Рев Дракона. (The Dragon's Roar)

Она не спала и дня, после того как Дрого приказал «кхаласару» покинуть Вейес Дотрак. Ее переложили на носилки, а затем четверо всадников отнесли ее на деревянную телегу. Там были разложены одеяла и подушки, а сверху был натянут балдахин, чтобы защитить ее от солнца. Ее гнев на Дрого угас вместе с усталостью и болью, но при виде повозки она почувствовала, что они снова колотились в ней, как бьющееся сердце. Словно желая посыпать рану солью, Дрого так и не пришел к ней. Именно сир Джорах Мормонт проследил за тем, как ее положили в телегу. Увидев ее свирепый взгляд, Джорах сказал: — Вы серьезно пострадали, кхалиси. Это только временно. Она даже не потрудилась заговорить с ним. «Только старые либо слабые ездят в повозке, а я ни то, ни другое», — подумала она, но так как все еще ощущала пронзительную боль при каждом сжатии мускулов, то поняла, что еще не может ехать на своей серебристой кобыле. Чхику также была вынуждена ехать в повозке вместе с ней. Они выехали из города; Дени постоянно засыпала и просыпалась, реальный мир смешивался с миром ее сновидений. Иногда она слышала, как другой дракон, Эйемон, взывал к ней все более настойчивым тоном, но она едва ли могла сделать что-то большее, чем просто плакать, потому что ее терзали одиночество и чувство утраты. Однажды она проснулась от кошмара в середине дня. Чхику прошептала успокаивающие слова и погладила ее по волосам успокаивающим жестом. Совершенно неожиданно ее кобыла нырнула вниз прямо за брезент и заржала на нее. Дени ахнула и потянулась погладить ее по носу, снова вздрогнув от боли. Она вздохнула, когда ее рука пробежала по морде лошади, и на мгновение прижалась к ней лицом. Затем она высунулась из-под брезента. Сир Джорах ехал рядом с повозкой, держа в руках поводья ее серебристой кобылы. — Я убедил Дрого позволить вашей лошади остаться рядом с вами. Я думал, вам это может принести утешение. — Так и есть. Благодарю вас, сир Джорах, — сказала она. Запертая в повозке, она держалась за свою лошадь так долго, как только могла, но в конце концов ее кобыле пришлось отодвинуться. Дени почти ничего не оставалось, кроме как выздоравливать, и она была поглощена своими мыслями, испытывая отвращение к тому, что там обнаружила. Одна только мысль о брате вызывала такую мощную волну гнева, что он угрожал ободрать ее изнутри до крови. Она оттолкнула их. После того, что он сделал с ней, она никогда не будет думать о нем по-другому, и лучше всего забыть, что он вообще когда-то существовал. Но Дрого удивил ее. Поначалу он был груб — и она старалась забыть о тех первых неделях, — но потом поняла, что он ее любит. Не было никаких сомнений в этом, так как его взгляд всегда становился мягким, когда он смотрел на нее. И все же он не навещал ее. Когда она спросила Джораха об этом, он сказал: — Кхал должен казаться сильным, кхалиси. Он пытается двигаться дальше. Но в том, как Джорах это сказал, была какая-то вина. — Ты что-то скрываешь, — ответила она. — Кхал никогда не доверял мне свои мысли, кхалиси. Я не знаю, почему он избегает вас, но вы понимаете, как он будет выглядеть, если кто-то подумает, что им управляет женщина. Вы его королева, но вы не можете им управлять, — ответил он. Ее взгляд потемнел, и она снова погрузилась в свою тележку. Неужели вся его привязанность была притворством? Нет, она была искренней, но, возможно, предназначалась не только ей. Он был там ради ребенка. Она носила его ребенка, его будущее, его жеребца, который покроет весь мир, но теперь, когда это будущее было отнято у нее, он игнорировал ее. «Неужели он еще раз посмотрит на меня с нежностью, лишь когда в моем чреве зародится еще один ребенок? Странно, но я бы не была удивлена,  — кисло подумала она. — Он видит во мне всего лишь кобылу, как и все дотракийцы, только и ждущий, чтобы оседлать меня». У нее было предчувствие, что ее серебряная кобыла в конечном счете разделит ту же участь — быть оседланной, чтобы родить жеребенка, без сомнения, для их будущего ребенка. Она отшатнулась от этой мысли. Разве она недостаточно слышала разглагольствования Визериса о важности наследника мужского пола, чтобы понять, что это все, для чего она создана? Как только Дрого начал откровенничать с ней, она подумала, что он отличается от того, что сказал Визерис, и все же у него было такое же отношение к ней, как и у ее брата. Он не хотел, чтобы она командовала им. «Я — Таргариен. Я была рождена не для того, что быть племенной кобылой», — подумала она, закипая от удушливого жара. — Кхалиси, я знаю, что вы устали отдыхать, но чем больше вы будете отдыхать, тем быстрее поправитесь, — сказала ей Чхику. Служанка попыталась улыбнуться ей, но губы ее дрожали от волнения, а глаза были полны страха. Но кого же она боится? Ее или Дрого? — Я… Мне велели сделать вам массаж, если вы захотите. Напряжение только усиливает боль. Не хотите ли массаж, кхалиси? — Хорошо, — ответила она, изо всех сил стараясь смягчить выражение своего лица, так как не хотела вымещать свой гнев на Чхику. В отличие от кхаласаров, она не хотела опустошать все вокруг, лишь только некоторые вещи, как это сделал бы дракон. При этой мысли она села и закричала: — Сир Джорах! — Да, кхалиси? — Принесите мне мои драконьи яйца. — Конечно, кхалиси. Кхаласар не мог остановиться, кроме как по команде Дрого, но все же кто-то достал ее яйца и доставил их ей в считанные минуты. Драконьи яйца снова были у нее, и она крепко прижала их к себе. Она потеряла одного ребенка, но эти, по крайней мере, остались. У нее было предчувствие, что их может быть больше. В конце концов, с какой же еще целью они могли быть даны ей? Она сомневалась в словах Иллирио Мопатиса, несмотря на его доброту. После того, как сир Джорах упомянул, что Иллирио никогда ничего не отдает по доброте