Нежно, как в первый раз

— Ты легилимент. — Как наблюдательно, Грейнджер. Драко закрывает флакон, внутри которого переливается голубоватое сияние — его воспоминания. Как только они вернулись из Любляны, то сразу же, не теряя ни минуты, прошли в кабинет, туда, где стоит Омут памяти. Как бы неприязненно Драко не относился к Гермионе, и как бы сильно она не бесила и раздражала его, он всё равно понимает, насколько важно для неё как можно скорее увидеть эти воспоминания. Именно он сразу после их возвращения направился прямиком в кабинет и без промедления приступил к извлечению воспоминаний, приложив кончик волшебной палочки к виску. Гермиону захлёстывает прилив благодарности к Драко за то, что их соперничество не помешало ему проявить человечность — пусть он и любит мотать ей нервы по пустякам. — Как давно ты практикуешь легилименцию? Драко лишь хмурится и раздражённо поджимает губы. Закончив, убирает палочку и кладёт рядом с Гермионой флакон с воспоминаниями. От её внимания не ускользнуло, как слаженно они работали вместе в магазине — казалось, что они с полувзгляда понимали, что нужно делать и когда следует подстраховать друг друга. В то время как Рон и Гарри частенько даже и не догадывались, что ей требуется помощь. Они могли спокойно ждать, пока она самостоятельно изучит проблему и разработает план, а сами в основном действовали наобум, полагаясь на слепую удачу. С Драко всё было по-другому. Он от природы обладал развитой интуицией, и часто казалось, что их мысли сходятся, пусть в это и сложно поверить, учитывая их постоянные ссоры. Так ничего и не ответив на её вопрос, Драко бросает фальшивый значок на стол и снимает верхнюю одежду. Она наблюдает за его размеренными действиями, за тем, как легко и пластично он двигается, контролируя каждый мускул. — Снейп, — выдыхает она и опускает сумку на стул. Драко стоит к ней спиной, откровенно игнорируя её, но она всё равно продолжает. — Это Снейп научил тебя, не так ли? — Ты не слишком деликатна, когда тебя одолевает любопытство, Грейнджер. Он разворачивается и сурово взирает на неё. Через окно льётся полуденный свет, и она впервые замечает, насколько его ресницы темнее волос. В солнечном свете его глаза кажутся почти голубыми. — Боюсь, что деликатность никогда не была моим коньком. — Не удивлён. Он прочищает горло, указывая подбородком на Омут памяти. — Ну же, Грейнджер. Поттер ждёт. Она больше не расспрашивает его про легилименцию, хотя умирает от любопытства. Судя по тому, как легко он нашёл воспоминания в голове лавочника, он явно либо очень талантливый, либо очень опытный легилимент. Интересно, а окклюменцией он владеет настолько же хорошо? К счастью для Малфоя, желание как можно скорее посмотреть воспоминания побеждает, и она поворачивается к бурлящей поверхности Омута памяти. Когда она берёт в руки пузырёк, в комнате возникает напряжение, словно Малфой опасается, что отдал ей не то воспоминание; словно боится, что она случайно увидит его собственное воспоминание и он раскроет себя перед ней. Гермиона чувствует на себе его взгляд, когда выливает в котёл мерцающую голубоватую субстанцию, но решает не оглядываться и опускает голову в Омут памяти. Оказавшись снова в магазине, Гермиона чувствует невольную дрожь: всего несколько минут назад она радовалась, что больше никогда не вернётся в это жуткое место. Хозяин лавки снова за прилавком, только на этот раз он громко говорит с кем-то на словенском, размахивая руками, его собеседник кивает ему в знак согласия и затем отходит вглубь комнаты. Когда она видит Гарри, то чуть не выпрыгивает из собственной кожи. Потому что, как и в случае с Малфоем, даже под чарами Гламура легко угадываются черты её лучшего друга. Она узнаёт его походку, привычку почёсывать затылок и его удивительные зелёные глаза, пусть он больше и не носит очков. Её переполняют эмоции, и она чувствует, как к глазам подступают слёзы, но прогоняет их и приказывает себе сосредоточиться. Ну же, Гермиона. Будь внимательна. Важна каждая мелочь. Сам разговор довольно короткий. Гарри просит палочку, мужчина предлагает три разных варианта, и Гарри выбирает ту, которая кажется ему наиболее подходящей. Владелец магазина берёт с него непомерно высокую цену в галлеонах, и когда он спрашивает имя, Гарри