Астери

      Лёха       Обнимаю его крепче. Я не знаю, что сказать. Мне жаль, как оно все вышло, что с его светлыми чувствами так подло обошлись. Злюсь на Полякова, который, не задумываясь, ломает чужие судьбы. Нельзя так. Неправильно. А еще я на самом-то деле крайне отрицательно отношусь к наркоте. Не понимаю, как можно захотеть попробовать это дерьмо. И мне страшно. Страшно, что когда-нибудь она погубит его, и я не увижу зелень из детства больше никогда.       — Я не сразу понял, что появилась зависимость. Мы просто встречались. С ним было легко, без забот и напряга. Потом как-то предложил травку. От нее не было приходов или кайфа, так, красок, остринки в реал добавить, что, впрочем, быстро проходило. Мне понравилось, и, прежде чем куда-то пойти, мы закидывались. Я думал, прекращу в любой момент, что тяги никакой нет. Он давал, я не отказывался. Относился как к пиву, типа выпил — расслабился. Позже, поняв, что я на крючке, Аркаша предложил попробовать другое, и я согласился уже более спокойно.       Зачем намеренно подсаживать человека? Ради денег, которые, возможно, появятся позже? Или чтобы от него зависели? Что за мания у этого козла?       — А через полгода он меня бросил. Было плохо. Очень. Я сперва думал, это из-за растоптанных чувств, но довольно быстро сообразил, что дело не только в этом. Мне ведь было плохо физически. Ну и когда начало трясти, ломить кости, поднялась температура… Забил на гордость и пошел к нему. Он посмеялся, но помог. Дал, что требовалось. Стало легче. Кайфа не было, тупо прошла боль. Он тогда присел возле, на корточки, и холодно заявил, что бесплатной дури мне больше не светит, а ещё, что обязан, мол, вернуть ему все потраченные на меня деньги.       Обиженный на весь мир мудак, возомнивший себя богом. Ему плевать на всех кроме себя. Специально это делает, чтобы почувствовать себя лучше. Ему в кайф чужая боль. Как так можно вообще? Впервые хочу кому-то смерти. Поляков, ты сдохнешь, тварь!       — Сумму назвал нереальную. Это сейчас понимаю, что столько они не стоили. Тогда-то не знал. Хотел послать, но мне пригрозили. Очень доходчиво, а после выбросили у травмы. Устроился на работу, начал прогуливать. Пытался завязать и чуть не сдох от ломки. Дальше события в памяти размыты, наверное, какой-то защитный механизм сработал, чтобы окончательно не свихнулся. Долг не уменьшался, а рос. Я понимал, что нуждаюсь в медицинской помощи, но на платную клинику денег не было, а в обычную идти побоялся — думал, мать узнает. Ты же знаешь ее и наши отношения… Заперла б в церковном подвале и ходила, молилась, пока я подыхал бы там от ломки. Хотя, опять же, сейчас и сам бы приветствовал такой исход. Все лучше, чем… Но тогда — нет, тогда все виделось по-другому.       А однажды Аркаша сказал, что такими темпами он со мной в минус уйдет. И предложил отработать другим способом.       Блядь… Почему это вообще существует? Почему зла так много?       Ио так это рассказывает… сухо. Словно вообще не о нем, и его не волнует.       А смогу ли я ему вообще помочь, даже если все получится?       — Меня так колбасило тогда, что был готов на что угодно. Не помню лица первого. Он был сверху, от меня ничего не требовалось. Не бил, больно не делал, даже растянул сам.       Потом были другие. Разные. Иногда требовалось, чтобы сверху был я. И тогда появилась очередная проблема. Я понял, что без стимуляторов у меня тупо не стоит.       Нет сил стоять. Резкая усталость сшибает с ног, и я сползаю по Ио на пол, словно вся грязь этого мира рухнула мне на плечи.       — Я даже не знаю, сколько сейчас должен. После того как бросил институт, он устроил меня в «Астери». Стало проще. Там следят. Бывает, когда упускают, но в основном следят, и на три дня в подвале уже никто не запрет. Это как замкнутый круг. Чтобы работать, мне нужна доза. Чем больше употребляю, тем больше должен. Это он снимает эту квартиру, которая тоже увеличивает долг. А потом… Потом понял, что дело не в деньгах. Знаешь, в клубе же много богатых гостей. Меня несколько раз хотели выкупить. Я по первости отказывался, потом согласился. Подумал, лучше ж с одним, чем со многими, да? Но он каждый раз отказывался. Я привык. Смирился. Человек вообще ко всему привыкает.       