Тонкий Человек

На следующее утро Джереми проснулся, окруженный запахом чужого кондиционера для белья. Он предпочитал цветочные ароматы, тогда как в отеле — он знал — использовали что-то на подобии «Альпийской свежести». Он протянул руку в сторону, но наткнулся на хладную пустоту остывших простыней. — Жан? — позвал он, однако звук растворился в одиноких стенах номера. Джереми приподнялся в кровати, осматривая комнату. Стало ясным, что номер еще не обжили: около шкафа — неразобранный чемодан, не было личных вещей, что могли быть раскиданы на любом свободном месте, по типу расчёски или зарядки для телефона. Кажется, Мэгги что-то писала пару дней назад о новом туристе. «Я могу обжечься только от одного взгляда на его шею». Да, возможно, у них был какой-то общий ген, отвечающий за пафосный драматизм. Теперь Джереми с уверенностью предполагал, что сестра имела в виду Жана. Ну, и стоило потом извиниться перед ней, что Джереми выиграл эту гонку. Он пошарил по полу в поисках нижнего белья и нашел его в шортах. Вчера у них не было времени и желания на аккуратное складывание одежды. Он заглянул в ванную комнату, но та тоже был пуста. Джереми зацепился взглядом за таблетницу, оставленную на раковине, — единственная личная вещь, кроме чемодана. Она рассчитана на месяц, и почти половина прозрачных ячеек были уже пусты. В оставшихся же по три таблетки без каких-то опознавательных признаков: круглая бежевая, продолговатая фиолетовая и желто-зеленая капсула. Последняя напомнила Джереми «Флуоксетин», что принимала его мать много лет назад, но он откинул эти воспоминания. Здесь им точно не время и не место. Да и «Омепразол» от язвы желудка выглядел так же — к сожалению, это Джереми знал по собственному опыту. Он опустошил мочевой, нашел упакованную щетку и маленький тюбик зубной пасты, что предоставлялись отелем. Пока умывался, думал о том, что Жан заселился в 293 номер и надо ему сказать, что выключатель у входа может заедать. Он раздумывал над идеей принять душ, но решил отложить это до собственной квартиры — неизвестно, как бы к этому отнесся хозяин номера. Он надевал футболку, когда услышал писк замка по ту сторону двери. В одной руке Жан держал ключ-карту, а в другой — подставку с двумя стаканчиками кофе, бумажный пакет из пекарни был зажат между средним и безымянным. Его безмятежное выражение лица сменилось на растерянный взгляд и чуть приподнятые брови. — Я так понимаю, — медленно произнес Жан, — что я зря ходил нам за поздним завтраком? Напряжение покинуло Джереми от этих слов, и он разрешил себе не сдерживать порыв в почти счастливую улыбку. — Я не знал, захочешь ли ты видеть меня с утра. И эти слова стерли беспокойство с лица Жана. Он заметно расслабился и начал осторожно двигаться к Джереми. Каждый шаг ускорял ритм сердца в груди, и, когда Жан подошел настолько близко, что аромат выпечки из пакета стало сложно игнорировать, Джереми понадеялся, что шум его ускоренного пульса не был слышен мужчине напротив. Жан наклонился с вопросом в глазах. Джереми ответил, приподнимаясь на цыпочки, чтобы поймать губы на середине пути. Поцелуй мягкий, сладкий и переворачивающий внутренности. Мышцы во всем теле податливо плавились от каждого движения губ. — Вообще-то уже день, — насмешливо прошептал Жан, чуть отстранившись, но Джереми сжал его шею, не отпуская дальше. — Не думал, что ты такой соня. — Ночью затратил много энергии, — бессвязно сказал Джереми, стараясь собрать мысли. — Значит, дневной раунд откла… — Этого я не говорил, — быстро пролепетал Джереми, и Жан засмеялся, будто только и ждал эти слова. — Сначала еда. И душ. — Ты сходил… к миссис Лоунс? — спросил Джереми, разглядев логотип на бумажном пакете. — Не близкий путь. — Думал прогуляться, а у ее пекарни была оценка четыре и восемь. — Ради кофе шел через лес? — уточнил Джереми спустя еще один краткий поцелуй. — Надеюсь, он того стоил. — Обожаю засахаренные палочки. — Это… эвфемизм? — улыбка Жана маленькая, но такая притягательная, что Джереми потянулся вновь. Однако Жан не дал ему возможности, выпрямившись, и мягко развернул Джереми в сторону ванной комнаты. — Сначала душ. — И звонкий шлепок по заднице подтолкнул Джереми вперед. — Пойдешь со мной? Вместо ответа Жан довольно улыбнулся, убрал завтрак на журнальный столик и снял футболку.