ожидаемо называет: «Вернон Дадли». Она наблюдает, как лавочник начинает заполнять свой гроссбух, а Гарри отворачивается, собираясь уходить, но затем останавливается как вкопанный и с задумчивым выражением смотрит куда-то в сторону. Гермиона стоит всего в нескольких футах от него, откуда она может видеть и владельца магазина, и Гарри, и даже остроконечный рог взрывопотама на дальней стене. На полке рядом с прилавком лежит небольшая стопка книг, Гарри рассматривает их, одно из изданий привлекает его интерес, и он берёт его в руки. Насколько может судить Гермиона, обложка книги вызывает у Гарри ностальгию или какие-то другие волнительные воспоминания. — Вам известно что-нибудь об авторе этой книги? — спрашивает Гарри, когда поворачивается к хозяину лавки и протягивает ему старый потрёпанный экземпляр «Сказок Барда Билля». Мужчина усмехается и отрывается от своих записей, чтобы бросить на Гарри недовольный взгляд. — Я что, похож на грёбаного библиотекаря? — Сквозь заклинание перевода пробивается словенская речь, она смешивается с английскими словами и эхом отражается от стен комнаты, но Гарри отлично его слышит. — Сколько стоит? — спрашивает Гарри, не удосуживаясь хоть как-то отреагировать на резкий выпад мужчины. Лавочник косится на него своими большими выпуклыми глазами и почёсывает грудь короткими грязными ногтями. Он завышает цену даже на завалящую детскую книжку, хотя она чуть ли не разваливается по швам от старости. Но Гарри, ни капли не смутившись, бросает несколько монет на прилавок и снова поворачивается, чтобы уйти. Гермиона едва успевает заметить ещё одну деталь. Она подмечает её только потому, что смотрит во все глаза, отчаянно пытаясь запечатлеть каждую секунду воспоминания. Когда Гарри открывает наплечную сумку, чтобы положить книгу, из-под потёртой кожаной подкладки мелькает уголок знакомой ткани. Мантия-невидимка. В тот момент, когда Гарри исчезает из виду, она снова оказывается в залитом солнечным светом кабинете: Драко Малфой смотрит на неё всё таким же напряжённым взглядом, как и до того, как она погрузилась в воспоминания. Неудивительно, что мантия всё ещё у Гарри. Гермиона уже давно пришла к выводу, что именно так он смог покинуть Англию, никем не замеченный, всего через день после победы в войне. В тот день не существовало большей знаменитости среди волшебников, чем Гарри Поттер, мантия была идеальным способом, чтобы скрыться, не привлекая лишнего внимания. — Ну? — спрашивает Малфой, отталкиваясь от стола. Вероятно, он догадывается, что Гермиона также не понимает, из какой такой прихоти Гарри купил эту книгу, так что ждёт её ответ без особого энтузиазма. — Я не… Я не знаю, что это значит. Гермиона сглатывает комок в горле, это признание даётся непросто и причиняет боль. Она была уверена, что после просмотра воспоминания сможет найти какую-нибудь подсказку и понять, что на уме у Гарри. Она думала, что знает его достаточно хорошо, чтобы разгадать его планы, просто наблюдая за ним. Но всё оказалось не так просто. — Надо же, уверен, что с тобою такое впервые, Грейнджер, — невозмутимо замечает Драко. Гермиона сердито смотрит на него, потому что ей сейчас не до шуток. Она обязательно ещё не раз просмотрит воспоминания, чтобы убедиться, что ничего не упустила, но Гермиона почти на сто процентов уверена, что это не даст ничего нового. — Единственное, что приходит мне в голову... Дамблдор завещал мне именно эту книгу, когда умер. Она видит, как Драко слегка бледнеет при упоминании их бывшего директора, и хмуро смотрит на стену позади Гермионы, не желая встречаться с ней взглядом. — Что ты знаешь о Дарах смерти? — спрашивает она, наблюдая, как его лицо приобретает отрешённое выражение. — Ну, я вырос в волшебной семье и не среди леса. Это отвечает на твой вопрос? Она опирается на стол и задумчиво закусывает щёку изнутри, пытаясь разобраться в своих мыслях; в голове проносятся различные теории, гипотезы и воспоминания о войне. Воспоминания об одержимости Гарри Дарами. — Что ж, тогда нам лучше начать делать то, что у нас получается лучше всего. И в этот момент впервые приходит осознание: как бы сильно они друг друга ни недолюбливали, какими бы странными и нестандартными ни казались обстоятельства, она рада, что они с Драко Малфоем в одной команде.

