Выбор

Варке с Кэйей тяжело. Он подолгу разглядывает не по-детски взрослое лицо спящего на его кровати ребенка и много думает. У него никогда не было детей, он всегда считал, что ему не придется об этом думать, но теперь — все совершенно наоборот. В его руках — мальчик, в чьих глазах — море тоски и жуткое недоверие. С трудом удается узнать его имя — Кэйа, тихое и неуверенное, сказанное в свете камина после долгих трех дней ожидания. Варка рад и одновременно напуган. После того разговора он старается проводить с Кэйей все свое свободное время, несмотря на фыркающего сенешаля и недоумевающих рыцарей. Этот ребенок становится для него отдушиной и поводом для отвлечения от новых обязанностей, так некстати свалившихся после гибели прошлого магистра. Кэйа — милый и хмурый. Он пугается резких движений и ждет угрозы от любого человека, обращающегося к нему. Кэйа боится подходить к кому-либо с просьбами, поэтому, краснея и тяжко вздыхая, он мнется рядом с Варкой и просит выйти на улицу впервые за месяц, проведенный в стенах ордена. Варка рад. Он искренне улыбается и самостоятельно одевает Кэйю: застегивает новую шубу, натягивает шапку и варежки и заматывает в теплый шарф, связанный когда-то давно матерью Варки. Они выходят в город, и с неба падают снежинки — кружатся, кружатся — так красиво и очаровательно, как звездочка в глазах неловко замершего на пороге Кэйи. — Погуляем по городу или во дворе? — у Варки сегодня улыбка до ушей, он чуть не светится от счастья, поэтому радуется пуще прежнего, когда ребенок тихо шепчет «город». Мондштадт полон людей, снующих по улочкам. Горожане встречают Варку открытыми улыбками и не менее увереннее здороваются с ним, желают хорошего дня, провожая любопытными взглядами скрытую шапкой синюю макушку. Слухи наполняют город еще до появления в нем Кэйи, отчего Варка по началу вздыхает, косясь строго на молодых рыцарей, бывшими с ним на той вылазке, в которой они подобрали маленького ребенка в лесу. Он не хотел, чтобы Кэйа привлекал много внимания — ему, по-видимому, брошенному или потерянному, в незнакомом месте - тяжело и неуютно. И все же Варка тщательно делает вид, что не замечает никаких взглядов, лишь теснее прижимает Кэйю к себе и ободряюще ему улыбается вновь и вновь, держит за хрупкую ладошку крепко-крепко. Но Кэйа все равно напряжен. Он старательно отводит от внимательного Варки свое хмурое и какое-то слишком решительное лицо, когда тот пытается заглянуть в глаза. Они спускаются к торговым лавкам, проходят мимо никогда не замерзающего фонтана, от чего Кэйа немного застывает на месте, ошарашенно приоткрыв рот. Варка смеется, смущая, но потом говорит, аккуратно хлопая ребенка по плечу: — Магия Барбатоса. Благодаря ей зимы у нас не такие строгие, как, например, в Снежной или Фонтейне. И, как видишь, вода не вся замерзает. Неожиданно Кэйа реагирует на его реплику достаточно сухо и только серьезно кивает, как будто Варка рассказал ему великую тайну. Варка хмыкает и хочет продолжить путь дальше, когда Кэйа его слабо останавливает, дернув за рукав. — Это книги? — он указывает в сторону книжной лавки немного сползшей с руки варежкой, отчего Варка спешит заправить её в рукава, но Кэйа не дается и хмурится сильнее, одергивая руки и пряча их за спиной. На удивление, мальчишка оказывается не таким нежным и потерянным, думает Варка и внутренне ухмыляется, пряча свои мысли под растрепавшейся челкой и утвердительно кивая на вопрос. — Можно мне одну? Варка не удивляется, он уже давно замечает за его новоприобретенным подопечным тягу к чтению. Кэйа медленно, но уверенно проходится тонкими пальцами по буквам, постепенно складывая их в слова, а слова — в предложения. Он бубнит себе под нос под боком Варки, пока тот разбирается с очередным отчетом в