душевной, если не может получить что-нибудь взамен, она задумалась, а не было ли в этих подаренных драконьих яйцах что-то большее, чем она подозревала. Прошло уже несколько дней с тех пор, как они покинули Вейес Дотрак. Когда кхаласар остановился ночью, Дени снова погрузили на носилки и перенесли в палатку, расположенную отдельно от палатки Дрого. Любые попытки двигаться самостоятельно, даже чтобы взять воду, заставляли ее служанок тут же подбегать к ней, как будто они думали, что она сделана из стекла. Это начинало испытывать терпение Дени. «Я же не инвалид!» — хотела крикнуть она им, но ради них постаралась держать свой гнев под контролем. Дени на этот раз проснулась в тишине и спокойствии. Через ткань палатки пробивался дневной свет; повозка в это время обычно уже двигалась. — Чхику, почему мы не двигаемся? — Нам навстречу едет другой кхал. Один из всадников заметил еще один кхаласар. Наш кхаласар готовится к битве, — сказала Чхики. В тревоге Дени обернулась. — Дрого? — Он ведет кхаласар в битву. Он должен сразиться с другим кхалом и победить его, — сказала она с возбужденной улыбкой. — Не бойся, кхалиси. Дрого — великий воин. Он будет жить. Вот увидишь! Дени нахмурилась, глядя на Чхику. Она была обижена, даже сердита на Дрого, но уж конечно не желала ему смерти. Это был первый раз, когда она должна была беспокоиться о том, что ее муж едет в бой. Она с трудом выбралась из повозки, не обращая внимания на протесты Чхику, и огляделась вокруг. Поблизости все еще оставалось несколько воинов, но в остальном палаточный городок был заполнен рабами. Они шарахались от нее, глядя на нее страшными глазами. До Вейес Дотрака она прилагала все усилия, чтобы с рабами обращались по-доброму, и они благодарили ее за это улыбками, но теперь они, казалось, избегали ее, как будто она была проклята. — Кхалиси! — крикнул сир Джорах и подбежал к ней. — Вы все еще слишком слабы, чтобы вставать. — Хватит об этом! Я не настолько слаба, чтобы не могла пройтись пешком. Сейчас для этого есть время, — возразила она. Она с облегчением выбралась из своего гнезда подушек и одеял. Хотя казалось, что между ног у нее постоянно что-то болит, в остальном она чувствовала себя одеревеневшей и шаталась от слабости, которая развилась за время ее пребывания в постели. Она слишком долго просидела в повозке и теперь начинала все больше закипать в своих мыслях. «Так много ненависти, боли, гнева, горя… Прошла неделя, и я устала от этого», — подумала она. Это только казалось, что это оставило ее лишь физически истощенной и слабой. Ветер пронесся над лагерем, и она на мгновение остановилась, чтобы вдохнуть свежий воздух, который он принес, облегчая запах лагеря: потных тел и человеческих отходов. На мгновение она представила себе, каково это — шагать по лагерю с Рейго на руках. Как она бы крепко обнимала его и ворковала, гуляя вокруг. Он либо ворковал бы в ответ, как птенец, либо крепко спал, и его лицо было бы гладким и нежным от удовольствия, будучи в безопасности ее рук. Дени на мгновение согнулась пополам от боли в сердце, и слезы подступили к ее глазам от сокрушительного горя, охватившего ее. «Все кончено. Он ушел. Мой маленький Рейго никогда не будет лежать в моих объятиях», — упрекнула она себя, но боль все еще казалась слишком реальной. В ее сердце была пустота; когда-то она была заполнена любовью для Рейго, но теперь эта дыра была похожа на зияющую рану, все еще свежую и открытую. В следующую же секунду перед ее мысленным взором возникло жестокое лицо Визериса, и острая ненависть пронзила ее изнутри. «Надеюсь, корона будет таять над твоей головой целую вечность», — подумала она. Как посмел ее брат украсть у нее ребенка! Она боялась его всю свою жизнь, но один этот поступок превратил ее страх в ненависть. Она никогда не простит своему брату то, что он забрал Рейго; ее единственным сожалением было то, что она не видела его смерти. Джорах крутился поблизости, следя за ее безопасностью, пока ее собственный муж не мог этого сделать. Она на мгновение задумалась, а потом сказала: — Сир Джорах, пойдемте со мной. Он тут же шагнул вперед и протянул ей руку, которую она взяла. Несколько минут они шли молча. — Кхалиси, мы действительно должны вернуться до того, как это сделает кхал. Он должен думать, что вы все еще не совсем здоровы. — Что вы имеете в виду, сир Джорах? Я — кхалиси. Прогулка — это не преступление. — Кхал может подумать, что вы готовы и к другим вещам, кхалиси. Если вы уже можете ходить, то вы уже можете… — его голос затих, и он многозначительно посмотрел на нее. Дени повернулась к нему с едва скрываемой тревогой. — Дрого не причинит мне вреда, — сказала она, хотя ее фраза звучала не совсем убедительно, даже для ее ушей. «Но он сделает это», — подумала она, вспоминая те первые недели, когда он брал ее сзади, мало заботясь о тех страданиях, которые причиняли ей его ночные забавы. Она думала, что приняла свою роль его жены, но теперь ей стало ясно, что она ошибочно приняла его привязанность к ребенку за привязанность к ней. Ей казалось, что весь ее мир рушится, и ее гнев вспыхнул еще раз. «Буду ли я когда-нибудь королевой? Настоящей королевой, какой я была рождена быть? Возможно, я просто забегаю вперед. Я еще даже не поговорила с ним», — подумала она. Но он, казалось, намеренно избегал ее. Потребует ли он ее сегодня ночью в свою палатку, как только услышит, что она покинула свое больничное ложе? Она отвела сира Джораха обратно в свою палатку, куда он с радостью проводил ее. — Я думаю, кхалиси, вам лучше отдохнуть, — сказал сир Джорах. — Как только он поймет, что вы можете ездить верхом, он решит, что вы готовы к зачатию еще одного ребенка. — Благодарю вас, сир Джорах. Я определенно еще не совсем исцелилась, — ответила она. Судя по ужасной боли между ног, она