
Автор оригинала
crazychipmunk
Оригинал
http://archiveofourown.org/works/25393174
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Ойкава вернулся из трехнедельного отпуска с обручальным кольцом, висящим на цепочке у него на шее. Все, что его товарищи по команде смогли узнать о новой жене Ойкавы, — это то, что она японка и, по его словам, «самая красивая в мире».
Присоединяйтесь к многолетнему путешествию аргентинских товарищей Ойкавы, чтобы выяснить, кто же так не угодил судьбе, что связал свою жизнь с ним.
Примечания
Это поистине захватывающая история, с которой я смогла прожить большой спектр эмоций - от детской наивной радости до разрывающей сердце печали: история, ставшая лично для меня олицетворением канона.
В работе 43 части, оригинальная работа завершена.
НЦ-сцены только упоминаются как факт произошедшего.
Разрешение на перевод от автора получено.
Переходите на страницу автора и заваливайте его кудосами и комментариями :)
Не кидайтесь сильно тапками, мой первый перевод, а лучше тыкайте публичную бету)
Приятного прочтения)
Глава 17: Изгнание
16 марта 2025, 06:31
Победа над Италией, одержанная этим вечером, далась ему слишком легко. Кагеяма не находил себе места — адреналин кипел в крови. Недолго думая, он решил тайком выйти на ночную пробежку, прекрасно осознавая: тренеры не одобрили бы его затею.
Разумеется, удача сыграла с ним злую шутку — он столкнулся с теми, кого меньше всего хотел видеть. Формально — в баре отеля расположился Иваизуми в одиночестве, однако лицо Ойкавы, мелькавшее на экране телевизора напротив, вызывало раздражение.
Иваизуми был слишком увлечён интервью Ойкавы о неожиданной победе аргентинцев над США, чтобы заметить, как его стартовый сеттер крадётся через вестибюль. Однако Кагеяму остановил внезапно раздавшийся голос — сдержанный и в то же время изнеможенный: «Привет, Тору».
Раздражение накрыло вновь, стоило Иваизуми произнести то самое имя. Кагеяма с трудом подавил желание остановиться и подслушать. Иваизуми, подперев голову рукой, разговаривал по телефону: «Поздравляю с победой! Я как раз смотрю интервью». Он сделал паузу, затем продолжил: «Прими факт — у братьев Сёдзе и у тебя совершенно разные ситуации. Они с Гавайев, ты — из Мияги, и это константа», — Иваизуме взял паузу, перед тем как продолжить: «Детка, ты японец, ты чертовски красив, и ты разорвал американцев. В любом случае, однажды пресса бы раскопала твою связь с Японией».
Он слушал ответы, иногда кивая. Внезапно его лицо помрачнело, хотя голос остался прежним: «Да, мы столкнулись с ними возле Мицукоси. Они пытались заговорить с Кагеямой и остальными».
Кагеяма расслышал свое имя и застыл во вращающихся дверях лобби, и желание развернуться и пробраться к бару, где расположился Иваизуми, накрыло с новой силой. Подслушивать совершенно не в характере молодого связующего — разве что когда речь касалась волейбола, но сейчас словно неведомая сила тянула его переступить через свою гордость.
С тех пор, как три месяца назад Иваизуми вернулся из Америки, он трудился в поте лица; усерднее, чем любой тренер, которого Кагеяма когда-либо встречал за свою историю в профессиональном спорте. Если бы не обручальное кольцо на безымянном пальце, могло бы показаться, что жизнь их молодого тренера вращается исключительно вокруг работы и сна. Впрочем, и сон был под большим вопросом.
Вчерашняя идея следить за Иваизуми для Кагеямы вовсе не сводилась к проверке слов Ушиджимы.Нет, причины лежали гораздо глубже, куда более фундаментальные. Наблюдая, сколько времени тот посвящает работе, Кагеяма невольно задавался вопросом: возможен ли вообще его брак? Какой мужчина или женщина выдержит такого мужа?
Он слегка покраснел, осознавая, что действительно шпионит за своими семпаями из средней школы. И не впервые — уже дважды за выходные! Атсуму был прав: в каком-то смысле Кагеяма и правда воспринимал Ойкаву и Иваизуми как родителей. Конечно, ему было любопытно узнать об их личной жизни, особенно теперь, когда появились косвенные доказательства того, что их личные жизни — одно целое.
«Нет, конечно, я не рассказывал им о нас», — в голосе Иваизуми пробивался гнев. Он сделал небольшую паузу, затем продолжил, уже настойчивее: «В чем дело? Все было совершенно безобидно. Все обручальные кольца плюс-минус одинаковые. К тому же, они слишком отвлеклись на мой испанский, чтобы успеть разглядеть мои пальцы… Хорошо, тогда скажи мне, Тору, на каком языке я должен был говорить с мужской сборной Аргентины? На польском?»