***

Джереми настойчиво делал вид, что не замечал тянущую боль в бедрах, когда ставил пивную кеглю под стойку и подключал шланг. Заставить себя выбраться из постели, пахнущей «Альпийской свежестью» и сексом, и отправиться на вечернюю смену, наверное, было самым тяжелым испытанием за день. Они прощались затяжным поцелуем дольше положенного, и Жан пообещал, что заглянет в бар через пару часов, как только разберется с накопившейся работой. Он так и не сказал, чем занимался, — Джереми так и не спросил. Имела ли значение такая мелочь, как средство заработка, когда каждым своим поцелуем Жан стирал все мысли в голове Джереми до чистого листа? Робин бросила на него красноречивый взгляд, когда вынесла из кухни заказ для четы Миллеров в дальнем углу. — Слишком много секс-флюидов, Нокс. Слишком много, — шикнула она на ходу. — Это говорит в тебе зависть, — чуть повышая голос, сказал Джереми ей вдогонку, и почувствовал, как глупо улыбался против воли. Официантка вернулась через минуту, зашла к нему за стойку и, надавив на синяк на шее, произнесла: — Чему тут завидовать? Шее как у жирафа? — В тебе так много романтики. — Джереми отмахнулся от ее руки и поправил воротнички рубашки, чтобы скрыть засос. — Откуда ты взял новенького, Джери? Я думала, сезон охоты начнется через пару недель. Джереми закатил глаза. — Могла просто за меня порадоваться. — Порадоваться, что ты нашел себе ежегодного парня для траха чуть раньше, чем обычно? Конечно же я счастлива за твою задницу, о чем речь. Но ты становишься невыносимым в это время года. — Он, вроде как, не очередной турист. — Ммм. — И не говорил, что скоро уедет. — Ммм. — Может, он тут задержится… — Ммм. — Да что «ммм»? Ты разучилась говорить как человек? У родителей скоро появится телёнок, и ты учишь новый язык? — Ты же знаешь, что мы знаем, чем это кончится? — А вдруг нет? Робин кинула на него взгляд, говорящий: «Ты сам понял, что сказал?» — Я серьезно. Он… Он другой. — Угу. — Да Робин! — Что? Ты знаешь, что я не понимаю, как ты это делаешь. Как ты можешь просто выбирать и… и… спать с первым встречным! — тихо зашипела она с долей осуждения. — Ты развлекаешься с ними пару дней, успеваешь себе что-то придумать, а потом они уезжают, а ты стараешься сделать вид, что тебя это не волнует. Но мы знаем, что это не так. Поэтому да, прости меня, что я не рада, но я не могу притворяться. Ты делаешь это все не ради моей улыбки, так что я не понимаю, нахрена тебе вообще мое одобрение? — Я не хотел твоего одобрения. Я лишь хотел рассказать, что в этот раз все действительно по-другому… — Я люблю тебя, Джери, — более снисходительно произнесла она, погладив Джереми по плечу. — Но ты говоришь это едва ли не про каждого. А что хуже, так это когда они оказываются редкостными мудаками. Забыл женатика? Или того наркомана? — Формально, но Ричард был не наркоманом, а диллером. И Джон тогда уже был почти разведен. Разница существенная, знаешь ли. — Знаешь ли, — передразнила Робин. — Но нет, не знаю. Ты превращаешься в слепого влюбленного осла, как только видишь новый член. — Эй, вообще-то, это обидно. — Так кто будет на этот раз, Джери? — продолжила Робин, не обращая внимание на честность Джереми. — Психбольной? Беглец? Или сразу убийца? — Ты слишком много общаешься с Эндрю. И совсем не хочешь меня услышать… — Может быть, — сухо согласилась Робин. — Но это не значит, что я не могу оказаться права. И она ушла на кухню, оставив после разговора ощущение горьковатых кристалликов, похожих на правду, на языке.