определенно не была физически готова к их спариванию. Еще больше она была не готова к самой идее другого ребенка. Одна только эта мысль вызвала в ней горький гнев, как будто другой ребенок уже пытался занять место Рейго. Как только Дейенерис устроилась в своем гнездышке из подушек и одеял, она отчаянно отбросила эту мысль и глубоко вздохнула. Слезы защипали ей глаза, но она прогнала их прочь. Она уже достаточно нарыдалась. Некоторое время спустя она услышала стук лошадиных копыт — это воины возвращались в кхаласар. Она села, выпрямившись от страха, услышав гиканье и крики, но Чхику сказала:  — Все в порядке, кхалиси. Это крики победы. Наш кхаласар выиграл этот бой. Она вздохнула и снова легла. Однако, как только кхаласар оказался в лагере, она услышала крики отчаяния от женщин и снова села, встревоженная. — Среди них есть новые рабы? — Да, кхалиси. Если другой кхаласар повержен, тогда и рабов становится больше, — ответила она. В ее глазах была отстраненность, и она вдруг стала серьезной. Дени схватила ее за руку и крепко сжала. Они услышали шум за пределами их палатки, а затем совершенно неожиданно появился один из кровных всадников, тянущий за собой женщину. — Что все это значит? — рявкнула Дени, пытаясь встать, чтобы помочь женщине, но она лишь снова поморщилась. — Она ведьма-знахарка, кхалиси, — ответил кровный всадник на своем родном языке. — Кхал Дрого требует, чтобы она исцелила тебя. С этими словами он ушел. — Чхику, Ирри, пожалуйста, помогите ей, — приказала Дени. Служанки помогли женщине подняться на ноги. Дени ахнула, увидев, что по ноге у нее течет кровь. — Она ранена! Будьте осторожны. — Со мной все будет в порядке, — сказала старуха, отмахиваясь от горничных. Она была большой в обхвате и довольно изможденной, но демонстрировала жесткое, как гвоздь, поведение. — А ты кто такая? — Дейенерис Таргариен, кхалиси кхала Дрого, — ответила она, мрачно поджав губы. — Я не думаю, что мне нужно догадываться, как именно ты пострадала. На челюсти женщины дрогнул мускул, и она сдержанно кивнула. — Дотракийская мразь, — прошипела она. Дени шикнула на нее и бросила предупреждающий взгляд. — Ты была рабыней в другом кхаласаре? — Нет. Этот олух просто случайно оказался рядом с моей деревней. Я полагаю, что искушение было слишком велико для вашего кхала, чтобы устоять, — ответила женщина. Дени судорожно вздохнула. «Сколько людей пострадало из-за того, что кхаласар создает смерть и разрушение там, куда он идет? Сколько сегодня было ненужных смертей?» — Как тебя зовут? Та выпрямилась, возвышаясь над Дени. — Я — Мирри Маз Дуур, лхазарянская жрица. Дени склонила голову набок. — Хагго назвал тебя «ведьмой-знахаркой». Мирри Маз Дуур скривила губы и покачала головой. — Он ничего не знает из того, что говорит. У меня есть магия, которая может исцелять, но прежде чем прибегнуть к ней, нужно многое сделать. Я так понимаю, к тебе он меня привел, чтобы я тебя исцелила? Ну, так говори, что привело тебя на больничное ложе? Дени открыла рот и почувствовала, что задыхается от этих слов. Горе на мгновение захлестнуло ее, и ей пришлось бороться, чтобы вернуть себе самообладание. — Мертворождение. Это все еще больно, — ответила она, стиснув зубы, изо всех сил стараясь держать свои эмоции под контролем. — Но я боюсь, что Дрого скоро решит, что может взять меня. Я этого не хочу. Пожалуйста. Ей показалось, что она увидела, как лицо Мирри Маз Дуур смягчилось в тусклом свете под парусиной, но видение исчезло, когда Дрого откинул полог палатки. Дени вздрогнула, слишком сосредоточенная на Мирри, и пристально посмотрела ему в лицо. В палатке его глаза были слишком темными, чтобы прочесть в них что-нибудь, и он казался таким же бесчувственным, как всегда, когда брал ее. Затем он указал на Дени и резко заговорил на общем языке, обращаясь к ведьме: — Исцели ее. — Я сделаю все, что смогу, — отрезала Мирри Маз Дуур. Она ахнула, когда он ударил ее, и из уголка ее рта потекла струйка крови. — Дрого, стой! — закричала Дени, вскочив на ноги прежде, чем она успела подумать об этом, и поморщившись от резкого движения. Когда она подняла глаза, то обнаружила, что он пристально смотрит на нее и дрожит, его глаза внимательно изучали ее, как будто он оценивал качество лошади. «Свою племенную кобылу», — подумала она, поджав губы от гнева. — Она уже согласилась исцелить меня! Он фыркнул, отвернулся и вышел, откинув полог палатки. Она попыталась схватить его и промахнулась. — Дрого, подожди! — Она последовала за ним из палатки, стараясь двигаться осторожно, и он резко повернулся к ней. — Зачем ты это делаешь? Он шагнул ближе и обнажил зубы в безмолвном рычании. — Знай свое место, — ответил он. Дени проклинала себя за то, что отпрянула от него, но потом ее глаза скользнули по его телу, и она увидела кровь, стекающую по его боку. — Ты ранен. Он тихо выругался на дотракийском языке. — Ничего. Я очень сильный. — Ты нуждаешься в лекаре, — сказала она. — Я очень сильный. Кхал всех кхалов. Исцеляйся! С этими словами он умчался прочь, а Дени осталась одна, безнадежно глядя ему вслед. Она с трудом вернулась в палатку, и ей помогли снова лечь в постель. Она снова почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, но не хотела, чтобы они вновь потекли по ее щекам. «Что сделано, то сделано. Я его жена, его кхалиси, и я должна угождать ему», — сказала она себе, но где-то глубоко внутри она жаждала большего. Она все еще помнила нежность, с которой он смотрел на нее, когда дарил ей серебряную кобылу. Когда они останавливались в соседних городах, он обязательно приносил ей подарки и улыбался ее удивлению. Несмотря на то, что они довольно скоро после свадьбы зачали, они продолжали заниматься любовью. Она подумала, что, возможно, ребенок внутри нее нуждается в большем количестве семени, но