Никому не нужная случайность

Мысли тревожили подростковый разум, порождая беспокойство, тяжёлым бременем укладывающееся на плечи Виктории Кузнецовой. Невыносимо тошно становилось ей от воспоминаний о своих поступках. Вике совершенно перестала нравиться её жизнь и собственные взаимодействия с окружающим миром, с людьми. Любое проявление себя школьницу не устраивало и отзывалось внутренним уколом сожаления: всё выходило как-то глупо, нелепо и неправильно. Она много думала о себе, о Вадиме, и чем дальше заходили размышления, тем сильнее Вика терялась. Вот бывают же моменты, когда тебя душит собственный разум, когда хочется исчезнуть, чтоб о тебе все забыли? Итак, мы пребываем в той самой точке. Сначала Кузнецовой казалось, что не пересекаться с Уваровым — это самое верное решение. Потом она неожиданно для себя сама стала искать его взглядом в столовой или в коридорах, а когда находила, то с каким-то непонятным трепетом всматривалась в его лицо, дабы разгадать, что же он чувствовал. В последнюю толковую встречу с ученицей Вадим перед уходом одарил её таким острым, жалящим обвинением, что поначалу она точно онемела в прямом и переносном смысле слова, будучи неспособной поверить, что к ней обратили злость такой силы. Когда волна недоверия и отрицания схлынула, Вика задумалась, что называется, над своим поведением. Да, она не упускала возможности обратиться к Уварову за помощью, но это ведь, грубо говоря, были просто попытки сохранить то, что «INGRID» желали у сыщиков забрать. Она не просила у мужчины каких-то благ, ей не нужно было чужого — Вадим по просьбе Кузнецовой только частично нейтрализовал зло, причинённое Колчиным и его людьми. Разве это плохо? Да, Вика скрывала от Уварова правду, но можно ли было как-то по-другому в их положении? Они ведь друг другу… ничего не обещали? Короче говоря, додумалась Вика до очень занимательных вещей, которые ей ужасно хотелось обсудить. Для всех она выставила границы — тема её отношений с физруком закрыта. И с кем ещё девушке поговорить, кроме как с человеком, разделявшим её воспоминания и причастным к уединённым размышлениям? — Да! Заявиться в учительское крыло Кузнецова долгое время не решалась. Вдруг это тоже плохая затея? Может, больше не стоит ничего ворошить? Может, следует просто забить и смириться? Но, несмотря на вероятность пожалеть о своём маленьком выборе, Вика в очередной раз оказалась перед дверью учителя физкультуры. — Я зайду? — спросила она, стоя в дверном проёме и опасаясь шагнуть вглубь комнаты. Вадим неподвижно сидел на краю кровати, одетый в свободную белую футболку и спортивные чёрные штаны. Он смотрел прямо на Вику, но как будто сквозь неё. — Зачем? — сухо произнёс Уваров. — Объясниться с тобой хочу. — Мне не нужны твои объяснения, — бескомпромиссно заявил он. Вика проглотила своё «зато мне нужны». Эта фраза, пролетевшая в стае мыслей, стала подтверждением уже зародившихся опасений. Её эгоистичное начало порой проявлялось чересчур ярко и красочно. Но всему виной считались обстоятельства, в которых росла и воспитывалась юная девушка. Когда твоя семья не может себе позволить даже недельный отдых на море, годами ждёт, чтобы заменить неисправную технику, и смотрит на тебя как на последний и единственный шанс, ты невольно меняешься под тяжестью обязательств перед собой и роднёй. Все эти годы, живя рядом с детьми, родители которых могли обеспечить их всем, Вика училась думать лишь о себе, работать ради собственного успеха, не жалеть себя, но и не растрачиваться на других. Ведь у неё не было человека, на плечо которого она могла бы опереться, на заботу которого могла рассчитывать. — Мне уйти? Уваров отчего-то хмыкнул и, хлопнув себя по ногам, следом выпрямился. Мужчина не отошёл от кровати, зато к нему приблизилась Вика. — Не понимаю я тебя, Кузнецова, — покачал он головой. — Чего тебе надо, а? Успокоиться не можешь? Ты вроде всё уже мне сказала, я тебя отпустил, что ещё? — Ты сердишься на меня? — нахмурилась девушка. — Ну что ты, разве у меня есть повод? — Тон Вадима насквозь пропитался иронией. — Твой повод притянут за уши. Он ведь не мог её судить за скрытность? Сколько раз он сам поступал точно так же? Скольких женщин Вадим обманул ради личной выгоды? — Действительно, ты ведь у нас такая безгрешная. Золотая девочка. — Тебя злит моя, как ты выражаешься, безгрешность? — выгнув бровь, уточнила школьница. — Меня злит твоё лицемерие! — вскинувшись от едва сдерживаемого раздражения, выкрикнул Уваров. Вика аж дара речи на мгновение лишилась, а потом, вторя импульсивным настроениям мужчины, возмущённо воскликнула: — Что?! Лицемерие?! В гневе она была красивой, и физрук испытывал злорадное удовольствие, наблюдая за тем, как ученица мечется от слов, с которыми не согласна. — Признайся, ты считаешь, что