С ума сошёл, Тонкс?

Настоящее время, 7 курс 03.05.1971 Большой зал пребывает в оживлении. Даже в слишком подозрительном для утра понедельника. Ученики разворачивают бесконечные почтовые посылки и письма, жалуются на новую начавшуюся учебную неделю и громко переговариваются, обсуждая события выходных. Хотя единственно стоящим событием вчерашнего дня была вечеринка по случаю дня рождения Теда Тонкса. По совместительству днём ранее его факультет выиграл матч по квиддичу у Слизерина, что добавляло поводов для веселья в чёрно-жёлтой гостиной. Сейчас Тед сидит за столом Пуффендуя с ужасной болью в висках и покрасневшими глазами. Если громкость в зале повысится хоть ещё на один децибел, его голова точно взорвётся. Святой Мерлин, и как он согласился вытащить себя на завтрак? Желудок сводит от ноющей боли, и Тонкс пытается заставить себя начать есть хоть что-нибудь. Но от одной мысли о еде подкатывает тошнота. Но не мог же он вчера так напиться! За все свои восемнадцать лет юноша страдал от похмелья один единственный раз — то была его первая тусовка на четвёртом курсе, и тогда так хотелось почувствовать себя взрослым. Братья Пруэтты, которые были на год его старше, закатили вечеринку в гостиной Гриффиндора. Тед, с которым они хорошо общались, тоже был приглашён. Юноши сошлись в основном на теме квиддича и розыгрышей — близнецы Гидеон и Фабиан имели репутацию заядлых шутников, и их проделками восторгалась вся школа, за исключением профессоров, конечно, а Тонкс тоже в деле развлечений был не промах. И вот, в тот вечер пуффендуец так сильно перебрал, что не смог донести себя до собственной комнаты, оставшись спать где-то на диване в обители гриффиндорцев, а на следующий день не мог отскрести себя от этого дивана до обеда, проклиная само существование спиртных напитков. С тех пор Тонкс старается соблюдать меру. Ну или предпочитать алкоголю травку, ведь так было проще и безопаснее. Но вчера явно что-то пошло не так. Тед морщится при попытке вспомнить прошедшую ночь. Интересно, мадам Помфри даст ему отгул, если он скажет, что приложился головой на последнем матче по квиддичу? Игра была в субботу, и можно сослаться, что в воскресенье он пытался отлежаться, но стало только хуже. — Паршиво выглядишь, Тонкс. Кажется, это говорит Билли Бэйрон, его одногруппник. И кажется, он же разбудил Теда этим утром и уговорил вылезти на завтрак. — У меня в комнате завалялась парочка лечебных зелий. Тебе принести? А этот тоненький голосок принадлежит Меган Целлер. Они втроём учились вместе и дружили курса со второго. Вообще, Тед и Билл даже и не поняли, как к ним в компанию затесалась маленькая, робкая девчушка с огненно-рыжими волосами, но Меган показалась тогда им достаточно приятной и давала списывать свои конспекты. Так что они продолжили общаться. Сейчас Целлер стала ненамного выше, оставаясь такой же до ужаса миниатюрной и милой, а ещё такой же пугливой. Но её застенчивость с лихвой компенсируют напористость и активность Тонкса и экстравагантность Бэйрона. Но, как бы Тед ни любил своих друзей, в ту самую минуту он мечтает, чтобы они замолчали и оставили его в покое. Он не в состоянии думать и что-либо отвечать. — Парочки ему явно будет мало, — улыбается Билли, который выглядит чертовски бодрым и свежим, как будто не он вчера отжигал на столе до четырёх утра. Тед прячет лицо, закрывшись ладонями, и что-то бурчит в ответ. — Ну это будет хоть что-то. Я никогда не видела его в таком состоянии! Надо как-то помочь! — взволнованно щебечет Меган. — Сходишь к мадам Помфри? — Ага, сходит в больничное крыло и скажет, что упился вусмерть запрещённым алкоголем на запрещённой вечеринке, — Бэйрон закатывает свои карие глаза. — Как будто бы никто не знает, что мы всё равно их устраиваем. — Да, устраиваем и мастерски справляемся с последствиями, а не сидим на завтраке в состоянии хуже заядлых забулдыг из «Кабаньей головы». Тед поднимает голову, морщась от яркого света, который заливал Большой зал, и как можно более недовольно пытается посмотреть на своего друга. Выходит, конечно, так себе. В это утро юноша выглядит изнурённо и даже жалко, каким его редко можно увидеть. От его привычных самоуверенности и задора не остаётся и следа. Русые волосы спутанной соломой падают ему на лицо, губы исполосованы мелкими сухими трещинками. Мерлин, хорошо, что он не успел посмотреться с утра в зеркало, радости бы это ему не добавило. — Чары следующим уроком, Тонкс. Никто не звал его Тедом примерно с того же второго курса. Он для всех был Тонкс. Юноша терпеть не может своё имя: три буквы словно глухим хлопком слетали с губ, растягиваясь отвратительным «э» и заканчиваясь невнятной смесью звуков «д» и «т». А если ещё кто-то собирался использовать его ласкательную форму и называть его «Тедди», то впору вешаться. Поэтому он просил обращаться к нему по фамилии, благо, она была благозвучная и не такая длинная. — Я не пойду к этому придурку Хоки-поки, — еле слышно отвечает пуффендуец. Так они называют преподавателя по Чарам, мистера Хокинса Поклингтона, кличка к которому прицепилась из-за его вызывающей манеры поведения и сомнительных методов обучения. — Ну да, после вчерашних твоих демонстраций тебе, кажется, уже нечему у него учиться, — хитро прищуривается Билли, отпивая кофе. — Чего? — выдавливает из себя Тед, прочищая горло. — Твоё выступление с исчезающими чарами, затем с заклинаниями левитации, когда ты поднял в воздух половину собравшихся в гостиной. Кто-то с младшего курса даже зацепился за люстру, так что мне пришлось его потом снимать оттуда. Затем была, кажется, световая магия, когда ты предлагал запускать фейерверки... — Меган, скажи, что он это сейчас придумывает... — светло-серые глаза Тонкса играют лёгким недоумением. — Ну... если только отчасти. Хотя, вроде, почти всё перечисленное вчера было. — А ещё ты предлагал вломиться в слизеринскую гостиную! И, кажется, им донесли об этой затее, так что... да, лучше тебе сегодня не идти на совместный урок со змеями, — Бэйрон картинно прячется за кружкой. — Какого хера? На звук резкого голоса Тонкса оборачивается парочка сидящих неподалеку учеников. Девочки с младших курсов о чём-то хихикают, на что Тед даже не собирается обращать внимания. — Какого хера я ничего из этого не помню?