Ирри заверила ее, что у ребенка есть все, что ему нужно. Кхал Дрого продолжал доставлять ей удовольствие, и к тому моменту она уже начала наслаждаться их совокуплением, а от сознания того, что он нашел в ней такое наслаждение, у нее кружилась голова. «Возможно, когда я полностью исцелюсь, его доброта вернется ко мне», — подумала она. Если она была права и его привязанность была только к ребенку внутри нее, она все еще могла воспользоваться этим. Конечно же, она не была обречена потерять всех своих детей. Их единственная угроза была устранена. Дни тянулись незаметно, пока они пересекали Дотракийское море. Дени страдала от непреодолимой скуки, сидя в повозке. За несколько дней до этого она попыталась оседлать серебряную кобылу, но в то же мгновение, когда она села на нее, у нее между ног все опалило огнем, да так, что она закричала. Поэтому она приноровилась к боковому седлу, но боль все равно была, и в какой-то момент она стала слишком сильной для нее, и Дени сошла с лошади, держа поводья и по крайней мере пытаясь идти рядом. Дрого ничего не хотел слышать и заставил ее сесть обратно в повозку, а один из его кровных всадников потащил ее назад, как заблудшее дитя. Эта мысль привела ее в ярость. Трещина, которая, как она чувствовала, росла между ними, казалось, только углублялась. Он все еще отказывался видеть ее. Ну что ж, она не станет ползти к нему на коленях. Она была драконом. Драконы ни перед кем не кланялись. Несколько свободных часов она посвятила изучению драконьих яиц. Сидя на заднем сиденье повозки, она старалась придвинуться поближе к краю, чтобы яйца как следует освещались солнцем. Все остальное время после свадьбы они были спрятаны в сундуке. Чешуя каждого яйца блестела на солнце. На черном цвете красные завитки, казалось, обрели свою собственную жизнь, а золото на кремовом блестело, как будто это было настоящее золото. Ей показалось или она действительно увидела, как внутри шевельнулась тень? Она поднесла яйцо поближе к глазам, но оно оставалось холодным и мертвым. Разочарованно вздохнув, она положила его обратно. Совершенно неожиданно ее тележка остановилась, и она нахмурилась, глядя на солнце. Оно все еще было высоко в небе, а они обычно останавливались только за два часа до захода солнца. — Кхалиси! Она оглянулась и увидела сира Джораха, скачущего впереди колонны. — Кхалиси, это кхал Дрого. — Что с ним? — Он упал. Она почувствовала, как у нее перехватило дыхание. — Как же так? — Он упал с лошади. Идите скорее! Она снова вздохнула, испугавшись на мгновение, что Дрого мертв, но упасть с лошади было ничуть не лучше. Он был самым грациозным всадником, которого она когда-либо встречала. Ничто, кроме смерти, не позволит ему упасть перед кхаласаром. Сир Джорах протянул ей руку, и она взяла ее. Вместо того чтобы оседлать лошадь, она снова села в боковое седло и снова поморщилась от боли. Он подтолкнул лошадь вперед. Кровные всадники Дрого стояли вокруг него, о чем-то говоря. — Что случилось? — спросила Дени, спрыгивая с лошади. Она удивилась, когда ее вопрос был встречен презрительными взглядами. — Он упал с лошади, кхалиси, — ответил Кото, и лицо его потемнело от гнева. Дени бросилась к Дрого и перевернула его так, чтобы он лежал на спине. Его глаза были закрыты, а красные линии бежали под кожей от открытой раны на плече. Она в отчаянии стиснула зубы. «Упрямый дурак», — подумала она с некоторой нежностью. Она оглянулась на кровных всадников и скомандовала: — Мы разобьем здесь лагерь. Поставьте палатку. — Мы тебя не слушаем, даже если ты — кхалиси, — прорычал в ответ Кото на ломаном общем. — Он упал, кхалиси, — сказал Кохолло со странным блеском в глазах. — Он нам больше ничего не приказывает. И ты тоже. Дени выпрямилась. — Мы разобьем лагерь. Поставьте палатку Дрого. Скажи им, что это я приказала. Они дружно рассмеялись. — Им командует кхалиси, которая впала в немилость, когда потеряла своего щенка? Она скорее почувствовала, чем заметила, как сир Джорах положил руку на рукоять меча, но все же подошла ближе и сказала достаточно тихо, чтобы только они могли услышать:  — Кхал Дрого еще не мертв, а я все еще ваша кхалиси. Вы разнесете слух, что мы разбиваем лагерь. Кото, найди мейгу. Приведи ее ко мне. Как только они ушли, Дени вернулась на свое место рядом с Дрого, шепча ему успокаивающие слова. Рабы соорудили палатку и уложили Дрого. Кото схватил Мирри Маз Дуур за руку и потащил ее в палатку. Она боролась с его силой, но с таким же успехом могла бороться и с лошадью. Он почти не обратил на нее внимания и толкнул ее к кхалиси. — Твоя драгоценная ведьма, — сказал он. Она поспешила на помощь Мирри Маз Дуур, а затем тихим голосом поблагодарила ее за исцеление и снова спросила о ее талантах, указав на Дрого. Та внимательно осмотрела его, приподняла веки, проверила лоб на предмет лихорадки, затем осмотрела рану и, наконец, покачала головой. Мейга настаивала, что его нельзя спасти. — Должно же быть что-то, что ты можешь сделать. Я освобожу тебя, если ты спасешь его. Пожалуйста. Лицо мейги потемнело. — Выход есть, но… — Но? — Заклинание. Темное и тяжелое заклинание. Магия крови из Асшая. Дени ахнула, а ее глаза расширились. — Но это же спасет его? Мирри Маз Дуур некоторое время изучающе смотрела на нее, а затем сказала: — У этого заклинания есть цена. Она может быть выше, чем вы думаете. — У нас есть золото, драгоценности, еда… Мейга сухо рассмеялась. — Это не та цена, кхалиси. Это магия крови. Для этого потребуется кровь. Жизнь за жизнь. Дени застыла. — Чья жизнь? Моя? Она странно посмотрела на нее и резко покачала головой. — Нет. Дени кивнула: — Тогда делай. Она дала Мирри Маз Дуур право приказывать своим служанкам и ближайшим рабам, чтобы те подчинялись ее прихотям. Сир Джорах стоял неподалеку, наблюдая, как женщины занимаются