***

Когда Гермиона впервые слышит шум, то не обращает на него внимания, лишь переворачивается на другой бок и снова погружается в сон. В лесу около дома обитает множество животных, присутствие которых выдаёт постоянный хруст веток под их маленькими лапками. Также нередко по ночам можно услышать, как они скребутся снаружи или роются под крыльцом. Гермионе даже потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к этому. Когда шум будит её во второй раз, она вдруг с ужасом осознаёт, что звук доносится не снаружи, а изнутри дома. Она медленно садится в постели и, когда глаза привыкают к темноте, ищет палочку, шаря рукой по приставному столику, пока не нащупывает пальцами прохладное дерево. Скрежет и шуршание звучат слишком громко и резко для шума с улицы, потому что снаружи его обычно заглушают шорохи листвы или свист ветра. Вдруг снизу раздаётся глухой стук, Гермиона вскакивает с кровати и берёт на прицел дверь. По спине бегут ледяные мурашки, и она вся дрожит. Похоже, дом успел основательно выстыть за ночь, но её спасало тёплое одеяло. Теперь же, стоя лишь в шортах и майке, она чувствует, какие пронизывающие сквозняки гуляют по старому коттеджу. Она быстро, не выпуская палочки из рук, накидывает висящий на спинке стула кардиган. Шум продолжается уже тише, но всё равно достаточно громко, чтобы эхом разноситься по дому; кажется, что шорох и скрежет когтей по дереву идёт откуда-то из стен. Стук больше не повторяется, но именно он напугал её больше всего — как будто кто-то уронил на пол небольшой тяжёлый предмет. Она открывает скрипящую дверь, выглядывает из спальни и смотрит по сторонам, чтобы убедиться, что всё чисто. — Люмос. Свет палочки освещает кусок стены в коридоре, где когда-то висела рамка с картиной — маленький тёмный квадрат выделяется на фоне выцветшей краски. Гермиона не в первый раз задумывается, что могло висеть здесь когда-то: возможно, портрет или какая-нибудь другая картина. В коридоре шум становится громче, ощущение, как будто внизу кто-то скребёт по стенам ножом для масла. Мозг лихорадочно перебирает варианты, что же могло послужить причиной того глухого удара. Вокруг дома установлены защитные чары. И никто не может попасть внутрь без приглашения. Неужели что-то случилось с чарами? Или, может быть, они были неправильно установлены? Жуткая обстановка вокруг только усугубляет нервозность: кругом царит кромешная тьма, а старый дом весь скрипит и постанывает. Гермиона на цыпочках подходит к двери спальни Малфоя в конце коридора и оглядывается через плечо, так как её не покидает параноидальное ощущение, будто за ней может кто-нибудь красться. Но там пусто. Только пустота и эти ужасные звуки. Она тихонько стучит костяшками пальцев по двери, надеясь, что стук достаточно громкий, чтобы разбудить Драко, но не настолько, чтобы насторожить гипотетического злоумышленника внизу. — Малфой! — шепчет она и снова стучится. Снизу доносится ещё один глухой удар, и Гермиона направляет палочку в противоположный конец коридора и щурится, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте. У неё пересыхает во рту, и она звучно сглатывает, когда снова шепчет: — Ну же, Малфой! Просыпайся! Наконец-то она слышит скрип кровати и мягкие шаги, когда ручка поворачивается, она отступает назад. Драко приоткрывает дверь ровно настолько, чтобы Гермиона могла видеть его лицо, и щурится от света Люмоса. Она видит дрожащие тени ресниц у него на щеках и как он сводит брови в замешательстве и гневе. Ей непривычно видеть Малфоя таким: взъерошенные после сна волосы торчат во все стороны, на щеках розовеют пятна, а сонные глаза кажутся остекленевшими. Его взгляд убийственен, а в низком и хриплом ото сна голосе слышатся угрожающие нотки: — Надеюсь, дело касается вопроса жизни и смерти, Грейнджер. Она пытается запахнуть на себе кардиган, внезапно осознавая, что стоит перед ним без бюстгальтера и у неё не совсем приличный вид. Но Малфой, по-видимому, либо слишком зол, либо ещё не до конца проснулся, поскольку ничего не