лучше меня. — Вадим говорил без намёка на сомнения. Видимо, он сам достаточно много думал о сложившейся ситуации, и мнение у него сложилось далекое от благосклонного. Заметив, что девушка недовольно скривилась, он продолжил: — Не надо делать такое лицо, не отнекивайся. Всё то время, что мы с тобой провели вместе, ты умудрялась смотреть на мою работу свысока. Ну, свысока не свысока, а уважения к этой работе Вика правда не испытывала. О каком уважении вообще может идти речь, когда всё, что делал Уваров и его люди, приносило страдания и боль? А цели их вполне справедливо можно считать утопически безумными и пугающе циничными. Именно это Кузнецова не побоялась высказать: — Твоя «работа» отвратительна, и я хотела только одного — чтобы «INGRID» и все причастные получили заслуженные наказания. Я этого не скрывала, и ты знал, что я не смогу сидеть и ничего не делать. Да ты даже шутил насчёт этого! Откуда теперь такая драма? — Оттуда! Ты не просто со своими дружками этим занималась, ты полезла дальше и спуталась с человеком, которого я терпеть не могу! На самом деле Вадим просто не мог понять, как ей удавалось одновременно и целовать его, и надеяться в определённый момент сдать полиции компромат на все тёмные дела «правой руки» Колчина. Для себя он нашёл один ответ — всё это было хорошо сыгранным спектаклем для усыпления бдительности. В этом театре он впервые оказался не режиссёром-постановщиком, а заблуждённым зрителем. Хотя нет, не впервые: был ведь ещё Колчин со своими интригами. И ассоциативное соседство с этой фамилией в голове Уварова вовсе не красило Кузнецову. — Следи за словами! Что значит «спуталась»? Да, я помогала Володе, а он помогал мне. Между прочим, благодаря нашему сотрудничеству вы с Антоном до сих пор живы! — Ах, благодаря вашему сотру-у-удничеству? — Он нараспев протянул последнее слово. — Может, мне ему ещё руку пожать? Вика устало прикрыла глаза и шумно выдохнула. Пора было бы уже привыкнуть к тому, что эмоциональный Уваров с трудом воспринимал то, что ему говорили. — Ты невыносим. — Ну и вали тогда! — в очередной раз крикнул он, смазанным жестом указав девушке на дверь. — Смотреть на тебя не могу. Раз я такой ужасный, такой плохой и работа у меня отвратительная, то какого чёрта ты всё ещё здесь?! Пользовалась моим положением, моей властью, и совесть твоя молчала в тряпочку, а как отвечать перед другими пришлось, так ты моментально отреклась от всего! Глаза Кузнецовой расширились от удивления. Неужели он видел это так? Неужели он считал её… Даже подходящего слова Вика подобрать не могла. Точнее, могла, и не одно, но все они были неприличные. От растерянности она забыла, что хотела сказать. — Да я просто… — тихо и обескураженно залепетала девушка. — Что ты просто? Очередной выпад физрука возбудил в ней злой порыв, Кузнецова нахмурила брови и, повысив голос, прервала фразу громким недовольным «ничего!» Она уже развернулась, чтобы направиться к выходу, как в спину ей прилетело ядовитое: — И вообще времени зря не теряешь. Даже не ожидал. Вика остановилась, настороженно спросив: — О чём ты? — Уже успела с братом моим поладить? Оперативно. Но ты учти, чтоб с Мальцевой конкурировать, тебе придётся сильно постараться. В мгновение ока Вика оказалась чрезвычайно близко к мужчине и, действуя на рефлексах обиженной женщины, с размаху ударила его по щеке. Резко, звонко и неожиданно для обоих. И, если раньше Вадим, скорее всего, приложил бы усилия для того, чтобы сдержать свою ярость, то сейчас причин для тех самых усилий вроде как и не существовало. Уваров с силой схватился за нижнюю часть Викиной челюсти, надавил большим и указательным пальцами на кость и потом решительно дёрнул свою руку в сторону, заставив девушку полететь на кровать. Кузнецова приземлилась на заправленную постель, спружинив, и попыталась прийти в себя от стремительных действий мужчины. Тот ждать, пока она оклемается, не стал: буквально через несколько секунд Вика различила его суровое лицо в паре сантиметров от себя. — Как ты можешь говорить мне такие вещи после всего, что было? — А разве там было хоть что-то не фальшивое? — прищурился Уваров. Руки девушки, хоть и несмело, оторвались от смятого покрывала и потянулись к мужской тяжело вздымающейся груди. А правая рука как-то особенно трепетно коснулась области сердца под белой футболкой. — Я всегда была с тобой искренна, — глядя в недоверчивые глаза Вадима, сказала Вика. — Даже когда скрывала какие-то вещи, уж прости. Я разделяла расследование и наше общение так же, как ты разделял меня и свою работу. Если я виновата перед тобой… Не держи зла, хорошо? Уваров как-то странно усмехнулся, накрыл руки девушки своими, отвёл их в сторону и прошептал ей практически в самые губы: — Уходи. И больше не надо появляться на моём пороге.