своими делами. — Вы идете по опасной дороге, кхалиси. Кхал Дрого мертв; вы должны бежать. — Я никуда не уйду, сир Джорах, — сказала она жестким голосом. — Он все, что у меня осталось. — Если вы не уйдете, кровные всадники Дрого отвезут вас обратно к Вейес Дотрак, чтобы вы заняли место среди старух Дош Кхалина. Это ваш удел. Дени ощетинилась от его слов. — Меня? К старухам Вейес Дотраке? — Она вспомнила тех женщин, многие из которых были старыми и сгорбленными, с холодными и расчетливыми глазами. Но они застряли посреди Дотракийского моря, пленники в этом пыльном Старом городе. Всю свою жизнь она знала только тюрьму, но замужество с Дрого в некотором смысле освободило ее, и теперь она жаждала большего. Джорах, казалось, следил за ходом ее мыслей и сказал: — Вот почему вы должны уйти! Вы ведь не одна. Есть еще один дракон. — Ты действительно веришь, что он примет меня с распростертыми объятиями? — Какая-то часть Дени искренне надеялась, что она может рассчитывать на это. Или это был просто еще один Визерис? Она не была готова рисковать, полагаясь на щедрость того, кого не знала. Какими бы ни были ее отношения с Дрого, эта жизнь была знакомой, узнаваемой. Она должна была спасти его! — Это тяжкий грех — убивать родных, а он был воспитан Старком. Он должен вести себя так же, как Старк. — Лорд Старк был другом узурпатора, который убил моего брата и занял трон. — И этот самый лорд Старк отвернулся от Роберта Баратеона и помог законному королю сбросить его с трона. Вам есть куда пойти, кхалиси. Вы были рождены не для того, чтобы стать еще одной старухой в Вейес Дотраке. Мы должны уехать. — Нет! Мейга уже согласилась спасти жизнь Дрого. Я должна верить, — сказала она. — Благодарю вас за совет, сир Джорах. — Кхалиси, — тихо произнес он и поклонился, отступая от нее на шаг. — Кхалиси, нам понадобится его конь, — сказала Мирри Маз Дуур, возвращая ее к своей главной задаче. — Зачем? — Кровь. Кровь нужна обязательно. Дени закусила губу. Лошадь была для дотракийцев священна. Их могла разлучить только случайная смерть, а затем, в случае смерти всадника, они должны были подняться вместе, как один, чтобы оседлать небеса. Он всегда мог найти себе другую лошадь. Она кивнула и отдала приказ. Вскоре после этого Мирри Маз Дуур вывела их из палатки. — Не входите. С решительным видом она закрыла полог. — Этого нельзя делать! Дени обернулась и увидела у себя за спиной Кото, Кохолло и Хагго с арахами в руках. — Я — кхалиси. Все будет сделано так, как я прикажу! — Двое дотракийцев, Кваро и Ракхаро, получили приказ встать на страже у входа в палатку, напрягшись от явной угрозы. Джорах, который уже отошел в сторону, снова подошел к ней, держа руку на рукояти меча. — Мы этого не потерпим. Магия крови запрещена. Мы убьем ведьму. — Нет! Она может вернуть вашего кхала, она вернет Дрого, — сказала Дени, едва не задыхаясь от напряжения. В воздухе повисла мертвая тишина, а затем внезапно раздался низкий монотонный шепот мейги. — Кхал Дрого мертв, — сказал Кохолло. — Я запрещаю тебе убивать мейгу! — У тебя нет над нами власти. Больше нет, кхалиси, — сказал Кото и шагнул к палатке. — Остановите его! — крикнула Дени. Кото потянулся к пологу палатки, но Кваро и Ракхаро вытащили свои арахи и замахнулись на него. Он ловко отскочил назад, обнажая собственный клинок. Клинки Кваро и Кото встретились с поющим скрежетом стали. Ракхаро попытался отрезать ногу Кото, но Кохолло прыгнул вперед и ударил его в бок. Он издал хриплый крик и отскочил назад, Кохолло едва успел увернуться от клинков. Дейенерис смотрела на сражение с нарастающим ужасом. «Нет, нет, это должно было спасти от смерти, а не убить еще больше!» Чхику, Дореа и Ирри обхватили себя руками и захныкали от ужаса, пока вокруг продолжала идти битва. Одна из них потянулась к Дени, чтобы притянуть ближе. Прикосновения к ее коже было достаточно, чтобы напугать девушку, и она оглянулась и увидела, что остальной кхаласар не собирается больше здесь оставаться. Они уже сворачивали лагерь и собирались двигаться дальше, не обращая внимания на насилие в центре лагеря. — Что происходит? — задыхаясь, спросила Дени. — Кхал Дрого считается отныне непригодным, кхалиси. Он упал с лошади. Он больше не способен руководить, — прошипела Чхику, и на ее лице отразился непреодолимый страх. — Они не станут ждать. У него больше нет власти. — Н-но он же не умер. — Но он умирает. Использование запрещенной магии крови не принесет ему пользу перед кхаласаром, — сказала Чхику и задрожала вместе с другими девушками, снова растворившись в прерывистых молитвах. Тем временем сир Джорах вступил в бой с Хагго. Старый рыцарь уже истекал кровью из раны на руке, и кровь пропитала часть его рубашки. Ракхаро лежал, прислонившись к одному из столбов палатки, но все еще живой. По-видимому, он успел нанести глубокую рану Кохолло, и старый кровный всадник сидел, прислонившись к палатке, отчаянно пытаясь удержать поток крови, льющийся по его груди. Кото и Кваро все еще бились, хотя у обоих мужчин уже было не менее полудюжины порезов. Сквозь суматоху было слышно пение Мирри Маз Дуур. Хотя тень была слабой, они могли видеть, как она раскачивалась, танцевала и пела гортанным голосом. Дени ахнула, когда ей показалось, что в палатке появились другие фигуры. — Кхалиси, я не думаю, что мы должны быть здесь, — закричала Дореа. — Пойдем с нами! — Нет, я должна поговорить с Дрого. — Пожалуйста, кхалиси, — всхлипнула Ирри. Хотя она и другие девушки беспомощно потянулись к ней, они знали, что бесполезно пытаться тащить ее прочь. Голова Кваро была почти оторвана от шеи, и его кровь пролилась на землю. Сир Джорах обнаружил, что одержал победу над Хагго, который безжизненно лежал на земле с отрубленной рукой, и еще больше крови беспрепятственно вытекало из тела. Кото и сир Джорах