замечает, и его пылающий взгляд устремлён только на её лицо. — Разве ты не слышал этот ужасный шум? Он хмурится так, как будто она мелет какую-то чепуху, проводит ладонью по лицу и раздражённо вздыхает. — Какой шум? Как по команде, помимо скрежета раздаётся ещё один глухой удар, самый громкий из всех, что были до сих пор. Малфой внезапно просыпается, его глаза вспыхивают, прежде чем он на долю секунды исчезает в тёмной комнате, чтобы схватить палочку. Затем он снова оказывается у двери, распахивает её и выходит в коридор. Первое, что кидается в глаза Гермионе — это его обнажённый торс. Взгляд невольно останавливается на его грудной клетке: гладкая кожа, рельефные мышцы, небольшие пыльно-розовые соски, резко очерченные ключицы и широкие плечи. Он проходит мимо неё, выставив перед собой палочку, и также зажигает Люмос, а она смотрит на его спину — движущиеся лопатки; напряжённые линии мышц вдоль позвоночника; ямочки у основания поясницы, которые частично прячутся под пижамными штанами. Она не знает, почему её так удивляет, что у Малфоя красивое тело. Конечно, на шестом курсе, когда ему поручили убить Дамблдора, он был слишком худым, даже тощим. Она никогда бы не назвала его красавчиком, хотя часто слышала, как студентки младших курсов шушукались между собой, что он хорош собой. Малфой слишком сильно не нравился ей как личность, чтобы обращать на него внимание, видимо, именно по этой причине она никогда толком и не смотрела на него. Но теперь она видит, как на нём отразились занятия квиддичем — он не настолько мускулист, как Виктор, который ей никогда не нравился. Но, тем не менее, вполне можно сказать, что Малфой обладает атлетичным телосложением — у него сильное подтянутое тело с красивыми пропорциями. Он, конечно, полный и законченный придурок, но она ведь может проявить объективность, не так ли? Главное, держать мысли в узде и не отвлекаться на всякую пошлую ерунду, когда важно убедиться, что никто не забрался в дом, каким-то образом миновав их охрану. Она сглатывает, следуя за ним по тёмному коридору к лестнице. Случайно взглянув ещё раз на его спину, она замечает маленькую коричневую родинку, похожую на веснушку — на ребре чуть ниже правой лопатки. Малфой шепчет «Силенсио», чтобы заглушить скрип лестницы, и они спускаются без обычного шума. Гермиона закрывает рот и заставляет себя тихо и размеренно дышать через нос. Они минуют коридор, кабинет, ванную комнату и бок о бок входят в кухню. Там тоже пусто — всё стоит на своих местах, и не видно никаких следов чьего-либо проникновения. Дверь по-прежнему заперта, окна закрыты, и в помещении стоит полная тишина. Гермиона протискивается мимо Драко и направляется в гостиную. Она обходит комнату по кругу, освещая себе путь Люмосом, и осматривает каждый закуток: пустующий угол, камин, диван, кресло у окна. На стены падает искажённая тень, которая вторит её движениям. И снова тот самый звук. Но теперь он гораздо ближе. Ощущение, будто кто-то скребёт крошечными коготками по гипсокартону и периодически стучит маленькими лапками по дереву. Они с Малфоем замирают, стоя совершенно неподвижно, и просто прислушиваются. — Она в стене, — объявляет Драко, когда Гермиона как раз начинает догадываться, с кем именно они имеют дело. Мышь. Или крыса. Она не уверена, что хуже. Малфой встаёт рядом и прикладывает ухо к отслаивающимся обоям. На мгновение они оба замолкают, слышно только их учащённое дыхание и как Малфой переступает босыми ногами по деревянному полу. Снова раздаются шорохи и царапанье. В стенах завелась мышь. — Грызуны?! — выдыхает немного ошарашенная Гермиона. Выходит, она испугалась крошечного безобидного существа, копошащегося в стенах. Она почти боится смотреть на Малфоя, зная, что получит нагоняй за то, что разбудила его из-за мыши. — Как раз то, что нам нужно... — ворчит Драко всё ещё хриплым ото сна голосом, — паразиты, ползающие по стенам и пожирающие нашу еду. Когда Гермиона придвигается ближе, чтобы тоже приложить ухо к стене, то её накрывает волна