Выбор Адель

Поздним вечером Адель как можно незаметнее выскользнула в коридор и, словно тонкая серебристая тень, направилась в комнату Юлиана. Быстрые шаги лёгким шорохом раздавались под мраморными сводами, тонкое домашнее платье трепетало от торопливых движений, и кудри, выбившиеся из незамысловатой прически, рассыпались по плечам. Первое, что увидела девушка, когда приоткрыла дверь, был коленопреклоненный Юлиан. Он стоял перед изящно вырезанным распятием и как будто отдыхал после молитвы, или же задумался о чем-то так сильно, что не отреагировал даже на щелчок замка. Адель с интересом оглядела стройную склонённую фигуру юноши, его бледное, оледенело-прекрасное лицо. Вдруг, словно ощутив чужое присутствие, Юлиан оглянулся, и даже вздрогнул. Адель пошла к нему. Придвинув подушку для молитв, она опустилась на колени рядом. — Юлиан? Извини, что помешала. Я просто хотела видеть тебя… Целую неделю Адель мучительно размышляла, стоит ли рассказать о найденном черновике. С одной стороны, дело касалось наследства. В таких щекотливых вопросах не следовало доверять никому, даже самым близким друзьям, даже возлюбленным. С другой стороны, Юлиан никогда не осуждал Адель, был честен с ней, девушке никогда не приходилось переживать, вдруг кузен замышляет что-то гадкое; этот скромный юноша столько раз спасал ее, столько раз брал на себя вину… в конце-концов именно благодаря Юлиану документ остался у Адель. Разве Юлиан не имел полное моральное право знать, ради чего рисковал? И в сердце Адель спорили холодный расчет и благородство. И она так и не решилась заговорить, выжидая удобного случая. Но Юлиан начал сам. — Я догадываюсь, о чем ты хочешь поговорить, — отрешённо произнес он. — О том, что случилось в кабинете. Вижу, тебя это беспокоит. — Так и есть, — подхватила Адель, невинно улыбаясь. — Ну да. Любого человека беспокоило бы… Но если тебе эта тема неприятна, можем оставить. На самом деле, мне важно, чтобы ты чувствовала себя спокойно. «Ах, милый, благородный Юлиан, как сильно он меня любит», — подумала Адель. Тяжесть, давившая грудь, как по волшебству исчезла. Слезы облегчения навернулись на глаза. Юлиан старался выглядеть безразличным, но все же что-то тревожило его. Об этом говорил и взгляд, полный противоречивых эмоций, и крохотная морщинка на лбу, и пальцы, нервно перебирающие страницы Библии. — Тебе не стоит здесь находиться так поздно. Вдруг кто-то увидит и подумает лишнее, — наконец произнес юноша. — Что с тобой? — удивилась Адель. — Ты же сам дал мне ключ именно для того, чтобы я приходила. Помнишь, как мы мечтали, глядя на эти звезды, или писали стихи за этим столом… Нет, Юльхен, скажи прямо, тебя действительно так заботит моя репутация? — Конечно. Репутация девушки должна… — …быть чиста как бриллиант. Ха-ха, что я слышу. Да это же голос фрау Августы, строгий, увещевающий. О, я помню эти жуткие нравоучения: «Честь — единственное достоинство девушки», «Перед именем Адельгейд фон Остен должны смолкать самые злостные сплетницы». И прочее. У меня уже зубы свело. Юлиан неопределенно пожал плечами. — Когда-нибудь ты выйдешь замуж за достойного человека, и ты не захочешь, чтобы до него дошли всякие мерзкие сплетни о твоем прошлом. — Ну вот опять цитаты из фрау Августы. Такие же нудные. — У тебя есть жених… — Ах, вот в чем дело, — засмеялась Адель. — Ты ревнуешь? — Вовсе нет, — тон Юлиана изменился, этого невозможно было не заметить. Лицо его было бледное, но спокойное, в глазах — печаль. — Ну, ты меня не проведешь, — настаивала Адель. — Я знаю тебя с самого детства, и вижу, когда что-то не так. Расскажи. Подбадривающе улыбаясь, она взяла Юлиана за руку. — Да что тут рассказывать, — сбивчиво и не неуверенно заговорил он. — Ты и сама догадываешься. Я корю себя, что недостаточно ясно говорил с тобой о собственных чувствах. Боялся тебя смутить или напугать. Да, мы давно знакомы, но я не хотел торопиться, хотел дать тебе и себе больше времени… — Так. — Просто знай: ты мне небезразлична. Уже давно. Я вижу в тебе восхитительную, умную девушку. И родственную душу. Мне бы хотелось… Нет, не могу об этом так прямо… А, впрочем, есть ли смысл скрывать? Мне бы хотелось, чтобы чувства однажды стали взаимны. Нет, не подумай, что я требую ответа. Я не имею права. Но видеть тебя с другим, мне тяжело. Просто скажи: могу ли я иметь надежду? Адель догадывалась, что признание требовало от Юлиана чудовищной решительности. Возможно, он даже много раз репетировал. И как