему действовать.       Тильда отдала приказ: забрать жизнь Люси, заполучив негативные эмоции всей семьи, кои позволят Тильде обрести большую силу. Она питается страхом, становится сильнее за счет него, но в этот раз она заполучила меньше всего страха, меньше силы. И каким-то образом ей все же удалось привязать всю семью Веснински к одной кукле. Вспоминая о подвеске, которая осталась в кукле у кровати, Аарон не мог перестать думать о трех камнях. Подвеска — олицетворение Мэри, и это было именно так. Потому что Мэри — мать. Мать является ядром семьи, является неотъемлемой частью.       Мать в семьи — изначальная цель Тильды.       Первыми страдают матери, затем — отцы. Дети страдают с самого начала, но это всегда осторожно, это всегда нарастающее. С родителями так не действует. Тильда резко режет горло, она вкидывает в омут ужаса, чтобы получить неимоверное количество страха, она действует так, чтобы запугать родителей, ведь дети чувствуют страх. Они все чувствуют и всегда принимают удар на себя.       То, как сейчас ведет себя Люси, не могло привести к чему-то хорошему. Аарону не под силу понять или увидеть то, что видит она. Возможно, все происходит у нее в голове, потому и мертвому об этом не разузнать.       Люси смотрит на него. Смотрит в его непонимающие глаза и улыбается. Так по-детски, что искра вновь возвращается, так ярко и красочно, что Аарон замирает, наслаждаясь этой добротой. Наслаждаясь теплом, что расцвело во мраке холода и мглы. Он не может отвести глаз от девочки. Ему нравится видеть ту детскую радость, те эмоции, кои никогда не были ему подвластны, кои никогда он не видал, пока не связался с Люси.       Аарон видел на Ниле метку, что означала, что он и Эндрю связаны, он так же хотел связать себя и Люси. Но не знал как. Ему было так желанно это сделать. Привязать девочку к себе, чтобы быть рядом с ней и оберегать. Желание сделать ее чуть более счастливой, показать, что она в безопасности, так сильно пульсирует всей оболочкой, что не понимает, как ему действовать. Неведомо ему, каким образом Нил и Эндрю стали связаны. Он должен найти способ, как уберечь Люси от Тильды. Он обязан это сделать, даже если все обречены на смерть. Шанс на победу есть всегда.       Шанс выжить до сих пор есть.       Но у него.       Люси как-то смотрит, и Аарону кажется, она читает его мысли. Читает все в его глазах, как книжку. Она улыбается и движется к Нилу, который лежал таким образом, что не дышал. Посмотрев на него, неясно, спит он или мертв. Это не напрягало Аарона, ведь он четко чувствовал, что Нил жив, и Люси это ощущала. Несмотря на то, как мертво выглядел Нил, он оставался живым, и девочка ощущала это. Она тянется к подушкам, что-то ища.       А искала она куклу.       Про которую не могла знать.       Но, тем не менее, она нашла ее.       Где-то под подушками и слоями одеял она без проблем достает куклу, к которой привязан Аарон, и прячет ее в огромном кармане своей мешковатой пижамы. Если взглянуть, то будет казаться, что карманы пусты, поэтому это самое надежное место, где девочка могла припрятать у себя куклу, которую так желала заполучить, понимая, что в ее руках то, к чему привязан Аарон. Она понимает, что, окажись эта кукла не там, где нужно, Аарону будет больно. Люси хочет защитить Аарона. Аарон хочет защитить Люси.       Но над ними нависает кто-то. Это чувствуется. Так сильно, что невозможно.       Непонятно.       Какая-то угроза исходит от всего дома, будто по стенам ходит та самая опасность.       Все это в тишине давит. Благо, Натан развеивает эти думы, быстро спускаясь по скрипучей лестнице. Даже в этом шуме Нил не дергается, продолжая спать.       Натан поражено спускается на первый этаж и видит сына.       — А что, Нил уже уснул? — спрашивает он, заходя на кухню, где за столом сидела Мэри с ноутбуком и читала какие-то статьи.       — А? — удивляется она и выглядывает из-за экрана, смотря вдаль на Нила, который прям у лестницы развалился и заснул. — Видимо так, может, подустал малек. С этими открытиями, конечно, устанешь, поверить только.       Ей было тяжело. Тяжело узнать, что столько лет накоплений и смена дома обошлась им смертным приговором, который в голове не укладывался. Она не может осознать, насколько все правда, но то, что все это время происходило, так сильно доказывает правдивость всего, что ей приходится поверить.       — Я говорил с Паулем, они с семьей уехали к знакомым. Говорят, всегда после начала мая уезжают, чтобы переждать тринадцатое мая, в это время в Рейвен Фокс ужасные бури. Говорит, что, если что-то у нас произойдет, чтобы мы позвонили им, и они дадут нам адрес, где сейчас находятся, — он с тихим вздохом присаживается около своей жены, двигая стул ближе к ней, чтобы Мэри могла наклониться к нему, уткнуться лбом в плечо, что она и делает. Тяжело вздыхает, почти плача, ведь не знает, что нужно делать.       Никто не знает.       — Я не знаю, что делать, мы должны как-то уберечь детей, — она сильно закусывает губу, не смотрит в глаза Натана, ведь боится увидеть там печаль и не сдержать своих слез. Она должна оставаться сильной, но от всего нахлынувшего всего за пару дней, она осознает, что все, что говорил муж, все, что творилось с ее и его здоровьем — это не совпадение. Это не стресс. Это все из-за того, что здесь творится. Она рассыпается в руках Натана, а он кое-как держит ее наплаву, поглаживает по плечам и целует в макушку. Главное, что он рядом. Мэри благодарна ему. Благодарна, что он изменился ради детей, ради нее и ради себя. Она благодарна, что Натан — семья, она любит его, но не может позволить себе пустить слезу.       — Мы поговорим со священником, и обязательно все уладим, все наладиться, вот увидишь, — он легко целует ее в лоб, и она кивает, поджимая губы в таком жесте, что в уголках глаз скопились слезы, кои она тут же смахнула.       — Я прочла пару статей в интернете, ты просто не представляешь, сколько их связанных с этим домом, и это только малая часть ведь… Все может быть ужаснее, — тихо говорит Мэри, сглатывая. В горле образовался ужасный ком, который не дает ей спокойно говорить. Она шепчет. Так тяжело ей даются слова, что Натан не в силах оторваться от нее, продолжая поглаживать по плечу.       Мэри двигает к нему ноутбук, в котором виднеется статья. Она не читает ее, у нее нет сил, чтобы и слово вымолвить. Поэтому Натан молча бегает глазами по тексту, читая все, что видит.       «В 1977 году французская семья переехала в дом 1930, что находится в городке Рейвен Фокс. Дом 1930 славится своей темной историей, смертями, а главное — куклами, что были обнаружены в подвале под домом.       Это было 9 мая, понедельник, когда Готье Моро обнаружил заколоченный путь в подвал, в котором таилось ужасающее зрелище. Десятки кукол ручной работы, множество из которых выглядели по истине ужасающе.       «Его лицо искажал ужас, он испытывал страх, рассказывая об этих куклах», говорили соседи, с которыми общался Готье. Его семья столкнулась с чередой неясных происшествий. Найденные куклы были собраны в коробки и плотно запечатаны, однако, на утро, коробки оказались пустыми. Вскрытыми они оказаться не могли, тогда возникает вопрос: «Куда делось столько кукол?».       После этого в доме начали твориться ужасные вещи. Ночью даже соседи могли слышать душераздирающую мелодию фортепиано. Жан Моро, сын Готье, был пианистом, чей инструмент временно поместили в подвале.       «Это была их главная ошибка», отзывается их соседка — миссис Уокер.       Мелодия разносилась настолько громко, что ее можно было услышать с закрытыми окнами. Ночью это поистине устрашающе. Семья не могла спать в доме, ведь всегда отовсюду доносились ужасающие звуки. Ни одна ночь не была спокойна с тех пор, когда куклы таинственным образом исчезли.       Семья покинула дом, но, как оказалось, напрасно. Что-то заставило их вернуться, и на следующий день семьи не стало. Соседка, которая пришла проверить все ли у них хорошо, обнаружила тела миссис и мистера Моро, их сына, Жана Моро, найдено не было».       Стоило Натану поражено взглянуть на Мэри, как она тут же переключила вкладку на другую статью, где была похожая информация, но уже о семье Рейнольдс, с которыми были знакомы десять лет назад Уокеры. Семья. Тела родителей найдены, тело ребенка — нет. Всех умерших родителей в этом доме связывает одно — отсутствие причин смерти.       Мэри не могла спокойно смотрела на все эти статьи. Она верила в каждое слово, она верила во все что слышит и видит. Она не может находиться в этом доме, ведь все сильнее чувствует, как сзади кто-то стоит, кто-то ждет. Выжидает момента, кой будет самым лучшим, чтобы напасть на нее. Мэри сидит на стуле, но чувствует, как ей становится тяжело. Словно вниз тянет. Давление усиливается, и она подскакивает со стула, чуть не сбивая с ног подошедшую к ним Люси.       — Мам, пап, смотрите, какой я рисунок нарисовала! — девочка счастливо показывает свой рисуночек. Мэри сначала улыбается девочке, стирает свой испуг с лица, чтобы не заставлять дочь нервничать, но стоит ей посмотреть на рисунок, как натянутая улыбка тут же спадает, а Мэри судорожно садится обратно. Она глубоко дышит, не в силах сохранить спокойствие. Натали говорила о том, что маленькие дети слишком тесно могут быть связанными с потусторонними силами. Люси всего пять, а это значит, что именно к ней будут ластиться мертвые.       Натан пытается сохранить спокойствие.       — Очень красивый рисунок, милая, не подскажешь, что на нем нарисовано? — спрашивает он и осторожно берет рисунок дочери.       Люси задорно кивает, а после начинает рассказывать. Это — их семья. Но на рисунке не четыре человека. Их много. Их слишком. Слишком много. Большим планом около семи. Вот они: Натан, Мэри, Нил и Люси. Они стоят все рядышком. Но не улыбаются, как на старых рисунках девочки. Их глаза больше не круглые, это — кресты. Ртов нет, а руки Нила слишком короткие для человеческих. А рядом с ними еще и Боб.       Которого жестоко зачеркнули красным крестом.       — А кто эти люди, солнышко? — указывает на черные силуэты Натан. Мэри холодом покрывается, глядя на эти черные силуэты. Один из которых нарисован повешенным на дереве.       — Это, — Люси указывает на силуэт около себя, — Аарон! Мой лучший друг, он очень хороший, а еще он любит играть со мной в чаепитие, — девочка почти прыгала от счастья, а Натану оставалось только сглотнуть появившийся ком тревоги в горле. — А это… — девочка указывает на силуэт, что стоял за спиной Нила, — Эндрю. Они с Нилом очень и очень близки, правда… Эндрю не хотел ломать руки Нилу! Честное слово! Это все их мама, она заставляет их быть плохими. Эти ребятка сзади — это все детки. — Она жалобно жмет губы и очень грустно глядит в пол, покачиваясь со стороны в стороны. После услышанного Натан понимает, что оставшиеся силуэты — мертвые дети. Он понимает, почему руки Нила нарисованы так. Он понимает.       — О какой маме идет речь, милая? — осторожно спрашивает Мэри. Слишком осторожно. Она тихая и боится сказать что-то лишнего. Ей тяжело и вовсе говорить, потому что подобное пугает.       — Ее зовут Тильда, — она указывает пальцем на подвешенного на дереве силуэта, — это мама Аарона и Эндрю. Аарон сначала хотел меня с ней познакомить, а потом, наоборот, начал бояться, что я пойду к ней, поэтому всегда рядом со мной.       