тепла, исходящая, словно жар от печи, от разгорячённого после сна Малфоя. До её ноздрей доносится тёплый запах тела, смешанный с ароматом апельсинового геля для душа. Она давно заметила, что мужские феромоны лучше всего раскрываются после сна. Раньше Гермиона любила утыкаться носом в шею или плечо Рона по ночам — так она ощущала особое умиротворение на каком-то инстинктивном уровне. Опомнившись, она отходит от Малфоя на добрую пару футов. — И что нам с ней делать? — спрашивает она. Предыдущий опыт общения с крысами навсегда внушил ей отвращение ко всем грызунам. Свет от её палочки падает на лицо Драко, выхватывая из темноты лоб и скулы. Прищурившись, он внимательно осматривает стену в районе плинтуса. — Я не знаю, Грейнджер, — огрызается Малфой, оглядываясь. — Это ты любишь общаться с всякими паразитами. Скажи мне, как тебе удалось избавиться от Крысли? Всё её приятные впечатления о Малфое тут же сходят на нет, и остаётся лишь чувство досады. Так что она гонит прочь глупые мысли о его фигуре и о том, как приятно он пахнет и как ему идут растрёпанные волосы. Тупой, тупой придурок. — Я-ты... — у неё вырывается разочарованное рычание, когда она свирепо сверкает глазами. — Напомню тебе, Малфой, что вообще-то твой лучший друг встречается с Уизли. И я вовсе не избавлялась от Рона. Это было обоюдное решение. Малфой приподнимает бровь, уголки его губ подёргиваются. — Ну, это не очень полезно, Грейнджер. Сомневаюсь, что ты и грызуны в нашей стене сможете прийти к обоюдному решению по поводу их предстоящего выселения. Он снова поворачивается к стене, приседает на пятки и опускает голову, чтобы заглянуть под маленький приставной столик у камина. Лицо Гермионы пылает, и она про себя благодарит Мерлина за то, что сейчас слишком темно, чтобы Малфой мог видеть, насколько сильно ему удалось её разозлить. — Ага. Он толкает столик в сторону, и его ножки барабанят по полу с низким прерывистым стуком. В районе плинтуса обнаруживается небольшое отверстие причудливой формы, а рядом валяется половинка банана, который Гермиона не доела за обедом. Она наложила на него чары Стазиса для сохранения свежести, но, очевидно, его стащили со стола. Остаток банана оказался слишком большим, чтобы пролезть в отверстие, но из него уже выгрызен солидный кусок. Вероятно, мышь планировала вернуться за добавкой, пока они с Малфоем не спустились вниз. Изнутри стены доносится ещё один глухой удар, как будто что-то грызут и роняют. В этот момент Гермиона думает о том, что если бы она взяла с собой Живоглота, то сейчас настал бы его звёздный час. Малфой резко встаёт, поворачивается и уходит на кухню. Гермиона остаётся и опускается на его место, чтобы осмотреть дыру. Учитывая, что она не слышала никаких подозрительных звуков до сегодняшнего вечера и не видела никаких признаков грызунов — ни помёта, ни погрызенной мебели, ни пропавшей еды — можно надеяться, что они имеют дело с одной единственной особью, которой случайно удалось пробраться в дом, пока их не было. Она слышит, как Малфой на кухне роется в шкафу, в темноте разносится приглушённое позвякивание. — Уверена, что с тобою такое впервые, да, Малфой? Он, по обыкновению игнорирует её и возвращается, держа в руках пластиковую серую штуковину. Гермиона отодвигается от дыры, чтобы дать ему место. Он помещает предмет на пол рядом с отверстием и кладёт небольшой кусочек сыра в то, что, по мнению Гермионы, должно быть живой ловушкой — здесь нет ни клея, ни ужасного металлического зажима. Малфой ещё немного возится с тем, чтобы настроить дверцу ловушки, и осторожно придвигает её ближе к норе. — Среди слизеринцев ходили слухи... что всех мышей в подземельях Хогвартса переловила МакГонагалл для своих занятий с второкурсниками, чтобы они могли попрактиковаться в превращении мышей в чайные чашки. Гермиона удивлённо моргает. Малфой никогда прежде не делился с ней никакими шуточными замечаниями. — Гриффиндорцы всегда думали, что это работа миссис Норрис. — Ммм. Наша теория гораздо забавнее, не находишь? Гермиону