надлежало ответить? У Адель не находилось слов, ей было сложно разобраться в собственных чувствах. Юлиан, бесспорно, нравился ей, она считала его «своим». Но любила ли? А ещё пришло осознание: он испытывает настоящую любовь и, что самое главное, ревность, и это польстило Адель больше любых комплиментов. Все таки, приятно ощущать власть над чужим сердцем, пусть призрачную, пусть эфемерную. Юлиан ждал ответа, и с каждым мгновением его лицо становилось все мрачнее. — Послушай, — серьезно произнесла Адель. — Нет у меня никакого жениха. Если помнишь, я не давала согласия. А значит, и у тебя нет ни единого повода для ревности. Ты же мой самый преданный друг, самый задушевный собеседник. Ближе тебя никого нет, разве ты ещё не убедился? Так что твои подозрения необоснованны. Выражение лица Юлиана смягчилось, он попытался что-то сказать, луч потаённой надежды мелькнул в его взоре и тут же погас уступив место тревожному разочарованию. Адель легко коснулась пальцем губ юноши, пока он своей природной скромностью и дурацким религиозным воспитанием не разрушил прелесть момента. — Да и что тут таиться, — прошептала она. — Ты мне больше чем друг и собеседник… ты тоже мне небезразличен. Жар лёгкой волной коснулся щек Адель. Она уже который раз подумала о Юлиане вовсе не как о друге, не как о брате, и ее тело — полное силы, здоровья и томящегося желания — моментально отреагировало на эти мысли. Она прижалась к Юлиану, зная что он ощущает упругую мягкость ее груди, не скованной корсетом. — Подожди, — проговорил Юлиан, охваченный смущением, и попытался отстраниться. Но губы Адель на короткий миг прижались к его губам. — Подожди… — повторил он, и его голос дрогнул. Адель подавила вздох. Ну вот опять. Все же так хорошо начиналось. Она воспринимала происходящее как игру, как некое кокетство со стороны Юлиана. Она вспомнила сюжет одного скверного романа, в котором кавалер соблазнял некую красавицу: та готова была уступить, и кавалер знал об этом, да и красавица знала, что он знает, и все же она ломалась, тянула время, прикрываясь то скромностью, то благочестивыми намерениями, то вдруг передумывала, находя в том особое наслаждение и возбуждаясь от собственной недоступности. Приблизительно то же, по мысли Адель, происходило и с Юлианом. В конце-концов, все мужчины только и ждут, чтобы уложить девушку в постель, и Юлиан, определенно того хочет, просто воспитание мешает ему рассказать о своих истинных желаниях. Следующий поцелуй — такой же лёгкий и осторожный пришелся в уголок губ. Юлиан отстранился. Он взял руку Адель и поднес к губам. — И всё-таки, Адельхен. Это выглядит некрасиво. Как я могу порочить твою честь тайными свиданиями? «Честь», — подумала девушка, как бы пробуя это приевшееся слово на вкус. Из глубины сознания доносились голоса, звучащие на церковной проповеди. Они твердили о благопристойности, о вечных муках для тех, кто предается пороку. Но что осталось от благопристойности Адель? Хороший вопрос. Она уже давно грешила в собственных мыслях, только ли в мыслях? Страсть, что была заключена в ее теле, оказалось сильнее любых угроз, наказаний и наставлений. Не желая больше продолжать разговор, Адель снова прижалась к Юлиану, ее руки заскользили по его напряжённым плечам. Её ладонь словно невзначай легла на его шею — ласково, почти безобидно. Со стоном она приникла к его губам, отдаваясь неодолимому темному порыву. Поцелуй был дерзким, порывистым и неумелым. Юлиан не отвечал, но и не сопротивлялся. Его ладонь скромно легла на талию Адель. Казалось, они провели так целую вечность, слившись в объятиях, а ее губы ненасытно и жадно целовали его. К себе Адель вернулась поздно. Она бросилась на кровать, в объятья прохладного шелка. Под подушкой нашлась какая-то книга. Пальцы Адель лениво, будто по привычке, перелистнули страницы. Но сейчас девушке совсем не читалось. Взгляд останавливался трижды на одной строке, а то и вовсе отрывался от текста, рука с книгой безвольно падала, и только по прошествии нескольких минут Адель, будто опомнившись, понимала, что чтение забыто. Она вспоминала поцелуй с Юлианом: то, как она настойчиво целовала его неподвижные губы. В синем сумраке комнаты перед Адель встали тени: тень фрау Августы, заповеди веры и убеждения, внушаемые каждой невинной девушке. Но все эти тени больше не имели власти. Значение имело лишь одно: Юлиан любил Адель. А любовь, пусть только со стороны мужчины, могла оправдать любые порочные мысли и поступки.