Иваизуми затих, слушая ответ. Кагеяма не раз становился свидетелем того, как Иваизуми срывался на Ойкаву. Он хорошо знал ту самую морщинку на лбу — предвестницу подзатыльника или удара в плечо для того, кто довел его до точки кипения. Но чем мрачнее становилось лицо Иваизуми, тем яснее Кагеяма осознавал: до этого момента он никогда не видел его по-настоящему злым на Ойкаву.
Все эти годы — в средней школе, в старшей, даже сейчас — Кагеяма ошибочно считал, что именно Ойкава внушает ему страх. Однако теперь он ловил себя на том, что мчится по улице прочь от отеля… и от убийственного выражения лица своего тренера.
***
К концу недели Кагеяма был выжат до последней капли, и мысли о том телефонном разговоре больше не беспокоили его. С того самого дня — первого дня турнира, — когда Ойкава заговорил с репортером на родном японском, пресса перевернула все возможные архивы в поисках накопать сенсационное разоблачение. Журналисты выискивали любую информацию о его детстве, юности, обо всём, что касалось аргентинского сеттера, рождённого в Стране Восходящего Солнца. В ход пошли старые записи школьных матчей против Сейджо, Шираторизавы и Карасуно. Кто-то даже откопал давнюю статью из малоизвестного ежемесячника «Волейбол каждый месяц», опубликованную ещё в годы старшей школы Ойкавы. Весь Твиттер неделю гудел от этой новости. Даже появился хэштег #КагеямаБейПокаНеПадёт, который прочно обосновался на верхних строчках трендов. Кагеяма всегда с нетерпением ждал момента одолеть Ойкаву, но теперь на его сторону перешла и вся Япония. Ожидания страны тяжело давили на плечи. Наступил долгожданный день матча. На стадионе в Фукуоке полный аншлаг. Глубокий вдох — и Кагеяма выходит на площадку. Разом собрав всё напряжение, давившее на плечи, он одним движением отбросил его прочь. Пресса, хэштеги в Твиттере, репортёры, без устали пытавшиеся заполучить любой комментарий о совместных товарищеских играх с Ойкавой в школьные годы; споры о тактике, с которой он собирается обыграть бывшего соперника, — всё потеряло значение. Полные трибуны или пустой зал — белый шум. Он просто хотел играть в волейбол. С самого начала матча Кагеяму накрыла волна ностальгии. Сеты Ойкавы, как и всегда, филигранны и безупречны — он демонстрировал свою лучшую форму. Казалось, будто Кагеяма — снова пятнадцатилетний мальчишка, отчаянно старающийся не отставать. Когда он отправил точный пас Ушиджиме, знакомый приступ паники накрыл его с головой — аргентинские блокирующие уже ждали. На лице Ойкавы появилась довольная ухмылка. Все пути оказались перекрыты — атака Ушиджмимы провалилась. Идеальный блок. Но этим дело не ограничилось. Один блок за другим — второй, третий. Кагеяма знал: дай Ойкаве шанс — и он не упустит возможности утереть нос Ушиджиме. Сегодня же он был особенно безжалостен, шёл ва-банк, рисковал, лишь бы заполучить каждое очко от давнего соперника. Весь риск аргентинского связующего привёл к уверенной победе японской команды в первом сете. Однако, несмотря на разрыв в очках, Ушиджима отдал сопернику больше, чем принёс своей команде. Кагеяма был потрясён. Ситуация не осталась незамеченной и для тренера, и во втором Сете тот решил заменить Ушиджиму на Арана Оджиро. Несмотря на смену игроков, напряжение Ойкавы никуда не исчезло — оно читалось в каждом его движении. Это сыграло на руку сборной Японии: Аран точным ударом отправил мяч сквозь бреши в аргентинской защите, принеся команде победу во втором сете. — Отличный удар, Оджиро, — сказал Кагеяма, перебегая на противоположную сторону площадки перед следующим сетом. — Сегодня ты в ударе. Аран улыбнулся, принимая комплимент. — Правда? Возможно, так оно и есть. Японские болельщики сегодня меня приятно удивили. Внезапно комфортная атмосфера… Почти такая же, когда я играл в американском колледже. — Комфортная? — переспросил Кагеяма, слегка нахмурившись: — Не заметил, что что-то изменилось. Вообще не обращаю внимания на трибуны. — Должно быть, очень приятно — играть и не беспокоиться о мнении болельщиков, — заметил Аран. Он всё ещё улыбался, но в его словах скрывалось что-то… противоречивое. Кагеяма нервно оглянулся и машинально проследил за взглядом Арана, устремившимся на трибуны, заполненные японскими болельщиками. — Что