***

Вот уж не думал Антон, во что превратится его вынужденное возвращение в Логос. Он должен был просто нарыть доказательства преступной деятельности «INGRID» при помощи Воронцова, сдать их Токаревой, а в результате что? Карантин, заражение, военные, биологическая связь с бессердечным братом, запавшим на школьницу. Кра-со-та. Королёва в чём-то оказалась права — Антон приложил руку к тому, что вирус распространился по школе. Вот чёрт его дёрнул засунуть пробирку в детскую радиоуправляемую машинку! Чувство вины мотивировало мужчину вписываться в любую затею, что хоть на небольшой процент приближала всех к получению заветной вакцины или антидота. Но несмотря на весь этот кошмар, он после такой долгой разлуки наконец был рядом со своей любимой девушкой, это окрыляло его, вселяло надежду на лучшее будущее. И, к сожалению, в этом плане не всем повезло так, как ему. Спустившись в холл, Уваров поймал взглядом сидящую на диванчике Вику, которая настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что не замечала снующих туда-сюда младшеклассников и прочих прохожих. Мужчина улыбнулся и подошёл ближе, чтобы поздороваться. — Привет, Вик. — Привет, — улыбнулась в ответ девушка. — Не обратила внимания, как ты подошёл. — Чего одна тут сидишь, скучаешь? — Антон расположился рядом с ней. — Я думаю. Столько всего происходит вокруг… Тяжело выносить. — Понимаю. Ну, ты неплохо держишься. Антон в самом деле так считал. Этой девочкой он готов был восхищаться, хоть и с жалостью смотрел на некоторые её действия. Вадим, может, и подонок, раз посмел втянуть ученицу во всё это дерьмо, но если не брать в расчёт её возраст, Антон не задавался вопросами, почему брат положил глаз именно на Викторию Кузнецову. — Может, так со стороны и кажется, но… — Пауза затянулась, и Уваров понял, что девушка передумала заканчивать мысль. — Вадим не беспокоит? — с тревогой поинтересовался он. — Я ходила к нему сегодня, буквально полчаса назад. — Зачем? Не сказать, что Антон сильно удивился такому развитию событий. Он уже понял, что и Вика привязалась к Вадиму, и он — к ней. Один разговор о расставании, подкреплённый ссорой, — недостаточно прочный фундамент для выстраивания границ из взаимного равнодушия. — Напрягает сложившаяся ситуация. — Вика поджала губы, задумавшись на мгновение. — Не люблю чувствовать себя виноватой, знаешь ли. — Никто не считает тебя виноватой. — Он считает. Этого достаточно. Антон постарался не подать виду, но он чуть не прыснул от смеха. Он считает… Вадим вообще слишком много позволял себе считать. И то, что Вика в такой ситуации действительно переживала из-за мнения того, кто сам вряд ли был с ней кристально честен, изрядно обескураживало. — Вик, он во многом ошибается. Единственное, что заставляет его принимать более-менее правильные решения, — это ты. — Это уже в прошлом, — запротестовала Кузнецова. — Ну, можешь и дальше продолжать себя обманывать, но между вами всё ещё искрит даже на расстоянии, — улыбнувшись уголком губ, произнёс Антон. — Особенно теперь, когда он злится, а ты тонешь в противоречиях. — И что это значит? — Тебе решать. Счастливое будущее тебя с ним не ждёт, что до настоящего… Оно зависит исключительно от вас двоих. Никто не знал, сколько продлится карантин, и кому какой срок жизни отведён. У Вики с Вадимом ещё был шанс провести друг с другом минуты, оставшиеся до расплаты за все ошибки. — Антон, а ты любишь Вадима? — вдруг спросила она, развернувшись к мужчине так, чтобы в подробностях видеть его реакцию. Её взгляд показался каким-то новым, чересчур пронзительным, затягивающим. — Он мой брат, Вика, родной человек, но Вадим давно отказался от своей семьи, от меня. Я, в свою очередь, отказался от него. Рано или поздно он окажется за решёткой, я готов к этому. Мне жаль, что брат стал таким, но это его выбор, и иной участи он уже не заслуживает. Вика улыбнулась, заметив: — Ты так толком и не ответил. — А ты сможешь мне ответить на тот же вопрос однозначно? — парировал Антон, на что девушка лишь неопределённо пожала плечами. — Ну вот и я про то же.