Всегда рядом со мной.       Мэри и Натан переглядываются. Одновременно. Они понимают, что на кухне не только они одни.       Здесь есть кто-то еще.       — Звони Уокерам, проси адрес, я подниму Нила, — говорит Натан и встает из-за стола.       Он обходит Люси осторожно, а девочка непонимающе смотрит на то, как отец сторонится ее. Она искреннее не понимает, почему он так осторожно обходит ее, боясь зацепить. Но каждый раз, когда Люси подходит к ним, они чувствуют приближающийся холод, кой с каждой секундой становился все сильнее. Мэри не может спокойно смотреть на свою дочь. Ей страшно, но она все равно улыбается, все равно тянет девочку к себе, прижимая к груди и гладя по голове. Она чувствует холод. Чувствует запах гнили, но все равно продолжает обнимать девочку, а та только сильнее прижимается. Обнимает маму, не понимая происходящего.       Натан направился к Нилу. Тот спокойно спал в груде одеял и подушек на полу. Натан судорожно оглядывает его. Особенно руки — бледные. Он весь ужасно бледный, но руки особенно. Они не просто белые, они словно мертвые. Окоченевшие. Натан поражено смотрит на Нила. Болезненным взглядом, в котором сочится печаль и горе. Натан видит, что творится с его сыном, что творится с его телом, и теперь он понимает, почему Нил так странно вел себя в первые дни. Парень что-то да знает, что-то у него явно произошло, но он не говорит об этом.       И это понимаемо. Натан понимает, почему сын так яро остерегается того, чтобы сказать правду о своем самочувствии. Он боится вновь кануть на дно, вновь очнутся в белой палате с незнакомыми больными людьми, с врачами, кои пичкают неизвестными препаратами и мозг туманится. Натан понимает, что Нил боится снова оказаться в окружении белых стен. Поэтому наверняка умалчивает.       Пальцы Натана зарываются в волосы Нила, он легко поглаживает его по голове, трепетно и осторожно, стараясь нашептывать слова, чтобы Нил резко не испугался и спокойно проснулся. Стоит слегка перебрать прядки волос, как Натан замечает нечто неладное. У Нила появилось немало седых прядей, что отчетливо выделялись на фоне рыжих волос. Даже веснушки на его лице, кои всегда были яркими, как звездное небо, сильно побелели. Нила было не узнать. Это не тот жизнерадостный паренек, играющий в экси, это полностью истощенный человек, который, кажется, вот-вот может помереть.       Сердце сильно колит от волнения, Натан не может заставить себя разбудить сына, он надеется на то, что Нил дышит, просто дышит. Нижняя губа подрагивает вместе с ресницами. Ему становится тяжело смотреть на то, как сын с каждой секундой становится все бледнее, ему кое-как удается подозвать Мэри.       — Дорогая… — дрожаще шепчет Натан. В мертвой тишине дома его голос отчетливо слышался, на него даже обратила внимание Люси, что встревоженно пыталась понять, почему мама так яростно пыталась кому-то дозвониться. Мэри осторожно встает из-за стола, чтобы не зацепить Люси, берет ее за руку, боясь, что с ней может что-то случится. Они выходят в коридор к Нилу и Натану. Мэри сначала не смотрит на Нила, она отпускает Люси и глядит в свой телефон:       — Не могу дозвониться до Натали, связь пропала, — голос подрагивает настолько отчетливо, что скрывать свое волнение уже не в ее силах. Она постоянно набирает и набирает номер, но каждый раз женский голос говорит, что абонент недоступен.       — Дорогая, посмотри что с Нилом, — говорит Натан, и Мэри тут же глядит на Нила.       Она ужасается.       — Мальчик мой, что же с тобой случилось? — она садится на колени перед сыном. Руки сильно дрожат. Боится прикоснуться она к Нилу. Боится, что прикоснется и только ухудшит его состояние. Мэри не может поверить своим собственным глазам, они определенно ей врали о состоянии Нила. Нет. Это не ее сын. Ее сын улыбается, ее сын яркий, кудри его вьющиеся, а веснушки выделяющиеся. Сейчас нет. Сейчас это не Нил, вместо него какая-то оболочка, которая отдалено напоминает Нила. Это не он, сейчас Нил выйдет откуда-то, и его волосы не будут иметь седину, будут яркие, а веснушки пестрые. — Проснись, Нил, — аккуратно касается она его щеки. — Проснись, милый, проснись, ну давай же, открывай глазки.       Она с надеждой смотрит на Нила, кой почти не дышит. У Мэри сердце замирает от этого зрелища, ведь она последний раз видела сына в подобном состоянии очень-очень давно. Эта картина болезненная для ее глаз, это заставляет сердце замирать на доли секунды, ведь чем дольше она смотрит на Нила, тем сильней ей кажется, что его грудь не вздымается.       Нил не дышит. Натан и Мэри не слышат больше ничего вокруг себя. Они видят только болезненное тело сына, кой покрывался как будто бы трупными пятнами. Бледнота превращается в отвратительный оттенок кожи, губы сильно бледнеют, а ресницы не подрагивают, как это происходило всегда, когда Нил спал. Его тело просто лежит под одеялом, которое тут же откидывает Натан, чтобы было лучше видно — дышит ли их сын.       Нет. Он не дышит, а тело его ледяное.       — Тихо, — говорит Натан, когда Мэри с шоком закрывает рот, намереваясь кричать. Ее глаза застилает пелена слез, когда она понимает, что тело Нила абсолютно бездвижно. — Тише-тише, Мэри, тише, с ним все в порядке. Видишь, он просто спит, просто спит, сейчас мы его разбудим, и он улыбнется. Сейчас. Натаниэль, не расстраивай маму, не заставляй ее плакать, очнись, сыночек, прошу, очнись. Очнись. Очнись. Очнись. Почему ты не просыпаешься… — голос Натана ужасно дрожит. Он не знает, что делать. В голове лишь одно: — Очнись, сыночек, давай, просыпайся.       