***

Жан пришел почти в шесть, и у Джереми слегка екнуло сердце при его виде. В лицевых мышцах покалывало, когда он увидел безмятежную и интригующую улыбку Жана; такая улыбка говорила о совместном секрете, о томной, жаркой ночи, разделенной вместе, — о желании все повторить. Хотя вряд ли это было прям тайна для всех, кто встретился им вчера на пути. Джереми отбросил эти мысли, когда Жан занял свое прежнее место за барной стойкой. — Голоден? Может, попробуешь сегодня гамбургер? Клянусь, никакой рыбы. — Он все еще помнил, каким почти испуганным было лицо Жана вчера, когда они приблизились к рыбному рынку. — Нет, перекусил в отеле. Разговор не вязался, но Джереми списывал это на усталость каждого. Хоть он и проснулся почти в обед, он действительно мало спал. А Жан говорил о том, что будет работать до вечера. Да и нужны ли были слова, когда они, казалось, понимали друг друга на невербальном уровне? Когда им хватало лишь взглядов, чтобы понять? Они тягучие, лукавые и прозрачные. Надежда прорастала бархатистыми лепестками где-то внутри, когда Джереми вновь задумался, может, у него правда получится оставить это себе?.. Жан — тихая тень посетителя. Он сидел на прежнем месте, что-то читал в телефоне — примерно как и вчера, исключая лишь то факт, что сегодня он был тут ради Джереми. У них не было возможности поговорить, но оно и не нужно. Самого факта присутствия было достаточно для маленьких кульбитов внизу живота Джереми. Он ушел на склад, прикидывая, сколько запасов понадобится на сегодняшний вечер, и в этот момент понял, что для вечера пятницы у них маловато клиентов. Как правило, в это время уже приходил Роланд, чтобы помочь перед началом смены, но сегодня напарника не было. Он возвращался с ящиком напитков, и еще на лестнице заслышал звонкое тявканье Миледи. Картина, что открылась Джереми, как только он попал в зал, в ту же секунду вызвала внутреннюю тревогу. Если вчера стало ясно, что Эндрю относился к Жану с подозрениями, то сейчас это было откровенной враждебностью. Они стоят близко — слишком, — и с губ Эндрю тихая ярость выплескивалась на Жана, что смотрел на него сверху вниз. Джереми не слышал их разговора — Миледи лаяла слишком громко, а все попытки Нила приструнить собаку не заканчивались успехом. — Где твой телефон? — громко спросил Нил, завидев Джереми, и этот по-настоящему гневный тон был слишком чужим для друга. — Разрядился. Я, эм, не взял зарядку… В это же мгновение Жан своими тихими словами перешел черту — Эндрю резко припечатал его к стойке, сжав ткань на воротнике футболки. Это могло показаться забавным — с какой лёгкостью Эндрю игнорировал разницу их роста, — но Джереми было ни разу не смешно. Он разрывался между желанием прийти на помощь — сделать хоть что-то — и понять, что тут происходило. Он быстро и весьма неосторожно поставил ящик с бутылками под стойку и хотел уже вмешаться, однако Нил выставил ладонь в его сторону. Инстинктивно Джереми остановился. Эндрю кинул один строгий взгляд на собаку, и Миледи в то же мгновение замолчала. Никто не говорил — тишина звенела в ушах Джереми отголосками лая и звоном стекла. — Ты думаешь, я поверю в такие совпадения? — Голос Эндрю был полон угрозы, когда он ближе наклонился к Жану. — Непонятно кто и непонятно откуда появляется в городе, а через несколько дней пропадает ребёнок. Да тут самые большие преступления касаются собак, которые