Астери

      Лёха       У Ио дома явно лучше, чем у меня. Чище, по крайней мере. Я хоть и убрал кухню, все равно это не помогает, ремонт бы сделать надобно.       А у Ио хорошо, и ремонт, и мебель нормальные, видно, что все свежее, современное. И чистое, будто он тут целыми днями только и делает, что убирается, все настолько идеально, что после моего дома кажется прям образцовым жилищем, даже пыль за дни его отсутствия не появилась. Ио проводит меня в единственную комнату, где первым делом поливает цветы на подоконнике, и лишь после садится на сложенный диван. Я все никак не могу перестать на него смотреть, страх, что он сейчас испарится, исчезнет, не отпускает. Хочется обнимать его, не переставая, закрыть собой ото всех, спрятать куда-нибудь, чтобы никто его больше обидеть не смог.       — Можно капельку помечтать или представить, чисто теоретически? — спрашиваю, садясь на диван к Ио. Тут больше некуда, но даже если бы и было, все равно не могу быть от него далеко. Даже десяток сантиметров кажутся огромным расстоянием.       — Как можно запретить мечтать? — спрашивает, поднимая на меня уставший взор. Его бледное, осунувшееся лицо даже в таком состоянии кажется самым красивым в этом мире.       — Отпусти он тебя — завязал бы? Что бы ты вообще хотел, потом?       Мне просто нужно знать, что все, что сотворю, не зря. А я точно сотворю. Не уверен, что хоть для кого-то это закончится хорошо, но не могу сидеть сложа руки.       — С наркотиками или с работой? — уточняет, но я не конкретизирую.       — Со всем.       — Маловероятно, что у меня получится. Но если уж мечтать… — Ио даже не задумывается, будто знал ответ, много о нем думая. — Тогда уж о том, будто ничего и не было. Я бы доучился. Мне нравилось. По профессии бы устроился.       И именно сейчас я понимаю, что точно пойду на все, чтобы осуществить это. Вообще на все. Я жизнь готов отдать, лишь бы подарить ему свободу. Ото всего.       — Подожди тут, ладно? — сходит он с темы, и мне ничего не остаётся, кроме как кивнуть и наблюдать за тем, как он уходит из комнаты.       Пользуюсь моментом, пока один, и пишу Аиду:       «Срочно узнай, как найти этого Полякова!»       И ставлю телефон в режим полета. Пусть узнает, а я подумаю об этом, когда буду дома.       Ио возвращается почти через полчаса. Делаю вид, что все в норме, что не в курсе, чем он может заниматься. Хотя какая тут норма?!       — Чем займемся?       Он садится рядом, спрятав ладони между коленями, и пожимает плечами. Закрытый… Такой закрытый, что кричать хочется.       — Понятия не имею. Я гостей не звал уже… Не помню сколько. Давно.       А я-то прям в курсе…       — Телек посмотрим?       — Включай, пульт на тумбочке. А я пойду, наверное, ревизию холодильника проведу. Уверен, за три дня там что-нибудь да стухло.       Пока Ио разбирается на кухне, я нахожу пульт и включаю детский канал. Да, где-то примерно в детстве я и перестал смотреть телевизор.       Показывают Шрека. Мне прям повезло врубить в самом начале. Любил его когда-то, хотя все части так и не посмотрел. Вроде вот только первую и видел целиком, а потом так, кусками, и не всё.       А тут ничего так, уютно, и во всем чувствуется Ио. Квартира пропитана его запахом, его энергией. И много деталей, так напоминающих его комнату там, в другом доме, где он жил раньше, и где на меня всегда зло косилась его мама.       Пушистый круглый ковер перед диваном, Ио всегда любил ходить босиком, куча мелочей на полках, кажется, в той голубой вазочке вообще камни лежат. И книги. Очень много фэнтези, ими все открытые полки в шкафу забиты.       Ио возвращается и, ничего не говоря, садится ко мне на колени. Я-то не против, только чего так резко-то?       Целует и несколько секунд я отвечаю, но отстраняю его от себя, чтобы уточнить:       — Тебя от этой штуки так прет?       Без понятия как все это устроено и какие реакции вызывает, но не хочу его трогать, если он на самом деле этого не хочет. Если все это лишь химия, что шарашит по мозгам, а на самом деле настоящий Ио где-то там, внутри, бьётся от отвращения.       — Меня от тебя прёт.       Я вообще-то пытаюсь держать себя в руках и не лезть! Но как, как устоять, когда он такие вещи говорит? А Ио, будто поняв, идет ещё дальше: льнет и шепчет, обдавая щекочущим дыханием шею:       — А ты догадывался, что в школе я был в тебя влюблен?       