поисках ответов — ребенок, оставленный в снежную бурю в лесу, не мог появится из ниоткуда. Варка внимательно изучает все последующие доклады отрядов, которые проводят патрули в тех краях, лично опрашивает местных жителей, но никто ничего в тот день не замечает — за окном бушевала буря, укрывшая следы человека, которого этот хмурый ребенок потерял — внезапно, больно и слишком рано. Варка — магистр, но совсем недавно он был обычным рыцарем, и ему было не первой наблюдать за разбитой верой и надеждой, когда родственникам сообщали, что их родной человек больше не вернется. Кэйа мог обмануть любого, но только не Варку. Кэйа не похож на потерявшего надежду. Поэтому Варка опять утвердительно кивает, и они вместе идут в лавку к старику Андерсу. В помещении тепло, Варка стряхивает с себя налепившийся снег на входе, вызывая недовольство хозяина. Но Варка отмахивается от ворчания старика радостным приветствием: — Давно не виделись, старина Андерс! Как жизнь? — он проходит ближе к ряду полок с новинками из Иназумы, краем глаз отмечая, что Кэйа мнется на коврике и осторожно осматривается, будто ищет пути отступления. — Мы с моим новым маленьким другом решили скрасить твой скучный день своим присутствием. Познакомься, это Кэйа. Андерс — вредный и старый, конечно, уже знает, кто такой Кэйа. Разве что не видел так близко. Варка ярко улыбается, дергая Кэйю ближе к себе. Кэйе не нравится: чем больше они продолжают бродить по городу, тем мрачнее он становится. Варка знает, почему. По крайней мере, он догадывается. Андерс вежливо кивает и пытается выдавить из себя улыбку — годы неумолимо проносятся мимо, и Варка с сожалением понимает — и почти, почти принимает, — что когда-то добродушный старик с каждым годом будет становится только ворчливее и недовольнее. Спасибо, что неловко кивающего в знак приветствия Кэйю он съесть не пытается — за невежливость и угрюмость. — Очень приятно познакомиться, юный господин. Кэйа на секунду зависает и почти дергается как от пощечины. Варка хмурится и перетягивает внимание лавочника на себя, заваливая того вопросами и осторожно снимая шапку с лохматой головы. — Тут жарко. Кэйа тянется за шапкой, но не успевает: Варка вешает ее на вешалку, высоко-высоко. Для девятилетки — не дотянуться. Кэйа прячет руки в карманы, когда следом с него хотят шубку, и утыкается носом в шарф, глубоко вздыхая. Варка повторяет за ним — вздыхает, в извиняющем жесте разводит руками в сторону Андреса и подталкивает Кэйю к полкам с детскими книжками. — Что больше всего приглянется, возьмем, — он подмигивает переминающемуся с ноги на ногу Кэйе, а сам вновь поворачивается к Андерсу. — Так, на чем мы остановились? Они ведут непринужденную беседу, где-то на периферии Кэйа без энтузиазма листает уже третью книгу, пока колокольчик над дверью заливисто не звенит — в лавку входит куча ребят, — и вот на них Андерс вываливает недовольство, скопившееся еще с того времени, как они с Кэйей не слишком культурно поприветствовали старика. За общей суматохой, смесью детских звонких голосов и старческого брюзжания, Варка не сразу замечает, что что-то не так. Но ответ до очевидного прост. И Варка не может не волноваться, когда детская книжка, только что уютно устроившаяся в руках его ребенка, оказывается открытой на середине и лежащей на полке рядом с выходом в гордом одиночестве. Внутренне чертыхаясь про себя за беспечность, Варка скомканно прощается, скидывает горсть монет на прилавок, хватает детскую шапку с вешалки, коря себя, что снял ее с Кэйи: знал ведь, чем закончится их спонтанная прогулка, и запихивает небольшую книжку в свой большой карман куртки. На улице начинает заметно темнеть, и в глубине души к нему подползает тревога. У Варки никогда не было детей. Он даже не допускал мысли, что