Слезы стекали по щекам Мэри тяжелыми тропами отчаянья, она оглядывается по сторонам, надеясь, что Люси где-то рядом, но девочки нигде нет. Она собирается что-то сказать Натану, но не успевает, ведь тот поднимает бездыханное тело сына и идет к выходу, говоря Мэри, чтобы та открыла машину. Женщина дрожащими руками находит ключи. Она не помнит, где они находятся, она их просто находит. Дом размывается, стены размываются, а в глаза лишь сын, который мертвым грузом виднеется на руках Натана, он кое-как усаживает Нила в машину. На улице темно, ужасный ливень и гром, но это не мешало образоваться страшному торнадо ворон над их домом. Ни дождь, ни ветер, ничего не мешает им водить смертный хоровод над домом. Мэри не может пошевелиться, смотря на эту ужасающую картину, из которой только кровавой карканье доносилось.       — Едем в Пальметто, в больницу, немедленно, — говорит Натан, прикасаясь к жене за плечи, чтобы вывести ее из транса. Он хочет сделать свой тон спокойным, но красные от сдерживаемых слез глаза говорят об обратном. Он не может перестать дрожать и повторять в мыслях лишь молитву о том, чтобы Нил проснулся как можно скорее. Натан не простит себе его смерть. Будет винить себя до конца своих дней, пока не ляжет с сыном. — Садись в машину, я схожу…       Не смог он договорить своих слов.       Изнутри дома послышался душераздирающий крик, а затем гром.       Буря становилась еще сильнее, а Мэри незамедлительно побежала в дом.       — Люси! — кричит она, и Натан не стоит на месте. Они быстро забегают в дом.       Двигаться по лестнице тяжело. Невозможно. Висящие картины сами обрушиваются им под ноги, но они бегут и бегут вперед, пока не замечают, как бедная девочка ухватилась за дверной проем комнаты Нила. Она вцепилась в него последними силами, но пальчики ее слишком слабы, чтобы сдержать силу, что утягивает ее.       — Мама, — плачет отчаянно Люси, надеясь, что мама вот-вот схватит ее за ручку. Натан опережает Мэри и рвется вперед к дочери, но они не успевают схватить ее за руку.       Кто-то утаскивает девочку прямо в открытый шкаф, и последнее, что они слышат — крик Люси. Он резко обрывается, когда дверь шкафа молниеносно захлопывается с неимоверной силой, да так, что Натан не может ее открыть. Он бросается на шкаф, дергает за ручки, но только благодаря удару по двери — те отворяются.       И перед ними ничего.       Пустота.       Люси нет.       — Люси? — шепчет Мэри, но в ответ мертвая тишина. Откуда-то из дома, из стен, доносятся те самые три стука, что повторяются и повторяются. Они вводят в заблуждение и только сильнее заставляют разум плыть. Мэри понимает, что она потеряна. Нужно найти Люси, но она не понимает, где она. Шкаф пустой.       Как вдруг.       Бей в стену.       Мэри замирает, когда чувствует, как кто-то сбоку шепчет ей на ухо. Кто-то, кто веет холодом и смертью, но несет за собой ее. Наоборот. Этот голос желает помочь. Он нашептывает Мэри, а та не двигается, лишь краем глаза замечает белесый силуэт, что повторяет и повторяет.       Разбейте стену.       Бейте шкаф, разбейте его.       — Разбей, — заикаясь говорит Мэри. Натан поражено на нее глядит.       — Там стена, — растеряно отвечает он.       Она в стене.       — Разбей стену к чертовой матери! — кричит она, тяжело дыша. Ее крик, как гром средь ясного неба, кой эхом разносился в разуме. Натан не может не действовать по ее указке.       Он двигается к шкафу. Размахивается, закрывая глаза, и резко бьет в стену.       Ему плевать, будет ли там стена, повредит ли он свою руку или сломает. Его главной задачей было достать Люси любым способом, неважно, каким образом она там оказалась. В этом доме все невозможное становится возможным. Поэтому неважно. Неважно ничего, лишь цель — найти дочь.       Стенка шкафа трескается, легко рассыпается и перед глазами вырастает настоящая пропасть. В стене была дыра, которая словно вела в другой мир — мир за стены шкафа. Именно оттуда доносилась ужасающая вонь гнили, что преследовала их по всему дому, но здесь, казалось, эпицентр. По стенам внутри течет что-то вязкое. Это черная слизь, от которой и исходил запах. Она медленно стекает по внутренним стенкам, что было противно даже прикоснуться. Но Натана это не остановило, он сунулся оглядывать пространство, которое оказалось за шкафом. Оглядывается, и со стороны замечает маленькое тельце девочки, которая сильно сжалась, а сверху на нее лилась эта черная слизь.       Натан не знал, как до нее дотянуться, его руки испачканы в слизи, но он все равно отчаянно тянется к девочке. Он не выдерживает, продолжает ломать стену, которая с легкостью поддается его махинациям и рушится, как картон. Ему приходится быть осторожным, ведь внизу, казалось, пропасть. Девочка сидела где-то сбоку, на каких-то досках, на коих Натан упирался одной ногой, другая его нога упиралась в шкаф. Мэри светит фонариком от телефона, свет дрожит. Женщина боится взглянуть даже, что там творится, она закрывает нос от сильного и невыносимого запаха гнили, который врезался в нос так сильно, что кажется, запахи не будут различаться всю оставшуюся жизнь.       Дом начал сильно саднить опасностью. Он чувствуется мертвым. Кажется, со стен за ними наблюдают, и кто-то стоит рядом с Мэри, но от этого белого силуэта не несет чем-то ужасным. Страшным. Мэри лишь на секунду задумывается о том, что это мог быть тот самый мальчик, Аарон, о котором говорила Люси. Именно он подсказал, где она. Именно от него не веет смертью. Но здесь явно есть кто-то, кто относится враждебно.       Хочет их смерти.       