***

Тяжело просыпаться, когда не видишь смысла в очередном новом дне. Алеся открыла глаза, встретилась с привычной чернотой и выплюнула мысленное проклятье. Её пальцы потянулись к той части лица, что находится вблизи нижних век, туда, где небольшие шрамы зажили не до конца. Почти все внешние повреждения врачи ликвидировали практически сразу после первой операции, вновь прибегнув к хирургическому вмешательству, — ожоги от кислоты всё-таки, дело нешуточное. Но финальную косметическую операцию они провести не успели, поэтому теперь каждое утро девушки начиналось с мазей, стимулирующих регенерацию. Благо, оставшиеся повреждения прекрасно прятались за массивными чёрными стёклами. И хоть Петровская раньше ненавидела такие модели очков, закрывающие чуть ли не треть лица, желание замаскировать уродливые напоминания о стычке с Савельевой пересилило эстетическое неудовлетворение новой вещицей. Перед лёгкой лечебной процедурой Алеся, выбравшись из постели и просунув ноги в тапочки, зашаркала к ванной с вытянутыми вперёд руками. Там она ополоснула лицо прохладной водой и почистила зубы. Вернувшись, девушка нащупала тюбик с мазью на прикроватной тумбочке, открутила крышку, выдавила себе на указательный палец небольшое количество целебной субстанции, разработанной непременно в «INGRID», и мягкими втирающими движениями нанесла её себе на кожу вокруг глаз. Только после этого она надела очки и принялась привычно ожидать прихода Ромы. Павленко не изменил себе, заявился минут через 20 после начала завтрака и притащил целый поднос с едой. Как Алеся ориентировалась во времени, спросите вы? О, теперь она пользовалась кнопочным телефоном, который при нажатии на специальную клавишу озвучивал часы и минуты. Полезное изобретение, оказывается. А потом парень ушёл. Кажется, разбирать завалы. У них оставалось совсем мало времени на поиски хотя бы антидота, поэтому многие работали по нескольку смен подряд. Рома решил поступить так же. Он хотел быть полезным. Алеся хотела того же, вот только не способна была больше ни на что. Чёрт, она даже из комнаты почти не выходила… Там ведь куча любопытных школьников, неизведанные в темноте территории, всепоглощающие чувства неопределённости и небезопасности. Горло Петровской сковала духота, пришлось открыть окно. С улицы доносились детские возгласы: ребята уже с самого утра развлекали себя играми на свежем воздухе в выходной день. Как давно она не выходила из своей клетки, не дышала нормально, полной грудью? Может, время пришло? Что, если, подставившись под порывы весеннего переменчивого ветра, она почувствует что-то новое? Вдруг те чёрные, как и весь окружающий мир, мысли наконец улетучатся, освободив её? Вдруг в ней проснётся желание жить? Алеся встала и подошла в платяному шкафу. Надо сменить пижаму на что-то поприличнее. Смешно сказать, Петровской пришлось заучивать, что и в каком порядке висит у неё на вешалках. А прежде чем что-то на себя надеть, она по нескольку раз прощупывала швы на одежде, дабы случайно не выйти в люди в кофточке наизнанку. Выцепив из гардероба совершенно обыкновенную чёрную кофту и джинсы того же цвета, она наскоро переоделась, не забыв на ощупь проверить правильность посадки вещей. После этого Алеся всё же вышла. Неподконтрольное волнение разбушевалось где-то в районе желудка, направляя неприятные токи дискомфорта прямо к сердцу, а от него — к холодеющим ладоням и стопам. Стены, обклеенные обоями, становились единственными направляющими Петровской. Она старалась держать ровно спину и ни в коем случае не показывать, что с ней что-то не в порядке. Выходило, наверное, так себе, отчего Алеся ещё больше нервничала. Одна её рука водила по шершавым обоям, а вторая оставалась на весу впереди девушки. С горем пополам она дошла до лестницы, успев несколько раз отказаться от помощи встречных неравнодушных. Ну, а там до выхода из усадьбы, считай, рукой подать. На улице ветра почти не