не обращали на него никакого внимания, пока кружили вокруг друг друга. Старый рыцарь был ранен в голову, и кровь текла по одной стороне его лица. Кото оскалил зубы и тяжело дышал, как животное, его левое колено неуклюже двигалось от пореза, который он получил до этого. Сердце Дейенерис билось где-то в горле, взгляд метался между чудовищными тенями, мечущимися по стенам шатра, и сиром Джорахом, защищающим ее, как она приказала. Внезапно небо разорвал неземной вопль. Служанки вскрикнули и прижались к ней. Дрожь пробежала по ее телу, и ей показалось, что волосы встали дыбом от ужаса, но она сделала усилие, чтобы сдержать свой крик. — Что это такое? — Это предсмертный крик лошади, кхалиси, — сказала Чхику между всхлипами. Она вздрогнула, когда крик раздался снова, звук был наполнен ужасом. — Что же с ней делают? — прошептала она, на самом деле не желая знать ответ. — Это очень плохо. Дурное предзнаменование, кхалиси, — сказала Чхику, так сильно дрожа от страха, что Дени услышала, как стучат ее зубы. Человеческий крик разорвал воздух, и Дейенерис, обернувшись, увидела Кото, корчащегося на земле и хватающегося за свой живот, из которого вываливались внутренности напополам с кровью от раны, нанесенной ему сиром Джорахом. Старый рыцарь тоже истекал кровью, но все же он, шатаясь, подошел к кхалиси и упал на колени. — Как ты и приказала, кх-кхалиси. А я… я выполнил твой приказ, — сказал он, тяжело дыша. — Ирри, Дореа, Чхику, пожалуйста, помогите ему. Обработайте его раны, как только сможете. Мы попросим Мирри Маз Дуур исцелить его, когда она закончит. Казалось, девушки были счастливы, что хоть что-то отвлекает их от глубокого монотонного пения, но Дени снова потянуло к нему, когда дымчатые тени танцевали с ней, не принимая никакой четкой формы или очертаний. В то же время лошадь продолжала издавать мучительные крики, которые, казалось, встревожили остальную часть кхаласара, и они пустили своих лошадей рысью, чтобы избежать безумия. Она увидела, что впереди скачет Поно, высоко подняв меч. Прошло несколько часов, прежде чем пение в палатке наконец утихло, и за это время большая часть кхаласара ускакала, воспевая Поно и Джоко как новых кхалов. Осталось совсем немного воинов, готовых выполнять ее приказы, большинство из которых были из ее собственной охраны, а остальные были рабами. Дейенерис изо всех сил старалась соблюсти приличия. Вся ночь прошла в напряжении между кровопролитием перед палаткой Дрого, песнопениями Мирри Маз Дуур и неземными звуками умирающей лошади, а Дени больше всего на свете хотелось свернуться калачиком в своем собственном шатре. Но она усилием воли отогнала от себя усталость и осталась стоять снаружи. Мирри Маз Дуур наконец откинула полог палатки и, пошатываясь, выбралась наружу. Она выглядела еще более изможденной, чем раньше, и ее конечности дрожали от усилий, приложенных к проведению заклинания. Дейенерис мгновенно оказалась рядом с ней. — Мейга, тебе это удалось? Она глубоко вздохнула, затем посмотрела в глаза Дени, устало улыбнулась и кивнула. — Дело сделано. Твой кхал жив. Дени почувствовала, как ее сердце воспарило от этой новости. — Чхику, Ирри, пожалуйста, позаботьтесь о ней. Убедитесь, чтобы ее потребности были удовлетворены. Примите мою бесконечную благодарность, — сказала она. Мирри Маз Дуур и ее служанки поклонились ей, после чего она сосредоточилась на палатке. Она медленно подошла к пологу и осторожно вошла. Кхал Дрого лежал на спине, его пустые глаза смотрели на холст над головой.  — Дрого? Мое солнце и звезды? Она опустилась рядом с ним и осмотрела рану. Теперь это был едва заметный шрам, как будто он зажил много лет назад. Она удовлетворенно улыбнулась и снова посмотрела на Дрого, поцеловав его в щеку. Он даже не дернулся. Ее улыбка медленно угасла, и она потрясла его за плечо. — Дрого, ты не спишь? Пожалуйста, ответь мне! Он только смотрел на холст, не двигаясь. Она еще пристальнее вгляделась в его лицо. Его глазам недоставало определенного света. Они были пусты и безжизненны. Она отшатнулась, ее сердце ушло в пятки, а рука начала дрожать. — Дрого, пожалуйста. Не оставляй меня одну, — прошептала она. Она положила голову ему на грудь, но ей было только неприятно слышать, как сильно бьется его сердце, в то время как он оставался неподвижен. Она повернулась к пологу палатки, сверля взглядом то место, где, по ее представлениям, была мейга. Ее руки продолжали дрожать, но скорее от едва сдерживаемого гнева, чем от страха. Ведьма! «Она заплатит за это оскорбление», — подумала она. Дейенерис потребовалось некоторое время, чтобы взять свой гнев под контроль, а затем она стремительно вышла из палатки. Рабы, находившиеся поблизости, разбежались в разные стороны при виде ее ярости; наконец она обнаружила Мирри Маз Дуур и подошла к ней. — Мейга! Что ты наделала? Изможденная женщина лениво подняла глаза от своей порции черствого хлеба с перебродившим кобыльим молоком. — Как ты и просила, кхалиси. Я спасла его. — Он не такой, каким был раньше! Он жив, но в нем нет никакой жизни. Он просто смотрит и дышит. Это не то, о чем я просила. Неужели она вообразила себе ухмылку на лице Мирри Маз Дуур? — Ты также просила, чтобы он тебя больше не трогал. Он больше не сможет причинить тебе боль. Он вообще больше никому не причинит вреда. — Я просила, чтобы он не трогал меня, пока я не исцелюсь! Ты извлекла из моих слов гораздо более глубокий смысл, чем там был заложен. — Возможно, в будущем тебе следует говорить более ясно, кхалиси. Одним кхалом меньше, чтобы взять этот мир штурмом. — Дура! Ты явно ничего не знаешь о дотракийской культуре. Ты почти развалила кхаласар, но он не сломлен. Прошлой ночью, пока ты была занята своим колдовством, появилось еще два кхала, пока кхал Дрого лежал на смертном одре, — сказала Дейенерис. Хотя