Натану удается взять Люси на руки. Она шевелится и тихо говорит:       — Папа…       Он сильнее прижимает доченьку к груди, и как можно быстрее достает ее из шкафа. Мэри радуется, что ее дочь в порядке, что она говорит. Дверь шкафа агрессивно захлопывается с неимоверной силой. Мэри успела отшатнуться, чтобы ее не зацепило, ведь шкаф начал резко открываться-закрываться, создавая тройные повторяющиеся стуки. Натан незамедлительно идет по лестнице, пропуская Мэри вперед. Слизь каким-то образом исчезает. Испаряется с их тел, но запах гнили так и стоит в носу.       Люси оказывается на заднем сидении рядом с Нилом, который не дышал. Люси дышала, но тяжело. С отдышкой. Ее глаза были еле приоткрыты, а сама девочка сильно дрожала от холода. Мэри немедленно села за руль, ведь поняла, что Натан сейчас не в силах водить.       Они выезжают из дома с бешеной скоростью. Натан легко похлопывает Мэри по ноге.       — Не спеши, милая, не спеши. И не пугайся, дышим.       — Нил… — шепчет она.       Натан смотрит назад. Смотрит на Нила и тут же встречается с его взглядом.       — Он жив! Господи, живой, — выдыхает он, хватаясь за сердце. Мэри поражено оглядывается назад, по ее лицу плывет улыбка. Она неимоверна рада тому, что Нил в порядке, что он жив.       — Что-то произошло? Что с Люси? — Нил смотрит на сестренку, которая головой легла ему на плечо и медленно моргала.       — Все хорошо, все будет в порядке, — выдыхает Мэри облегченно, что дети живы.       — Мам, куда мы едем?       Мэри вдруг понимает, что так и не узнала адрес, куда им ехать.       — Милый, позвони Паулю, — говорит она Натану, сжимая руль сильнее. — Мы на время едем туда, где нас приютят Уокеры. Нужно разобраться с домом. Ты как, Нил? — она смотрит на своего сына через зеркало заднего вида, и вдруг в нем оказывается странный силуэт. Мэри напряженная. Она тяжело дышит, но все еще сохраняет свое спокойствие, сильнее сжимая руль, пытаясь не набрать опасной скорости.       — Все хорошо, — отвечает ей Нил и приподнимается. Он видит этот силуэт так же, как его видит Мэри: она замечает его взгляд. Замечает, что он смотрит в ту же сторону, где находился кто-то.       Со стороны слышатся гудки — Натан звонит Паулю, смотря в окно. Он не видит того, что замечает Мэри с Нилом.       Силуэт. Белый силуэт, от которого веет смертью, веет опасностью. Белый силуэт, который встречается взглядом с Мэри через зеркало. Белый силуэт, который для Нила узнаваемый. Белый силуэт, который всегда мерцает перед глазами. Белый силуэт, который медленно поворачивает голову в сторону Нила. Улыбается зловещей улыбкой, что меркла во мраке напускного сумасшествия. Эта улыбка принадлежит не ему. Эта улыбка никогда не принадлежала Эндрю. Эндрю никогда так не улыбался. Но сейчас его улыбка — острое звено в душе Нила, что сжимается с такой силой, что он задыхается. Ему нечем дышать. Эта ненастоящая улыбка Эндрю душит его фантомными руками на шее. Ломает ему кости и режет кожу. Эта улыбка принадлежит не Эндрю. Не тому, кого Нил так рьяно полюбил.       Эта улыбка принадлежит Тильде, которая была готова избавиться от них в сию же секунду.       Нил понимает, что куклы его семьи у него нет. Она так и остается в его комнате, прямо с порталом в Паучий лес, откуда может явиться любой и забрать куклу, за которую Эндрю отдал душу.       Эндрю перестает на него смотреть.       Он исчезает.       Мэри выдыхает, но ничего не говорит Нилу. Ей страшно, что что-то пойдет не так.       Натан развеивает напряжение в машине. Нил только сильнее прижимает к себе в объятия Люси.       — Ты не поверишь, что сказал Пауль.       — Господи, надеюсь не очередная ужасная новость, — шепчет Мэри и смотрит на дорогу.       — Оказывается, на днях Ваймаки переехали в Пальметто, но купили не квартиру, а целый дом. Они хотели приехать к нам с сюрпризом на выходных, но теперь Уокеры, которые у них гостюют, рассказали, что у нас произошло, и теперь мы едем к ним.       — Откуда они друг друга вообще знают? — Мэри поглядывает то на Натана, то на дорогу, что тонула во мраке все сильнее.       — Рене и Кевин очень близкие, наверное, потому семьи и познакомились, — аккуратно встревает Нил в их разговор.       — В смысле Рене и Кевин очень близкие? — оборачивается Натан к сыну. — Они в отношениях? Я думал, ты будешь с Кевином встречаться.       — Если это попытка разрядить обстановку, у тебя все очень плохо получается, пап, — серьезно говорит Нил и хмурится. — И Рене с Кевином обычные друзья.       Натан отворачивается от него и ловит недовольный взгляд Мэри, которая смотрела на него с укором и приказом заткнуться к чертовой матери, потому что в этот ужасный момент Натан ведет себя слишком странно и только нагнетает обстановку, пытаясь сделать ее чутка лучше своими идиотскими подколами. Мэри должна сосредоточиться на дороге. Вперед — темнота. Фары машин недостаточно освещают дорогу, словно с каждой секундой тускнея.       Она не понимает, как Натан может шутить после того, как их дети были на грани жизни и смерти.       Она не понимает, почему свет фар начинает гаснуть.       — Натан… — дрожащее шепчет Мэри, видя, как фары начинают еле-еле моргать, а после и вовсе отключаются. — Натан!       От этого крика Люси на заднем сидении просыпается, она приходит в себя, но, слыша крики мамы, еще сильнее утыкается вбок Нила, прижимаясь к нему все ближе. Он не чувствовал, как она дрожала. Люси была спокойна, несмотря на происходящее вокруг.       — Заглуши машину и заведи заново, — говорит ей Натан. Он выходит из машины, включая фонарик на телефоне. Он хотел осмотреть фары, что с ними случилось, но те выглядели исправно. Никаких внешний повреждений.       