***

А что же произошло со служанкой Зельдой, которую Адель грозилась выставить с отвратительной рекомендацией? На следующий же день после того разговора, Адель вызвала служанку к себе. — Есть у меня кое-какая идея… — пропела Адель. Она сурово поглядела на Зельду, что стояла, скромно потупившись в ожидании вердикта. — Я не выгоню тебя при одном условии. Итак, я хочу чтобы ты наблюдала за графиней. Я хочу знать, что она делает, о чем разговаривает, куда ходит. — Ох, госпожа… нелегкое это дело… — Не сочиняй. Все-то у тебя получается. Ты, Зельда, топаешь так, что на другом конце дома слышно, но как где-то затевается интересный разговор, крадёшься тише кошки. — Просто господа забывают закрывать двери, когда я прохожу мимо. Тут уж никто не виноват. — Вот и замечательно. Теперь ходи почаще мимо графини. И запомни: если проболтаешься, тебе придется очень туго. И ещё: если исправно будешь выполнять работу, можешь даже рассчитывать на поощрение. С тех пор Зельда пересказывала, что удалось выяснить. А выяснила она немного. Вильгельмина была в отчаянии. В приватных разговорах с Альбертом она часто сетовала, что у них ужасные долги, что нужно срочно отыскать деньги, иначе придется продавать фамильное имущество, а это страшный позор, и так далее. «Гуси ощипанные, — думала Адель с кривой улыбкой. — Ну, я и так знала, что им подзарез нужны деньги. Особенно Вильгельмине. Пусть суетится, гарпия». При этом Адель преследовало тревожное и пока что безосновательное чувство, будто Вильгельмина замышляет нечто скверное. Женщина в катастрофическом положении, как известно, способна на многое. И тогда в голову Адель пришла очередная фантастическая идея, почерпнутая из самых дешёвых и паскудных книг. Обойдя все помещения, соседствующие с комнатой Вильгельмины, Адель не обнаружила ни одного места, где можно было бы затаиться и подслушать. Девушка вспомнила, однако, про закрытый мезонин, который располагался точно над комнатой графини, и который приспособили под хранилище старого хлама. Конечно же, Адель направилась в этот мезонин. Она поднялась по сломанной лестнице, цепляясь подолом за гвозди и щепки, не без труда отворила небольшую дверцу и оказалась в пыльном помещении. Уже не помня себя, девушка направилась к месту, где по ее расчетам должна располагаться комната Вильгельмины. Грубо вытесанные доски, служившие полом кладовки, без труда отодвинулись, стоило только чуточку их приподнять. В потолочном перекрытии обнаружились щели. Перекрытие явно плохо подогнали и, может быть, это сделали нарочно. В доме, которым долгое время заправляла такая неординарная личность как фрау Августа, можно было обнаружить и не такое. И вот, тем же вечером, после ужина, Адель пробралась в мезонин. Игнорируя поднявшуюся пыль, девушка легла на пол, намереваясь посмотреть, что происходит в комнате графини. «Ты хочешь совершить подлость, — противился язвительный внутренний голос. — Ну и как ты — благородная особа — опустилась до такого?» Адель тут же возражала самой себе: «Но мне же нужно понять, что замышляет эта паучиха. Я должна знать». «Ты и так знаешь, какая она гадкая женщина. Ты и так ей не веришь. К чему ещё доказательства?» Пребывая в тупом, растерянном раздумье, Адель все же заглянула в щель. Комната графини была пуста. Тускло горели газовые рожки ничего толком не освещая. На столе лежало раскрытое письмо, но, в нем, конечно, нельзя было прочитать ни строчки. Адель только теперь сообразила, в чем состоял неверный расчет: Вильгельмина большую часть времени находилась в комнате одна. Как же можно понять ее мысли? Как можно узнать, что она замышляет? Однако, Адель не спешила уходить, будто ждала чего-то. И правда, через какое-то время в комнату вошла графиня. Вильгельмина прошлась по комнате, зажгла поярче свет и, к ужасу Адель, начала раздеваться. Безумный жгучий стыд охватил девушку, но она продолжала наблюдать за плавными движениями графини. Платье с шорохом упало на пол, за ним последовали корсет и нижняя юбка. Полупрозрачная ткань сорочки почти не скрывала очертаний тела, беспощадно выставляя напоказ то, что скрывали дневные наряды. Вильгельмина изящно перешагнула через груду оборок и легла в большое кресло, закинув ноги на подлокотник. Она возлежала горделивая и спокойная, словно Диана, отдыхающая от охоты. И как бы Адель не пыталась убедить себя в обратном, надменно-холодная красота графини все же невольно приковывала взгляд. Зависть, приправленная толикой любования — вот то чувство, что испытала Адель.