было, солнце тоже не пекло, а по рукам Петровской пробежали мурашки. Оттого ли, что оделась она не по погоде, или это просто страх проявился в форме лёгкого озноба? Точно определить не выйдет. Здесь уже не найдёшь ни стен, ни какой-либо другой опоры. Алеся сделала глубокий рваный вдох. Ну, не ползком же передвигаться? В последний раз, проходя по этой земле, шпионка терпела ужасную боль. Какую именно, вспомнить не получалось, но Петровская точно знала, что в тот момент ей было до умопомрачения плохо. Шаг за шагом она отдалялась от здания, не отклоняясь от прямого курса. По крайней мере, ей так казалось. Шпионка знала, что в какой-то момент должна была наткнуться на клумбу, но та всё никак не попадалась на пути. Это Алеся ещё не дошла, или она просто идёт как-то криво? Липкий страх начал подбираться к груди, дыхание девушки участилось. Она стала вертеть головой, как будто надеясь на то, что это поможет ей сориентироваться в пространстве. Прошло никак не больше пяти минут, и Алеся физически не могла уйти далеко, тем более учитывая её скорость передвижения. Но где тогда?.. Почему она перестала слышать смех детей? Вместо него голову заполнил какой-то посторонний звон. Дышать стало тяжелее; воздух, попав в глотку, не мог добраться до лёгких. Паника накрыла девушку с головой, ей подумалось, что она вот-вот умрёт. Одной рукой коснувшись горла, Петровская потянулась к дороге. Опустившись на колени, она пальцами начала шарить по земле, пытаясь успокоить себя спасительной опорой. Алеся с таким остервенением цеплялась за траву, зарываясь пальцами в почву, что ей под ногти попадала грязь. Голова гудела, блокируя всё рациональное, глаза каким-то образом обжигали веки изнутри. Звон в ушах преобразовался в вязкий гул, приобретший форму разрастающегося пузыря. Этот пузырь увеличивался, усиливая плотность шума и головную боль. В момент, когда Алеся решила, что большего не вынесет, пузырь резко лопнул, положив конец и гулу, и звону, оставив после себя ошеломляющую пустоту. Как сквозь толщу воды девушка услышала чей-то перепуганный голос. Потом она почувствовала, что её пытаются поднять на ноги. Хотелось попросить неизвестного не хватать её так сильно, не трясти, но с губ почему-то не сорвалось даже жалкого хрипа. Радовало лишь то, что, кажется, она больше не задыхалась. Её куда-то вели. Алеся абсолютно ничего не соображала. Лишь спустя какое-то время, успокоившись, наглотавшись кислорода в достаточных количествах, Алеся постаралась понять, кто был с ней рядом. — Ты меня слышишь, эй? Господи, до чего же бледная… Голос мужской, взрослый, даже, можно сказать, старческий, школьница слышала его редко. Вероятно, кто-то из персонала — может, садовник или охранник. Следом к его голосу добавился ещё один, девичий и очень хорошо знакомый: — Что с ней? Алеся, слышишь меня? Давайте я к Ларисе отведу. — Чёрт знает, что с ней. За горло схватилась, на землю осела. Смотрю, не встаёт никак, всё в земле скребётся, ну я и подбежал, а она слова сказать не может. Петровская почувствовала, как руки на её плечах сменились, прикосновения стали мягче, бережнее. — Алеся, скажи хоть что-нибудь, — пыталась достучаться до неё Вика. Услышав рядом звук удаляющихся шагов, Алеся очень-очень тихо прохрипела: — Не надо к Ларисе. — Что? — К Ларисе не надо. Отведи меня в другое место. — Куда? Шпионка неопределённо мотнула головой, тут же нахмурившись, и изобразила правой рукой подобие жеста молчания. — Туда, где мы с тобой занимались. Вика сдвинулась с места, потянув за собой подругу, но всю дорогу до обозначенной точки она пыталась убедить Алесю в том, что эта идея ужасна, и ей нужна медицинская помощь. Ясное дело, советов Петровская слушать не стала, она лишь пыталась прийти в себя после внезапного приступа. Ладонь Кузнецовой, уверенно сжимающая её предплечье, очень в этом помогала. — Мы дошли, но тут пока люди ходят, — прозвучал голос Вики после того, как девушки