гадят не на те лужайки. Так скажи мне, почему я должен поверить человеку, который приехал неизвестно с какой целью в город, где все завязано на рыбе, а он даже её не ест, мм? Или может ты хочешь рассказать, почему в базе данных нет никакого упоминания о Жане Борель в прошлом? Скажи мне причину, почему я сейчас должен отпустить тебя, и на этот раз постарайся сказать правду, потому что твоя ложь не такая уж убедительная, как ты мог себе вообразить. Нил положил на грудь Эндрю ладонь, чуть отталкивая назад. Откуда-то снизу послышался рык Миледи, которая будто считывала настрой своего хозяина и выражала поддержку. Джереми доверял Эндрю, доверял и Нилу, но это все равно не останавливало его от необходимости что-то сделать, чтобы прекратить этот фарс. — Что происходит? — спросил он, заламывая пальцы. Эндрю не сводил взгляд с Жана. Жан, видимо, дарил ему ответный, — с этого ракурса Джереми не видел его лицо, поэтому посмотрел на Нила, ища объяснений. — Лиззи пропала. Что? — Что?.. Как?.. — Сегодня с утра. Они с Беллой пошли к подруге, что живет на севере, в районе Залесья. Беллу кто-то вырубил, а Лиззи пропала. Полиция с полудня ищет и опрашивает жителей. Организован пункт добровольцев для помощи в поисках, в Публичной библиотеке, начинаем в семь. И ты бы об этом знал, если бы заряжал свой телефон, — последний слова Нил процедил сквозь стиснутые зубы, и кинул краткий взгляд на Жана. До Джереми дошла причина его гнева — Нил беспокоился о нем. Стали так же ясны причины, почему Эндрю в униформе, Нил — в спортивной одежде, и почему они с Миледи. — Эндрю, как… Нил резко покачал головой, и Джереми замолчал на полуслове. — Ты прав, — наконец произнес Жан. Костяшки ладони Эндрю побелели от силы, с которой он крепче сжал ткань. — Ты прав, это выглядит подозрительно, но я тут не при чем. — Это не звучит убедительно, — сквозь стиснутые зубы тихо сказал Эндрю, хотя слова больше напоминали рычание. — Моё… Моё имя Жан Моро, — сдавлено признался Жан, и Джереми… Джереми захотелось рассыпаться на атомы в это же мгновение. Раствориться в воздухе. Провалиться под землю. Он не видел лица Жана, но видел Эндрю — как это имя не произвело на него должного эффекта. — Моя сестра пропала в этом городе двадцать пять лет назад. — Элоди Моро, — на удивление Джереми, быстро подтвердил Эндрю. — Да, она. Я работаю в детективном агентстве, и уже несколько лет пытаюсь выяснить, что произошло. — Звучит как туфта. Жан потянулся к карману, но Эндрю быстро перехватил его руку. — В бумажнике есть удостоверение. Пока Нил искал доказательства, Джереми пытался сделать глубокий вдох. Моменты, когда ему нечего сказать, были слишком редки, но сейчас — точно один из таких. Ему хотелось сказать так много, что он даже не понимал, что должно стать первым. Он пытался копнуть в своей память, чтобы вспомнить все знания о семье Моро, но все эти факты будто перекрывались иными воспоминаниями — о мягких, покусанных губах, об опьяняющих движениях широкими ладонями, о разбитом «Джереми», прошёптанном в темноте. — Допустим, на один из вопросов ты уже ответил, — сказал Эндрю, увидев документы, но все ещё не отпустив Жана. — Что с остальными? — Что ты ещё хочешь услышать? Я приехал сюда, чтобы узнать правду. — Дело закрыли двадцать пять лет назад из-за отсутствия улик. — Да, но Элоди и те другие дети были не единственными… «Те другие дети», — говорил