ее гнев сотрясал тело, она оставалась спокойной. На мгновение на лице Мирри Маз Дуур промелькнула тревога, но в следующее мгновение она исчезла, и мейга тяжело вздохнула. — Да будет так. Но все же в мире стало еще на одного кровавого убийцу меньше, и я приму это как должное. — Ты можешь принять это за свой смертный приговор, — сказала Дейенерис. — Свяжите ее. Она почувствовала немалое облегчение, когда ее всадники повиновались ей. После стольких мятежей со стороны людей, которым она изначально доверяла, это было пьянящее чувство — снова быть услышанной. «Я не должна колебаться, я не должна колебаться. Оставшиеся люди зависят от меня». Но в тот же миг, как она подумала об этом, она едва не оступилась, и ее новые тревоги начали всплывать на поверхность. Она направилась обратно к палатке, где лежал Дрого. Первое, что она заметила, — это его красивые черные волосы, почти растрепанные и не заплетенные в богато украшенную косу. Она частично расплелась при падении с лошади. Дени осторожно прикоснулась к нему. Его волосы были грубыми, но тонкими, совсем не такими мягкими, как она себе представляла. Она бросила быстрый взгляд на его лицо, но оно оставалось таким же неподвижным, как и в первый раз, когда она пришла к нему. Она осторожно начала заплетать косу. Это была работа слуг, но сейчас это служило подходящим отвлечением для нее. «Никогда больше ты не сядешь на меня», — подумала она, глядя ему в лицо. Она была удивлена смесью облегчения и сожаления, которые вызвала у нее эта мысль. Она вспомнила те первые ночи в их браке и то, как она чувствовала себя униженной, но в конечном итоге познала удовольствие от этого акта. «Тогда вместо того, чтобы поспешить ко мне за утешением после потери нашего ребенка, ты презирал меня и держал между нами дистанцию, казалось, только желая посадить еще одного ребенка в мой живот ради того, чтобы у тебя был наследник, а не потому, что когда-либо заботился обо мне. Мое желание исполнилось: я больше не буду племенной кобылой», — подумала она. Голос снаружи палатки вывел ее из задумчивости. — Кхалиси? — сказал сир Джорах. Она приподняла полог и увидела рыцаря. Теперь его раны были перевязаны, а кровь стерта с лица. Она с облегчением увидела его в добром здравии. — Кхалиси, я пришел, как только услышал об этом. Мейга не выполнила того, что обещала? — Нет. И за это она поплатится своей жизнью. Он открыл рот, чтобы заговорить, но заколебался. — Что ты еще хотел сказать? — Ваша кобыла, — сказал он. — Ее нашли мертвой. Дени напряглась. — Кто посмел убить мою кобылу? — Это были не всадники. Она была изуродована. Половина ее тела была покрыта черными чешуйками, а кожа обтягивала ее так, словно ее иссушили изнутри. Дени ахнула, и ее гнев вернулся. — Доверие этой мерзкой мейги дорого мне обошлась. Я заставлю ее страдать. Я клянусь в этом. — Мне очень жаль, кхалиси. Что же нам теперь делать? Она вздохнула. — Позволь мне немного подумать. — Простите меня, кхалиси, но мы находимся посреди пустыни и у нас почти нет припасов. Мы не можем позволить себе роскошь ждать. — Теперь я твоя королева, не так ли? — Да, кхалиси, вы моя королева. — Я приняла одно поспешное решение, и оно стоило мне всего, что у меня было. Дай мне время все обдумать. На этот раз я не собью вас с пути истинного. А теперь принесите мне драконьи яйца, — холодно ответила она. — Как прикажете, кхалиси. Он принес сундук с ее яйцами, уложенными посередине. «Вы — все, что у меня осталось», — подумала она. Она любовно погладила черное яйцо, вытащила его и тут же уронила, пораженная исходящим от него теплом. Она сразу же подняла яйцо и перевернула его, ища трещины или дефекты, но оно оставалось целым, несмотря на падение. И все же ей показалось, что она почувствовала тепло, исходящее от его чешуи. Она осторожно положила его и потянулась за другим яйцом, чувствуя такое же особенное тепло. Часто во время беременности, особенно на поздних сроках, она держала яйца драконов как можно ближе, чувствуя, что они дают ее сыну жизнь. Это была нелепая мысль, но она никак не могла от нее избавиться. А еще она думала, что в то же самое время это могло бы познакомить его с его драконьим наследием. Теперь она снова повернулась к яйцам и положила их между грудью Дрого и его руками. Возможно, с этим новообретенным теплом они смогут как-нибудь вытащить Дрого из тех темниц, в которых он был заключен, потому что она знала, что его душа еще не нашла выхода. Дотракийцы верили, что только погребальный костер может освободить их души от физического тела, чтобы они могли путешествовать по небесам. Расспросы сира Джораха навели ее на мысль, что медлить больше нельзя. Они не могли оставаться здесь долго, чтобы не погибнуть в этой пустоши, а она не собиралась просто так умирать. Она снова подумала о другом драконе, который ждал ее за морем. Если ее сны были верны, то он так же страстно желал вернуть ее туда, где она действительно должна была быть, как и она сама хотела пойти к нему. По крайней мере, это была цель, и в это время неопределенности она была бы дурой, если бы не последовала в этом направлении. Она снова повернулась и посмотрела на Дрого. «У тебя есть один день, чтобы вернуться ко мне, мое солнце и звезды, а потом мы двинемся дальше. Мне нужно идти вперед». К следующему утру состояние Дрого не изменилось. Она снова посетила Мирри Маз Дуур. Несмотря на то, что ее руки и ноги сковали, она все еще смотрела на Дейенерис с весельем. — Ты можешь это изменить? Я требую, чтобы ты вернула Дрого таким, каким он был. Мирри Маз Дуур усмехнулась. — Я не могу изменить это, как не могу удержать солнце от восхода по утрам, хотя я бы этого и не сделала, если бы даже могла. Мир станет лучше, если одним кхалом станет меньше. — Тогда ты умрешь за эти слова, — повторила Дени и снова оставила ее