обескураживает его несколько легкомысленный тон — он впервые разговаривает с ней так. Она поджимает губы, чтобы скрыть улыбку. — Где ты нашёл живоловку? — Под раковиной. — Он задумчиво чешет затылок. — Я заметил её ещё вчера. Должно быть, Дин взглянул на это место и решил, что она нам непременно понадобится. Вдруг она осознаёт, что они опять оказались слишком близко, поэтому встаёт и направляется к дивану. После секундной заминки она принимает решение и плюхается на диван. — Что ты задумала? Она пожимает плечами, стаскивает со спинки дивана вязаный плед и укладывает себе на колени. — Я хочу посмотреть на неё. И убедиться, что она точно не сбежит. Драко замирает, задумчиво поджав губы. — Ты хочешь увидеть её? — Да. — Крысу? — Мышь. — Неважно. — Да. Гермиона приподнимает брови, когда Драко вскидывает голову и облизывает языком уголок рта. Он смотрит на неё как на сумасшедшую, а она старается не пялиться на его торс, хотя с этого места открывается отличный обзор. Драко оглядывается на ловушку, бормоча что-то себе под нос, затем быстрым движением проводит короткими ногтями по бицепсу. Когда он поворачивается, чтобы снова взглянуть на неё, его взгляд скользит по лицу Гермионы, а затем опускается ниже к линии ключиц. Она совсем забыла о своей пижаме и о том, что та… мало что прикрывает. Гермиона плотнее запахивает кардиган, но Драко уже успевает перевести взгляд на диванную подушку. Совершенно неожиданно для неё, он усаживается на другой конец дивана, и пружины жалобно скрипят под его весом. Она хмурится, наблюдая за тем, как он со вздохом откидывается на диванные подушки и закрывает глаза. — Ты можешь вернуться в постель, — говорит она почти шёпотом. — Думаю, я справлюсь с тем, чтобы выпустить маленькую мышку. — Зная тебя, Грейнджер, и твою манеру топать, словно гиппогриф, мне всё равно не имеет смысла возвращаться в постель, пока ты не пойдёшь спать. Гермиона хмурится, открывает рот, чтобы возразить, но он прерывает её прежде, чем она успевает сказать хоть слово. — Так что я, пожалуй, останусь, чтобы убедиться, что ты не решишь приютить эту тварь в качестве домашнего животного. — Мне не нужна нянька. Драко поворачивает голову, покоящуюся на подушке, чтобы взглянуть на Гермиону, и иронично выгибает бровь. Она успела погасить свою палочку, поэтому ей не удаётся рассмотреть его лицо как следует — видны только очертания и неясные тени. А он хорошо вписывается в обстановку, думает она. В этот полумрак. — Ты ведь понимаешь, что Мадж послал меня сюда именно за этим? Она сохраняет стоическое выражение лица, несмотря на раздражение. Ха. Малфой, чтобы нянчиться с ней? Она вспоминает слова Маджа: «Тебе нужен кто-то, кто будет следить за тем, чтобы ты не прыгала в горящие здания каждый раз, как увидишь мужчину с чёрными волосами и в очках». Она выбиралась из куда более опасных передряг — живая и невредимая. Ей даже немного смешно от ироничности ситуации, что Мадж поручил обеспечивать её безопасность именно Драко Малфою — не говоря уже о том, что тот должен был помочь ей найти человека, с которым враждовал практически всю свою жизнь. — Забавно, что трое беспризорных подростков могут помочь выиграть войну, но люди всё равно будут продолжать думать, будто кто-то из них нуждается в присмотре. — Ну, не знаю, — пожимает плечами Драко, снова уставившись в потолок. — Думаю, любой, кто тебя знает, в курсе, что происходило, когда ты всю свою жизнь следовала за Святым Гарри Поттером. Он, как магнит, притягивает неприятности. И Мадж не хуже других знает, что ты пойдёшь за ним куда угодно, чего бы это ни стоило — пусть даже речь будет идти о твоей собственной жизни. Гермиона сглатывает ком в горле, глядя на профиль Малфоя в темноте. — Разве ты не сделал бы то же самое для людей, которых любишь? Она уже знает ответ на этот вопрос. Она точно знает, на какие жертвы пошёл Малфой, чтобы защитить свою семью, даже когда они не заслуживали этого. Она слышала обо всех заданиях, которые Волдеморт поручал ему, манипулируя положением