Натан начинает ощущать чье-то присутствие рядом. Он игнорирует его всевозможными силами. Не хотелось оборачиваться, не хотелось лицом к лицу встречаться с тем, кто рядом мог бродить. Он понимает, что здесь нет никого. Даже если бы был сильный ветер, он не позволил бы услышать, что кто-то к нему подходит, а тут он остро ощущает. В темноте. В грозе. Чувствует пронзительный мертвый взгляд. Нил смотрит в окно, и видит в его отражении силуэт. Белоснежный. Который сидит там же, где сидел Эндрю, но в этот раз это был Аарон, кой сел ближе к Люси.       За окном бродил Эндрю. Как хищник, который выжидал свою жертву. Он опасно обходил машину. Исчезал и вновь появлялся. Его было столь хорошо видно в грозе, что он мог послужить маяком. Нил хмурится, не понимая, почему Эндрю постоянно обходит машину, а после появляется где-то впереди. Словно зовет за собой. Возможно, это была плохая идея, что возникла у Нила, а возможно, это был их выход.       — Мам, сколько еще до города осталось ехать?       Мэри не с первого раза услышала сына, ведь была увлечена тем, чтобы включить фары. Она оборачивается к нему тогда, когда Натан садится в машину.       — Минут двадцать, — оповещает она Нила, а после поворачивается к мужу: — Ну что?       — Ничего. Они не работают.       — Может, просто осторожно ехать по прямой? — предлагает Нил. — Машин на дороге нет, ям тоже, просто осторожно ехать вперед до города. Молнии часто возникают, их достаточно, чтобы на секунду разглядеть дорогу.       На самом деле, нет. Он видит впереди Эндрю, который стоит к ним спиной и идет вперед. Он видит призрака, который ведет за собой. Это была ужасная идея, но именно по нему можно ориентироваться на дороге. Его было хорошо видно в темноте, Нил не мог придумать другого варианта, как им добраться до Пальметто, но его сильно озадачил Эндрю, кой явился так нежданно. Что-то родное щемило внутри него, но это было больше похоже на переживание, ведь Эндрю был другим.       Он внушал недоверие, внушал страх, и Нил чувствует, как от взгляда на Эндрю его горло пересыхает. На висках выступают капельки пота, он сильно нервничает, ведь не знает, на что способен этот Эндрю. Это был не его Эндрю. Его Эндрю внушал нежность и спокойствие, а от этого Нил чувствовал нарастающий тремор. Руки так тряслись, что он не мог это остановить, а холод пронзал до костей. Его руки слабы, а от того, как тревога нарастала и нарастала, он думал, что его руки окоченеют. Он не может даже сжать кулаки, чтобы немного остановить тремор. А Эндрю продолжает стоять перед машиной.       Автомобиль трогается. Мэри соглашается с предложением Нила. Они едут достаточно аккуратно, медленно, на аварийке. Это было опасно — разъезжать ночью без малейшего света, не видя дороги. Они едут почти на ослеп, и единственным ориентиром был призрак, которого никто не видел, кроме Нила.       Неожиданно фары начинают моргать и приходить в нормальное состояние, освещая путь. Где-то вдалеке виднеется город, освещаемый фонарями. Нил задерживает дыхание. Он больше не видит нигде Эндрю, и это настораживает. Настораживает то, что он вдали от дома явился, что он вновь преследует Нила, что он больше не тот Эндрю, который был любимым Нилом. Город вдалеке успокаивает его. Пальметто напоминает о том, что есть жизнь за пределами мертвых стен, кои пропитаны мертвизной и взглядами призраков. Нил чувствует облегчение, когда не видит рядом Эндрю, но ощущает скорбь по тому Эндрю, которого полюбил. Он хочет вернуться в тот момент, когда оставил куклу Эндрю без присмотра, он хочет вернуться в прошлое и все изменить, но подобное нельзя было провернуть.       Нельзя было вернуться и вернуть Эндрю. Он думает, что ему следовало бы сделать, чтобы приблизиться к тому, чтобы вернуть его. В голове пустота. Не знает. Потому и вздыхает, прижимаясь к Люси поближе. Он пытается не думать об Эндрю, старается забыть о том, что он может быть где-то рядом, вместо этого он старается вспомнить о Кевине, думает, какова будет его реакция, если Нил расскажет, что с ним случилось. Кевин поверит, Рене подтвердит. Она знает, что все действительно взаправду. Нил, думая о Кевине, понимает, как ему не хватает его, пока он на обучении. Нил надеется, что все у них получится, что они смогут справиться с тем, что происходит в доме, и уже через несколько месяцев Нил будет играть на одном корте с Кевином.       За размышлениями дорога проходит быстро. Мэри и Натан успокаиваются от того, что больше никто их не преследует. Они успокаиваются, понимая, что не видят никаких белых призрачных силуэтов, которые, казалось, преследовали их. Натан смотрит в телефон, на картах ища нужный адрес. Они попадают в небольшой частный район с домами, кой был перед городом. Нил удивляется тому, что Ваймаки переехали сюда, а не в центр Пальметто куда-то на квартиру.       Он кое-как видит в окне дома, каждый по-своему уникален. Нил чувствует небольшую горечь, потому что он хочет вернуться назад в свой дом. Не хочет в тот, который в Рейвен Фокс находился, а туда, где он прожил всю свою жизнь. Нил хочет нормальный обычный дом, хочет ложиться спать, зная, что нет угрозы, что на него не смотрят призрачные глаза. Нил просто желает снова обычной спокойной жизни.       Они подъезжают к какому-то дому. Во всех окнах горит свет, а на пороге стоят Дэвид и Пауль, которые тут же подходят к машине. Люси, проснувшись от того, что они остановились, тут же оживилась при виде Дэвида, который улыбнулся и начал приветственно махать рукой девочке. Мэри и Натан покидают машину, а за ними и дети. Люси тут же бежит к Дэвиду в объятия.       — Дядя Дэв! — она радостно прижимается к мужчине, обвивая его шею своими маленькими ручками, а тот смеется. Счастливо, ибо, кажется, что он вечность не видел эту задорную девчушку, которая неимоверно любила с ним играть в пони и кататься на нем, как на лошадке, после того, как нарядила своего отца в платье, а Нила сделала принцессой. Эти игры всегда останутся в самых теплых воспоминаниях.       — Привет, прицесска, — Дэвид целует ее в макушку и трепает за кудряшки. — Как ты подросла!       — Вы виделись две недели назад, и как вы вообще успели так быстро переехать, не сказав? — оживляется Натан, подходя к Ваймаку, он пожимает ему руку и улыбается. С Кевином все не виделись около года, а вот с Дэвидом и Кейли всего-то недели две, ведь они так и продолжали жить вместе в одном городе, пока Веснински не переехали. Дэвид отпускает Люси на землю, которая берет маму за руку, а мужчина легко обнимает Нила, ничего не говоря о том, как он ужасно выглядел.       — Да вот, что-то случилось с тренером Кевина и пришлось выходить на работу раньше срока, — отвечает Ваймак, обращаясь к Натану. Пауль о чем-то беседовал с Мэри, которая выглядела достаточно взволнованной. — Так, не стоим на холодном воздухе, чай, кофе? — хлопает он в ладоши и зазывает всех в дом.       Люси первым делом побежала в объятия Кевина, который вышел в просторный коридор, что выходил сразу на гостиную. Кевин не мог перестать улыбаться при виде Люси. Он и подумать не мог, что они так скоро встретятся. Все-таки он скучал. Скучал за рыжими кудряшками, кои щекотали нос каждый раз, когда он целовал ее макушку, он скучал за девочкой и ее радостным детским смехом. Кевин так же скучал неимоверно за Нилом. Его взгляд тут же ловит Нила, кой стоял у дверей и выглядел просто ужасающе. Но это все же был Нил. Нил, которого Кевин знает. Нил, который явно пострадал. У Кевина сердце сжимается от этой картины, он поджимает губы, отпускает Люси, которая, завидев Рене, сразу ринулась к ней, а он расставляет руки в знак объятий и ждет, когда Нил осторожно, почти боязно, подойдет к нему и обнимет. Это он и делает. Объятия Нила слабые, почти неощутимые, но он старается ближе прижаться к Кевину, хоть немного обвить его руками. Они столь слабы, что это невозможно.       А Кевин прижимает его к себе, прижимает в объятиях. Таких нужных и желанных. Он поглаживает Нила по голове, словно успокаивая. Кевин все знает. Он знает все из уст Рене и верит каждому слову, потому что Рене не тот человек, который будет врать, потому что Нил тот человек, с которым может случиться абсолютно все.       Кевин замирает. Он чувствует, как Нил неожиданно начинает подрагивать, а после чувствует, как тот всеми оставшимися силами обнимает его. Руки Нила слабые — это ощутимо по прикосновениям, но он все равно старается обнять Кевина, старается прижаться так сильно, что по щекам текут слезы. Текут от резкой боли, от бессилия. Ему не должно быть больно, но все равно все тело ломит. Все болит. Кевин чувствует на себе немало взглядов. И это неудивительно: в гостиной три семьи, десять людей в одном доме, восемь из которых поглядывали на них. Но Кевин все равно чувствует еще чей-то взгляд. Он холодный. Он слишком ощутимый и невыносимый. Ему становится не по себе, но еще больше ему становится ужасно от того, что Нил распадался на кусочки в его руках.       — Можно, чтобы все оказалось сном, пожалуйста… — шепчет Нил, который вот-вот упадет на пол. Кевин тут же подхватывает его и садит на пол, а Нил не может отстраниться от плеча Кевина, не может показать свои слезы стольким людям.       Люси неподалеку взволнованно прижимается к Рене, глядя на брата.       — С ним все будет хорошо? — тихо спрашивает девочка у Рене, а та горько улыбается и только кивает головой.       — Пойдемте на кухню, — говорит старшим Кейли, чтобы они прекратили смотреть на Кевина и Нила, чтобы они оставили их один на один.       — Давай, Нил, поднимайся, тебе нужно поспать, — говорит Кевин и жмурится от того, сколь он отвратительно звучит. Нила не стоило тревожить, они могут так хоть вечность просидеть, но Нилу действительно стоит лечь спать.       Поднять его с пола было просто. Нил стоит и смотрит в пол, слишком пристально, не подымая глаз. Кевину только остается аккуратно вытереть слезы его, которые высыхали на щеках и царапали. Кевин ведет его в свою комнату и садит на кровать, садясь перед Нилом на корточки. Рене не тревожит их, она наоборот ведет Люси в ванную, чтобы помочь девочке искупаться, так как от нее шел немного неприятный, но знакомый запах. Рене знает этот запах. Она всегда ощущала его, когда находилась в том доме, когда была ребенком, она всегда ощущала этот знобкий запах, кой не дает ей покоя до сих пор.       Нил сидит перед Кевином, слишком понурый и разбит вдребезги. Кевин осторожно держит его ладони, словно боится коснуться. Они выглядят столь хрупкими, что боязно касаться.       — Эндрю, — неожиданно говорит Нил. Его голос дрожит, а Кевин замирает. Он не понимает, кто это. Впервые слышит это имя из уст Нила и понимает, что речь идет о ком-то неживом.       — Кто он, Нил? Расскажешь мне? — осторожно спрашивает Кевин, он пытается сделать свой тон голоса спокойным, чтобы Нил не посчитал его навязчивым.       — Это… — он пытается подобрать слова, пытается сказать, что Эндрю — это кто-то больше, чем какой-то мальчик, что Эндрю — это не просто призрак, заключенный в этом доме. Эндрю это тот, кто заставил Нила почувствовать ту самую любовь. Но Нил не в силах сказать об этом Кевину. Он не в силах даже словом обмолвиться. А слова горле застревают. Он чувствует сильную потребность произнести эти слова в голос. Он чувствует неимоверное желание проговорить это. — Это призрак, который… Которого я полюбил.       