***

После этого случая, Адель ещё пару раз пробиралась на чердак, стараясь сделать это ровно в те моменты, когда Вильгельмина находилась в комнате с Альбертом. Но ничего нового узнать все равно не удалось. Вопрос денег поднимался непростительно часто. Вопрос чувств не поднимался вообще. Зато в изобилии обсуждались стократно пережеванные сплетни, которые графиня черпала из переписки с одной светской приятельницей. Теперь Адель знала, что у фрау N вставные зубы, а фрау M подшивает к платью рюши, потому что у нее нет груди, и что в Кенигсберге всегда мерзкая погода, словно на этот город наложили проклятие. Адель уже отчаялась что-нибудь разузнать. Она пообещала себе, что приходит на чердак в последний раз. И именно в этот раз разговор внезапно начал приобретать интересный оборот. — Если так пойдет дальше, мы уедем в столицу и там ты женишься на фройляйн R, — пригрозила Вильгельмина. Адель чуть не подпрыгнула от волнения и втиснулась в угол где было слышно лучше всего. Она с трудом заглянула в щель в полу, не обращая внимания на толстый слой пыли. — Ни за что не женюсь на уродине, — развязно ответил Альберт. Он лежал на кушетке без пиджака и без галстука и курил. — Женишься на любой богатой дуре, которая согласится, — свирепо настаивала Вильгельмина. — Ты же не хочешь соблазнять Адель. — Все сложно… — У тебя всегда все сложно, и всегда какие-то «но». Оправдания мне не интересны. Ты должен вцепиться в нашу Адель как гончая в утку. Почему я должна тебе рассказывать, что делать? Принуди ее к близости. Она сама захочет замуж. Рот Адель беззвучно приоткрылся. Как можно предлагать совершить столь гнусный поступок? Недаром она решила подслушивать за Вильгельминой. На что ещё способна эта отвратительная женщина? Однако, на предложение Вильгельмины, Альберт лишь рассмеялся. Он снова закурил и продолжил смеяться: — Жаль тебя огорчать, Вильма, но я этого не сделаю. — Только не говори, что проснулось благородство. — Не в этом дело. Неужели не понимаешь? Между ней и Юлианом точно что-то есть. Но самое плохое в другом: он же согласится жениться на девчонке, даже если ее репутация будет потрепана как у последней ш… — Кхм! С тревогой на лице, Вильгельмина нервно заходила туда-сюда. Ее шелковый халат переливался в тусклом свете. — Возможно, ты прав, — бормотала она. — Я догадывалась, что у девчонки извращённый вкус, но чтоб настолько… В таком случае, этот Юлиан представляет огромную проблему, и надо что-то делать с ним… Графиня замерла. Пятно света упало на ее лицо, и судя по выражению этого лица, самые зловещие мысли клубились в ее голове. — Кажется, я кое-что придумала. — И что? — лениво спросил Альберт. — Нет, нет, я ничего не скажу, — Вильгельмина понизила голос. — Знаешь ли, эта дрянная служанка постоянно таскается за мной. Ох, и не просто так. Пожалуй, я больше ничего не буду говорить. Но когда я исполню задуманное, тебе понравится.