остановились. — Диван свободен? — Да. — Давай присядем, — попросила Алеся. — Будем ловить момент. Согласившись, Кузнецова подвела одноклассницу к кожаному дивану и дала ей понять, когда можно садиться. Петровская освободила свою руку, как только появилась возможность. Она потёрла влажные от нервного пота ладони друг о друга и раздражённо втянула носом воздух. — Что с тобой было? — спустя время спросила Вика. — Похоже на паническую атаку. Но не знаю, такое со мной впервые. Если Алеся совсем не выглядела испуганной — скорее, недовольной, беспокойной и слегка смущённой, — то её подруга, в свою очередь, была очень и очень встревожена. Впервые она увидела Петровскую лишённой зрения совсем недавно и поразилась перемене. Подопечная Вадима как будто и сидеть по-иному стала: её опущенные плечи, уже не слишком прямая спина и склонённая вперёд голова говорили о запредельной усталости и отсутствии надежды. Но Алеся не позволяла никому копаться в её состоянии: если кто-то пытался влезть к ней в душу с попытками помочь, она тут же старалась человека куда-нибудь спровадить. Вику это не на шутку взволновало, но решения проблемы она пока придумать не могла. — Тебе обязательно нужно рассказать об этом Ларисе. — Прекращай, — отмахнулась от неё Петровская. — Что, всё ещё ходят? — Тише, — вдруг шикнула Кузнецова, сжав руки в кулаки. Мимо девушек прошла группа увлечённых разговором школьников. Следом за ними очередной преподаватель пересёк коридор, а затем исчез в одном из кабинетов. — Так, у нас считанные секунды, давай, поднимаемся. Вика завела Алесю в нишу под лестницей, после чего, наклонившись, потянула на себя стенку-дверцу, открыв тайный проход. Вопреки всем правилам безопасности Петровская шагнула в темноту первой, не боясь споткнуться о какой-нибудь кирпичный обломок и кубарем полететь вниз. Она чересчур стремительно сбежала по малочисленным ступенькам и практически упала на грязный пол. Словно находясь на краю обрыва где-нибудь в горах, а не в старом пыльном подземелье, она ухватила ртом большую порцию воздуха, а потом рвано начала выдыхать, дрожа всем телом. Спустившаяся за ней Кузнецова, перепугавшись, бросилась к сгорбившейся фигуре. Не успела Вика дотронуться до плеча шпионки, как её рефлекторно отбросило назад душераздирающим криком. Алеся пронзительно закричала, заставив Викино сердце сделать кульбит от испуга. Широко распахнутыми глазами Кузнецова смотрела на то, как её подруга надрывает связки, мучаясь от нестерпимой внутренней боли. Когда по щекам Петровской потекли слёзы, она со злым рыком стала беспорядочно ударять кулаками об пол. Тогда уже рядом с ней села потрясённая Вика, которая в момент очередного замаха поймала начавшие кровоточить кулаки своими ладонями. — Что ж ты творишь?.. Грязь же в раны попадёт! На это Алеся не сказала ничего, а только продолжила плакать, уткнувшись Вике в живот. Та рук подруги не отпустила и не отодвинулась, хоть один из концов оправы Алесиных очков неприятно впивался ей в кожу сквозь ткань жилета и блузки. Пока Петровская успокаивалась, Кузнецова молчала. Слушать именно её плач оказалось просто какой-то изощрённой пыткой. Девочка, которая однажды с завидным хладнокровием на этом же месте рассказывала ей о терпимости к боли, о контроле эмоций, теперь сама билась в жуткой истерике. Как это возможно, и что с этим делать? Когда стены перестали жонглировать судорожными всхлипами, Вика тихонько заговорила: — Ты как-то сказала, что не нужно спрашивать, за что с нами происходят те или иные события, помнишь? — Обращение повисло в воздухе между адресатом и адресантом: — Но иногда так хочется знать… Она не ждала реакции от Алеси, но та, повернувшись, чтоб её и без того слабый голос не сдавливался, ответила: — Я знаю, за что мне это. Всё заслуженно, я много плохих поступков совершила за свою короткую жизнь. — Алеся делала паузы-передышки в предложениях и с глубоким вздохом продолжала вновь. — Но я не