Прижимаюсь к нему, обнимая его ноги. Это все так отвратительно. Хочется кричать от бессилия.       — Все просто и привычно. В принципе, если б все ограничилось «Астери», я бы, наверное, даже мог жить спокойно и попытаться отложить на побег и лечение. Он же не все деньги забирает, а ровно половину от моего личного заработка. У нас так многие делают: копят, выплачивают и исчезают. Ну, или выплачивают и остаются, работая уже чисто на себя. Но со мной…       Хочется помочь хоть как-нибудь. Хочется защитить. Но я ощущаю себя лишь мелкой сошкой в пустыне. Абсолютно никчемной.       — Он не оставляет меня в покое. Я знаю, только со мной так, больше подобного ни с кем не происходит. Приходит часто. Пару раз в месяц забирает, отдавая бизнес-партнёрам как откуп. Я оказался прекрасным подарком на день рождения или чудесным разнообразием для пьянки в честь заключения сделки. После такого приходится брать выходные за свой счёт, в таком виде на работу нельзя выходить. Трачу скопленное на лечение. И так по кругу, изо дня в день. Ничего не меняется. И не изменится.       Безысходность… Но я что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю.       — Если ты не захочешь меня больше видеть, я пойму.       Глупый мой, маленький, хороший. Прижимаюсь сильнее и хриплю в полотенце:       — Этого никогда не будет. Нет ничего, что бы отвратило меня от тебя.       Неважно на самом-то деле, что привело его ко всему этому, главное, выбраться, пока не стало слишком поздно.       — Я не смогу дать тебе абсолютно ничего, ты же это понимаешь? Не смогу бросить, не смогу завязать. Никогда не смогу принадлежать тебе. За ночь через меня проходят многие. Не один, не два. Я могу пропасть на несколько дней, и ты будешь догадываться, чем я занимаюсь. Зачем тебе это? Сейчас я стою, целую тебя, а часов через пятнадцать буду отсасывать другому мужику, даже имени его не зная.       Я так хочу, чтобы ты принадлежал себе. Чтобы никто не смел распоряжаться твоей жизнью и телом. Хочу, чтобы ты был свободным.       Беру его за руку и чуть тяну вниз, прося опуститься ко мне.       Ио присаживается на пол, развернувшись ко мне, а я открываю глаза, которые держал зажмуренными. Перед взором все плывет. Моргаю и чувствую, как по щекам текут слезы, зато я теперь вижу его. Он такой спокойный. Как ты это делаешь?       Обхватываю его щеки и смотрю в глаза. Мне это совершенно необходимо. Хоть на секундочку. Просто смотреть в них и надеяться, что все получится, и ты выберешься из этого ада.       — Я понимаю специфику твоей работы и не обманываюсь на этот счет. Но не хочу оставлять тебя с этим один на один. Пока не понимаю, чем могу помочь и смогу ли вообще, но и исчезнуть не смогу. Не временно, не навсегда. Все время о тебе думаю. Может, я помешался? — улыбаюсь. Определенно точно я схожу с ума. От бездействия, от бессилия и от боли за тебя.       — Не самое лучшее помешательство. Я бы даже сказал, хреновее некуда.       — Какое есть.       — Пообещай, что сам в это не полезешь. И не будешь искать с ним встреч. Или уговаривать меня бежать. Это все равно не поможет, а приведет к ещё большим проблемам.       — Не могу.       Сказал бы ты в первую встречу: «Иди на хуй!», я бы, может, и не полез никуда, а теперь поздно. Стало, как только ты согласился со мной пойти. Теперь точно полезу и с каждой нашей встречей, лишь больше убеждаюсь, что нужно что-то делать, только продумать бы всё не помешало.       — Ты видел, что со мной было? Хочешь того же себе? Или чтобы он опять отыгрался на мне?       — Я придумаю что-нибудь. Обещаю не идти на поводу у эмоций. Если и пойду, это будет хоть наполовину продумано. Я не бессмертный — лезть в пекло не зная, как его тушить.       — Он не один. Одному элементарно не под силу сделать столько всего. Там такой клубок, что и представить страшно. Говорят, Кас лет пять назад пытался, но и его вовремя прижали. И к ментам бесполезно. Их начальство само к нему через день ходит. Меня часто берут на такие встречи. Если ты не выкинешь это из головы, мне придется от тебя отказаться. А я не хочу. Не заставляй меня жалеть о том, что рассказал.       