когда-то у него не будет четкого плана, потому что этот четкий план — пустышка по сравнению с отчаянием малыша, оставленного темной ночью родителями в черноте незнакомого леса. Варка с гордостью может признаться, что ничего не боится. Ничего, кроме потерянных детей, как оказалось. Не сказать, чтобы ему сейчас до ужаса страшно; по сравнению с маленьким Кэйей, который ищет знакомое лицо среди чужих изучающих его лиц, Варка уверен, что чувствует себя почти как обычно. Он прекрасно знает, куда мальчишка мог убежать, только на душе тревожно скребутся кошки, подгоняя проверить правдивость своих размышлений. Кэйа верит, что его найдут и заберут обратно в родные и привычные руки. В нем отчаянием плещется пламя — надежда пылает, и он пытается ее скрыть, убегая в комнату и пряча лицо за книгами. Он будто ждет чего-то, наблюдая в окно за снующими по двору рыцарями, и даже горничные не могут скрыть переживания за тихого ребенка, отвергающего их заботу. Варка знает, пройдет время, и Кэйа оттает. Только оттает не так, как думают другие. Ему будет больно, а детям больно быть не должно. Варка проходит мимо цветочницы, издалека замечает только вступившего в обязанности главного кузнеца Вагнера и слегка улыбается дочери владельца «Хорошего охотника», Саре, которая машет ему раскрасневшимися руками и заливисто смеется, вновь возвращаясь к лепке снеговика. Варка надеется, что Кэйа тоже сможет смеяться, он почему-то уверен, что смех у него звонкий и заразительный. Варка надеется, что сможет ему помочь. У «Доли Ангела» как всегда полно народа. Рыцари после заданий, старики, ищущие компании, и местные пьянчуги — это ощущается родно и знакомо, но Варка внимательно разглядывает толпу не в поисках компании, чтобы выпить, — он надеется, что внимательные рыцари заприметят маленького одинокого ребенка и сразу же сообщат ему, только вот в глазах большинства — мутная поволока, и он устало вздыхает, уже проходя мимо, как вдруг его окликает один из самых молодых — кто-то из искателей приключений: — Магистр Варка! А мы только вас вспоминали, — щеки мальчишки красные то ли от морозного легкого ветра, то ли от градуса выпитого им напитка, но взгляд у него осмысленный и Варка осторожно останавливается и терпеливо ждет продолжения — его выдержке сейчас можно позавидовать. У Варки слегка дергается правая бровь, когда позади толпы открывается дверь таверны, и оттуда выглядывает огненно-рыжая голова. — Представляете, мастер Крепус только что нашел этого мелкого… Э-э, кажется, Кэйю! Варка мысленно досчитывает до десяти, сжимает челюсти и с силой стискивает кулаки в карманах, зажимая синюю шапку с помпоном. Крепус оглядывает его с ног до головы и машет головой, приглашая внутрь. Не сказать, что Варка ненавидит Крепуса, Рагнвиндр его просто бесит, но что ему остается, когда там за дверями и, — слава Барбатосу, — в тепле, находится его ребенок, которого он умудрился потерять при первом же выходе за порог ордена. Внутри его обдает горячим теплом, он тут же покрывается потом, оглядывается по сторонам в поисках угрюмого детского лица, но натыкается только на пьяные взрослые. Ему удивительно легко удается сдержать гнев рядом с Рагнвиндром, пока они поднимаются на второй этаж, где удивительно тихо и еще жарче, чем внизу. Кэйа обнаруживается в самом дальнем углу, в темноте. Он, видимо, тоже замечает Варку, поэтому быстро опускает взгляд под стол, вероятно, на свои руки. У него красные уши. Слишком красные, замечает Варка и обеспокоенно чуть ли не подбегает к непривычно притихшему, не так как обычно, Кэйе. Он приседает рядом с ним, оказывается на одному уровне и внимательно рассматривает. Кэйа сейчас кажется несчастнее себя обычного. Обветренные губы, расцарапанная правая щека под повязкой и кровь, запекшаяся