ухаживать за Дрого. Он оставался неподвижен, тупо уставившись в потолок парусиновой палатки. Драконьи яйца тоже оставались твердыми и неподвижными рядом с ним. — Я старалась, как могла, Дрого, — сказала она ему. — Теперь я вижу, что ты должен быть свободен. Прости меня. Она вытащила одну из многочисленных декоративных подушек и положила ему на лицо. Он не сопротивлялся, и она почувствовала боль в сердце. Она думала, что, возможно, попытка лишить его жизни еще раз поднимет его боевой дух, но он оставался равнодушным к своей собственной надвигающейся гибели. Она не знала, как долго держала подушку, но когда наконец сняла ее, то больше не увидела ровного биения его пульса на шее. Когда она наклонилась, чтобы поцеловать его в последний раз, из ее глаз брызнули слезы, а затем она вытерла их. «Я уже достаточно поплакала за нас обоих. Теперь я должна стать кхалом, королевой, которой рождена была быть». Она снова встала и вышла из палатки. — Идите ко мне! Услышьте меня! Оставшиеся в живых рабы, ее служанки, последние из кхаса и сир Джорах медленно приблизились к ней. — Дрого умер, но я все еще ваша кхалиси. Я займу его место как кхал, — заявила она. — Кхалиси не может быть кхалом, — ответил Ракхаро. Она не обратила на него внимания. — Ракхаро, Джого, Хагго. Я беру вас как своих кровных всадников в свой кхаласар. — Этого не может быть! Мы не будем для тебя кровными всадниками, — крикнул в ответ Хагго, и двое других кивнули вместе с ним. И снова она не обратила на него внимания. — Нужно похоронить Дрого. Постройте костер из того немногого дерева, что у нас осталось. Привяжите к нему Мирри Маз Дуур, мейгу, ту, что убила вашего кхала. Только смертью можно заплатить за жизнь. У вас есть время до заката. Ее новые кровные всадники с проклятиями потопали прочь, но она не обратила на них никакого внимания. Дейенерис наблюдала за строительством погребального костра. Служанки иногда умоляли ее вернуться в свою палатку, но она отказывалась. Наконец, когда Дрого положили на костер, Дени взяла яйца и снова положила их рядом с ним. — Простой огонь не может убить меня. Ты не услышишь, как я кричу, — сказал мейга. — Я получу твой крик, а огонь — твою жизнь. — Мейга продолжала говорить с ней, но Дейенерис просто повернулась к собравшейся толпе, не слушая, что та бормочет. Сир Джорах нервно сглотнул, когда она приблизилась к нему, затем упал на одно колено и начал умолять: — Кхалиси, пожалуйста. Я не знаю, что вы задумали, но я не буду стоять в стороне, позволяя вам броситься на костер Дрого. Вы созданы для гораздо большего, чем это. Она положила руку ему на щеку и улыбнулась. — Я не собираюсь умирать, сир Джорах. В конце концов, я дракон. — Даже сильнейшие из драконов сгорали в огне. — Поверь мне, — сказала она и нежно поцеловала его в щеку. Затем она повернулась и увидела, что солнце наконец-то зашло за горизонт. Она посмотрела на звезды, и у нее перехватило дыхание, когда она увидела красный свет от кометы, размазанный по небу. Раньше такого не было… — Пора. Зажги костер. На костер капнуло масло, и он вспыхнул ярким пламенем. Мирри Маз Дуур начала петь, когда пламя поползло к ней. Как только ее одежда начала тлеть, ее пение перешло в плач. Дени шагнула вперед, притянутая к огню, как мотылек. Она вздрогнула от жара, что опалил ее лицо, но как только она привыкла к нему, то снова шагнула вперед. Она даже не успела добраться до огня, как ее платье вспыхнуло, и она сбросила его. «Я и есть дракон. Я буду жить как дракон», — пожелала она и закрыла глаза, когда ее поглотило пламя. Вся остальная одежда теперь горела на ней, как и волосы. На мгновение ей показалось, что она похожа на огненное существо с пламенем вместо волос. Она вдохнула дым и поперхнулась, когда он обжег ей горло, но затем снова вдохнула. «Драконы дышат пламенем и не давятся им, как и я». Внезапно в ночи раздался громкий треск, и с неба посыпались искры — лопнула одна из скорлупок яйца. В следующее мгновение другая скорлупа взорвалась, осыпав костер искрами и осколками. Она сидела у подножия костра напротив тела Мирри Маз Дуур. Не открывая глаз, она подняла руки вверх. «Я — одно целое с драконами, а драконы — одно целое со мной». Она почувствовала, как ее сердце воспарило, когда крошечные когти впились в ее руки, и драконы подползли ближе. На этот раз, когда ей приснился сон, она увидела огонь и искры среди клубящегося дыма. Она снова смогла увидеть Рейегара с Рейго на руках. Он возбужденно прошептал: — Настоящий дракон. Настоящего дракона не было уже триста лет. Ты и есть огонь. И снова темная фигура другого дракона направилась к ней, шепча: — Дейенерис, время пришло. Он протянул ей руку. Сначала она колебалась, потом потянулась за ним, и он снова превратился в дым. Она резко проснулась и растерянно огляделась вокруг. Остатки костра продолжали дымиться вокруг нее, но в остальном не осталось никаких следов Дрого или Мирри Маз Дуур. Крошечное когтистое крылышко впилось ей в руку, и она увидела черного дракона, который смотрел на нее, склонив голову набок, словно оценивая. Жгучая боль в груди заставила ее опустить глаза и увидеть кремово-золотого дракона, сосущего ее грудь, как ребенок, который должен был у нее быть. «Теперь вы мои дети», — прошептала она. Она медленно поднялась из-под пепла и обломков погребального костра. Люди вокруг нее остановились и ахнули, когда она шагнула вперед, окоченевшая, но невредимая. Рабы упали перед ней ниц. Ее всадники и сир Джорах Мормонт тоже опустились на колени. Она выпрямилась, не стыдясь своей наготы. Золотисто-кремовый дракон отвернулся от сочащейся кровью груди, чтобы зашипеть на людей вокруг нее, а черный дракон взгромоздился ей на плечо и издал неземной крик, который в последний раз слышали сто пятьдесят лет назад. Высоко над ней сияла Красная комета.