готова выносить этого наказания, не готова быть инвалидом. Заслужила, но не могу… Я не могу, слышишь? Это выше моих сил, не могу! Это жалобное «не могу», повторённое ещё несколько раз, надолго отложится в памяти Кузнецовой. Порой Алеся принимала на себя такой вид, в котором ей просто невозможно было перечить. Как, например, в моменты, когда просила оставить её одну. И вот, едва успев захлопнуть за ними обеими дверцу шестиугольного подземелья с внешней стороны, Вика была застанута врасплох просьбой уйти. Несмотря на сопротивление, Кузнецовой всё же пришлось принять поражение. Но случилось это только после торжественной клятвы, в которой Алеся обязалась обратиться к медсестре, чтобы обработать покарябанные ладони, а заодно сообщить о своём нестабильном психическом состоянии. Какое-то время после ухода Вики Петровская так и стояла в нише под лестницей, но её дурацкое желание слиться со стеной и больше ничего не чувствовать всё никак не исполнялось. В один момент наверху послышались звуки шагов. Пара школьниц спускалась со второго этажа, переговариваясь. — Я точно тебе говорю, эта заносчивая девчонка окончательно сошла с ума. — Ты уверена, что это была она? — Кто у нас ещё по школе в чёрных очках ходит? Да и я слепая, по-твоему?! Ха! Петровская, точно она. Раньше на всех свысока смотрела, а теперь сама выглядит, как затравленная мышь с откушенным хвостом. Жалкое зрелище! Ничего удивительного, это ей бумеранг прилетел. — И всё-таки ты жестокая… — Брось, можно подумать, ты её всерьёз жалеешь!

***

Обещание Алеся сдержала-таки. — Боже мой, что с тобой произошло, девочка? — всполошилась Лариса Андреевна, бегло осмотрев ученицу с ног до головы. — Споткнулась, когда гуляла. Упала и руки исцарапала. — Надо срочно обработать, — сказала женщина и вытащила из прозрачного шкафчика бутылочку с перекисью, прихватив заодно вату. — Садись скорее, ну же! Пока медсестра разбиралась с повреждёнными ладонями школьницы, та обратила внимание на отсутствие у себя боли. Физической. Издёвка какая-то, не иначе. Было бы намного лучше, если б её кожа сейчас нещадно саднила, отвлекая от навязчивых мыслей. — Скажите, а у вас можно попросить снотворное? — внезапно выдала она, глядя на то, как перекись шипит на мелких ранках. — В последнее время сплю очень плохо, кошмары донимают. — У меня есть, конечно, — кивнула Лариса, не отрываясь от своего занятия. — Приходи перед сном, я буду выдавать тебе по две таблетки за раз. — А можно… Можно я упаковку себе заберу? Просто лишний раз выходить не хочется, тяжело мне, понимаете? Одинцова выкинула испачканный комок ваты в мусорное ведро и остановилась, чтобы заглянуть в глаза Алесе. Зрительный контакт вышел недолгим, но выразительным. Лариса что-то для себя выяснила, после чего потянулась к железному лотку с кусками разрезанной марли. — Я понимаю, но так не положено. Прости, нельзя, нет. — Пожалуйста, Лариса, — занервничала Петровская, — я клянусь, что буду соблюдать ваши предписания. Как вы сказали, две таблетки? Больше двух таблеток в рот не возьму, обещаю. Я обещаю! Ну, войдите в моё положение. — Нет, прости, Алеся, не могу, — стояла на своём медсестра. Едва она закончила перевязывать ученице руки, Алеся вскочила со стула и твёрдой поступью направилась к двери. — Куда ты? А таблетки? — Обойдусь без ваших одолжений, — раздражённо бросила девушка, даже не удосужившись повернуть голову. С громким дверным хлопком она покинула помещение. Но если вы думаете, что на этом Петровская сдалась, то вы глубоко заблуждаетесь. Следующий пункт назначения в её маршруте — комнатушка местного мастера. Ввалившись в обитель Миши Дмитриева без предупреждения и не утрудив себя соблюдением приличий, она сказала: — За тобой должок, помнишь? — Ух, что с руками? — отозвался парень, ничуть не удивлённый внезапным вторжением. — Упала. — Ясно. Чего хочешь, трюкачка? Для тебя всё сделаю. — Достань мне кое-что из медкабинета. Сегодня.