под ногтями его крошечных дрожащих рук. Кэйа выглядит так, будто его мир рухнул без возможности восстановления. Возможно, так и есть. — Из тебя никудышный отец, — фыркает Крепус. — Чья бы корова мычала, — огрызается Варка, стараясь скрыть в голосе дрожащую панику, когда Кэйа неожиданно всхлипывает прямо перед его носом. — Он меня бросил. Он правда меня оставил. Кэйа впервые плачет. Так горько и отчаянно, что Варка также впервые замирает. Он знает, что так должно было случиться, знает и все равно мнется и не может понять, как ему себя вести. Побег ребенка, хоть и ожидаемый, пробежка по городу в поисках, а затем внезапная встреча с Крепусом, хорошо, не такая уж она и внезапная, в конце-то концов они видятся почти каждую неделю, но Варка никогда не позволяет своему прошлому видеть его не таким как всегда — немного потерянным и еще толику паникующим. Варка не знает, почему Кэйа говорит, что его бросили. Мелкий молчит как хиличурл, не рассказывая о себе совсем ничего, но он понимает, что Кэйа говорит про отца, и его больно бьет в самое сердце, — Варке все же стоило с ним поговорить, а не пускать на самотёк, не отпускать и дать выплакаться в комнате у камина в мягком кресле в своих теплых обьятиях. Варке всегда говорят — ты мягкий, ты теплый, ты плюшевый мишка. Он каждый раз отмахивается. Он всем улыбается, он строг, когда этого требует ситуация. Но сейчас он ломается вместе с ребенком, тянущимся к нему руками — мокрыми, холодными, дрожащими. Варка никого к себе не подпускает, не так близко, черт возьми, поэтому сейчас он открывается и сгребает Кэйю в охапку и баюкает в своих руках. Пусть весь мир подождет. Его ребенку нужно тепло. Пусть в таверне гребаного Рагнвиндра стоит летняя жара, обжигающая, пьянящая, его ребенку нужно совсем иное. — Я ужасный, я плохой ребенок, — Кэйа яростно шепчет ему в грудь, стучит по нему кулаками и надрывно плачет, задыхается, икает и вновь продолжает. — Это я во всем виноват, это моя вина. У Варки сердце обливается кровью — противные кошки, скребущиеся где-то там до этого не причем. Лучше бы они, чем несчастный ребенок, бьющийся в истерике в его руках. — Ты хороший ребенок, — начинает Варка, не замечая, как Крепус выгоняет с этажа редких посетителей, сосредотачивает внимание на яростно машущем в отрицании головой Кэйе. — Нет, хороший. Потому что плохих детей не бывает. Потому что бывают безответственные взрослые, оставляющие маленьких детей в темных лесах и не возвращающиеся слишком долго, чтобы продолжать их искать. Варка сворачивает поиски. Он перестает зарываться в бумагах, но, по мнению капитанов, все еще непозволительно много возится с свалившимся как снег на голову ребенком, который постепенно перестает смотреть диким волком на всех. Кэйа оттаивает и медленно прикипает к горничным; он робко сам протягивает Варку ту небольшую книжку и просит почитать с ним в постели; Кэйа начинает препираться с рыцарями около кабинета магистра; он свободно разгуливает по зданию ордена и больше не пытается убегать. А потом Крепус приводит в библиотеку Ордена такого же рыжего Дилюка, и Варка медленно смиряется, когда клубок из дерущихся девятилетних мальчишек растаскивают по разным углам. В тот вечер он даже не ворчит на старшего Рагнвиндра, облегченно выдыхает, замечая чуть расслабленную позу бывшего друга. Варка оказывается очень терпеливым. Варка оказывается слишком мягкосердечен к звездам в глазе этого хмурого по началу ребенка. Варке не оставляют выбора, хотя, вообще-то, выборов было море. Он сам выбирает не выбирать — и обнимает своего ребенка, укрывая их обоих одеялом в новой детской комнате — комнате ребенка, который решает быть с ним. Не с призраком, маячащим за воротами города свободы в темном грубом плаще. Каждый из них делает выбор.