Убираю от него руки и вытираю лицо.       — Я — чудо как хорош, правда? — и улыбаюсь. Не отказывайся от меня, пожалуйста.       — Правда. Я с тобой вспомнил, что живой.       — У нас, кстати, мясо скоро оживет и уйдёт.       Я мастер переводить тему…       Ио улыбается, целует в щеку и, поднявшись, открывает холодильник, а я иду на балкон, по дороге надевая кофту.       Как влезть во все это, но только, чтобы Ио не пострадал? Накрыть бы всех на хрен. Мне нужен Аид. Две головы лучше, чем одна. Я ведь, и правда, только дров наломаю.       Дальше день пролетает в спокойно-ленивой обстановке. Поели, полежали в обнимку, сходили в ближайший магаз, поболтали о всяких глупостях, вспомнили детство. Тему насущного обходили стороной, вместо этого лопая мороженое.       А потом пошли на балкон, Ио смотрит на улицу, а я на него, но тут он говорит:       — О, смотри, Мирослав опять развлекается.       Ему тоже нравится Мир? Взгляд такой… непонятный.       Поворачиваюсь и наблюдаю странную картину. Напротив частный дом, где, на крыше, на трубе, сверкая голыми пятками, сидит бабка в цветастой ночнушке, а рядом Мир. Что-то ей втирает. Прикид, кстати, тот еще: трусы, пиджак и шляпа. У них костюмированная вечеринка? Или пижамная?       Тут к ним влезает длинноволосая брюнетка в длинном, ярко-алом вечернем платье.       — Часто у него так?       — Обычно действующих лиц меньше. Девушку впервые вижу.       — Цирк какой-то.       Брюнетка с Миром начинают ругаться. Прислушиваюсь, но ничего не понимаю, только какие-то неразборчивые возгласы и обрывки слов.       Появляется четвертый артист — толстый, рыжий кот, и с громким мявком, прыгает на брюнетку. Та оступается и летит спиной вперед. Блядь.       Перелезаю через перила и вижу обалдевшие глаза Ио. Быстро нагибаюсь к нему, чмокаю и начинаю спускаться — всего-то третий этаж. Я знаю, он смотрит на меня, страшно, должно быть, но сейчас не до того. Оказываюсь на земле и бегу к дому Мира. Девка умудрилась не ебнуться, а запутаться ногой в гирлянде. Теперь висит вверх тормашками, прижимая платье к ногам, и орет:       — Иди на хер, сама слезу! Даже не подходи!       — Слав, не дури, сейчас ж грохнешься! — увещевает дуру Мир, стоя у края крыши.       — А то тебе хоть до кого дело есть! — и уже снова мне: — Не подходи, я сказала!       — Придурок!       — Харе блажить, нога отвалится! — подхватываю упертую барышню, чуть приподнимая.       — Распутывай давай, — это уже Миру, который, отойдя от шока при моем появлении, тут же опускается на колени и снимает гирлянду с ноги девушки вместе с туфлей. Длинная шпилька так и осталась болтаться, запутавшись в проводе.       — Вот! Есть на свете нормальные мужики! — заявляет брюнетка, и уже мне. — Спасибо, красавчик.       Помогаю ей принять нормальное положение и, прислонив к стене дома, проверяю ногу.       — Блядь, Слав, я ж объяснял! Не могу я! Чё ты как идиот?! Как ты себе это представляешь? «Привет, Аркаш, давай поговорим?!»       Аркаша? Поляков? Все с ним связаны. Паук, блядь!       С ногой, кстати, все в порядке, максимум синяк ожидается.       — Именно так и представляю! Туфлю отдай!       Вниз летит туфля. Прицельно в лоб скандалистке, но та ловко цапает обувь на подлете.       — Не пойду я к Полякову! Тебе надо, сам и пиздуй!       Угу. Значит, Мир тоже с ним повязан.       Кстати, а почему он к девушке в мужском роде?       — Вот и пойду! — девушка надевает туфлю, приподняв платье, и, отряхнувшись, разворачивается.       — Скатертью дорога! Гроб заранее закажи, и учти — стразы на крышку лепить не буду!       Сделав два шага, она вдруг тормозит и резко разворачивается.       — Это ты виноват! Ты ему продавал!       Охуенно, Мирослав толкал наркоту.       — Вот именно! Продавал, а не заставлял! Мне теперь за всех идиотов отвечать?!       Она открывает рот, чтобы ответить, но тут с крыши раздается громкое:       Летят утки-и-и, летят утки       И два гуся.       