Нил ждет от Кевина чего угодно. Он ждет от Кевина непонимающий взгляд, он ждет от Кевина слова о том, что Нил просто сошел с ума. Нил ждет от Кевина, чего угодно, но только не понимающей улыбки, которая цветет на устах Кевина. Который не осуждает, не смотрит на него не верящее. Кевин поглаживает его коленку, успокаивающе. Это было нереально. Такого не может быть. Нил должен получить осуждение, Нил должен получить что-то, что будет ему кричать о том, что он просто сошел с ума. Кевин молчит. Ничего не говорит, а Нил спрашивает:       — Ты мне не веришь?       — Верю, — легко отзывается Кевин. — У меня нет причин тебе не верить. Всякое в жизни бывает… Ну, подумаешь в призрака влюбился.       — Это звучит по-сумасшедшему.       — Мир — сплошное сумасшествие, если ты любишь мертвого, то я могу только пожелать ему воскреснуть.       — Он, вроде как, воскрес.       — Что?       — Я вернул ему его тело.       — Тебе нужно лечь спать, Нил. Давай, поспи, подумай о чем-то хорошем.       — Но это правда! Ты мне не веришь, Кевин?       — Я верю каждому твоему слову, но сейчас ложись спать, ты должен отдохнуть.       Кевин укладывает Нила на свою постель. Это двухметсная громадная кровать, в которой Нил проваливается, ведь она была мягкой, что тонешь в ней, как в облаке. Кевин не может смотреть на Нила, в его глаза полные отчаяния, Кевин не может смотреть на Нила, ведь ему кажется, что он сам начинает сходить с ума. Одеяло накрывает тело Нила почти до подбородка. Нил чувствует на себе взгляд тех самых златых глаз, кои всегда наблюдали за ним из самых недр дома. Он понимает, что не сможет остаться один на один с таким Эндрю. Он понимает, что не сможет уснуть.       Нил неожиданно останавливает Кевина, кое-как хватаясь пальцами за подол пижамной футболки, чтобы попросить его лечь спать.       Тот кивает. Ложится рядом с Нилом, но на достаточном расстоянии от Нила, чтобы не помешать ему. Кевин чувствует некое облегчение, наконец увидев Нила. Но он не думал, что все произойдет таким образом. Он не думал, что увидит Нила таким. Разбитым и запуганным, он не был готов услышать из уст Рене о том, что происходило в доме, где сейчас живет Нил, он не хочет думать о том, каким образом Нилу удалось связаться с призраком. Кевин не врет Нилу о том, что верит ему, но ему с каждой секундой все кажется сумасшедшим. Он никогда не назовет Нила таковым. Он верит ему, несмотря на все сказанное, и все, что было услышано, останется в пределах этой комнаты.       Кевин чувствует, как Нил моментально засыпает. Он ждет того момента, когда дыхание Нила выровняется, чтобы напряженно выдохнуть. Кевин слышит, как с кухни доносится множество голосов. И это так странно, когда семьи вновь собираются вместе, он слышит голос Рене, которая разговаривает с Люси и говорит, что Нилу с Кевином нужно побыть наедине. Это так ново и необычно, но словно все по-старому, словно семьи вновь собрались вместе, чтобы отпраздновать, а потом они с Нилом и Люси засыпают втроем на диване, а родители не понимают, что с ними делать.       Сон неожиданно накатывает на него. Он ложится на спину и смотрит в потолок, когда перед глазами возникает белоснежный силуэт. Златые глаза, что полны злости и неминуемой опасности. Златые глаза, которые заставили его замереть. Перестать дышать. Он ладоней пытается найти Нила, стоит ему коснуться, как нависший над ним призрак тут же начинает его душить.       Кевин ощущает ужасающе сильные руки на своей шее, которые вот-вот сломают ее. Он зажмуривает глаза, пытается оттолкнуть кого-то от себя, но его руки проходят сквозь призрака, что душил его. Который не давал ему спокойствия и ломал шею. Кевин почти ощущает, как падает в неминуемую пропасть, как теряет сознание, но вдруг руки резко исчезают с его шеи, и он начинает жадно глотать воздух. Кевин дышит столь быстро, хватает каждую крупицу воздуха, а Нил поражено на него смотрит, понимая, что с ним только что произошло. Нил чувствует вину.       — Кевин? — аккуратно раздается голос Нила в тишине, где слышались только тяжелые и быстрое вздохи Кевина. Тот кивает и встает с кровати.       — Мне нужно выпить воды, я вернусь.       Нил провожает Кевина взглядом, когда тот выходить и прикрывает двери. Нил включает настольную лампу и понимает, что всему его вина. Что, если бы он остался дома, Кевина бы не стал душить Эндрю. Если бы он тогда не оставил куклу Эндрю без присмотра, Тильда бы не смогла заполучить Эндрю. Нил садится на край кровати и закрывает лицо руками. Он слышит, как двери сами по себе закрываются. Он не пугается, он знает, что где-то рядом есть кто-то. Будь-то Аарон или Эндрю.       Он чувствует, как кто-то садится у его ног. Это Эндрю, кой испуганными глазами смотрел на Нила. Эндрю, который еле-еле касается Нила, стараясь не пугать. Эндрю, который не был похож на того, кто контролируемый Тильдой. Это был его Эндрю. Это был Эндрю, которого Нил любил. Эндрю, который утыкается Нилу в живот и обвивает его руками. Нил горько улыбается. Он рад видеть Эндрю. Своего Эндрю, но он понимает, что это ненадолго. Что Тильда вновь возьмет контроль над ним.       — Я не хотел… — жалобно шепчет Эндрю, боясь подымать взгляд на Нила. Он не готов был встретиться с ним глазами. Он не был готов увидеть, что он натворил с Нилом. Эндрю ненавидит себя за то, что он творит под контролем ведьмы.              Эндрю чувствует, как ладонь Нила опускается в его волосы и легонько поглаживает. Нил уголками глаз улыбался, успокаивая.       — Это не твоя вина, Дрю, но прошу, вспомни, кто ты на самом деле такой, не поддавайся ее влиянию. Пожалуйста, Эндрю, будь собой.