Жан, а Джереми помнил, что в доме родителей фотография Дерека все ещё занимала центральное место на каминной полке. — Что ты несёшь? — Подобные… пропажи были и в других городах. И не только в тот год — это происходит до сих пор с разной периодичностью. Где-то находили тела… — Заткнись. — Это больше, чем ярость и гнев. Это больше, чем угроза и предупреждение. Это — неподдельный страх, сочащийся в шипении Эндрю. Джереми никогда не видел его в таком состоянии. — Я не говорю, что эта девочка мертва. — Что у тебя есть? — резко спросил Нил. — Слишком много информации, чтобы говорить о ней тут. Сейчас мы должны отправиться на поиски… — Никаких «мы». Даже если ты когда-то жил здесь, ты все равно чужак. Даже если твоя сестра когда-то и пропала, не факт, что ты не был причастен к её исчезновению. — Эндрю. — Что? — На минуту. Эндрю с трудом перевел взгляд с Нила на Жана и обратно. Джереми все еще выступал немым зрителем этого дерьмового фильма. Взгляд Нила был более чем говорящий, но он всегда был тем единственным человеком, к кому Эндрю прислушивался. И с явной демонстрацией раздражения Эндрю отпустил Жана. Нил потянул его за рукав к столику у стены, и все это время Эндрю не сводил глаз с Жана — будто ожидал, что тот сбежит в любую секунду. Жан же поправил футболку и развернулся. Неизвестно, что больше рассчитывал увидеть Джереми. Раскаяние? Вину? Стыд? Ничего подобного не отражалось во взгляде. Вместо этого там — серый холод. Полное равнодушие. Даже, возможно, недовольство тем фактом, что ему пришлось раскрыть правду. Может, потому Джереми было так больно?.. — Ты не собирался рассказывать, верно? — Разве это как-то касалось нас? — Касалось нас?! — он неосознанно повысил голос. — Твоя сестра и мой брат пропали в одно и то же время! Ты жил в этом городе! Мы могли знать друг друга раньше, мы могли ходить в одну школу… — Нет, не могли, — Жан остановил его с изрядной долей флегматичности в словах. Он незаинтересованно разглядывал тарелку с орешками. — Я тогда ходил в среднюю, ты — в младшую. И я не понимаю, как это влияет на то, что мы трахались. — Он поднял голову, пригвождая суровым взглядом. — Ты бы изменил свое решение, если бы узнал об этом раньше? — Нет, — тут же отвечает Джереми. — Но… — «Но» нет. Мы познакомились, хорошо провели время. Общее событие двадцатипятилетней давности не сыграло в этом никакой роли. — У тебя действительно есть какая-то информация про это? — внезапно задал вопрос Джереми. Потому что потерявшаяся Лиззи сейчас — важнее остального. Потому что, хоть Джереми и смирился с потерей брата, он никому никогда не пожелал бы пережить подобное. — Да. — И ты… Ты не… — Не причастен ли я к пропаже этой девочки, ты это хотел спросить? — Жан почти усмехнулся, и Джереми стыдливо опустил глаза. — Нет. Но я правда хочу помочь. В этот момент Миньярды возвратились к стойке. Эндрю выглядел спокойнее, но подозрительность все ещё была заточена в его взгляде. — Как ты можешь помочь? — сразу спросил Нил. — Отправиться с вами на поиски. Потом рассказать все, что знаю. — Почему не во время поисков? — Нам нужен будет интернет. И моя папка. Нил переглянулся с Эндрю последний раз. Невербальный диалог, смысл которого был известен только им двоим. — Ты ведь понимаешь, что кредит доверия к тебе сейчас… — Я буду с ним. — Жан указал на Джереми, который даже не понимал, хотел он сам подобного или нет.