Ой кого люблю, кого люблю       Не дождуся!       Слышу шаги и, повернувшись, вижу Ио, который с любопытством рассматривает этот балаган. Наверху матерится Мирослав и топает, пропадая из поля зрения.       Так дико, Ио — «бабочка», над ним Поляков, который не хочет его отпускать, а я ревную к Миру. Может, это потому что на работе он искусственный, и Поляков сделал столько зла. А на Мира он смотрит по-другому, по-доброму, словно на чудо какое. Больно, только я даже высказаться по этому поводу не могу.       Я уже собираюсь уйти, когда сверху свешивается Мир. Мне даже не нужно поднимать голову, чтобы это знать — у Ио взгляд стал счастливее.       — Чаю хотите? — спрашивает предположительно у нас, и уже к девушке: — Слав, пошли, нормально поговорим!       Ио не отвечает и смотрит на меня. А я как последний мазохист, отвечаю, не отводя при этом взгляда от Ио:       — Безумно! Сто лет не пили!       Да кто я такой, чтобы лишать Ио общения с человеком, на которого он так смотрит?!       — Тогда заваливайтесь. Слава! Пошли!       Девушка фыркает, но направление меняет, направляясь ко входу в дом.       Иду следом. Почему я пошел на спасателя? Сейчас бы службу вызвали, и стоял бы я с Ио на балконе, а не это вот все.       Захожу в коридор и снимаю носки, в которых шлындал по улице. Дома у Ио я же не в кроссовках ходил. Иду на кухню, которую не составляет труда найти, там уже Слава по-хозяйски выставляет на стол кружки, знающим движением достает из тумбочки запечатанную коробку конфет и усаживается на стул, закинув ногу на ногу. На лице все то же обиженно-злое выражение.       Ио тоже присоединяется, но не садится — неуверенно жмется ко мне. Ох. Беру его за руку и подвожу к столу, усаживая на один из стульев, сам сажусь рядом.       — Уложил. Чёт она последнее время буйная, — говорит зашедший Мир и смотрит на меня: — Спасибо. А вы откуда тут?       — Недалеко были.       Понимаю, что до сих пор держу Ио за руку, по взгляду Мирослава. Блин. Режим собственника включился сам по себе. Впрочем, Мирослав это никак не комментирует и разливает кипяток по кружкам, после чего садится рядом со Славой. Поглаживаю большим пальцем кисть Ио. Он такой тихий. Нервничает? Боится? Чувствует себя некомфортно? Почему я не умею читать мысли?       — Слав, ты мне, конечно, лучший друг, но твоя истеричность кого угодно доведёт, — вздыхает Мир и махом срывает пленку с коробки.       Она — мальчик?       — Это не без повода, и ты в курсе.       — Мир, а ты тоже должен Полякову?       Ио вздрагивает. А Мирослав удивленно на меня косится, потом переводит взгляд на наши с Ио сплетенные руки и кивает.       — А как расплатишься, тебя отпустят?       Не понимаю пока, какая ситуация у него с этим типом — такая же, как у Ио, или нет.       — Меня никто не держит, чтобы отпускать.       Эх, значит, только Иоанну так «повезло». Слава фыркает и со стуком ставит кружку на стол. Она или он знает все, да? И Славе эта ситуация явно не нравится.       — А ты знаешь, на кого он работает?       — Понятия не имею. Я отошел ото всех дел. Слышишь, Слава? Отошел!       — Это ты так думаешь.       — Ага, ты ж всегда все лучше всех знаешь!       — Именно.       Не понимаю пока, что делать и что спросить. Ясно одно — Слава в курсе и нужно — его или ее — расспросить, но не тут. А то Мир не даст разболтать.       — А с Аидом как дела? — меняю тему. Ну, а че? Интересно же.       Мирослав давится чаем, и Слава стучит ему по спине.       — Какая бурная реакция, — улыбаюсь и отпиваю чай.       — Нет у нас с ним общих дел, — припечатывает абсолютно в этом уверенный Мир.       — Тараканы, наверное, большие, у обоих. Мальчик траур сбросил, а ты… Эх… — я грустно качаю головой. — Печально даже.       — А я не хочу, чтобы потом траур по мне устраивали, — Мир даже кружкой по столу звякает.       — Пообщался с Христосом? Имя — отпад, конечно.       — И это тоже. Я в любом случае не собирался заводить отношения. А вы, ребят, вместе, да?       Классно стрелки переводит.       Смотрю на Ио, мысленно спрашивая, что у нас вообще. Я сам ничего не понимаю. По факту мне без разницы, как называется то, что происходит. Мне просто с ним хорошо.       