особенного в зрителях сегодня? — наконец спросил он. Для него толпа была просто толпой — такой же, как на любом другом матче. — Не туда смотришь. Атмосфера сегодня особенная не из-за трибун, а из-за того, кто стоит на площадке, — Аран перевел взгляд на аргентинскую сторону сетки. Кагеяма последовал за его взглядом. — Ойкава-сан? — предположил он. Аран кивнул. — Даже подумать не мог, что однажды сыграю против человека, чей грех окажется тяжелее моего — быть чёрным японцем. Прежде чем Кагеяма успел спросить, что имел в виду Аран, судья дал свисток — время третьего сета. На этот раз Кагеяма действительно прислушался к звукам трибун. Поначалу всё казалось привычным: зрители почтительно замирали каждый раз, когда очередной спортсмен выходил на подачу; восхищённо вздыхали после мастерских передач. В ответ на особенно эффектный удар или блок стадион взрывался одобрительными возгласами и аплодисментами. Болельщики не игнорировали и аргентинскую сборную, подбадривая её за каждое набранное очко. Кагеяма уже собирался полностью сосредоточиться на игре, когда Ойкава вышел на подачу. Как обычно, трибуны стихли. Он легко подбросил мяч — Кагеяма видел этот жест бесчисленное количество раз. Подача в прыжке. Мяч полетел с бешеной скоростью, направляясь точно в связующего, но приём оказался неудачным — мяч по касательной отлетел в трибуны. Эйс. Это определённо была сложная подача, однако ему было по силам её принять. Кагеяма мысленно отругал себя за потерю концентрации и приготовился к ожидаемому ликованию трибун. Однако… ответа не последовало. Тишина. Может, всё-таки не эйс? Он поднял глаза как раз в тот момент, когда судья присудил Аргентине очко за касание мяча и его падение в аут. Трибуны по-прежнему оставались безучастными. Вокруг товарищи по команде неловко переглядывались, бросая настороженные взгляды на зрителей. Больше всех ситуацию изучал Аран Оджиро. На боковой линии, в тренерской зоне, Иваизуми нервно крутил на пальце обручальное кольцо. И сначала Кагеяма пытался найти рациональные объяснение странному поведению трибун. Наверняка отвлеклись, не заметили, всё-таки третий матч за день, зрители устали. Но всё повторилось снова и снова. Ойкава мастерски перенаправил мяч через сетку вторым касанием, застигнув Комори врасплох. Реакция трибун — тишина. Аргентинский либеро принял мяч, однако тот отрикошетил от антенны — ошибка. Ни шума, ни возгласов, ни разочарованных вздохов. Не теряя времени, Ойкава увернулся под сеткой, пересёк центральную линию и передал мяч Мартинесу — идеальный пас для его фирменной левой атаки. Перед зрителями развернулся показательный розыгрыш, а трибуны по-прежнему оставались абсолютно равнодушными. Кагеяма был настолько отвлечён безразличием толпы к Ойкаве, что не сразу заметил счёт. Аргентина взяла сет-пойнт, а Япония отставала на три очка. К тому моменту было уже слишком поздно что-то предпринимать. Кагеяма вновь оказался с Араном Оджиро, меняясь сторонами перед следующим сетом. — И так всегда ведет себя стадион во время твоих игр? — спросил Кагеяма. Аран пожал плечами. — Что-то около того. Обычно не так прямолинейны. — Почему ты позволяешь им так обращаться с тобой? Аран тихо вздохнул и объяснил: — Я прожил в Японии почти всю свою жизнь. Привык к косым взглядам и осуждению японцев. — Мне очень жаль... Я не знал, — медленно произнёс Кагеяма, наконец понимая всю глубину боли, с которой ежедневно приходилось мириться Арану. Оджиро снова пожал плечами. — Пять или пять тысяч — мне уже всё равно. А вот он… — начал Аран, жестом указывая на Ойкаву, — симпатичный парень с лицом, которому место в дораме. Коренной японец. Не могу даже представить, через что он сейчас проходит. На мгновение повисло неловкое молчание. Кагеяма не знал, что ответить. Но Аран тихо продолжил: — Одно дело — родиться не в родной стране. Совсем другое — быть изгнанным. Я видел, как это случилось с моей матерью после того, как она вышла замуж за моего отца, и даже заклятому врагу не пожелал бы такой судьбы. Аран пристально смотрел в толпу, в сторону ложи, где находилась женская сборная Японии. Позади них раздался грохот. Кагеяма обернулся и заметил, как обычно невозмутимый Иваизуми присел, чтобы поднять планшет, который только что уронил.