Сколько нового я узнаю спустя шесть-то лет…       — Нет. Я тогда вообще не задумывался о таких вещах. Думал, мы просто друзья.       Руки сами, против моей воли, оглаживают его поясницу. Кого я обманываю? Я жажду этого!       — Мне бы и дружбы хватило. Но теперь-то можно воплотить наивные детские фантазии в жизнь?       Я не могу ему отказать. Никогда не мог.       — Все, что хочешь.       Почему все свернуло не туда? Почему я решил, что пропасть — лучшая идея? Почему я ему не написал? Ладно, не сразу, но потом-то, когда понял, что мне нравятся мальчики, почему не сделал этого?       Ио опять целует, и на этот раз я нормально отвечаю.       Стягивает с меня кофту, но когда я пытаюсь и его раздеть, останавливает мои руки и говорит:       — Не надо.       Руки я убираю, укладывая на его бедра, и спрашиваю:       — Почему?       Я не собираюсь спорить или настаивать на своем, только хочу понять причину.       — Не хочу, чтобы ты сейчас на меня смотрел. Я не в лучшей форме.       — Ты про синяки?       — Да. Они ещё не сошли.       — Я их видел и это ничего… То есть… Плохо, что они на тебе есть. Плохо, что тебе было больно. Я не стану из-за этого хотеть тебя меньше или что там еще. Я хочу тебя видеть и трогать. Но, если ты так хочешь, хорошо.       — Да. Сегодня хочу так.       Ладно, пусть. Тянусь к нему и целую, прижимая ближе, а он ерзает, заставляя хотеть его еще больше. Егоза моя.       Вынуждает лечь, все так же оставаясь на мне. Льнет ближе, а потом отстраняется, замирает и начинает покусывать свою нижнюю губу. Обожаю.       — Блин, ты не поверишь, но у меня вроде дома нет лубриканта. Если только в карманах порыться…       — У меня в куртке есть. Я всегда с собой ношу. Ну, знаешь… неизвестно, когда пригодится.       Как-то не по себе о таком говорить, хотя и не скрывал подобное раньше.       — Ха, и у кого из нас, спрашивается, более насыщенная сексуальная жизнь?       Пожимаю плечами, не уточняя, что после встречи с ним мне других и не хочется.       — Неси давай, — Ио ещё раз меня целует и перекатывается на диван, освобождая.       Никогда еще путь до куртки и обратно не был таким длинным.       Кидаю пачку защиты и смазку на диван и стягиваю с себя футболку. Странно раздеваться под мультик на заднем плане. Вырубаю телек и, стянув джинсы, забираюсь к Ио, сразу его целуя. Не передумал? Нет, точно нет. Слишком страстно отвечает.       Ио укладывает меня на спину и садится сверху, начиная губами изучать мое тело, находя самые чувствительные места. Больше всего меня штырит от его губ на основании шеи. Из меня вырываются первые, пока тихие, стоны.       Потом он уделяет отдельное внимание соскам, заставляя прижимать его плечи ближе к себе.       А вот внизу живота его дыхание вообще сводит с ума, даже пальцы на ногах поджимаются.       Стягивает с меня боксеры и, устроившись между ног, заглатывает. Прям полностью, сразу. Пиздец. Все.       Делать приятно он точно умеет обалденно. То берет глубоко, то лишь головку, втягивает щеки, создавая вакуум. Естественно, и от столь совершенной техники, и от него самого — необыкновенного, волшебного, желанного, — меня надолго не хватает.       Тяжело дышу и, вцепившись пальцами в обивку дивана, подаюсь бедрами вперед.       — Ио… — выходит слишком моляще. — Я… Ио, пожалуйста…       Мысли в голове путаются, но я пытаюсь сообщить ему, что сейчас кончу.       Он не отрывается, а наоборот, ускоряется, и я, с громким стоном, изливаюсь в его умопомрачительный рот.       От трется щекой о мое бедро. Точно котёнок. И залезает выше, обнимая.       — Понравилось?       — Да. Поцелуешь?       Мне сейчас так кайфово, что шевелиться не хочется, а целовать его хочется.       — Не противно?       Всё-таки приходится повернуть голову и посмотреть ему в глаза. С ума, что ли, сошел?       — Нет, — и целую его. Сам. Он отвечает с жаром, теснее прижимаясь, с силой сжимая мои плечи.       — Перекур и второй раунд? — а в лукавых глазах бесенята пляшут.       — Ага, — улыбаюсь и целую его в нос.       На балкон выходим вместе. Ио закутал меня в плед. И я закуриваю, отмечая, что пепельница тут тоже есть. Но Ио не курит, по крайней мере при мне, и не пахнет от него сигаретами. Для гостей? Для бывшего?       А если бы я не струсил тогда? Если бы остался? Что бы было? С ним, с нами?       Или хотя бы не пропал так надолго? Воображение услужливо подсовывает совершенно другое настоящее, где одни радуги и розовые пони. И никакого пиздеца. Ни тени, ни капельки. Зависаю на этой чертовой пепельнице и, не сдержавшись, прошу:       — Прости меня за все, что я уже не в силах изменить.       