Ио кивает, и я счастливо улыбаюсь.       Мне-то без разницы, но то, что он подтвердил, греет душу.       — Вместе.       — Не напрягает? — вопрос ко мне с явным намеком на профессию Ио.       — Быть с кем-то вместе? — придуриваюсь, прекрасно понимая, о чем он.       Лёха, не коси под идиота!       — Есть некоторые сложности… — туманно добавляю.       Мир собирается еще что-то сказать, но потом смотрит на Ио, и, передумав, возвращается к чаю.       — Кто такой Аид? — спрашивает Слава.       — Классный чувак, — поясняю я. — Мы учимся вместе, а эти двое с ним работают. Похоже, ему Мир сильно понравился, раз при всем клубе его поцеловал. Но, видишь, тут все сложно…       — А, так Мир у нас целибат хранит, — понимающе кивает Слава. — До скончания веков, походу. Аминь.       — Слав, тебе не кажется, что это не твое дело? — не может смолчать Мир.       — Во-во, всегда он так, — Слава указывает на друга наманикюренным ногтем.       — Итого: мы имеем двух грустных, необласканных мальчиков в развратном клубе, — делаю вывод и отпиваю чаю. — Кажется, у вас там весело. Как в кино. Может, мне к вам перейти? Понаблюдаю из первого ряда, как вы двое сходите с ума.       — Желаешь пополнить инсектарий Аида? — спрашивает Мир с явной подъебкой. — Приходи, в «Астери» любят смазливых, будешь пользоваться популярностью.       Ой, какой. Ещё чуть-чуть и покусает.       — Я буду самой неотразимой «бабочкой» и заберу себе всех богатых дядек, — улыбаюсь пошире. — Мальчики без работы останутся. Не жалко их? Что же они кушать будут?       Ио сжимает мою руку и говорит строго:       — Хватит. Это лишнее. Нам пора.       Блин, а как я Славу-то потом найду?       — Да. Было весело, но лучше бы не было, — говорю, поднимаясь из-за стола. Кажется, я перегнул с этим дурацким разговором и расстроил Ио. Но я же всегда таким был, нес всякую фигню, язык как помело. — С крыш только больше не сигайте.       — Знаешь, сейчас понял, что ты вот из той самой категории людей, с которыми очень приятно прощаться, — сообщает радушный хозяин сего дома.       — Со мной все приятно, — и мы выходим в коридор, где я «обуваю» носки.       — Ты знал про Аркашу? — спрашивает Ио, когда мы уже на улице и идем к нему.       — Имя имеешь в виду? Да, знал, — отвечаю правду, скрывать бессмысленно.       — И как много ты знал?       — Да не особо. Мутный тип, которому должна куча народу. Теперь знаю больше, но это никак не помогает.       — Справки наводил, — хмуро констатирует Ио.       — Ты игнорировал мои вопросы в ту встречу.       Мы заходим в коридор, и я с радостью снимаю носки, сразу относя их в мусорку.       — Не знал, что Мир тоже с ним… — протягивает Ио задумчиво. — Дать другие? Не факт, что новые, но чистые есть.       — Я тоже. Давай.       Прохожу в комнату, сажусь на диван и смотрю, как Ио копается в шкафу.       — Ты прости, если глупостей наболтал, — извиняюсь, не хотел его расстроить. — Я же все время так, с посторонними.       — Шутки про бабочек были лишними, — Ио протягивает мне чистые носки и достает себе комплект одежды. — Уже семь. Мне через час уезжать.       — Я наказан или поцелуешь?       Иоанн подходит ближе, и я, утянув его к себе на колени, целую, сжимая худые бедра.       — Я постараюсь больше так не делать, — шепчу ему в губы. Самое главное, не забыть хоть иногда думать, когда несу белиберду.       Перехожу поцелуями на его шею. Сколько мы не увидимся?       — Сделаешь так, чтобы я всю ночь помнил только тебя?       Дракон внутри распускает крылья и машет ими, намереваясь взлететь и нас с Ио унести.       Аккуратно опрокидываю его на диван спиной и нависаю сверху.       — Какие правила на этот раз?       Лучше сразу спрошу, чтобы потом он не отвлекался на объяснения.       — Никаких. Хочу, чтобы теперь ты сделал так, как хочется тебе. Ну-ка, давай, покажи все, на что способен!       По венам течет кайф — только от мысли, что мне можно все.       Целую его более страстно, чем до этого, и забираюсь под кофту, проводя рукой вверх. Его кожа прекрасна. Он прекрасен.