***

— Мы будем играть в молчанку? — спросил Жан, когда они зашли глубже в рощу. На поисках пропавших — особенно детей — не бывало много человек, каждый доброволец важен и ценен. Но по факту их оказалось очень много — казалось, пришел весь город. Территория леса маленькая, и чаща не такая густая, чтобы затеряться. Они едва имели пару метров пространства со всех сторон, поэтому Джереми пришлось понижать голос, чтобы сохранить хоть какую-то конфиденциальность. — Я не знаю, что тебе сказать, — честно признался он, смотря исключительно под ноги. — Ты сказал, что прошлое не имеет значение. Вчера ты специально избегал упоминания… — Я говорил, что приехал к кому-то, кто тут жил. — Да. К родителям. Спустя несколько минут Жан задумчиво произнес: — Они… отослали меня. Через неделю после исчезновения Элоди. Закрытый пансионат, помнишь? — Тогда многих детей увозили из города… — И Джереми не признался, что сам провел почти месяц у своей тётки в Калифорнии после последнего исчезновения. — Ну, вот. Я был в их числе. Мама сначала присылала письма, попервости. Обещала меня забрать, как только все уляжется и Элоди найдут, но… Но потом она решила, что проще вскрыть себе вены в ванной. Джереми помнил это. Он был слишком мал в те времена, чтобы помнить подробности, однако события девяносто второго года преследовали город еще несколько лет в разговорах жителей. Паника накрыла Рокленд вместе с серым небом сентября. Репортажи по новенькому телевизору и газетные сводки были только об одном. Каждая семья обращалась к общественности с экрана по крайне мере несколько раз, и не сложно было догадаться даже детским умом, что тогда происходило в каждой семье, когда как он видел пример в собственной. Но казалось, что городу мало было несчастья в лице потерянных детей — через несколько месяцев посыпались новости о самоубийствах их родителей. Первый был мистер Смитсон, жена которого нашла его в петле в собственном гараже. Затем была миссис Риксон, что уехала в горы и прыгнула со скалы. Миссис Моро стала третьей. Может, Джереми и не запомнил бы их имена и способы ухода из жизни, если бы эти новости ни мусолили на каждом углу города. А может, он запомнил потому, что как-то вечером подслушал разговор собственных родителей — вслушивался, как отец полуприказом-полумольбой брал с матери клятву не поступать так же. И как та пообещала — с пугающим ледяным отчуждением в голосе. Что тогда пережил Жан? — А отец? — тихо спросил Джереми, все ещё не поднимая глаз. — Последовал туда же через пару месяцев. Сердце не выдержало или что-то такое. — Тон Жана — смесь отвращения и пустоты. Будто с одной стороны он осуждал его за смерть, а с другой — едва ли разговор был сложнее беседы о погоде. — Если бы у пансионата не было фонда для сирот, то я не знаю, что бы со мной было. Джереми помедлил с ответом. — Зачем им эта собака? — задумчиво пробурчал Жан, и Джереми проследил его взгляд. Чуть дальше по склону Миледи рыскала носом землю, ведя за собой хозяев. — Она знает запахи девочек? — Почему ты думаешь о собаке, когда тут пропал человек?! — Да и не смотри, что это корги. Они, может, и пастушьи собаки, но Миледи скорее произошла от овчарок по своим… характеристикам. Лицо Жана — полная апатия. Будто он уже потерял интерес, хотя сам же задал вопрос. — Она особенная для Эндрю? — Жан смотрел на фотографию двойняшек Миньярдов на телефоне — ее прислали всем, кто участвовал в поисках. — Племянницы. Дочери его брата-близнеца. — Он поэтому слетел с катуш… — Слушай. — Джереми резко остановился и поднял взгляд на Жана. — Эндрю любит и заботится о них больше, чем можно представить. Так же, как и обо всем городе. Он действительно хороший коп. То, что он делает свою работу даже с такими… жесткими методами… Ты не можешь его осуждать. Губы Жана искривились в недовольстве, на лице — отвращение перетекало в безразличие. И все это Джереми мог понять, правда мог. Он не представлял, что испытывал Жан, находясь под подозрением Эндрю, но… Но другая его часть тихо шептала, что это какая-то неправильная реакция. Даже те, кто не знали Миньярдов и их детей лично, но пришли на помощь, — они озадачены. Беспокойство явственно читалось на их лицах. Джереми замечал даже следы страха на лицах нескольких пожилых мужчин, которые все еще хранили воспоминания о событиях подобного в прошлом. Джереми знал, что Жан отзывчив. Он видел это, чувствовал — в каждом взгляде и прикосновении, в каждом выдохе и стоне, что он награждал Джереми ночью. Однако сейчас Жан был другим. Лиззи и Белла — чужие для него дети, но Элоди же — нет. Он пережил это тогда, и, как сам заявлял, знал о подобных случаях в других городах. Так почему он выглядел столь… равнодушным к этому несчастью? Что-то не сходилось, но Джереми не понимал что — не понимал, что он упускал в этой истории, чтобы она зазвучала правдиво.