Может, мы бы расстались, но и того ужаса, что ему пришлось пережить, точно в его жизни бы не случилось.       — Не за что тебе извиняться, Лёш.       Я так не думаю, но не спорю, а беру Ио за руку. Мне нравится его кожа, его близость, его тепло.       — Я рад, что знаю тебя, — говорю искренне, на что Ио грустно улыбается и признается:       — Я сначала расстроился, что встретил тебя. А теперь рад. Остановить бы мгновение.       — Я бы остался с тобой в нем навечно.       — Боюсь, реальность нас накроет быстрее, чем успеем оглянуться, — Ио подходит ближе и утыкается лицом мне в грудь, обняв.       Чувства странные… Мы не виделись шесть лет, а стоило встретиться, как я сразу понял, что чувствую что-то запредельное. Не понимаю. Я только сейчас научился, или это чувство всегда было со мной, а я просто страдал вдали от него?       Докуриваю и, затушив сигарету, утаскиваю Ио в комнату.       Я обязательно постараюсь все исправить.       Скидываю с себя плед и притягиваю Ио ближе, смотрю в чарующие глаза. Их зелень потрясающая, словно возвращаюсь в далекое прошлое, где мы носимся по яркой траве.       Целую его в щеку, в нос, в бровь. Вскоре все лицо покрыто моими поцелуями, перехожу на уши, следом на шею. Хочу подарить ему всю нежность, что во мне есть.       На нем слишком много одежды, это сильнее ощущается, когда она трется о голое тело. Была б моя воля, давно бы его раздел и заласкал. А так приходится наслаждаться тем, что дают.       Иоанн отстраняется и стаскивает с себя джинсы. А я готов прыгать от радости, что он всё-таки хоть что-то с себя снял. Ио подталкивает меня к дивану, и я ложусь на спину, а он забирается сверху. На бедрах синяки от пальцев. Маленький мой… Хочу пожалеть, только это не поможет, и Ио не оценит, скорее, за дверь выставит.       — Хочу тебя почувствовать, — шепчет, прильнув к моей груди.       — Я тоже этого хочу, — а руки так и тянутся к отметинам, словно поглаживаниями их можно стереть.       Ио отстраняется, быстро шуршит упаковкой и натягивает на меня презик, сразу же смазывая.       Меня посещают смутные сомнения.       — Ты не…       Он приподнимается и резко садится. Вот так, без растяжки. Хрипяще выдыхаю от ощущения резкой тесноты. Он замирает и, закрыв глаза, закусывает губы, вцепляясь в меня пальцами.       — Маленький мой, что же ты делаешь?       — Ты сам сказал, что я могу делать, что хочу.       Вздыхаю. Мне не понять, что у него в голове, остается лишь любить и давать то, что могу.       Он начинает двигаться, сначала медленно, но постепенно увеличивая темп. Из его уст льются тихие стоны, и это самая красивая музыка, что мне доводилось слышать.       Неважно кто сегодня принимающий — он меня трахает. Мне остается лишь любоваться его шеей, потому что голова чуть запрокинута, гладить его бедра, потому что выше нельзя, и наслаждаться. Хотя, не спорю, хочется больше проявить себя, только не хочу сделать что-нибудь не то.       Чувствую опять, что развязка близко, и начинаю двигать бедрами навстречу.       Кончая, сжимаю низ его кофты, ибо боюсь сделать больно.       Ио выгибается, стонет громче и изливается мне на живот, после чего падает. Крепко вцепляется в мои плечи и начинает… плакать? Да, точно. Я чувствую слезы, и он начинает всхлипывать. Прижимаю его ближе, глажу по спине. Я не знаю, как успокаивать. Да и не понимаю причину этого.       Ио уже вовсю рыдает, почти воя. А я, как болван, продолжаю гладить вздрагивающую спину и мягко ерошить волосы, успокаивая. Ни хуя не понятно.       Больно я ему не делал, он сам, я вообще практически ничего не делал. Не обижал, да и когда бы?! Что случилось-то?       — Маленький мой… — шепчу. — Я не знаю, что с тобой и как помочь, но очень хочу. А хочешь, сбежим? На Алтай, например? Нас там никто не найдет.       Он мычит что-то невразумительное, но отрицательное, и качает головой, постепенно начиная успокаиваться.       Скоро и редкие всхлипы стихают, но я продолжаю прижимать его к себе и гладить. А потом он отстраняется, опираясь руками мне на грудь, смотрит, лицо покраснело, веки опухли, а мне удавиться из-за его слез хочется.       — Есть хочу… ты не хочешь?       Ебаные качели, блядь!       — Хочу.       Возможно, я когда-нибудь к этому привыкну, ну, или сойду с ума.       — В душ и на кухню?       Киваю.