***

Весь оставшийся день Вика не могла найти себе места. Она постоянно думала и думала, как бы привести Петровскую в чувство. Однозначно, сама шпионка выбраться из плена своего недуга уже не могла — её с невероятной скоростью засасывало в болото тоски, жалости и презрения. Требовалась рука помощи близких людей. А ещё лучше — план, который позволит сломить упрямую Алесину зацикленность на собственных страданиях и переключит девушку на что-то жизнеутверждающее. И раз уж Дашка тоже оказалась в числе тех, кого судьба Петровской не оставляла равнодушным, Вика решила обсудить эту тему с ней вечером и привлечь подругу к составлению действенного плана по спасению утопающей. Однако эти намерения слегка скорректировались внезапным приступом активности Старковой: — Девочки, поверить не могу, что мы так и не отпраздновали наше воссоединение! — вдруг заявила она, стоило трём старшеклассницам собраться в одной комнате. — А надо? — с явным скепсисом поинтересовалась Кузнецова. — Вик, у тебя совесть есть? Я, между прочим, почти с того света вернулась! Ты тоже. Так что не хочу слышать никаких возражений. Последовал едва сдерживаемый Викин смех: — Разве можно возразить тебе, такой уверенной? — Парней звать будем? — Я за девичник, — тут же высказалась Лиза. — Поддерживаю, ну их в баню, — присоединилась Вика. — Так давно втроём не отдыхали, правда, давайте не будем нарушать нашу скромную идиллию. — Но, боюсь, мы можем рассчитывать только на съестные припасы Галины Васильевны. Алкоголь-то, наверняка, припрятали. — Переживём. — И то верно. Около восьми вечера девочки компанией вышли из своей комнаты. Переговариваясь и смеясь, они побрели мимо соседских дверей по направлению к лестнице. Шли они, шли до тех пор, пока Лиза не отвлеклась от разговора и не воскликнула: — Ой, Алеся! Привет. Слушай, не хочешь с нами… Даша не дала подруге договорить, напряжённо уточнив: — Лиз, ты чего? Ты с кем разговариваешь? — Так с Алесей, — Виноградова указала на пустое место в углу прямо напротив них. — Её здесь нет. Холодок пробежался по коже Лизы, а сердце отчётливо застучало в ушах. Девушка перевела взгляд со Старковой обратно, к Петровской. Алеся не шевелилась, молча стояла, опираясь о стенку рукой. Глаза привычно были спрятаны под очками, лицо не выражало особенных эмоций, но Лизе почудилось, что из-под пластмассовой оправы выползла одна-единственная слезинка. — Как нет… Вот же она, стоит… напротив… — Быть не может, — растерянно шепнула Вика и сорвалась с места, сподвигнув остальных последовать её примеру. Ну, не могла же она… Нет. Ещё пару часов назад всё нормально было. Хотя не нормально, конечно, но ведь не до такой же степени? Правда же? Безумие какое-то. Бред. В голове набатом било жалобное Алесино «не могу». Сломя голову девочки мчались по коридору. Двери по бокам сливались у них в глазах в одно нечёткое пятно. Но им нужна была особая дверь практически в самом конце этого лабиринта из поворотов, за которой теперь проживала Алеся. Люди, попадавшиеся на пути, недовольно ворчали и кривили лица. Что, в принципе, естественно; многие начали замечать одну закономерность: если эта группа школьников снова носится по школе как угорелая, значит, на горизонте маячат очередные неприятности. По дороге они чуть не сбили Рому, который тоже после тяжёлой смены хотел увидеть Алесю. Он поймал налетевшую на него Вику за плечи, но больше ничего сделать не успел, так как девушка легко выскользнула из его рук, точно не заметила столкновения, и побежала дальше. Дашу останавливать он и не стал пытаться. Единственным его шансом что-то узнать была третья из подруг. — Лиза, что происходит? Куда вы так несётесь? — Я только что видела Алесю в коридоре. А девочки сказали, что её там не было. — Так… — Павленко нахмурился от попытки построить логическую цепочку. — И что это значит? — Ром, не тупи. Я видела её призрак. В тот же миг Рома побелел настолько, что сам стал выглядеть сродни призраку. Нахлынувший страх за жизнь близкого человека заставил парня вопреки усталости ломануться в сторону комнаты Петровской.