Люциуса. Она никогда не задумывалась, что мог бы сделать Волдеморт, если бы Драко не подчинился ему. И именно поэтому она позволила себе простить его много лет назад. Да, Малфой совершал ужасные вещи. Он сражался не на той стороне войны. Но Гермиона солгала бы, если бы сказала, что не поступила бы так же — что они вовсе не похожи с ним в этом. Она сделала бы всё, чтобы защитить людей, которых любит. И в конце концов Драко так и не стал убивать Дамблдора. Он принял решение той ночью на Астрономической башне. Гарри рассказал ей, что он опустил палочку. Она никогда не узнает, что могло бы случиться, если бы в тот момент не ворвались Пожиратели смерти, но она полагает, что именно в этом и заключается смысл второго шанса. Доверять, даже если не уверен до конца. — Да, — отвечает Драко, его голос звучит чётко и ясно. — Но мне также интересно, где мы должны провести черту. — Я не верю, что границы так уж важны, — быстро отвечает она, глядя в окно на тени ветвей, колышущихся на ветру. — Они слишком легко размываются. — Напротив, Грейнджер. Она оглядывается и замечает его взгляд, который не может расшифровать. Он резко вдыхает и поднимает голову, серые глаза смотрят на неё твёрдо и уверенно. — Дело не в прочности границ, дело в людях, которые всё портят и нарушают их. Его слова звучат слишком весомо для простого спора, и она не знает, как на них реагировать. Она не знает, прав он или нет. Но он выглядит уверенным в себе, как будто говорит по собственному опыту, и ей становится интересно, какие ещё границы Малфой пытался пересечь на протяжении своей жизни. И какие так никогда и не нарушил. Она задумывается о тех линиях, которые прочертила сама. И о том, какие границы установила для себя, когда дело касалось Малфоя. — Грейнджер. Он говорит почти шёпотом, и когда она оглядывается на него, он прижимает палец к губам, давая понять, чтобы она затихла. Не оборачиваясь, он кивает в сторону стены, у которой они установили ловушку перед мышиной норой. Мышка гораздо симпатичнее, чем она себе представляла — маленькая, с большими ушами и пушистым коричневым мехом. Она думает, что это, возможно, совсем молодая мышь, либо просто какая-то мелкая порода. Но в любом случае, она удивлена тем, как сжимается её сердце, когда мышка направляется к ловушке, перебирая маленькими лапками. Малфой тоже наблюдает за мышью и кажется чем-то обеспокоенным. Он хмурится и сжимает челюсть. Когда дверца захлопывается, он вздрагивает так, как будто это смертельная ловушка. Она задаётся вопросом о разнице для мыши между живыми и смертельными ловушками. Как отличить их друг от друга, когда грань настолько размыта. Ведь для мыши они едины, и она никогда не сможет заметить разницу. Она задаётся вопросом, чувствовал ли Малфой себя в ловушке, когда перешёл черту, выполняя задания Волдеморта. И насколько для него это было важно? И не ошибается ли он насчёт значимости границ? — Я отнесу её на улицу, — говорит она, нарушая тишину. — Зайду подальше в лес, чтобы она не вернулась. Малфой кивает и больше никак не реагирует. — Мы должны заделать дыру. Чтобы больше никто не мог проникнуть внутрь. Диван скрипит, когда она встаёт и сбрасывает плед, по голым ногам снова бегут мурашки. Она зажигает палочку и уверенно протягивает руку к ловушке. Мышка тихонько пищит, и Гермионе хочется прошептать ей, что всё будет хорошо. Что эта ловушка не лишит её жизни — по крайней мере, на этот раз. Она не слышала, как Малфой встал, но он внезапно появляется рядом и касается её плеча. — Смотри не заблудись, Грейнджер. Она поднимает подбородок, чтобы посмотреть на него, и не удивляется, что его лицо снова совершенно непроницаемо. Он кивает ей, как бы разрешая идти, и опускается на колени, чтобы заделать дыру в стене. — Постараюсь. Она говорит настолько тихо, что сама не уверена, что Малфой смог её услышать. Когда она возвращается, мышь уже празднует свободу где-то в глубине леса, живая ловушка валяется пустой, а Малфой успел вернуться в постель. И в доме снова становится тихо.